Рассказ
Борис Рахманин
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2001
Борис Рахманин
Подарок
(Рассказ)Минул год, как Бориса Рахманина нету с нами.
Он трудно болел, терял зрение, отдалялся (или удалялся?). И все-таки его смерть стала пронзительной неожиданностью…
Однако в эти яркие предлетние дни мне хочется вспомнить другую пору нашей жиз-
ни — начало 60-х, Тверской бульвар, Литинститут… Там мы познакомились, там я прочитал его стихи и первую прозу и со стороны, на дистанции (мы никогда не были особенно близки), с невольным почтением наблюдал обособленное, автономное существование среди студенческой братии высокого молодого человека с бледным замкнутым лицом и грустными глазами.
Спустя годы появились повести и рассказы, принесшие Борису признание — “Часы без стрелок”, “Теплый ситец”, “Синь порох”… Были встречи и общие поездки по городам и весям большого в ту пору Союза. Но что-то возвращает меня мимо тех лет назад в Литинститутский сквер, то бишь во двор Герценовского дома, где среди кленов и лип росло странное дерево: по весне, когда все вокруг зеленело, его крона наливалась винной краснотой, осенью же, когда бульвар и сквер роняли багряные листья, по-весеннему зеленело.
Почему-то, думая о Борисе Рахманине, самобытном писателе и человеке, я вспоминаю это необычное дерево, осенявшее нашу юность, и своей кроной, своими листьями говорившее, как много в мире неведомого и неразгаданного…Александр Эбаноидзе
В Баку у Исая Рувимовича был знакомый. Увидев в иллюминаторе — как бы сквозь уменьшительное стекло — лес крохотных нефтяных вышек, Исай Рувимович завозился в кресле и стал лихорадочно припоминать этого знакомого, его усы, брови и мрачные, немного навыкате глаза.
… Прошло три дня. Исай Рувимович чувствовал себя здесь уже едва ли не старожилом. Несмотря на происходящее… Дело в том, что внешне — чернокудрый, бровастый, с синей, появляющейся через час после бритья щетиной — он весьма походил на местных жителей. По-русски, особенно на улице, старался говорить пореже. Да и знакомых за эти три дня появилось у него хоть отбавляй. Во-первых, сосед по номеру Аскеров. Во-вторых, в нефтеперерабатывающих сферах, куда Исай Рувимович был командирован, принимали его — опять же несмотря ни на что — с закавказским гостеприимством, дважды угощали шашлыком. (Один раз — на пустынном берегу моря.) Но Аскеров был все же на первом месте. Они завтракали вдвоем, а вечерами — после разных командировочных дел — медленно прогуливались по набережной. Утомившись полемикой на тему так называемой дружбы народов, Аскеров переходил к рассказам о прошлом и настоящем родного города — где-то там, в азербайджанской глубинке.
— Пункт проката вещей у нас был хороший. Все было. Даже сервизы! Переговорный пункт был удобный. Хочешь — в Гянджу звони, хочешь — в Баку! А сейчас… Пункт есть, конечно, но… Баня, фотоателье. Нет, они, конечно, есть, но… А какие фонтаны были в центре!
— Что, и фонтаны исчезли?
— Почему? Они есть, но… Без воды.
Рассказывал он, конечно, и о непревзойденной красоте женщин своего города.
— Особенно люля-кебаб хорошо готовят!
Про достопримечательности Москвы, былые и нынешние, в ответ на рассказы Аскерова Исай Рувимович не распространялся. Не уверен был, что возьмет верх. Что же касается женщин… И у него был припасен для таких случаев эффектный эпизод.
— На свадьбе какой-то оказался. А рядом со мной интересная блондинка одна сидела. Полная такая, м-м!
— Ну-ну?! — взволнованно торопил Аскеров.
— Ну, я хулиган известный. Да и навеселе…
— Ну-ну?!
— Когда «горько» крикнули, я ее как обниму, ка-ак… м-м! — Отсмеявшись, Аскеров продолжил расспросы. Что за блондинка? Что дальше было, как события развивались?
— Что ж дальше? — пожал плечами Исай Рувимович. — Ясно, что дальше. Детей от брака нет.
… После прогулки они ужинали в ресторане. Позволяли себе. В один из вечеров вертлявенькая официантка, официантка-обезьянка, отнеслась к ним без должного внимания, минут двадцать не подходила. Это в наши-то коммерческие времена, когда клиентов за фалды ловят! Аскеров обиделся. Ему перед Исаем Рувимовичем было неудобно.
— Дэвушка! — взывал он. — Дэвушка!
— Ну, чего вам? — явилась она наконец и, глядя в другую сторону, добавила что-то неразборчивое. Два передних зуба росли у нее неправильно и были красными от помады.
Водрузив на нос очки, Аскеров стал вслух читать названные в меню блюда.
— Нет, — бросала официантка, глядя в сторону. — Этого нет. Это только до семи вечера. Нет. Нет…
Тут уж Аскеров вовсе из себя вышел:
— Завтра ты здесь работать не будешь! Где администратор? Где хозяин?!
Она удалилась.
— Ну, теперь ты видишь, как ваши к нашим относятся? — негодовал Аскеров. — На нашей земле — и так хамят! Хотя бы тебя, своего, русского, постеснялась! Не узнала, наверно, за нашего приняла!
— Что ты кипятишься? — упрекнул его Исай Рувимович. — Наблюдай. Смейся. Все к лучшему. Аскеров! Все происходящее в этой жизни воспринимай с благодарностью!
«Чем кипятиться, — подумал он, — лучше бы свидание ей назначил».
— Стальные нужно у нас иметь нервы, дорогой, — жаловался Аскеров. — Рань-
ше — железные, а сейчас — стальные. А ты — молодец, спокоен. Все спросить у тебя хочу, но забываю. Тебе сколько лет?
— Угадай, — уклонился от прямого ответа Исай Рувимович. Он вплотную занялся появившимися на столе закусками.
— Выглядишь, как молодой. Морщин и живота нет, а зубы и волосы есть! … — Но прошло три дня. Аскеров вернулся в свою глубинку, к великолепным, временно исчезнувшим фонтанам и непревзойденным красавицам, и Исай Рувимович остался в номере один. Он тоже уже засобирался домой. Мог бы улететь даже в пятницу вечером или в субботу утром, но раньше чем на понедельник билет заказать не удалось. Трудно стало тут с билетами. Еще труднее, чем прежде, в застойные времена.
