Стихи.
Борис Викторов
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2001
Борис Викторов
Плач сентябрей, клич неба, грохот поезда…
* * *Неисполнимое желанье
как лань бегущая открытых
холмов затоптанных еланейоно забыто (не забыто)
и пыткой будущей чревато
и откровениями сытоно ты ни в чем не виновата
но ты вовек неумолима
но ты была моей когда-тои знаешь: только месть сравнима
с разлукой с бездной совокупна —
и ты любима
ты недоступна.
ДеревоI
Пространство, освещенное листвой
нагое дерево несет перед собой.«Забудь! вернись!» — порукою, что есть
нагое дерево, недрогнувшая честь.Жест помощи, улыбка, локоток —
нагое дерево, забвения глоток.Потери и прозрения в пути —
нагое дерево, уже не обойти,и человек, блуждая до зари,
нагое дерево берет в поводыри.II
Скажу: «Ступай! Нагая ветвь жива,
а я не сторож твой, ты не права,
до третьих петухов врата открою!»
И словно море красное, листва
расступится, — ступай! Перед тобою
прошедшее, как берег в час прибоя,
ворочается, движется, кипит!
Но иногда (предзимнею порою
и чаще по ночам) душа болит,
болит…
* * *Белый конь за январской речкой
мерзнет, в снегах угадывается
ждет, позванивает уздечкой
радуетсясуществам неземным
жениху и невесте
— Хоть в Нарым!
только б вместе— Эй!
быстро проносятся сани
солнце в березах
как на ходуляхсколько друзей
тверезых
сутулых
с нами!в тесных объятьях
воспоминаний счастливых
раздираю ресницы
скованные морозоми опять:
шубы, смех, а в прибрежных ивах
белый конь угадывается, синицы
следуют за обозомспешилась у ворот
Николы Перервинского родня
птицы угомонилисьпоцеловав коня
солнце к реке склонилосьшапку снимаю в церковь вхожу
умирать не хочу.
Ипостась1
В толчее, на платформе дощатой,
чиркнешь спичкой — исчезнет знакомый
город в трех ипостасях: глашатай,
поводырь и ведомый.Я его согревал папиросой,
губы жег, и на площади шумной
возникал по утрам, безголосый,
безлошадный, безумный.А теперь в предрассветный
час, покинутый пьяной оравой,
ухожу навсегда, безответный,
обреченный, неправый.Я тебе благодарен особо,
милый край, и в любой ипостаси,
ты хорош, как настойка иссопа!
Ухожу восвояси…В темь отпрянули сад и заезжий
двор, заваленный сеном.
Горизонт вагонеточный брезжит
синим, режущим мозг автогеном.Затерялись в российских просторах
сеновал и конюшня, и давний
зябкий свет, застревающий в шорах
на ночь сомкнутых ставней,затеряется голос певучий
рощ оставленных, просьб потаенных,
рвутся тонкие нити созвучий
в снеговых веретенах,и уже не понять из-за крика,
колготни и свистков паровозных,
что хрипит репродуктор-заика,
прячась в кронах венозных
обескровленных вязов морозных.2
Послежизнь, как ослепшая лошадь,
переходит вселенную вброд,
и выводит опять же на площадь,
где базар и толпится народ.Не горюй, что жестокость и ропот,
окружая, сплотились в одно,
лучших дней переменчивый опыт,
греет душу, как в стужу вино.Добиваясь всего в рукопашной,
согласись: у любви в кабале
не бывает убийц бесшабашней,
веселее, чем жизнь на земле.По заре — позарез долгожданной
путь лежит переулком глухим,
и сугробы молчат — первозданно
по утрам — по утратам твоим.3
«Беломором» гортань обжигая,
я вернусь, чтобы вжиться
в этот мир, да сурова нагая
память-речь-зимовщица.Слышу: «Будь в толчее осторожней,
ведь из трех ипостасей
суждена тебе та, что тревожней,
тяжелей и опасней,репродукторный бред оголтелый
навсегда твою нишу
разорит, разорвет черно-белый
полусон, как афишу,рассветет — и залают овчарки
на задворках казенных,
и поднимут хрустальные чарки
глаз, к луне обращенных!… И когда восвояси отвалишь —
в синеве автогенной
повстречаются снова — товарищ,
собутыльник и гений,обернутся, узнают знакомый
двор, заваленный сеном,
маневровый состав, невесомый
свет, бегущий по стенам,сад церковный, где после причастья
воровали ранетки,
вспомня paй, и увидят, как мчатся
по мосту вагонетки,и поймут: в неизменно везучей
череде новоселий
послежизнь — те же нити созвучий
снеговых каруселей!..1997
* * *Остыла купина неопалимая…
А ты, моя вина необоримая,
металась в проводах, паслась в холодных
просветах неба, как гнездарь голодный, —
и я хочу быть понятым, любимая!И я хочу понять, зачем так поздно
я зрение обрел, зачем так боязно
я вслушивался в мир, где посвист вьюги
прост и безумен, как порыв подруги,
плач сентябрей, клич неба, грохот поезда…