Геополитическое положение России на пороге XXI века: реалии и перспективы
Владимир Колосов, Ростислав Туровский
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2001
Владимир Колосов, Ростислав Туровский
Хартленд на краю мира
Геополитическое положение России на пороге XXI века:
реалии и перспективыСложный переходный период после распада Советского Союза — мощной сверхдержавы — вызвал к жизни не только множество проектов "обустройства России", но и бурный поток геополитических концепций, по-разному рисующих положение нашей страны в мире. Многие из них чрезмерно идеологизированы, иные — совершенно фантастичны. Вновь заспорили "западники" и "славянофилы", громко заявили о себе евразийцы… Однако в этих жарких спорах потерялось самое главное — мало кто пытался по-настоящему исследовать современную геополитическую ситуацию и реальные, а не воображаемые прожектерами и идеологами отношения России с другими странами.
Каковы же действительные геополитические позиции России? Насколько реальность отличается от геополитических проектов? Ответ на это может дать, по нашему мнению, изучение географической конфигурации современных внешних связей страны и ее внешней политики.
Современный геополитический анализ учитывает множество количественных показателей. Есть в их числе некий чрезвычайно важный. Один из основных показателей внешнеполитических связей страны — визиты ее ведущих политиков за рубеж и ответные визиты иностранных политических деятелей.
Нетрудно понять, почему столь красноречив именно данный момент международных связей, могущий на первый взгляд показаться чисто формальным. Ведь визитеры — президенты, премьер-министры, вице-премьеры, министры иностранных дел и обороны — это деятели, которые во всем мире составляют ту часть политического истеблишмента, которая традиционно определяет внешнюю политику государства. Колебания числа визитов год от года, их "сальдо" для каждой страны и региона, распределение между геополитическими ареалами — яркий показатель сдвигов во внешнеполитических ориентациях страны, а точнее, далеко еще не законченных поисков своего места в складывающемся новом геополитическом миропорядке.
Именно на этот показатель мы и опирались в своем анализе российской геостратегии в конце XX века. Изучение географии визитов в динамике позволяет понять современное геополитическое положение России. Ниже мы познакомим читателя лишь со своими выводами, не перегружая его внимание перечислением всех визитов и упоминая лишь о некоторых.1. Начнем с того, что в 1991 — 1994 годах резко изменились внешние связи страны. После распада СССР "сальдо" визитов из положительного превратилось в отрицательное. Наши политики ездили за рубеж намного чаще, чем иностранные приезжали в Россию, что отражало спад интереса в мире к нашей стране, утратившей статус глобальной державы. К 1994 году внешние связи фактически были свернуты. "Возрождение" российской внешней политики началось в 1995 году.
2. Географическое распределение зарубежных визитов отечественных лидеров еще раз подтверждает, что Россия — теперь скорее евразийская, чем мировая держава, она "ушла" из Африки, значительно сократила свою активность в Латинской Америке и некоторых регионах Азии. Возможности российского влияния на мировые события резко сократились.
Вместе с тем наша страна продолжала заявлять свои претензии на глобальную роль. Причем Запад долго придерживался линии на политическую интеграцию с "непредсказуемой" Россией, не демонстрируя без повода ее слабость, не подталкивая к национализму и самоизоляции и давая ей шанс участвовать в обсуждении глобальных проблем. В результате важнейшим элементом отечественной внешней политики стало участие в саммитах "семерки" мировых держав, что наряду с членством в Совете Безопасности ООН и наличием ядерного оружия стало индикатором сохраняющейся глобальной роли нашего государства.3. Ощутимый сдвиг во внешнеполитической деятельности страны произошел между 1995 и 1996 годами. В числе прочего существенно расширились контакты со странами СНГ. Это новое и очень важное направление во внешней политике появилось после распада СССР в 1991 году и стало одним из основных в 1992-м, когда постсоветские государства решали вопросы "цивилизованного развода". Регулирование отношений с бывшими советскими республиками стало ключевой геополитической задачей России. Устойчивость новых тенденций подтвердил опыт последующих лет — особенно 1999 год, когда страны СНГ стали главным направлением обмена визитами (без малого половина общего числа поездок). При этом Россия в целом пока еще остается геополитическим центром притяжения, поскольку лидеры стран, входящих в СНГ, чаще приезжают в Москву, чем российские едут в обратном направлении.
4. Восточная Европа (ее ныне предпочитают называть Центральной) перестала быть фокусом внешнеполитической активности России за пределами бывших советских границ.
5. Главным направлением внешнеполитической активности России в дальнем зарубежье устойчиво выступает Западная Европа, на которую приходится около трети обменов зарубежными визитами.