Исай Рувимович любил летать в командировки еще и потому, что ему очень приятен был процесс возвращения. Какое-то обновление ощущал он в себе, да и во всем, что его, вернувшегося, окружало дома. Давным-давно приевшиеся линии и детали как бы покрывались радужной пленочкой новизны. И требовалось, по меньшей мере, несколько дней, чтобы семицветный мыльный пузырь этот поблек, лопнул.
В Москве у него была однокомнатная квартира с балконом-лоджией, с шикарным видом на Новодевичье кладбище. Имелся холодильник, набитый отличными, с яркими наклейками, импортными консервами; крупными, словно фарфоровыми, диетическими яйцами. Всегда стояла там навытяжку, в полной боевой готовности, початая бутылка водки. В морозильнике посверкивал ледяными искорками добрый кусок говядины. Да, нажиты были кое-какие связи в этом городе, в этом, можно сказать, мире. И хотя трудные времена, увы, не обошли и этот стольный град, Исаю Рувимовичу удавалось как-то миновать их, преодолеть, обмануть… Умывшись и надев цветастый фартук, он расхаживал в шлепанцах по просторной кухне и, насвистывая, готовил себе бифштекс по-деревенски. Телевизор у него был цветной. (Несколько великоватый, правда, для восемнадцати квадратных метров.) На телевизоре стояла позолоченная пустая птичья клетка. Китайская, из антикварного магазина. На подоконнике сверкал старинный аквариум. Пустой, конечно. Без рыбок. Очень красивый аквариум, с маленьким хрустальным домиком внутри. Один приятель подарил ему эмалевую табличку: «Не забудь полить цветы!» Хоть цветов он так и не завел, табличку все же повесил. Для пятна на стене. Ну и шутки ради.
Итак, в понедельник он уже будет дома. Понаблюдал здесь, развеялся. Спасибо за это нефтеперерабатывающим сферам, которые вопреки общественным катаклизмам, ссорам и… и тому подобному, пусть и через пень-колоду, все же функционировали. Энергоносители… Без них — ни война, ни мир невозможны. Вот только бы субботу и воскресенье как-то убить, вздыхал Исай Рувимович. Может, к официанточке той подкатиться, с красными зубами? А может…
В будке «Справочного бюро» он попробовал узнать адрес своего давнего знакомого. Того, что вспомнился в самолете.
— Мамедов?! — расхохотались в окошечке «Бюро» чуть припухшие — наверно, от поцелуев — уста. — У нас их, знаете сколько, этих Мамедовых?!
Свежие, смеющиеся уста… Они занимали в окошечке главенствующее место, существовали как бы сами по себе, вполне индивидуально.
— Асиф Алиевич его зовут.
— У нас их, знаете сколько, Асифов Алиевичей?! Какие еще данные у вас есть?
— Усатый он.
Шутку оценили. «Вы русский?» — «Ну что вы! Разве похож?» — «Н-нет…» Велели заглянуть к концу дня. «Если у вас нет других планов на вечер…»
С Мамедовым Исай Рувимович познакомился, э-э… В выходной день. Это он точно помнит — воскресенье было. И, разумеется, осенью, занятия в институте уже начались. Исай Рувимович — он был тогда лет на двадцать с лишним моложе — сидел на подоконнике в коридоре общежития и, планируя вечер, смотрел во двор. Вот декан по двору прогуливается. (Он в этом же здании живет, только подъезд другой.)
Зажмурив левый глаз, Исай Рувимович прицелился в декана указательным пальцем.
—Пах!
А вот какой-то усатый грузин идет. На ходу книгу читает. А в другой руке… Ящичек. Посылка. Интересно, на каком этаже этот интеллектуал обитает?
А вот супруга декана во двор вышла. Небось, студенткой у своего мужа была когда-то. Государство, понимаешь, средства на ее образование тратило, учило, а
она — раз! — и…
Супруга декана поправила мужу шарф, смахнула что-то с рукава.
Вот-вот, для этого ее учили! Вот и весь прок от ее образования!
Желчные размышления Исая Рувимовича были прерваны приближающимися шагами. Он оглянулся. Ба! Тот самый грузин. С посылкой. Идет по коридору и книгу читает, учебник. По нефти. Салага еще, а усы, как… Как у генералиссимуса!
— Эй, кацо!
Усач остановился, оторвался от учебника.
— Я не кацо.
— А кто же?
— Кацо — это по-грузински. А я из Баку, азербайджанец.
— Понятно. Что же тебе прислали из Баку?
— Гранаты.
Исай Рувимович спрыгнул с подоконника.
— С такой закуской, кацо, нас везде примут! Поедешь со мной?
— Куда?
— К женщинам!
— Поехали.
Хозяйку дома, в котором они оказались, звали Зиной. Она, так сказать, салон держала. Всегда можно было у нее голодному студенту чайку попить, пельменями подкрепиться. Не бог весть какие пельмени, в кипящей кастрюле тесто всегда отделялось от начинки, но — надо быть справедливым — гостям хозяйка подкладывала начинку, тугие мясные катышки, а сама довольствовалась склизким вареным тестом.
… Полистав записную книжку, Зина стала звонить подругам. Соблазняла гранатами, внешними и внутренними данными кавалера.
— Говорю тебе — не пожалеешь. Очень солидный парень. Ты же мой вкус знаешь! Я же абы что не посоветую! Что? Пельмени? Конечно будут!
Мамедов сидел молча, читал учебник. Словно за этим и явился — в спокойной домашней обстановке, на диване, читать учебник. Но Исаю Рувимовичу показалось, что в черных его усах засверкала седина.
— Уф-ффф-ф… — произнесла Зина, положив трубку.
— Ну, что? — поинтересовался Исай Рувимович. — Придет?
— Примчится. Уф-фф…
— Смотри, Зиночка, — предупредил ее Исай Рувимович, — чтоб никаких рекламаций.
Мамедов молча штудировал технологию добычи нефти. Когда же подруга Зины появилась и, смерив его холодным взглядом, протянула руку, он просипел что-то невразумительное.
— Асиф! Асиф его зовут! — пришел на помощь Исай Рувимович. — Мамедов Асиф Алиевич. Прошу любить и жаловать! — Имя своего нового друга он прочел на ящике от посылки.
