Рассказ. С белорусского. Перевод автора
Василь Быков
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2001
Василь Быков
Глухой час ночи
РассказС белорусского. Перевод автора
В тот вечер, как, пожалуй, и во все последние вечера. Черняк возвращался домой поздно. В по-ночному притихшем подъезде тускло светила вверху забранная решеткой дежурная лампочка; он, торопясь, машинально нажал красную кнопку лифта, не сразу сообразив, что напрасно: лифт занят. Это вынудило его тихо, про себя выругаться: всегда, как только спешишь, кабины лифта не оказывается на месте. Черняк давно ощущал неотложную надобность, потому как задержался на улице, а до того — в кафе, куда они зашли с Семеном. Как обычно, последовали долгие проводы — сначала Семена, затем его, Черняка, потом снова Семена — до станции метро. Был длинный деловой разговор. Черняк просил друга посодействовать насчет небольшого, но важного кредита в банке, к которому имел отношение Семен, может бы, тогда Черняк и выбрался из цейтнота. На днях должен прибыть трайлер из Мангейма, вчера он договорился об этом с Куртом, человеком надежным, который если пообещает, то сделает. Но ведь дороги, таможни, пошлины и взятки, — сколько они сожрут времени и денег, никто не знает. Кредит был необходим не позже двадцатого числа, а сегодня кончалось шестнадцатое. Приходилось спешить.
Но где же лифт?
Лифта все не было, а с кнопкой происходило что-то невразумительное — то она вроде тускнела, готовая вот-вот погаснуть, и он наготове держал на ней палец. То по неизвестной причине вдруг ярко вспыхивала рубиновым огоньком, и где-то вверху слышался далекий стук — будто от занятой кем-то кабины. Выждав еще полминуты, Черняк зло выругался, понял, что придется подниматься по лестнице. На седьмой этаж высоковато, но он еще не старик, есть сила в ногах, наверно, добежит скорее, чем кто-то освободит лифт.
Выйдя из лифтового подъезда, перешел в отсек рядом, где начинались лестничные марши, и в нерешительности остановился. Тут было совершенно темно и глухо, как в погребе. Хотя Черняк и не считал себя трусом, но теперь вдруг не обрел нужной решимости лезть в эту вонючую темень. Пришлось вернуться обратно к лифту. Рубиновая кнопка вдруг потухла, он торопливо нажал ее, с удовлетворением ощутив ровный, теперь подвластный уже ему гул, — кабина опускалась. Значит, повезло, он скоро поднимется и справится со своей нуждой, успокоенно подумал Черняк, входя в обшарпанную, измазанную надписями кабину лифта.
Если бы знать, во что обойдется ему эта удача, он бежал бы без оглядки не только из лифта, а даже из города. Но человеку дано мало что знать и еще меньше предвидеть…
Впрочем, пока все шло нормально. Он благополучно открыл стальную, недавно замененную дверь квартиры. Включив свет в тесноватой прихожей, аккуратно защелкнул дверные замки — сперва внешний, а потом и внутренний. Даже потрогал двери — надежно ли защелкнулись. Ключи, как всегда, оставил в замке. Дома никого не было, жена с дочерью-школьницей уехали в деревню к старикам копать картошку, и он холостяковал вторую неделю. В общем одному было неплохо, дома он разве что ночевал, весь день мотаясь по городу, или пропадал в офисе, где и питался. Здесь же по утрам пил кофе да иногда вечером включал телевизор, чтобы посмотреть новости. Хотя новости теперь передавали такие, что лучше бы не глядеть, спокойнее бы себя чувствовал. Но, по-видимому, срабатывала давняя привычка еще с того времени, когда работал в конструкторском бюро при заводе и совершенно не помышлял о бизнесе. Но вот бизнес стал главным делом жизни. А что поделаешь — как-то жить надо. Жена на свою учительскую зарплату не прокормит, да и дочь подрастает. Жизнь дорожает, цены растут, денег требуется все больше, а бизнес его вдруг пошел вниз.