Окончательные выводы делать еще преждевременно, но в 1999 году наметилась тенденция к территориальному сжатию сферы внешнеполитической активности страны, что, безусловно, стало следствием косовского кризиса и относительного ухудшения отношений между Россией и США. Снизилась интенсивность отношений с Западом, одновременно сильно выросла значимость контактов со странами СНГ: впервые число визитов в ближнее зарубежье и из него оказалось почти равным числу обменов посещениями на "дальних" направлениях. В этом можно усмотреть опасную тенденцию к формированию псевдобиполярного мирового геополитического порядка и изоляции России.
Россия и ближнее зарубежьеОтношения между Россией и государствами-соседями складываются под влиянием многих факторов. Важную роль, несомненно, играет экономика. Если Россия выйдет наконец из глубокого кризиса, а позиции рубля по отношению к валютам окружающих стран укрепятся, это станет сильнейшим фактором притяжения к ней республик постсоветского пространства. Улучшение отечественной экономической ситуации повлечет за собой и новое усиление демографического "давления" на Россию с юга, добавляя потоки экономических мигрантов к несколько сократившемуся исходу в Россию беженцев и вынужденных переселенцев.
Однако отношения России с ее порубежьем определяются далеко не одними только экономическими факторами. Главное — между странами, столетиями входившими в состав единого государства, сложились прочные культурные и гуманитарные связи, продолжающие действовать и поныне. В немалой мере их определяют многомиллионные русские и иные меньшинства, оказавшиеся за пределами России и других своих титульных государственных образований в результате распада СССР.
Но дело, разумеется, не только в этнических русских. Гуманитарные связи между Россией и ближним зарубежьем во многом обуславливаются использованием русского языка и распространением русской или, точнее сказать, общероссийской в широком смысле культуры. Соотношение между этнической и политической идентичностью, между так называемым родным языком и предпочитаемым языком общения весьма сложно и противоречиво. Исследования В. Тишкова и его сотрудников доказали, что при последней советской переписи 1989 года были недооценены численность и доля русскоязычного населения: вопрос о родном языке люди понимали как вопрос об их этнической идентичности. На самом деле, например, на Украине 47 процентов граждан и поныне говорят либо исключительно, либо чаще всего на русском, что более чем вдвое превышает долю этнических русских в населении.
Несмотря на то что каждую из соседствующих с Россией стран населяют люди самых разнообразных национальностей и вероисповеданий, политические элиты российского порубежья встали на путь строительства наций-государств по моделям позапрошлого, XIX века: во главу угла ставится титульное население и ему даются наибольшие привилегии. Для этого руководству новых стран приходится решать трудные задачи. (Один из деятелей Рисорджименто когда-то сказал: "Мы создали Италию, теперь мы должны создать итальянцев".) Лидерам постсоветских государств нужно сформировать новые политические идентичности. "Отцы нации" не могут ждать. Этническая структура населения и языковая ситуация в их странах изменяются очень медленно, и этот процесс ничем не подгонишь. Исторический опыт показывает, что самый простой способ создать новую идентичность — утверждать ее "от противного", то есть противопоставить "своих" "чужим". Это ведет ко вполне зримым геополитическим последствиям в духе традиционной геополитики 1910 — 1930-х годов. Одно из них еще в 1915 году было ясно сформулировано Ф. Науманном: "Кто не хочет или не может стать российским, должен стать центральноевропейским". Иными словами, для небольших восточноевропейских государств есть лишь единственный способ избежать поглощения российской сферой влияния — создать Центрально-Европейский союз (или Черноморско-Балтийский пояс), своего рода санитарный кордон, отделяющий "настоящую" Европу от России.
Вместе с тем отношение значительной части (даже большинства) населения многих регионов СНГ к России остается положительным. В Украине 61 процент опрошенных позитивно относится к России. Свыше трети украинских граждан хотели бы жить вместе с россиянами в одном государстве, а абсолютное большинство во всех районах страны выступает за прозрачные границы с
Россией — без визовых и таможенных ограничений*. Из России Украина получает более 40 процентов импорта, и наша страна до сих пор является основным импортером украинской продукции. Поэтому руководство Украины объективно вынуждено искать компромисс между тем, как его действия будут оценены западными партнерами и повлияют на перспективы интеграции страны в Европу, и тем, как они воспринимаются в России.
Под воздействием комплекса политических, экономических и социокультурных факторов в последние годы наметилась дифференциация отношений России с бывшими советскими республиками. Выделяются несколько уровней этих связей.
Самое интенсивное взаимодействие развивается в рамках "двойки", включающей Россию и Белоруссию — единственное государство СНГ, которое открыто заявляет о своем союзе с Россией и возможности самой тесной интеграции. В декабре 1999 года подписан и ратифицирован обеими палатами российского парламента договор о создании Союза России и Белоруссии, который видится многим как новое интеграционное образование на развалинах бывшего СССР.