За весь вечер Мамедов и слова не проронил. Да и дама его вела себя более чем вызывающе. Выдавила в стакан три граната и, полностью отключившись, потягивала темнокровавый сок.
— Зина, а пельмени скоро будут? — поинтересовалась она внезапно. Зина отправилась на кухню. Исай Рувимович выбежал следом. Схватился за голову.
— Скандал! Кого ты ему вызвонила?! Он же… Он сирота, пойми! Ни отца, ни матери. Ему женская ласка нужна, а она на гранаты навалилась! Пельмешков требует!
Хозяйке было стыдно.
— Откуда я могла знать? — оправдывалась она. — Девушка вроде солидная. С «почтовым ящиком» одним полтора года встречалась, чехословак у нее был…
— Вот что, — решил Исай Рувимович, — ты на Асифа переключайся, а я все свое обаяние брошу на нее. У меня не отвертится!
— Ладно, — согласилась Зина, — переключусь. Раз он сирота…
(Ни Зину, ни подругу ее Исай Рувимович с тех пор не видел. Да и с Асифом в подобных мероприятиях больше не участвовал. Поздоровались раза два при встрече. А там и дороги их разошлись.)
Поминутно заглядывая в бумажку с адресом, Исай Рувимович нашел необходимую улицу, дом, квартиру, смял бумажку, выбросил ее и позвонил. Дверь открыл усатый, с мрачными, слегка косящими глазами юноша.
— Мне… Асиф Алиевич дома?
— Папа занимается, — пробасил юноша.
Еще один мальчик выбежал, лет десяти. И еще один. Этому — лет шесть, по-видимому. Из-под ног у них, пыхтя, выбралась девочка. Совсем кроха. Столпившись в дверях, они смотрели на пришельца одинаковыми, пронзительно черными, слегка косящими глазами. Что это они косят все? В маму? Или нет, и Асиф косил, кажется.
Весь пол в прихожей был усеян разнообразной детской обувью: кедами, сандалиями, цветными резиновыми сапогами. Вообще, неприбрано как-то было, небогато.
— Входите, — пригласил старший. — Вася, позови папу. — Шестилетний с таким воодушевлением кинулся выполнять приказ, что, споткнувшись о какой-то башмак, упал и ушибся.
— Папа! Папа! — потирая колено, закричал он сквозь слезы. — Папа, к тебе дядя пришел!
Держа в руке раскрытый учебник — ей-богу, тот же, про технологию добычи нефти! — «вышел усатый мужчина, с обветренным, уже украшенным морщинами лицом, седоватый. В пижаме.
— Здравствуй, Асиф! — шагнул через порог Исай Рувимович.
— Здравствуйте… Здравствуй, дорогой!
— Не узнаешь? Мы… Я…
— Как не узнаю?! Очень узнаю! Входи, дорогой, входи! Самед, — оглянулся он на старшего, — достань вино из серванта. Шота, разогрей плов. Вася, тащи вилки-шмилки. Марина, не крутись под ногами, сядь.
Все беспрекословно повиновались. Самед весело зазвякал сверкающими, полными рубинового пожара, бутылками; Шота и Вася умчались на кухню; Марина моментально села, где стояла, — посреди комнаты. Сам хозяин — уважение к гос-
тю — тут же надел белую нейлоновую рубашку и пиджак. Оставшись при этом в полосатых пижамных брюках.
Выпили вина. Мамедов наполнил бокалы снова.
— Пробуй, дорогой, не стесняйся!
Исай Рувимович послушно пробовал. Не стеснялся. Отведал он и плова. Невкусный был плов, пересоленный, подгоревший. Исаю Рувимовичу припомнились вдруг пельмени Зины. Но хозяева, начиная от Асифа и кончая Мариной, уплетали плов за обе щеки. Привыкли, значит.
— Ты где сейчас работаешь? — расспрашивал Асиф. — В Шемахе? В Сумгаите? Что-то не видно тебя в последнее время, дорогой! Хотя… Время сейчас такое, что…
— Видишь ли… Я, видишь ли, в Москве живу.
— В Москве?! Кушай, дорогой, кушай! Жалко, жена на дежурстве, она бы лучше угостила.
Тут же за столом, не участвуя, правда, в дегустации вин, сидел Самед. Крутил усики. Не за столом, в стороне, на софе, внимали беседе Шота и Вася. Удобнее всех устроилась Марина. На полосатых коленях папы.
— Мы с женой очень литературу любим… Вернее, любили… — рассказывал Асиф. — Вот и назвали детей в честь всяких классиков. Самеда Вургуна читал? Замечательный поэт был! В Баку жил, между прочим. Поэтому старший у нас — Самед. Ну, Шота Руставели ты, наверно, тоже знаешь? Он сам из Тбилиси был. «Витязь в тигровой шкуре» читал?
— Читал, читал! — кивнул Исай Рувимович. Он, впрочем, не совсем был уверен в серьезности вопросов Асифа. Уж больно лукаво косили у того глаза. Странные глаза… Прежде, в институте, они косили меньше. Даже вовсе, кажется, не косили.
— На улице, конечно, мы его не Шота, а Шерали называем, — добавил Асиф.
— Ну, а Васю вы в чью честь назвали? — подделался гость под тон хозяина. Ответ они прокричали хором, заглушая друг друга. Громче всех, с вполне понятной гордостью, вопил Вася. Исай Рувимович фамилии очередного классика не разобрал.
— Роман у этого писателя есть, — играл глазами Асиф, — про работников трамвайно-троллейбусного парка. Мне его когда-то вместо сдачи дали. Но имя-то хорошее!
Что правда, то правда. Имя хорошее. Но ведь… Оно ведь тоже не очень популярно сейчас в Баку, гм…
Отец семейства в ответ на это сделанное вскользь замечание посмурнел. Кивнул, соглашаясь. Сказал, что Васей называют мальчика только в домашней обстановке, а на улице… Васифом.
— Ну, а Марина? — спросил гость. — Она в чью честь?
Асиф смущенно засмеялся, припоминая, взглянул на люстру:
— Как это?.. Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами… Помнишь? Но на улице — она Мариам.
— А меня, господа, — с преувеличенным весельем произнес Исай Рувимович, —зовут так же, как звали отца писателя Солженицына!