Первым делом забежав в туалет, Черняк потом прошел по небольшой двухкомнатной квартире, включая свет, — он любил, чтобы в помещении было светло. Снял туфли, повесил на вешалку пиджак. Подумал, что надо бы позвонить Семену, но тот, пожалуй, еще не добрался до своего микрорайона — все-таки две пересадки в троллейбус и автобус. Стрелки на часах в прихожей уже клонились к часу ночи, в большом доме стояла глухая полуночная тишина. Надо не проспать завтра, в семь заедет Бугримов, с которым они договорились подскочить на таможню — уплатить пошлину за неделю назад задержанный «КамАЗ». В большей комнате включил телевизор, но на экране замельтешило серебро, трансляция уже закончилась. Значит, надо ложиться спать. Как всегда, в конце длинного шебутного дня в теле чувствовалась легкая, даже приятная перед сном усталость. Выпили с Семеном немного, всего по каких-нибудь ста пятидесяти граммов коньяка, теперь слегка ощущалась жажда. В холодильнике должна оставаться бутылка пива, вспомнил Черняк, и включил свет на кухне. Тут было прохладно, дверь в лоджию он всегда оставлял открытой, чтобы не пахло газом. На столе стояли не убранные с утра чашки, сахарница, тарелки; утром торопился, не успел, но и теперь не хотелось с ними возиться, приберет завтра. В холодильнике действительно ждала его настывшая бутылка «Пильзенского», которую он открыл. Любимого пивного фужера, однако, на столе не оказалось, и он пошел за ним в комнату. Там, открывая дверцу буфета с посудой, вдруг услышал сильный стук за стеной, будто что-то свалилось на пол. Встревоженный, с фужером в руке, бросился в кухню и содрогнулся в испуге.
Посередине кухни стоял плотный человек в бейсболке с направленным на него пистолетом.
— Чешков?
— Я?
— Ты, ты!
— Я — Черняк.
— Документ!
— Какой документ?
— Паспорт.
Стараясь совладать со внезапным испугом, Черняк медлил, не понимая, что происходит. Что за глупые шутки? Ночью под пистолетом проверять паспорта. Но человек ждал, широко расставив крепкие ноги в разношенных кроссовках «Рибок», не менее чем сорок четвертого размера. Плафон на потолке освещал его голову, и длинный козырек бейсболки отбрасывал сплошную тень на его квадратное, грубо вылепленное лицо. Глаз не было видно, но Черняк и не ждал увидеть в них ничего хорошего. Громоздкий пистолет с длинным глушителем на конце был по-прежнему направлен в его грудь.
— Паспорт, говорю, — прорычал человек.
— Паспорт там, в пиджаке…
Черняк пролепетал это чужим и противным самому себе голосом, наконец сообразив, что перед ним — киллер. Но если это киллер, то он пропал, — пронеслось в сознании. Человек тем временем выразительно указал глушителем в сторону прихожей, к вешалке. Боком, со страхом Черняк подался туда, киллер пошел следом. Пока хозяин с нелепым фужером в руке шарил по карманам в поисках паспорта, киллер ловко выдернул из дверного замка ключи, сунул себе в карман. Нащупав наконец паспорт, Черняк дрожащей рукой протянул его киллеру.
— Разверни!
Он развернул, с надеждой поднеся паспорт ближе к лицу — на, мол, читай. Видишь: Черняк Павел Иванович, тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения, написано ясно и четко, думал он, пока киллер разбирался в его паспортных данных. Вроде разобравшись, тот разочарованно опустил пистолет.
— Ч-черт!..
Кажется, обоим стало понятно — произошла ошибка. Черняк впервые за время этой встречи выдохнул из груди спертый от страха воздух — ну и ну! Все-таки хорошо, что он — Черняк, а не Чешков, квартира которого за стеной его спальни, в соседнем подъезде. Их балконы с фасадной стороны располагались по соседству, иногда в летние вечера они переговаривались. Так что напутал уважаемый товарищ или господин, думал Черняк, стоя перед явно озабоченным ночным гостем. Квадратное лицо того передернулось.
— Где телефон?
— Вон, рядом, за шкафом.
Черняк ощушал себя спокойнее, первый испуг миновал, он уже понимал, что в этой нелепой истории он — человек случайный, скоро все выяснится; и гость уберется. Он наблюдал, как тот подошел к телефону, но вместо трубки ухватил за шнур и выдернул его из стены. Это уже было похуже.