На следующем уровне находится "пятерка", которая, помимо России и Белоруссии, вобрала Казахстан, Киргизстан и Таджикистан. В марте 1996 года эти страны (кроме Таджикистана) подписали Договор о создании Сообщества суверенных республик, символизирующий их более тесную интеграцию. Позднее они заключили между собой Таможенный союз. Встречи лидеров "четверки" проходили в январе и 1997 и 1998 годов, причем к ним присоединился Таджикистан, вступивший в Таможенный союз в феврале 1999 года.
Отношения внутри "пятерки" непросты, поскольку многие договоренности существуют лишь на бумаге, и не все ее участники делают однозначную ставку на союз с Россией. Однако политические связи между Россией и другими странами "пятерки" развиваются довольно интенсивно, особенно с Казахстаном. Причем движение между Россией и ее партнерами по "пятерке" в значительной степени "однонаправленно": российские руководители посещают эти государства заметно реже, что подчеркивает различия в геополитическом статусе. Существование "пятерки" позволяет укрепить позиции России в Азии — не случайно входящие в нее центральноазиатские страны участвовали в крупной российско-китайской геополитической инициативе.
Особую роль играет вхождение в пророссийский геополитический блок политически нестабильного пока Таджикистана. Его власти демонстрируют возрастающий интерес к России, которая наряду с Ираном стала одним из ключевых спонсоров процесса межтаджикского урегулирования. Тем самым Россия, получив возможность влиять на нынешнее политическое руководство Таджикистана (а оно ради удержания власти решило продолжать интеграцию со странами "четверки"), энергично включается в систему политических отношений не только в Центральной Азии, но и в исламском мире, поскольку в этой стране представлены интересы Узбекистана, Ирана, Афганистана, Пакистана и др. Значит, Таджикистан наряду с Балканами и Ближним Востоком стал еще одной зоной геополитического разлома, где Россия так или иначе сумела закрепиться за счет своей активной политики.
С остальными странами СНГ отношения сложнее. Они, скорее, тяготеют к другим политическим блокам: ориентируются на Запад (Украина, Молдова, Грузия, отчасти Армения), Турцию (Азербайджан) или пытаются проводить независимую политику с расчетом на повышение своего геополитического статуса (Узбекистан, Туркмения).
Притом наиболее интенсивно развиваются внешнеполитические контакты между Россией и Украиной, хотя она все больше дистанцируется от нашей страны и даже старается играть роль геополитического противовеса в постсоветском пространстве. Вместе с тем Украина и Россия слишком тесно связаны друг с другом в экономическом и историко-культурном планах.
Особую логику имеют отношения России еще с одним амбициозным постсоветским государством — Узбекистаном, который пытается стать региональной державой Центральной Азии (своеобразным "центральноазиатским тигром") и целеустремленно борется за повышение своего геополитического статуса. Это привело к ослаблению политических связей между странами. Их реальное восстановление началось только в 1998 году, когда Россия включилась в процесс межтаджикского урегулирования, исход которого важен для Узбекистана.
Несколько интенсивнее Россия политически взаимодействует с Арменией, Молдовой и Туркменией, которые непосредственно заинтересованы в России: Армения — в связи с традиционными союзническими отношениями и своей изоляцией на Кавказе; Молдова — в силу потребности решить приднестровскую проблему; Туркмения — из-за проблемы экспорта газа через российские трубопроводы. В последние годы отношения с Арменией и Молдовой были стабильными, хотя и недостаточно активными. Отношения же с Туркменией охлаждаются, поскольку она пытается проводить политику нейтралитета, балансируя между Россией, Ираном и Турцией. Так, Туркмения первым из постсоветских государств ввела визовую систему для граждан России, что на деле ведет к ее выходу из постсоветской геополитической системы, пусть рыхлой и аморфной, но пока лишенной "высоких" внутренних барьеров.
Наконец, наиболее сложно складываются связи России с Грузией и Азербайджаном. На этих направлениях интенсивность политического взаимодействия оказывается самой низкой, в том числе и потому, что руководство данных стран допускает откровенно антироссийские выпады. Существует явное несовпадение позиций по чеченской проблеме (в России считают, что поддержка северокавказских исламистов идет через Азербайджан и Грузию), по вопросам транзита каспийской нефти (Грузия и Азербайджан поддерживают проекты ее транспортировки через Супсу и Джейхан, но не через Новороссийск) и в связи с разрешением конфликтов вокруг Нагорного Карабаха, Абхазии и Южной Осетии. В результате Россия сама была вынуждена настаивать на введении визового режима для граждан этих стран (с Грузией он действует с декабря 2000 года).