— Исай? — проявил эрудицию Самед.
— Совершенно верно. Или дядя Исай!
— Исай? — переспросил Асиф. — Исай? Гм… — он уставился на гостя напряженным, косящим — на этот раз без всякой иронии — взглядом.
— Мы с вашим папой учились вместе, — как бы обращаясь к детям, помог ему Исай Рувимович, — на одном факультете, но на разных курсах.
И это не помогло. Не напоминать же ему, — хмыкнул про себя Исай Рувимо-
вич, — о грехах молодости.
— Да-а-а, — протянул Асиф Алиевич, — Институт… — и, отвечая своему невысказанному недоумению, пожал плечами. Что, мол, за Исай такой? Но тут же, великодушно отбросив сомнения, воскликнул: — Значит, тоже нефтяник? Хоть и в Москве? Ну, тогда дай твою мужественную руку!
Нечего делать, Исай Рувимович повиновался. Не хотелось признаваться, что… Что нефтяник он, так сказать, штабной, кабинетный. Отнюдь не бурильщик. Правда, он к этому и не стремился никогда.
Вася, а за ним Шота, покинув софу, тоже бросились жать ему руку. К ним, снисходительно улыбаясь, присоединился Самед, а поверх всех пяти ладоней припечатала свою замурзанную лапку Марина.
— Дядя Исай, — пританцовывая от восторга, спросил Вася, — а правда, вы смелый?!
Собственно, это было скорее утверждение, чем вопрос. Исай Рувимович чуть смутился. Интересно, из чего это Вася заключил? И что ему ответить? Но Вася и не ждал ответа.
— Дядя Исай, вы умеете рисовать бой?
И снова его вопрос звучал как утверждение.
— Не знаю, надо попытаться. — Засмеявшись, Исай Рувимович достал из внутреннего кармана авторучку, поискал взглядом…
— Сейчас! — метнувшись в другую комнату, Вася вернулся с тетрадкой и, протиснувшись к Исаю Рувимовичу под руку, затаил дыхание.
— Паркеровская? — кивнув на авторучку, проявил эрудицию Самед.
— Совершенно верно.
Обняв Васю за горячее плечо, Исай Рувимович занес над страничкой перо и неуверенно помедлил.
Все присутствующие, не исключая и Асифа Алиевича, сгрудились вокруг, по всей вероятности, ожидая от гостя чуда.
Решив отделаться шуткой, Исай Рувимович стал чертить на странице замысловатые круги, восьмерки…
Как зачарованные, следили они за пляской его сверкающего пера.
— Вот, — засмеялся он, — пожалуйста!
Последовала пауза.
— Что это? — выдохнул Вася.
— Бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно!
Взрыв радостного смеха был ему ответом. Они долго не могли успокоиться.
— Бой в Крыму! — воскликнул Вася.
— Все в дыму! — повторял Шота. — Как у нас, в Баку! — И гортанным звоночком заливалась Марина.
Такого успеха Исай Рувимович не ожидал. Он тоже смеялся. И тоже повторял при этом:
— Ничего не видно! Абсолютно!
Продолжая смеяться, Вася выбрался из-под его руки, отбежал в угол, повозился там, стукнул чем-то и вернулся, протягивая гостю на смуглой ладони такое же смуглое ядрышко ореха.
— Дядя Исай, кушайте!
— Тебе нравится дядя Исай? — спросил сияющий Асиф.
— Да! — горячо, не раздумывая, воскликнул мальчик.
Не много же нужно, чтобы обмануть ребенка, — сделал вывод Исай Рувимо-
вич, — то есть… Не обмануть, конечно, а… А завоевать.
Пряча в карман авторучку, вспомнил о проявленной Самедом эрудиции и, вытащив авторучку, положил ее перед покрасневшим юношей.
— Дарю!
— Ну что вы! Не надо!
— Мы где находимся! В Закавказье или не в Закавказье?
— В Закавказье! — хором ответила семья.
— А в Закавказье какой обычай? Если другу что-нибудь понравится — нужно ему это подарить. Так?
— Так! — подтвердила семья.
Ручка пошла из рук в руки. Разглядывая ее, все громко цокали языками, поднимали брови. Целая стая черных бровей взлетела.
— Выбирай, дорогой! — широким жестом обвел квартиру растроганный Асиф. —Выбирай, что нравится!
Исай Рувимович рассмеялся. Сервант, что ли, унести с собой? Софу? Или…
— То, что мне нравится, Асиф, ты мне не подаришь.
— Я?! Не подарю?! Как ты мог так подумать даже?! Вы слышали, дети? Нет, Исай, нет, дорогой, теперь ты должен сказать! Клянусь, ничего для друга не жалко! Несмотря на сложившуюся международную обстановку! Правильно, дети?
Единодушный хор подтвердил его слова.
— Вася мне твой нравится, — с улыбкой произнес Исай Рувимович. Все радостно рассмеялись.
— Вася, — спросил отец, — пойдешь навсегда к дяде?
— Да! — воскликнул мальчик.
Снова рассмеялись. Самед откупорил еще одну бутылку, потом еще одну. Шота дважды разогревал плов. Отчего тот подгорел окончательно. К тому же, разогревая его, Шота, кажется, всякий раз его солил.
— Жаль жена на дежурстве, — досадовал Асиф, — такой гость у нас, а она только под утро вернется. Знаешь, жена у меня тоже нефтяник! И, между прочим, тоже наш вуз закончила! Сначала я учился, она мне помогала, потом я ей помогал, она училась. Теперь на одном промысле работаем, но у меня, конечно, оклад выше.
Да уж не Зина ли его жена?! — ахнул про себя Исай Рувимович.
Он поднялся.
— Мы тебя не отпустим! У нас переночуешь!
Исай Рувимович начал убеждать, что у него в гостинице отдельный номер, все удобства…
— Удобства? Туалет и у нас есть! Ты разве в «Интуристе» живешь?
Исай Рувимович схитрил, ответил утвердительно.
— Ну, там… Там, говорят, кроме туалета еще что-то есть. Я тебя провожу. — В прихожей Исай Рувимович пожал руку Самеду, потрепал по плечу Шота, Марина уже давно десятый сон видела. А Вася…
— А где же Вася?
В ответ послышались горькие всхлипывания.