Чтобы не стоять в прихожей, киллер кивнул Черняку на дверь, и они прошли на кухню. Здесь киллер вынул из кармана куртки мобильный, с коротенькой антенной телефон, набрал нужный номер. Номер, однако, не отозвался, и киллер выругался.
— Неувязочка? — с искренним сочувствием произнес Черняк, стараясь сохранить трудно обретаемое спокойствие. Не ответив, киллер снова набрал номер, и снова ответом ему было молчание. Поразмыслив, опустился на рядом стоявший табурет, мрачно оглядел неприбранный стол.
— «Пильзенское»? Богато живешь!
Молча осмотрев этикетку, запрокинул голову и, не торопясь, вылакал полбутылки. Черняк стоял посередине кухни и не знал, сожалеть или радоваться оттого, что какой-то их план явно разладился. Было бы лучше всего ему отсюда смыться. Но как? Выскочить из квартиры он уже не мог, позвонить тоже. Оставалось ждать, что предпримет киллер. Но тот, по-видимому, также ждал, придерживая на коленях громоздкий свой пистолет. «"Магнум"», — определил Черняк, вспомнив, что недавно в каком-то американском боевике видел такой пистолет, именно так названный одним из героев.
— Напутали, подонки! Кретины безмозглые! — проворчал киллер и спросил, не глядя на хозяина: — Что, один живешь?
— В данный момент да. Жена в отъезде.
— На курорте?
— В деревне у стариков. Картошку копает.
— Картошку…
Киллер о чем-то подумал, видимо вспомнив что-то схожее. Его узколобое лицо, затененное длинным козырком бейсболки, казалось угрожающе-мрачным, но вроде без явных признаков злобности, и это слегка успокаивало. Черняк оглянулся на раскрытую в лоджию дверь и подумал: откуда же он свалился? Напротив внизу росли высокие тополя, но не с них же он взобрался на седьмой этаж. Значит, с крыши. Вот это скалолаз, черт возьми!
— Альпинист?— чтобы не молчать, деликатно спросил он.
— Киллер, неужели не ясно? Или не понял? — жестко, с раздражением произнес гость.
— Да, я понимаю — киллер, — виновато пролепетал Черняк.
— А вообще — десантник.
Черняк промолчал, он не мог взять в толк, как с ним разговаривать. И вообще, надо ли с ним разговаривать? Но молчать становилось невыносимо. Вроде безразличный к переживаниям хозяина киллер снова вынул из куртки телефон. Но на другом конце связи упрямо не отвечали, киллер в который раз матерно выругался.
— Подонки…
Потом, подумав, достал из нагрудного кармана маленькую бумажку.
— Квартира 138, так?
— Так.
— Чешков Иван Семенович?
— Да нет. Вы же видели — Черняк я.
— А Чешков где? — не долго подумав, насторожился киллер, и Черняк недоуменно передернул плечами — кто знает? В груди у него разом похолодело — не дай бог, поймет или догадается, что Чешков рядом… Сделал вид, будто никакого Чешкова не знает, первый раз о нем слышит.
Гость скоро опорожнил пивную бутылку, бросил ее под стол. И в этот момент у Черняка вспыхнула обнадеживаюшая мысль. Почти испугавшись своего намерения, он сказал:
— Может, это самое… Водки! По чарочке, а? Киллер недолго помедлил, словно прислушиваясь к чему-то, и вдруг согласно кивнул:
— Давай!
Неуверенными движениями все еще дрожащих рук Черняк достал из холодильника начатую бутылку «Кристалла», кусок копченой колбасы и начатый плавленый сырок. Хлеба у него не оказалось, в хлебнице завалялся черствый обломок батона. За чарками хозяин намерился выскочить из кухни, но киллер вовремя протянул поперек ногу — стоп! Он сам налил себе водки в стоявшую на столе чашку, потом плеснул в другую чашку хозяину. Наверно, по такому случаю следовало бы что-то произнести, прежде чем выпить, но Черняк не представлял что, и киллер молча выпил. Пришлось выпить и Черняку. Мало-помалу хозяин стал чувствовать себя увереннее, хотя он все время помнил, что с киллером надлежало обходиться вежливо, угождая ему во всем. В таком случае, может, еще и обойдется.
— А что этот Чешков? Или провинился в чем? — деликатно спросил Черняк. Киллер простодушно шевельнул тугими плечами:
— Мне откуда знать?