Как и следовало ожидать, хуже всего развиваются отношения России с балтийскими государствами, которые, оказавшись за пределами СНГ, сразу ввели визовый режим для россиян. Страны Балтии придерживаются прозападной ориентации и не торопятся укреплять политические связи с "восточным соседом" (хотя значимая часть транзита российской нефти по-прежнему идет через Латвию и Литву). Чуть лучше обстоят дела на литовском направлении, тем более что Россия в некоторой мере зависит от Литвы — ведь через нее идет сообщение с Калининградской областью, российским эксклавом на Балтике.
Таким образом, отношения России с постсоветскими государствами за восемь-девять лет после распада СССР отличаются глубокой дифференциацией и многоуровневостью. Безусловно, ближнее зарубежье — зона пристального внимания отечественной внешней политики. Россия не уходит и не может уйти из "территорий-проливов", поскольку сохраняет рычаги влияния на ситуацию во многих соседних странах и конфликтных ареалах, а это позволяет ей занимать более активные позиции на мировой сцене и включаться в региональные системы баланса сил. Россия также способна воздействовать на положение в таких конфликтных узлах, как Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия, Крым, Нагорный Карабах. Это позволяет ей оставаться значимым фактором в постсоветском пространстве и играть роль регионального лидера.
Постепенно определяются перспективы взаимодействия с каждым из постсоветских государств. Если раньше СНГ воспринималось как единое целое, страны которого зависят от России экономически и якобы должны рано или поздно прийти к идее реинтеграции, то теперь каждая из них обретает свое лицо. Уже нельзя не принимать во внимание их участие в иных интеграционных процессах, происходящих помимо России. Становится ясно, что в связях с постсоветскими государствами всякий раз нужна особая линия, учитывающая их этнокультурную и экономическую специфику, своеобразие политического режима и географического положения. В 2000 году отношения России со странами СНГ стали более прагматичными и строились на основе долгосрочных национальных интересов.________________________________________
* Данные опросов, проведенных в Киево-Могилянской академии под руководством профессора В. Е. Хмелько в 1998-99 годах.
Россия и Восточная ЕвропаБывшие социалистические страны Восточной Европы сейчас поглощены налаживанием связей с Западом. Сказывается наследие просуществовавшей не одно десятилетие мировой соцсистемы — восточноевропейские государства настороженно относятся к России, да и экономические стимулы отношений с ней очень ослабли. Россия, в свою очередь, тоже сконцентрировалась на своих непростых взаимодействиях с Западом и долго не замечала бывших союзников. Показательно отсутствие российских инициатив на этом направлении. Свидетельством оценки отношений с восточноевропейскими государствами как второплановых служит очень небольшое число визитов туда российских премьеров (о президенте не шло и речи).
Попытки "возвращения" в Восточную Европу до сих пор остаются слабыми. Наиболее активную роль Россия старалась играть на Балканах — в одном из основных конфликтных регионов мира, где она традиционно имела сильные позиции, а Сербия веками считалась ее надежным союзником. Но самостоятельное балканское направление появляется в российской политике только во второй половине 1990-х годов, поскольку раньше сербы следовали в русле западной политики. После 1995 — 1996 годов Россия, используя традиционные связи с Югославией, берет на себя роль посредника между нею и Западом в стремлении защитить свои позиции на Балканах и предложить сбалансированную модель урегулирования с учетом сербских интересов. Правда, обмен визитами с Югославией оказался крайне затруднительным, в том числе из-за санкций против нее.
В 1998 — 1999 годах Россия предпринимает отчаянную попытку повлиять на принятие решений по политическому обустройству Балкан и будущему Югославии. Е. Примаков в ранге министра иностранных дел в марте 1998 года совершает турне по странам бывшей СФРЮ. Еще более ярким стал его визит (уже как премьер-министра) в бомбардируемый Белград в апреле 1999 года.
Более стабильны отношения с Болгарией, в советские времена — верным союзником Москвы, но после распада "восточного блока" открыто дистанцирующейся от России.
За пределами Балкан наиболее стабильны и позитивны отношения России со Словакией, которая претендует на роль геополитического "моста" между Россией и Украиной, с одной стороны, и Западной Европой — с другой. Однако такие контакты развивались тогда, когда фактическим руководителем Словакии был В. Мечьяр. После прихода там к власти прозападного правительства стимулы для укрепления отношений сильно ослабли.
Менее интенсивными оказались связи с Польшей и Венгрией, а еще слабее — с Чехией и, как ни странно, Румынией. Эти страны за последнее время слишком явно демонстрировали свою западную ориентацию и уделяли России минимальное внимание.