— Вася! Ты что? — окружила его семья.
— Да-а-а!.. Дядя хотел меня с собой взять… Навсегда… и… И… И обманул?!
— Обманул?! Как ты можешь так говорить про взрослого дядю?! — с притворным гневом набросился на него Асиф. — Тебе не стыдно?! Раз дядя сказал, что возьмет тебя, значит, возьмет. Он же слово дал!
— Ну, конечно, Вася, — с улыбкой утешил мальчика Исай Рувимович, — не сегодня, так завтра…
— Сегодня! Я хочу сегодня! — рыдал Вася.
Асифу пришлось взять его с собой. Там видно будет, пусть проводит, успокоится. Поймали «левака». Золотисто-зеленые огни вечернего города скользили по блаженно улыбающемуся, еще мокрому от слез лицу Васи.
«Черт меня дернул сказать, что я в «Интуристе» живу, — подумал Исай Рувимо-
вич, — как теперь выкручиваться»?
— Смотри! Узнаешь? — воскликнул вдруг Асиф. — Наш институт!
Промелькнуло темное, с черными окнами здание. И грузный приземистый силуэт невдалеке. Танк, что ли?
«Как так наш? — с недоумением оглянулся Исай Рувимович. — Наш институт не здесь, а в Москве…»
Но высказать свое недоумение вслух он не успел, машина остановилась. Залитый множеством огней подъезд. Еще один приземистый силуэт… Нет, кажется, не танк. Боевая машина пехоты, кажется. И сразу в окно заглянуло несколько физиономий: японец, негр… Еще кто-то. Представители чуть ли не всех земных рас. Такое непростое время на земле; и у нас, в России; и здесь, в Баку, а командированных — хоть отбавляй. Видно, основательно, надолго заведен соответствующий, скорее всего, нефтеперерабатывающий механизм, действует — и ни в зуб ногой. И это, в общем-то, не так плохо. Даже хорошо. Эх, только бы не война…
— «Интурист», — произнес водитель, — назад поедете? А то тут пассажиры есть.
— Поедем, поедем! — вскричал Асиф. — Значит, так, Исай, завтра в десять утра, я приду к тебе с женой. Надо же вам познакомиться?
— Почту за честь.
— Зайдем куда-нибудь, посидим.
— Я буду вас ждать вот на этом месте, на лестнице.
— Договорились. Васиф, прощайся с дядей.
Стоило Асифу это произнести, как мальчик зарыдал с прежней силой.
— Я не поеду! Не поеду! — кричал он. — Не поеду! Дядя Исай, я с вами хочу!
«Шутка далеко зашла», — подумал Исай Рувимович.
— Жены нет, — сердито сказал Асиф, — она бы ему… Васиф! Сейчас же замолчи! Перестань! — И к Исаю Рувимовичу: — У тебя что — своих детей нету? — в голосе его прозвучало сочувствие.
Гость отрицательно покачал головой.
— И слава богу! — сказал он.
Асиф засмеялся.
— Э, не верю я тебе! Не верю! Знаешь, я, когда молодой был, Азербайджан землей своих отцов называл. Отцы нас в молодости с родной землей связывают. А когда постарел — понял: и дети! Они же тут родились, понимаешь? Тут! И я, и они… Как это?.. Одно целое! Разве предашь землю, где дети родились? — Он помолчал минутку и, хлопнув гостя по плечу, воскликнул: — Знаешь что? Жена меня, конечно, убьет, но… Так и быть! Бери Васифа до утра.
Вася моментально притих, прислушивался.
— Бери, бери! — великодушно настаивал Асиф. Растерянным возражениям Исая Рувимовича он просто не поверил. — Хоть до утра, но все-таки… Почувствуешь! Может, зайти надо к тебе, помочь его уложить?
Это решило дело.
— Нет, нет, поезжай. Я справлюсь. Васиф, пошли!.. — Машина развернулась.
— Извини, что не зашел! — улыбаясь, крикнул Асиф. — Я в пижамных брюках, неудобно.
Счастливый Вася помахал ему на прощанье рукой.
От «Интуриста» до гостиницы, где Исай Рувимович остановился, было совсем близко. Пошли пешком.
— Васиф, — оглядываясь на прохожих, спросил Исай Рувимович, — ты не устал?
— Да, устал… Дядя Исай, а вы можете меня на спине понести? Вы сильный?
Пришлось взвалить его на спину. Тяжеленький, не сглазить.
У подъезда гостиницы и в фойе ни один японец навстречу им не попался. Это была скромная гостиница, хоть и для приезжих, но своих.
В номере Вася сразу же бросился к одной из кушеток, забрался на нее с ногами и, раскинув руки, выкрикнул:
— Чур, я здесь буду спать, возле окна!
Исай Рувимович, хоть и клял себя за злополучную фразу насчет подарка — вот ведь как оно обернулось, — в общем, не так уж сильно и клял. Не на век ведь, до утра только. И не он ли всегда в подобных случаях успокаивал друзей: все к лучшему. Наблюдайте, развлекайтесь. Все, что происходит с вами в этой быстротекущей жизни, воспринимайте с благодарностью. Вот именно!
— Ну, что, Вася, — усмехнулся он углом рта, — развлекаться нам больше нечем, телевизора у нас нет. Спать будем?
— Да! — радостно согласился Вася. — Дядя Исай, а в Москве у вас телевизор есть?
— Есть, — кивнул Исай Рувимович, — даже японский.
— Ура-а-а! — ликующе завопил Вася. — Японский!
Вот чудак! Уж не надеется ли он, что…
Заснул Вася быстро. Да и неудивительно, время было уже не детское. А Исай Рувимович все ворочался, ворочался… Он-то обычно в это время только начинал функционировать. Поэтому и не спалось.
… По правде говоря, эффектный эпизод, который он не так давно поведал Аскерову, был им несколько приукрашен. Хотя со своей будущей — а теперь быв-
шей — женой он, действительно, познакомился на чьей-то свадьбе, целовать он ее при всем честном народе, конечно же, не целовал. Он положил руку на спинку ее стула. Нечаянно. Тут же убрал ее и извинился. Потом еще раз положил. И уже не убирал.
— Соседка, — предложил он, — давайте только вдвоем с вами чокнемся, индивидуально, а то пока со всеми чокнешься — вино расплещешь.