— Но ведь вы…
— Дали задание — исполняю. Мое дело телячье…
— Вот как! — удивился Черняк.— Как в армии.
— Именно. Приказ командира — закон для подчиненных.
— Наверно, служили?
— Приходилось…
— А я не служил, — признался Черняк.— Не пришлось.
— Ну и правильно! — неожиданно одобрил киллер.— Чего там хорошего…
— И я так думаю. А тут еще Афган. Вон у сестры сына привезли в цинковом гробу, — сообщил Черняк, провоцируя гостя хоть на какой-нибудь разговор, лишь бы не молчать. Но тот упрямо хранил мрачноватое выражение на лице и не поддержал беседы. По-видимому, он был голоден и довольно быстро съел немалый кусок колбасы. Наблюдая за гостем, Черняк думал: вроде знакомое лицо, но кого же он напоминает? Или я его где-нибудь видел? Или какой
артист — черт его знает, но очень уж характерная физиономия.
— А давайте еще понемножку, — окончательно осмелев, предложил
Черняк. — Я вам яичницу зажарю, а?
— Жарь! — просто согласился киллер.
Черняк зажег газовую горелку на плите, поставил на нее сковородку. А сам напряженно соображал: что делать? Как спасаться? Спрыгнуть с лоджии невозможно — все-таки седьмой этаж. Крикнуть — наверняка пристрелит. Как на беду, на столе оказался тупой нож из тещиного сервиза — таким только намазывать маргарин на хлеб. А у киллера наготове его «Магнум». Мучительно рассуждая, Черняк разбил на сковородку три яйца, помедлил, соображая, хватит или разбить еще, как сзади басовито раздалось:
— Бей еще! Или жалко?
— Да не жалко. Яйца есть…
— Вот именно. Наверно же, не каждый день киллера угощаешь?
— Не каждый, верно, — поняв юмор, согласился Черняк. — А ваше как имя, если не секрет?
— Секрет, — сказал киллер.— Мое имя тебе ни к чему.
— Да я так, просто.
— А вообще, ты чем занимаешься? — спросил киллер, широкой спиной прислоняясь к стене.
— Я? Да так — немного бизнесом, — смущенно ответил Черняк, не зная, однако, насколько с ним можно быть откровенным.
— И как? Удачно?
— Знаете, не очень. Можно сказать — неудачно. Киллер без особенного любопытства обвел взглядом его совсем не шикарную кухню со старомодным буфетом и замурзанной газовой плитой в углу.
— Оно и видно. Давно евроремонта не было.
— Какой евроремонт! Тут жэковский не помню когда был.
— Да, бардак у вас, у буржуев, — сочувственно сказал киллер. — Как и у нас тоже.
— И у вас? — удивился Черняк.
— А что ж, думаешь, у нас коммунизм? Тоже перестройка, мать ее такую…
— Вот как!
— Демократия! Каждому обормоту — его пуля.
— Пуля?
— А ты думал, пирожок с маком? — готов был рассердиться киллер из-за непонятливости хозяина.— Вот я тебя шлепну, а потом шлепнут меня. Вот и демократия, черт ее дери!
У Черняка снова похолодело в груди от этих его слов. Но зачем же его, Черняка, стрелять? Он же не Чешков, который там что-то нахимичил с кредитом или, возможно, со взяткой. Разве он, Черняк, виноват в каких-то их неувязках, — уныло думал хозяин, поджаривая брызжушую маслом яичницу. Вскоре он поставил сковородку перед гостем, сам сел по другую сторону стола, есть ему не хотелось. Впрочем, киллер его и не приглашал, стал есть сам, другой рукой придерживая на коленях «Магнум». Черняк пристально наблюдал за ним и сокрушенно думал: нет, так оружия у него не вырвать. Тесно, и мешает угол стола. Но что же делать?
— Ну ты что? А я еще выпью, — сказал киллер, опрокидывая над чашкой бутылку с остатками водки.
Выражение его мрачного лица оставалось по-прежнему сдержанно-настороженным, видно было, что он не спускал глаз с каждого движения хозяина. Управляясь с едой правой рукой, левую неотрывно держал на «Магнуме».