Политические элиты большинства восточноевропейских стран — от рубежей бывшей Югославии до Украины — не жалеют сил, чтобы доказать, что уж их-то страна всегда была "органической частью" Европы и лишь происки восточного соседа временно отторгли ее от "большой" Европы. Кредо восточноевропейских политиков — версия "похищенной Европы" М. Кундеры. В ход идут любые аргументы — и исторические связи, и религия, и культура, и якобы особые психологические качества титульного народа, роднящие его с "коренными" европейскими народами. По остроумному замечанию В. Цымбурского, в Восточной Европе "всяк европеец, да у каждого сосед — азиат". Главный "азиат" — конечно же Россия, отождествляемая с СССР и коммунистическим режимом как источник угроз и нестабильности.
Но далеко не ясно, где на востоке проходят политические и культурные границы Европы, что такое Центральная и Восточная Европа. Ситуация осложняется непростым соотношением между макро- ("межблоковой") и микрорегиональной геополитикой, связанной с неустойчивостью в прошлом небольших государств Восточной Европы, расположенных, в терминах Дж. Фэргрива, в зоне столкновения интересов (crush zone) Германии и России**.
В итоге в 1990-е годы связи с Восточной Европой оставались слабым местом российской внешней политики. Вместе с тем Россия за последние два года прилагала немало усилий, чтобы стать значимым фактором на Балканах, предлагала свои услуги в качестве международного посредника и восстанавливала связи с рядом государств данного региона. Эта активность вписывается в российскую стратегию поддержания "многополярного мира". Объяснять подобную политику традициями панславизма и покровительства по отношению ко всем православным странам можно лишь отчасти. Идея общности православного мира находит весьма слабый отклик как в общественном мнении России, так и за ее пределами.
Концепции типа "братья-славяне", "православные братья" на исходе прагматического XX века во многом утратили свое значение. Правда, и в западной, и в российской прессе необходимость проведения Россией активной политики и противостояния военному вмешательству Запада в события на Балканах часто объяснялась именно кровным родством между русскими и сербами. На самом деле, как показывают данные ВЦИОМ, российские граждане вовсе не безоговорочно встали горой за сербов — около 40 процентов опрошенных были склонны винить в конфликте обе стороны, и лишь 14 — 16 процентов возлагали вину только на косоваров (по мнению еще 5-7 процентов, виноваты были сербы, около 40 процентов затруднялись ответить). Подавляющее большинство опрошенных (более 80 процентов) высказывались резко против вооруженного участия России в конфликте на Балканах**.
Со многими православными странами внешнеполитические связи постсоветской России почти не развиваются (например, с Румынией и Болгарией, особенно после занятия ими открыто прозападных позиций во время конфликта в Косово). Относительно доверительными, правда, стали отношения с Грецией и Кипром, что отразилось в переговорах о поставках ракетных зенитных комплексов этим странам. Это, кстати, вызвало негативную реакцию как Турции, так и Запада в целом: казалось, что ситуация XIX века с его "восточным вопросом" вновь возникает в мировой политике.
Итогом стала реальная опасность создания очередного "железного занавеса" к западу от российских границ. Возрастающий риск новой изоляции хорошо осознан в России. У нее свои "экзистенциальные страхи": представления о стране как об "осажденной крепости" традиционны для российских политиков. В их коллективной памяти свежи воспоминания о недавних периодах истории, когда Россия действительно противостояла угрозам со всех сторон. Этим, кстати, объясняется характерное и для других континентальных держав стремление обезопасить себя геополитическими "оболочками", защищающими "коренную" территорию. Поэтому восстановление хороших связей со странами транзитной между Россией и Западной Европой зоны, столь внезапно "выпавшей" из сферы наших жизненных интересов, остается одним из основных вопросов российской внешней политики._____________________________________
* Fairgrieve J. 1915. Geography and World Power. L.
** Данные опросов, проведенных в Киево-Могилянской академии под руководством профессора В. Е. Хмелько в 1998-99 годах.
Россия и страны Запада
В 1990-е годы Россия уделяла самое пристальное внимание отношениям с Западом. При этом явный приоритет был отдан трем странам дальнего зару-
бежья — США, Германии и Франции.
На всех уровнях довольно активными были контакты с США. Выделяется, в частности, 1995 год, когда состоялся обмен визитами на высшем уровне: Клинтон посетил Москву в мае, Ельцин нанес ответный визит в октябре. Однако во время вторых сроков правления обоих президентов интенсивность связей существенно упала (правда, в 1998 году президент России был в Денвере на встрече "восьмерки", и сразу же после дефолта 17 августа глава США приехал в Россию). Все же резонанс от этих встреч был небольшим. Американцы уделяли преимущественное внимание приему В. Черномырдина, который, будучи премьер-министром, считался вероятным преемником Ельцина и побывал в США дважды в 1997 году, один раз в 1998-м. Далее контакты развивались совсем неудачно. Руководитель кабинета Примаков, отправившийся в США, в момент начала бомбардировок Югославии развернул свой самолет и отказался от визита. Потом США в июле 1999 года все-таки посетил премьер-министр С. Степашин, но вскоре он был удален со своего поста.