— Давайте. Знаете, зачем люди чокаются?
— Зачем?
— Для ушей. Когда мы пьем — язык чувствует, глаза видят, а ушам что? Ушам ведь тоже свое «дзинь» услышать хочется!
Ему тогда это очень понравилось. Умница какая!
Когда они разводились, она послала его с бумагами в кабинет, внутрь, а сама ожидала в коридоре. Он все разузнал, вышел. Она с улыбкой разглядывала какой-то плакат на стене и ела бутерброд.
— Дай куснуть, — попросил он весело. Мол, ничего особенного не произошло. Да, они разводятся, с кем не бывает, но без сцен, дрязг, без вражды. Бутербродом она тем не менее с ним не поделилась.
— Это негигиенично.
… Среди ночи — будто толкнуло что-то — Исай Рувимович проснулся, вскочил. Что это? Как странно… Плачет кто-то?
Сшибая невидимые предметы, он нашел кнопку настольной лампы. Вспыхнул свет.
Вася стоял посреди кушетки, тер глаза. Простыни под ним были мокрые.
— Я заблудился, — всхлипывал он, — заблудился!.. — Исай Рувимович почесал затылок, подошел, взял его под мышку и отнес в туалет.
— Я уже не хочу, — всхлипнул мальчик. Пришлось устраиваться спать вдвоем.
— Только… В случае чего — разбуди меня.
— Хорошо, — пообещал Вася.
Уткнувшись Исаю Рувимовичу в плечо, он всхлипывал во сне. И вдруг —засмеялся. По-видимому, в этом золотом возрасте долго не страдают. А как горько рыдал он двадцать минут назад: «Я заблудился! Заблудился!» Исай Рувимович едва сдержал смех. Да-а-а… Забавно все это.
Незаметно для себя он вернулся к размышлениям о бывшей жене. Вспоминал о ней всякое-такое. Из всего и всегда старалась она извлечь это самое «дзинь». И извлекала. Из всего и всегда. Даже из надтреснутой чашки. Нет, не то чтобы Исай Рувимович ее винил в чем-то. По совести говоря, он… он и сам…
Но вот уже и светать начало, скоро утро. Утро…
Ровно в десять они стояли у подъезда «Интуриста», на лестнице. Но ни Асифа, ни его жены там почему-то не было. Полчаса прошло, час…
— Черт! Я, наконец, хочу есть, — буркнул Исай Рувимович, — полдень скоро!
Затаившийся, подозревающий что-то недоброе — уж не возвращать ли родителям его привели сюда в наказание за ночной конфуз — Вася сразу воспрянул духом:
— И я! Я тоже хочу кушать!
— Придут — подождут, — сердито решил Исай Рувимович.
Подъезд «Интуриста» был из ресторанного окна хорошо виден, так что…
Обслуживала их официантка-обезьянка.
— А где же дружок ваш? — спросила она, показывая красные от помады губы. —Ну, тот, местный? Который скандалил? Это кто, внук его? — Они заказали котлеты по-чабански, кофе и пирожки.
— Пить что-нибудь будете?
Ребенок за столом, а она…
— Я «пепси» буду пить! «Пепси»! — воскликнул Вася.
— «Пепси», — записала официантка, — а знаете, почему я тогда плохо вас обслужила? Мне администратор настроение испортил. Соседи мои у нас ужинали, Арамис, Тофик — ну и пристали: присядь да присядь. А мне сейчас с местными ссориться нельзя. Ну, я и присела. А администратор заметил и замечание мне сделал. Зачем с гостями сидишь? У нас не кабак! Ну, у меня настроение и испортилось. Когда дружок ваш рассчитывался, я даже обсчитала его со зла.
Она принесла котлеты по-чабански, кофе, два уродливых пирожка и откупорила бутылку, над которой тут же начала танцевать оса. Вася пил кофе и запивал «пепси».
— По-чабански, — засмеялся он, — чабаны котлет не кушают.
— Почему?
— У них мясорубки нет. Барашка режут — и на костер.
— Знаток ты, я посмотрю, а простыни… испортил.
— Я заблудился, — насупился Вася. Официантка принесла счет.
— Вы русский? Из Москвы?
— Из Москвы. Но не русский.
— Да вижу, что еврей. Просто обижать вас не хотелось. — Она вздохнула. — К евреям сейчас в Баку лучше, чем к русским, относятся. Представляете? Местные с армянами поцапались, а мы посередке. Вот и… Достается. Знаете, хоть вы и не русский, а вроде все равно свой! Из Москвы все-таки. И разговариваете по-нашему, даже грамотней, чем я. Раньше я ваших, ну, евреев, не очень любила. А пожила тут, почувствовала, как оно — в еврейской шкуре, когда тебя… Ну, ненавидят, за человека не считают… Теперь поняла. Понравился вам Баку? Вы на Девичью башню поднимались? Нет? Обязательно пойдите! Ой, я забыла! Она же на переучет закрыта! В связи с событиями. — Снова вздохнув, сказала, сколько с него. — Не бойтесь, вас я не обсчитала.
— Своих не обсчитываете? — Это ее, кажется, задело.
— Почему? Странно вы понимаете. Я ко всем нациям одинаково отношусь!
— Вы сегодня свободны? — спросил он, покосившись на допивающего «пепси» Васю. — Вечерком? Мы могли бы… Встретиться, поговорить… — Она смущенно заулыбалась.
— Да, свободна. Сразу после одиннадцати. Ждите меня в холле.
Супругов Мамедовых возле «Интуриста» все еще не было. Час от часу не легче. Может, домой к ним махнуть?
— Васиф, ты свой домашний адрес знаешь? — Вася замялся.
— Квартира сто двадцать, шестой этаж…
Этот плут, если и знает, не скажет. Не в его интересах. Неужто снова в «Справочное бюро» идти? По некоторым причинам не хотелось бы там показываться. А в другом — долго.
Чтобы скоротать время, они зашли в магазин напротив, в «Галантерею». Подъезд «Интуриста» хорошо оттуда просматривался. Походили, поглазели на товары. Исай Рувимович купил Васе картонный козырек от солнца, — на, Васиф, носи на здо-
ровье! — а себе рог, украшенный никелированными ободками.
— Это настоящий рог, коровий? — стал расспрашивать он симпатичную рыжеволосую продавщицу. — Или пластмассовый?