— Думаешь, напьюсь? — вдруг спросил он, взглянув на Черняка.— Не надейся. Не столько пил…
— Да я ничего, — виновато сказал хозяин, слегка удивившись его способностям отгадывать чужие мысли.
— Кроме того что десантник, еще и снайпер. Понял?
— Так хорошо, — сказал Черняк, подумав про себя: чтоб ты пропал со всеми твоими специальностями. Как отделаться от него?
— Имею сорок пять «духов» на счету. И орден.
— А какой орден? — без интереса спросил Черняк.
— Боевого Красного Знамени, понял? Я — командир спецназа. А ты думал? Киллер-интернационалист!
— Здорово!
— Думаешь, почему киллером заделался? Правда?
— Правда, — подтвердил хозяин, хотя в этот момент думал совсем о другом.
— А вот и не скажу, если интересно. Военная тайна.
Черняк хмыкнул: интересная логика — спрашивать и не отвечать. Его заботило, как выкрутиться из этого гибельного плена в собственной квартире. Но кроме как тянуть время и отвлекать киллера, он ничего придумать не мог.
— А в Чечне не были? — спросил Черняк.
— А то как же! — с гордостью отозвался гость. — И в Чечне, и в Приднестровье, и еще кое-где. За рубежами нашей прекрасной родины. Задавал мусульманам перцу…
— А они вам? — вырвалось у Черняка, и он даже испугался, что своим вопросом может рассердить киллера. Но тот почти дружески осклабился.
— Случалось, и они нам тоже, — сказал он. — Так, что вспоминалась мамочка родная…
Черняк слегка удивился: этот убийца еще пытался самокритически воспринимать свое прошлое. В таком случае, может, не все потеряно, может, еще возможно договориться. Но кого же он напоминал ему — артиста или депутата, может, — очень уж характерная бульдожья морда. Водка, похоже, его не брала, держался он без малейших признаков опьянения. Но что он намерен делать? Не будет же здесь торчать до утра, наверное, вытряхнется. На часах уже третий час ночи.
— Что зыркаешь? — приметив его озабоченный взгляд на часы, сказал киллер.— Можешь не спешить.
— Да я ничего, не спешу.
— Ну и правильно. Я вот поспешил и — мимо. Как бы не пришлось снова карабкаться на крышу. Ночью это опасное дело. Чешков ведь тоже под крышей живет?
— Не знаю, — смутился Черняк и подумал: хотя бы не догадался, что Чешков — сосед.
Киллер снова вынул свой телефон, в этот раз связь сработала, его услышали, и он произнес несколько непонятных слов, возможно какой-то пароль. Потом сосредоточился с трубкой возле уха и неподвижным взглядом уставился на Черняка.
— Ты меня пытался обмануть! — объявил наконец киллер, пряча телефон.
— Как?
— Ты — Чешков. И не заливай мне пули. Не пудри мозги. Не вешай макароны на уши, а лапшу на хер.
— Я же вам показывал паспорт! — вскричал Черняк.
— Паспорт фальшивый.
— Но почему фальшивый? — начал терять самообладание Черняк.— Могу другие документы показать. Принести?
— Сидеть! — словно на собаку, прикрикнул киллер.— Сейчас не имеет значения.
— Как же не имеет? Что же, ты меня застрелишь вместо Чешкова? А Чешков, может, за стенкой живет?
— Может, — вяло согласился киллер.— Мое дело телячье…
— Но это же неправильно! Непрофессионально, в конце концов… Киллер откинулся спиной к стене и застонал, словно от зубной боли.
— Кретины и говнюки! Напутали и нахомутали. Как на войне, так и тут… Вот кого стрельнуть надо. Начальнички, мать вашу такую…
Черняк молчал — это уже было что-то новое. Тут уж и он был согласен, вдруг вспомнив свои нынешние и давние беды, шедшие от начальства. И прежнего, советского, и нынешнего — не понять, от которого больше.
— Это верно, — сказал он, присаживаясь напротив. — У нас все беды от начальства.
— И в Афгане, и в Приднестровье. И тут. Один черт — мудозвоны!
— Именно! А знаете, давайте еще выпьем. Где-то у меня коньячок был, —сказал Черняк, пытаясь выйти из кухни.
— Нет! — отрезал киллер. — Сиди. Лучше чифирку мне сделай.