Очевидно, что ослабление интенсивности взаимодействия с США (политические отношения с Канадой почти не развивались, особенно во второй половине 1990-х годов) и, наоборот, усиление связей с западноевропейскими странами следует считать существенной тенденцией второй половины этого десятилетия.
Зато связи с Западной Европой, прежде всего с Германией и Францией, развивались более стабильно, и их фон всегда был положительным. Россия начала формирование своей новой европейской политики. На первом этапе главным партнером в Европе считалась Германия, один из главных кредиторов России. Позднее Россия стала уделять возрастающее внимание Франции — не в ущерб, а в дополнение к прогерманской политике.
Начиная с 1997 года Россия активно пыталась усилить французское направление своей внешней политики. Этот факт получил позитивный отклик от президента Ж. Ширака, который охотно шел на контакт с Москвой в стремлении сбалансировать германское влияние и укрепить позиции своей страны в России.
Важнейшая внешнеполитическая инициатива нашей страны — объявление о создании "тройки" в составе России, Германии и Франции во время приезда в Москву Коля и Ширака в марте 1998 года. В этом образовании в России усмотрели ключевой фактор европейской безопасности. Итак, главным содержательным моментом европейской политики России стала ориентация на союз с Германией и Францией как способ сближения с Европейским Союзом и включения в систему европейского баланса сил.
В последние три года довольно стабильны отношения с Италией, лидеры которой всерьез интересуются постсоветской Россией, и наблюдалось некоторое оживление связей с Испанией, которое может стать еще одним фактором формирования более сбалансированной (то есть "замечающей" и другие страны) европейской политики России.
В этом контексте до 2000 года выделялось неадекватно слабое взаимодействие России с Великобританией, которая, будучи ближайшим союзником Вашингтона в Европе, не стала нашим значимым партнером: традиции взаимопонимания между ней и российским государством были не столь крепки, как в случае с Германией и Францией.
Отношения с Западом — один из основных и в то же время самых проблемных для России. Решение о расширении НАТО на восток принималось до того, как было разработано представление о новой системе безопасности в Европе; оно стало результатом кризиса идентичности НАТО, утратившего после распада СССР многолетнего "естественного" врага и вынужденного искать новый смысл своего существования. Самым простым способом вновь обрести такую идентичность оказалось возвращение к старым геополитическим кодам, выработанным за десятилетия холодной войны, к прежним представлениям о потенциальном противнике. Тем самым мощь НАТО противопоставляется "империалистическим устремлениям" России, якобы стремящейся любыми средствами восстановить свой контроль над территорией бывшего СССР. Западные СМИ начали настойчиво создавать образ уже новой России как "чужой" для Запада страны, принципиально невосприимчивой к ценностям либеральной демократии, пораженной коррупцией и не способной уважать права человека. Цель прокатившихся по странам Запада в 1999 году пропагандистских кампаний — доказать, что Россия утратила возможности и моральное право влиять на принятие важных экономических и политических решений в Европе и в мире.
Еще более осложнили взаимодействия между Россией и Западом война с Югославией в марте-июне 1999 года и последовавшие за ней события. У нас восприняли решение о бомбардировках Югославии как покушение на суверенитет независимого государства и попытку Запада, в первую очередь США, диктовать мировому сообществу свою волю в обход ООН, закрепить создание однополярного геополитического порядка и разрушить основы сложившейся после Второй мировой войны системы международной безопасности. Таким образом, акция натовских союзников покушалась на коренные принципы российской внешней политики и была расценена как прямая угроза национальной безопасности. Отчаянным маршем десантников из Боснии в Приштинский аэропорт Россия стремилась доказать свое право на самостоятельную позицию в мире. В Москве опасались, что если сегодня "наказывают" Югославию, то завтра будут давить политическими, экономическими и даже военными средствами на Россию.
И впрямь, очень скоро в западной прессе началась мощная антироссийская кампания. Многие использованные в ней аргументы, прежде всего о коррумпированности российской политической и деловой элиты, соответствовали действительности. Но основной смысл кампании, в сущности, заключался в доказательстве тезиса Г. Киссинджера о том, что Запад принципиально не может доверять России, поскольку русская нация в целом по природе своей склонна к империализму и российское общество органически невосприимчиво к ценностям либеральной демократии. Следовательно, Запад должен противостоять России с тем же постоянством, с каким он сопротивлялся Советскому Союзу, вне зависимости от того, кто стоит в Москве у власти — коммунисты или демократы.