Узнал, что рог настоящий, бычий, узнал, что зовут продавщицу Фатимой…
— Смотрите, Васиф ваш все маме доложит, — пригрозила Фатима, — сколько сейчас на ваших золотых?
— Без пяти два.
— Обед! Мужчина, у нас обед! Выходите! — Оказывается, уже обед. Где же Мамедовы?! Но возмущался он без особой злости.
— Васиф, так ты, значит, шашлык любишь?
— Да! — не раздумывая, воскликнул Вася.
— В таком случае… Есть идея!
… Крепко держась за руки, они проталкивались сквозь громкоголосую толпу рынка. Купили килограмм нарезанной кусочками сырой баранины; купили похожий на маленькое ватное одеяло теплый лаваш; влажную лепешку сыра.
— Что еще нужно, Васиф? Травку, наверно?
— Не травку, дядя Исай, а зелень! Кяшниш, рейган, везари…
— Знаток ты у нас, Васиф, а… А заблудился. Водички бы еще не забыть импортной.
— Дядя Исай, я вам напомню!
Стоило Исаю Рувимовичу посмотреть вниз, и его взгляд встречался с влюбленным, преданным взглядом Васи. Немного же нужно, чтобы… Чтобы завоевать ребенка. «Странное какое-то у меня настроение с утра», — думал Исай Рувимович.
Он принялся вспоминать, перебирать в памяти, что же могло быть причиной его хорошего настроения, о какой удаче твердит ему подсознание. Хорошо выспался? Сносно позавтракал? Свидание назначил?
Он посмотрел вниз, на смуглорозовое лицо Васи. Может, в нем, в Васе, преданно ему улыбающемся, причина? Ай, бросьте! Тут только одно прекрасно — не век ему с Васей этим возиться.
— Как настроение, Васиф?
— Хорошее!
В машине они отвалились на спинку сиденья и долго молчали, отдыхали.
— Не доезжая Мордокян, шеф, — сказал Исай Рувимович, — направо поверни. Пустырь там, стройка. И пляж. Скалы…
— Знаю, — кивнул водитель, — сам там весной хлеб-соль делал. Костер хорошо горит, ветер. — Оглянулся. — Хорошо по-русски говоришь, друг. А лицо — наше, персидское.
— Благодарю за комплимент.
Приехали. Несколько дней назад работники из тех самых сфер угощали здесь Исая Рувимовича самодельными шашлыками. Даже прикоснуться не позволили к стряпне. Сами костер развели, сами нанизывали на металлические шампуры мясо. А вот и след от костра — зола, угли. Нет, мы другое место выберем, свое…
В лобастых прибрежных скалах колыхалась осенняя, отстоявшаяся, фантастически прозрачная вода. А небо, небо какое! Здесь себя не только на берегу моря чувствуешь, но и на берегу неба. Даже жутко почему-то.
Звонко что-то крича, увязая в песке, бегал по пустому пляжу Вася, собирал хворост.
— Хорошо! — Исай Рувимович глубоко вдохнул горьковатый морской воздух.
— Ну, счастливо вам, — не без зависти пожелал шофер и, оглядываясь на море, побрел к машине.
«Давай, давай, — подумал Исай Рувимович. — Езжай, шеф, деньги делай». Ни с кем не хотелось делиться своей почти что осуществленной идеей. Пахло водорослями, песком. Песок здесь был особенный. Не просто измельченные временем частицы камня. Разноцветный, влажный. Жемчуг, а не песок. Стоило чуть разрыть его, и во все стороны разбегались из-под рук какие-то таинственные существа — крохотные паучки, клопики, вызывающие одновременно и интерес, и брезгливый ужас.
Они набрали с Васей гору сухого, истертого прибоем, ломкого хвороста. Не без труда развели костер. Нашли палочки для шампуров, отстрогали их. И все смеялись, смеялись… Кислородное отравление, — объяснил себе этот беспрестанный смех Исай Рувимович.
— Эх, соли нет, — смеялся он, доставая из свертка зелень, — забыли.
— Дядя Исай, зачем соль? — смеялся в ответ Вася. — Мы ее в море вымоем, а море же соленое!
«Даже то, что глаза косят, его не портит», — подумал Исай Рувимович. Нанизали на шампуры мясо и в ожидании, пока прогорит костер, отведали из рога темно-коричневый, с пузырьками, напиток.
— Из рога — хочешь не хочешь — надо до дна пить, — смеялся Исай Рувимо-
вич, — рог на землю положишь — «пепси» выльется.
— А рог нужно в песок втыкать, — смеялся Вася, — разве вы не знаете?
— Знаток! — смеялся Исай Рувимович. — Знаток, а…
— Я заблудился, — насупился Вася.
Исаю Рувимовичу стало неловко. Действительно, сколько можно попрекать?
— Да я не о том, Вася. Я говорю, знаток, а до дна пьешь. Что же ты до дна
пьешь? — Вася молча воткнул рог острым концом в песок. Еще больше насупился. «Уж не решил ли он, что мне «пепси» жалко»? — подумал Исай Рувимович.
— Ты что? Пей! Пей сколько влезет!
— Спасибо. Больше не хочу, — сумрачно отрезал Вася.
Ишь, гордец какой. Исай Рувимович решил не навязываться. Положил с обеих сторон костра несколько крупных галек, на гальку — шампуры с мясом. Принялся поворачивать их. Вася искоса, не вмешиваясь, следил за его действиями. Кажется, одобрял.
И вдруг… Вскочив на ноги, они с удивлением оглянулись. Пронзительно взревывая сиреной, мигая синей лампой на макушке, по пустырю приближался милицейский микроавтобус. Следом за ним — легковая. Остановились. Высыпали милиционеры. Трое рядовых и старшина. Все как один усатые. Медленно, солидно, придерживая кобуры с пистолетами, зашагали к костру. А из легковой… Асиф. В пиджаке и пижамных брюках. И женщина… Со стянутыми в узел угольно-черными волосами… Заплаканная.
— Мама! — крикнул Вася.
Водитель легковушки развел руками, чувствовал себя виноватым. Тот самый, что привез их сюда.
Женщина обогнала всех.
— Васиф! — захлебывалась она от слез. — Васиф! — И что-то по-азербайджански. Схватила его, осыпала поцелуями. — Васенька! Васифчик!