— Пожалуйста. Могу чифирку, могу кофе.
— Чифирку, давно не пил. А то… Где мне потом чай у тебя искать?
— Да чаю пока хватает. В любом гастрономе, — сказал Черняк и похолодел, не сразу уловив скрытый смысл слов гостя. Он поставил на огонь чайник, приготовил заварку. До поры до времени следовало сохранять спокойствие.
— Не знаю, как у вас, а у нас всякий бизнес совершенно задавили. Невозможно работать. И таможни, и налоги, с ума сойти можно, — пожаловался он, рассчитывая на сочувствие.
— И у нас не лучше, — выдохнул киллер. — Порядка нет, одно: давай-давай!
— Много работы?
— Хватает. Сегодня в Минске, завтра в Хвалынске. А координации никакой.
— Разорваны связи? — попытался сыронизировать Черняк, но гость его иронию не заметил. — А заработки как же?
— Хреновые. Киданут пару тысяч — что на них?
— Рублей?
— Долларов — почему рублей? Зато себе — десять тысяч.
— Кому — себе?
Киллер взглянул на него чистым, почти по-детски наивным взглядом.
— Начальству, кому же еще. А попробуй вякнуть! Враз схлопочешь…
— Пулю?
— А ты думал?
— Да, скверные и ваши дела, — подумав, сказал Черняк, наливая гостю большую чашку чифиря. Все-таки как не было скверно в бизнесе, но, наверно, лучше, чем в их, киллерском, деле.
Тем не менее его проблема оставалась нерешенной, как и что последует дальше, он не представлял. Очень не хотелось думать о худшем.
— Так что же делать?
— А ни хрена! — сказал киллер, наверно, по-своему поняв его мысль. — Поздно. Надо было раньше думать.
— Раньше — это когда?
— До октября семнадцатого года, — окинул его враз отяжелевшим взглядом киллер, и Черняк несколько даже обрадовался, поняв, что оба они имели в виду разное.
— Слушай, — сказал он почти доверительно. — Я вижу, ты человек хороший. Может, тебе можно помочь?
Киллер отхлебнул чифиря и печально покачал головой:
— Мне уже никто не поможет. Впрочем, и тебе тоже.
— Как?
— Так! — опять со странным наивом взглянул в его глаза киллер.
— Слушай… А если найти того?..
— Того найдут, — уверенно сказал киллер и посмотрел на свои часы. — Через двадцать минут.
— Вот как!
— А ты думал! Уточняют адрес.
— И ты пойдешь?
— Пойду. Что делать? Застрелю тебя и пойду.
Черняк на минуту онемел от этой шокирующей искренности. Он не хотел верить, но в то же время понимал все отчетливее, что киллер не шутит, что ему из этой западни не выбраться. Но это же черт знает что! Разве такое возможно! Зачем же его стрелять? Кто-то напутал, а ему погибать? В чем его, Черняка, вина? Даже в чем причина этого безобразия, он не мог взять в толк.
Заполошные мысли метались в его голове, сердце теряло ритм — то замирало, то срывалось в пугливый галоп. Но где же спасение? Он жаждал спасения и не знал, где оно. По всей видимости, его волнение заметил киллер, который очень даже спокойно сказал:
— А ты не дергайся. Сядь, успокойся. Легче станет.
— Легче не станет! — едва не вскрикнул Черняк. — Это безобразие!
— Вся жизнь — безобразие, — изрек киллер.— А это такое правило.
— Какое? — впился в него взглядом Черняк. Он хотел знать все и до конца.
— Неужто не понять, какое? — двинул бровями киллер. Черняк понял: он его убьет. Но как же так — Черняк не хотел погибать. Он хотел жить. Особенно теперь, когда достиг в общем обеспеченной, хотя и беспокойной жизни. Заимел свое дело. Хотя частенько и нарекал на условия и обстоятельства своего проклятого бизнеса, все-таки сознавал, что имел от него больше, чем в конструкторском бюро. Опять же жена, доченька Инночка… И почему он должен погибать вместо какого-то Чешкова, с которым у него никаких отношений, кроме дворового знакомства. И что он натворил, этот малосимпатичный, в общем, человек, если на него заказали киллера? И кто бы подумал? Их автомобили во дворе обычно стояли рядом — задрипанная «семерка» Черняка и в общем не старый еще «мерседес» Чешкова, предмет зависти многих дворовых автомобилистов. Но Черняк не завидовал ни его автомобилю, ни его в общем более успешному, чем у самого, бизнесу. Впрочем, наверно, и Чешков ему тоже. Так какой же дьявол свел их в этой адской истории?