Впервые за десятилетия возникла реальная возможность прямого вмешательства объединившихся западных стран в дела России — ощутимых экономических, политических и даже военных санкций в случае продолжения военных действий в Чечне. Создавалось впечатление, что Запад заинтересован в воссоздании биполярного или, точнее, псевдобиполярного мира (поскольку российско-западные отношения уже не являются ключевым фактором глобального порядка). Словно вновь возникло противостояние между объединенным западным сообществом и Россией — очень ослабленной, но по-прежнему выступающей в образе "империи зла". Это усилило в нашей стране чувство небезопасности и "геополитического одиночества", дало новые козыри сторонникам антизападных и изоляционистских геополитических концепций. В результате создававшаяся в 1996 — 1998 годах модель отношений с Западной Европой переставала работать на фоне новой волны антироссийских настроений. Эта разрушительная тенденция опять не позволяет образовать прочную основу для взаимного сотрудничества с исторически самым важным для России европейским геополитическим ареалом. А найти ему полноценную замену в ближайшем будущем, видимо, невозможно.
Россия и Азия
Азиатская политика России за последнее время существенно изменилась. В советские годы она по преимуществу сводилась к связям с арабскими странами и Индией, которые воспринимались в качестве геополитических союзников СССР, борющихся с "империализмом". Сейчас приоритеты иные. Само формирование азиатского вектора отечественной политики воспринимается как способ преодолеть зависимость от Запада, восстановить российскую геополитическую субъектность и как вклад в формирование многополярного мира в противовес Pax Americana.
Для России главными в геополитическом плане на азиатском направлении становятся отношения с Китаем. Именно российско-китайские саммиты воспринимались как доказательство самостоятельности внешней политики РФ и своего рода вызов Америке. Именно на встречах с китайскими руководителями Россия провозглашала свою приверженность идеям многополярного мира (в свою очередь, КНР фактически поддержала действия в Чечне).
Закономерным для азиатской политики РФ стало формирование "азиатской пятерки", в которую вошли Россия, Китай, Казахстан, Киргизия и Таджикистан. В августе 1999 года в Бишкеке прошел саммит "пятерки", на котором стороны подтвердили свою готовность к геополитическому альянсу. Фактически данное образование явилось симметричным действием относительно создания вышеупомянутой "европейской тройки". Россия в этой евроазиатской системе претендует на роль интеграционного центра, формирующего трансконтинентальную ось Париж — Берлин — Москва — Пекин с подключением ряда центральноазиатских государств.
Любопытно, что российская внешняя политика отдавала определенное предпочтение Китаю по сравнению с Индией — крупнейшим партнером СССР, в чем состоит важное отличие российской политики от советской. Одной из причин стала внутренняя нестабильность в Индии (в советские времена были налажены прочные связи с "кланом" Неру — Ганди). Другой — большая геополитическая значимость Китая и особенности его положения в глобальной системе, позволяющие считать альянс с Китаем противовесом американскому доминированию. Третья причина — географическое соседство двух стран. Потому политические контакты России и Индии развиваются неоправданно слабо, ведь в 1993-2000 гг. президент РФ не бывал в этой по-прежнему перспективной для нас стране, а Москву почти не посещали индийские руководители. Активнее действовать на индийском направлении пытался только понимающий тонкости азиатской политики Примаков, который, став главой кабинета, поехал в Индию в декабре 1998 года. Тогда было заявлено о возможности создания оси Москва — Дели — Пекин как противовеса геополитическим амбициям Запада. В этом просматривается та же тенденция, что и на европейском направлении. Сначала Россия делает выбор в пользу самой крупной и перспективной державы (Германия в Европе, Китай в Азии), затем начинает искать "дублирующего" партнера, чтобы вместо двухполюсной системы образовать более стабильный треугольник, оставляющий ей пространство для маневра между двумя находящимися в сложных отношениях центрами силы (Франция в Европе, Индия в Азии).
Видимо, Россия в Азии ищет не одного, а сразу двух "дублеров" Китая и ориентируется на формирование геополитического четырехугольника. Об этом свидетельствует явное улучшение отношений с Японией. Пока не ясно, на какого второго по значимости партнера в Азии сделает ставку Россия — на Японию или Индию.
Совсем новый вектор азиатской политики России — попытки участвовать в интеграционных процессах в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР). Не имея сейчас реальных возможностей стать одной из лидирующих тихоокеанских держав, Россия старается хотя бы обозначить свое положение в этих процессах. На АТР в качестве нового центра интеграции, а не только на традиционных советских сателлитов (Вьетнам и Лаос) обратили внимание еще при М. Горбачеве, что зафиксировано в его владивостокской речи в июле 1986 года, где СССР был определен как "также азиатская страна".