Вася тоже заплакал. За компанию. Компанейский парень.
— Акт составлять будем? — допытывался у старшины один из милиционеров. —Акт? Как считаете? Бумага есть, авторучка есть!
— Закрой рот немного, Джабир…
— Но это же… Он не бакинец…
— Закрой рот!
Налетел небритый Асиф.
— Исай, ты что?! Ты с ума сошел?! — заорал он на Исая Рувимовича. — Ты что выдумал, дорогой?! Шашлыки жарить?! А с чем это рог? Вино?!
— «Пепси»! — радостно, хоть и сквозь слезы, объяснил Вася.
— «Пепси» пьют! А мы по всему городу! Туда, сюда!
— Но… Я ждал… В десять часов вас не было, — пробормотал Исай Рувимович.
— Мы туда почти ночью прибежали! — воскликнул Асиф. — Только Севда со смены пришла. А нам… Я же даже фамилии твоей не знаю! Обрисовал, — такой, говорят, в «Интуристе» не проживает! Я тогда в институт кинулся…
— Асиф, хватит, — вытирая слезы, повернулась к ним женщина.
— И в институте тебя никто не помнит! Гришу одного — вспомнили. А тебя…
— Асиф! — повысила голос женщина. — Он же нечаянно… Успокойся!
— Ты его защищаешь?! — удивился Асиф. — Я думал, ты ему все лицо расцарапаешь! — и при этом заговорщицки подмигнул Исаю Рувимовичу косым глазом.
Подняв Васю на руки, увязая в песке, она пошла к машине.
— Севда! — бросился за ней Асиф. — Подожди! Он тяжелый!
— Пусти! — плача, вырывался из рук матери Вася. — Я к дяде хочу! Дядя Исай!..
Потянулись к своему увенчанному синим пламенем микроавтобусу и удалились милиционеры, в том числе и тот, что хлопотал об акте, самый старательный. Он, правда, несколько раз оглянулся. Очевидно, ему не хотелось так быстро покидать поле боя. Взревели двигатели. Снова наступила тишина. Только костер нарушал ее, потрескивал, вздыхал. Шипя, стреляя раскаленным жиром, стали покрываться позолотой шашлыки. И Исай Рувимович начал готовиться к трапезе. Разложил на бумаге сыр, зелень. Налил «пепси» в рог и воткнул его острым концом в песок.
«А Мамедовы-то, Мамедовы, — подумал он, усмехаясь углом рта, — Асиф, и она… Севда, кажется? Сына в честь певца трамвайно-троллейбусного движения назвали, а то, что глаза у него косят…»
Если бы на минуту, на одну минуточку предположить, что он и в самом деле увез бы Васю в Москву, к себе — о-о-о-о!.. — он бы к самому лучшему офтальмологу пробился с мальчиком! С его-то связями — пара пустяков. Доктор Иогансон — раз, доктор Эфраимсон — два… Нет, этот, кажется, уехал, в Германию, в Мюнхене лаборантом устроился. Ну, к профессору Изаксону бы обратился… Очочки бы мальчику выписали. В импортной оправе. И попеременно заклеивали бы пластырем то один глаз, то другой. Чтобы глазные мускулы тренировались… М-да, в столице бы вырос мальчик. Совсем другой уровень развития, библиотеки, музеи…
Но как все-таки хорошо одному, — подумал Исай Рувимович, оглядевшись по сторонам, — спокойно, тихо. Словно на астероиде. Словно у него дома. В его однокомнатной… Там тоже ни души. Ни в клетке, ни в аквариуме, ни на экране телевизора. Но не может же он птичку завести… Рыбок… Даже цветы — не может. Он же все время в командировках. Нефтяника, настоящего, из него не вышло, верно. Ни нефтяника, ни… Вообще… Он одинок, свободен. Детей от брака нет. Так что же делать? Не оставлять же ему на время командировки в пустой квартире включенный телевизор? Чтоб хоть кто-то жил там, разговаривал? Кашлял?
Исай Рувимович оглянулся. Да, он один здесь. И здесь тоже. Разве что… Из-за каждой песчинки, ощутил он внезапно, всматриваются в него крохотные глаза. С ужасом, с интересом. И то хлеб! И то хлеб…
Найдет ли он дорогу отсюда? На мгновенье он почти испугался. Нет, не найдет! Заблудился! Но отогнал детский этот страх, взял торчавший в песке рог, хотел отхлебнуть, но, поднеся к губам, забыл…
В конце концов, необязательно ведь в Москву его возить, Васю, чтобы вылечить. Можно ведь и самому… Сюда… Москву на Баку поменять? А что? Особенно на данный момент. Многие мечтают сейчас переселиться. Русскоязычные… Он получил бы здешнее подданство и зажил бы себе в Баку, где-то по соседству с Девичьей башней. Внешне он на местных похож, ну а язык… Придется выучить… Выучили же его предки русский язык! Что же касается работы… Местечко все в тех же сферах ему нашлось бы. А может, даже и на буровой, а? Переедет сюда, снова узнает в «Справочном бюро» адрес Мамедова. Не того, не однокашника, а именно этого. И…
Исай Рувимович смущенно огляделся, словно кто-то мог подслушать его мысли, сделал глоток. Да, прав Асиф, — родина не только там, где отцы, деды жили, но и там, где живут, будут жить дети и внуки. Так, может, еще раз попытаться? Сразу по возвращении познакомиться с хорошей женщиной и… Он сделал еще один глоток. И чуть не поперхнулся. Рев сирены, миганье синей лампы… Не отставая от милицейского экипажа, подпевало ему гортанным гудком такси. Остановились. Высыпали те же усатые милиционеры. Неужели все-таки акт составят? Арестуют? И Асиф… Бутылки в обеих руках. И у милиционеров тоже. В каждой руке по две бутылки. Вася из такси выпрыгнул. Смеется. Кричит что-то. Торопит мать.
Идут. Ближе, ближе… Впереди всех Асиф.
— Такие шашлыки, а он «пепси» пьет! — лукаво закатывая глаза, Асиф с наслаждением втягивал аромат мяса. — А он «пепси-шмепси» пьет!
Последним, алым усилием ответили на порыв ветра погасшие угольки. Как взгляд исподлобья, светлело среди круглых скал море.