Тем временем, наверно, прошло двадцать минут — Черняк уже не следил за временем. Зато за временем следил киллер. Не поднимаясь из-за стола, он набрал свой номер и прижал телефон к уху. Черняк напряг слух, но ничего не расслышал. Правда, и разговор был подозрительно коротким — да, нет, — и киллер спрятал прибор.
— Да-а, — промолвил он. — Сплошное блядство! Не могут выяснить. Что ж, подождем. Выпьем чифирку…
Вдруг Черняк содрогнулся от новой, похоже, удачно осенившей его мысли:
— А если я вас выручу?
— Это в чем?
— Ну, найду Чешкова. Вы меня освободите?
— Конечно, — легко ответил киллер. — Баш на баш. Вы — нам, мы — вам. Как в милиции. Он где живет?
— Тут, близко, — холодея, сказал Черняк.
Киллер снова достал из внутреннего кармашка свой ужасный сотовый телефон и снова произнес что-то невнятное — наверно, на их шифрованном языке. Несколько помедлил в ожидании ответа. Черняк сидел словно на иголках и покаянно казнил себя мыслью: что ты надумал? Предаешь человека, не сделавшего тебе ничего скверного. Но тут же наперекор прежней выскочила иная мысль: а что он тебе сделал хорошего? Прошлым летом одолжил канистру бензина, которого не было на заправочных, так ведь Черняк скоро вернул ее с благодарностью. И все-таки на душе было скверно и гадко. Несколько оправдывало то, что не по своей воле поступает так — исключительно по принуждению. Разве будет лучше, если этот тип пристрелит его на собственной кухне? И за что? У Чешкова хотя бы имелась какая-то провинность, какая-то роковая причина. Черняк же был чист и безгрешен — зачем ему погибать?
— Вот ты спрашивал, как киллером стал? Так скажу тебе: чтоб одного мудака ухлопать. Очень пузатого. Но, кажется, он меня раньше прихлопнет,— сообщил между тем киллер.
Черняка все это мало интересовало, он мучительно думал о том, как спастись. Может, как выйдут на улицу, и тогда… Во дворе по обыкновению темно, никакое снайперское мастерство не поможет. Если рвануть под тополя
и — в милицию. Это совсем рядом с жэком. Там бы он был спасен.
Однако и хитер этот Чешков! По всей видимости, изъял свою фамилию из справочного бюро, вот они его и разыскивают всю ночь.
Так оно и получилось — они не могли обнаружить Чешкова, телефон киллера молчал. Черняк же тем временем словно бы передумал и уже стал жалеть, что пообещал свою помощь. Может, убивать его вовсе не входило в их намерения, может, этот хмырь точно пугал.
— Хотя я точно не знаю, где он живет, — неуверенно сказал Черняк. Киллер снова двинул густыми бровями.
— Не знаешь? Ну не знаешь так не знаешь, — как-то равнодушно произнес он и опять взглянул на часы. — Осталось десять минут.
— До чего — десять минут?
— До того. Через десять минут я ухожу.
Черняк остолбенел:
— Но… Я останусь?
— Безусловно. Останешься. Навсегда.
Черняк опустился, обхватил голову руками. Боже мой, что же это происходит? Почему так? За что? Что он должен предпринять, чтобы спасти себя? Кроме предательства, наверно, ничего не остается. Но ведь он никого не намеревался предавать, даже взамен на собственную жизнь. И тем не менее все так складывалось, что кому-то придется погибнуть. Или ему, или Чешкову. Но ведь в мире все так устроено, что каждый сам за себя. Где-то читал: если я не за себя, то кто за меня? Правда, дальше там значилось: а если я за себя, то зачем я? Вот чудак-философ — зачем я? Окажись он в моем положении, наверное, написал бы иначе.
Видно понимая состояние хозяина, киллер, однако, оставался вроде безучастным к нему, равно как и к ситуации, в которой они очутились оба. Опорожнив чашку чифиря, снова взглянул на часы.
— Ты, конечно, знаешь, где этот Чешков. И боишься сказать? Что ж, все правильно. Имеешь право бояться. Осталось пять минут.
Последних пять минут жизни. Бог ты мой! Что же это делается?..
— Как же мне быть? — с отчаянием вырвалось у Черняка, и он застыл в ожидании ответа. Ответ мог дать только киллер. Но тот молча поднялся, перехватил в правую руку «Магнум».
— Пошли!
— Куда?
— Покажешь Чешкова.
Ну вот и все. Если он откажется, то эта минута будет последней. А если согласится — останется хоть какая-нибудь, хоть крохотная надежда. Конечно, она может не сбыться, он может погибнуть. Сперва он, затем и она. Или наоборот, не поймешь. Но пока он жив, живет и надежда, — путалась в его голове нелегкая мысль.
— Надень пиджак, — совсем по-дружески сказал киллер. — На дворе прохладно. Это предложение понравилось Черняку — в нем звучала надежда. Он послушно надел пиджак. Киллер тем временем вынул из заднего кармана маленькие вороненые наручники. Увидев их, Черняк едва не упал, вдруг подкосились ноги.
— Спокойно, — мягко сказал киллер и защелкнул один браслет на его правой руке, другой — на своей левой. — Вот и порядок. О’кей!
Конец, сказал себе в мыслях Черняк. И вдруг почувствовал странное душевное облегчение. Как будто освободившись от какого-то тягостного, томившего его обязательства. Наверно, это потому, что исчез мучивший его процесс выбора. Никакого выбора отныне нет. Полная пустота. Вакуум, над которым он когда-то колдовал в конструкторском бюро. И он вспомнил, как некоторые умники болтают о важности свободы выбора. Где она, та пресловутая свобода, как и тот необходимейший выбор? Так мало его было в жизни и вовсе не стало накануне смерти. Все вокруг отстранилось, пропало всякое беспокойство о себе. Полная отрешенность от мира и от себя тоже. Похоже, он перестал существовать еще до момента смерти…
Словно сочувствуя ему, киллер тихо заметил:
— А ты молодец! Другие, знаешь… обсираются…
И не торопясь, по-хозяйски отворил незнакомые замки, пропустил вперед Черняка, который привычно затворил обе двери, звучно щелкнув новыми замками. Не спасли и стальные двери, не ко времени подумал хозяин, вспомнив, как два года назад доставал их по блату, грузил с ребятами в попутную «Колхиду», потом таскал на седьмой этаж, — в кабину лифта они не вмещались. Стоило возиться… Они тихо спустились на не занятом ночью лифте, вышли на темный двор. Им никто не встретился в этот глухой час ночи. А если бы и встретился, так что? Спокойно идут себе рядом два мужика, может, засиделись у кого в гостях. Киллер молчал, но Черняк все время чувствовал ребрами наставленный в них глушитель «Магнума» — в любой момент киллер готов был нажать на спуск. Стоило ему только вякнуть. Проклиная в мыслях убийцу и себя заодно, он вел того к соседнему подъезду. Инстинктивно выгадывал несколько лишних минут жизни, хотя в тот момент это уже не имело для него значения. Он уже знал, что даже ценой жизни соседа не сможет купить спасения. Как последнее утешение оставалось разве что возненавидеть Чешкова. С ненавистью в душе погибать было легче.
Они снова поднялись в лифте — также на седьмой этаж, и киллер нажал кнопку звонка. Из квартиры отозвались не сразу; пришлось нажимать еще. Наконец хозяин сонным хрипловатым голосом спросил «Кто?», и Черняк с дрожью в пересохшем горле назвал себя. Нескоро еще дверь растворилась, в ее узком проеме показалась голова Чешкова со взъерошенными седыми волосами, заспанное лицо. Вряд ли что поняв, он только успел взглянуть на соседа, как в упор хлопнул выстрел. Второго выстрела Черняк почему-то не услышал — рухнул у полурастворенной двери. Пресловутые контрольные выстрелы были делом секунды, после чего киллер спокойно спустился на том самом лифте и навсегда исчез в сумраке ночи.
Возможно, и его пристрелили.