Очевидны намерения России сохранить (или восстановить) активную позицию на Ближнем и Среднем Востоке, присущую некогда СССР. Здесь у нашей страны сложилась группа традиционных партнеров, таких как Сирия и Ирак, отчасти Египет. Россия также старалась не утратить хотя бы часть влияния на процессы ближневосточного урегулирования.
В отличие от СССР с его проарабскими позициями РФ ныне удается роль более эффективного посредника благодаря наладившимся отношениям с Западом и Израилем (визиты израильских премьер-министров — очень частое явление) и сохраняющимся связям с арабами. Функции посредника Россия старается выполнять и в проблемной ситуации между Западом и Ираком. Как и в случае с Югославией, задача России состоит в том, чтобы рационально довести иракскую позицию до западных партнеров и настоять на учете ее деталей при принятии решений.
Контакты с Ираном, о целесообразности которых спорят в российском истеблишменте, малопродуктивны, ибо встречают резко негативную реакцию Запада. Фактически его нажим не дает России возможности самостоятельной линии в этом направлении.
Зато растет интерес к России исламского мира (прежде всего Пакистана и стран Персидского залива), вообще или почти не сотрудничавших с СССР…
Таким образом, азиатское внешнеполитическое направление постепенно становилось наиболее перспективным и эффективно развивающимся. Россия в Азии создавала себе задел на будущее, обозначая свое присутствие в крупнейших центрах мировой политики и заявляя о принципиальном неприятии нацеленности Запада на глобальную гегемонию.
И все же вышеописанная внешнеполитическая тенденция может считаться евразийской только с большой долей условности. Речь идет не о догматическом евразийстве в духе работ П. Савицкого или А. Дугина, а о "естественно-географическом" евразийстве, исходящем из признания географического положения России в центре Евразии определяющим фактором ее внешней политики.
Россия, Африка и Латинская АмерикаГосударства Африки и Латинской Америки остаются на периферии российских внешнеполитических интересов. У России явно не хватает ресурсов для работы в этих геополитических ареалах: азиатская политика как альтернатива европейской поглощает остающиеся силы. Это и есть объяснение почти полного отсутствия внимания к Африке, многие страны которой относились к клиентам СССР.
Геополитическое положение РоссииРоссийская внешняя политика в конце XX века стала более определенной, нацеленной на перспективу и учитывающей геополитические факторы. Но остаются серьезные проблемы, связанные с возможностями ее реализации. Они обусловлены такими обстоятельствами, как несовпадение представлений в нашей стране и за рубежом о будущем России, в том числе о ее позициях в миропорядке; риски новой изоляции страны; появление альтернативных геополитических моделей, не учитывающих или ущемляющих интересы нашего государства.
Для реалистической оценки возможностей российских геополитических проектов, заложенных во внешней политике страны во второй половине 1990-х годов, нужно еще раз проанализировать особенности современной ситуации. Геополитическое положение государства определяется не только физической географией, но и изменениями в мировом геополитическом порядке, геоэкономическими процессами. После распада СССР геополитический статус России снизился. На постсоветском пространстве, не исключая и части территории самой РФ, начали утверждаться внешние центры силы. Дезинтеграционные процессы поставили под вопрос геополитическую субъектность России.
Нынешнее геополитическое положение нашей страны в мире может рассматриваться с двух точек зрения. В первом случае Россия оценивается как географический центр глобальной системы (хартленд) и интеграционное ядро Евразии. Распространено и представление о России как о своеобразном "мосте" между Европой и Азией (это имеет и философское обоснование: отечественные мыслители, в частности Н. Бердяев, говорили о России как о "посреднике" между Западом и Востоком).
Современная Россия сохраняет свой геополитический потенциал центра Евразии, но с ограниченными возможностями использования, что ведет к ее превращению в региональную державу с тенденцией к дальнейшему снижению геополитического статуса. Экономическая слабость (по данным ИМЭМО на 1998 год, наша страна производит лишь 1,7 процента мирового ВВП), отсутствие государственной воли и общественного консенсуса по поводу путей развития не позволяют реализовать модель хартленда в ее новой трактовке: Россия как интеграционное ядро Евразии.
Качественно изменяется геополитическая структура постсоветского пространства, которое теряет свой изначальный "россоцентризм". СНГ, куда входят все бывшие советские республики, кроме трех балтийских, действует очень неэффективно. Главные факторы, сдерживающие его распад, — зависимость многих постсоветских государств от российского топливного сырья, другие экономические соображения, в меньшей мере — культурно-исторические связи. Однако как геополитический и геоэкономический центр Россия явно слаба.
Постсоветские государства включаются в целый ряд геополитических союзов, альтернативных СНГ (европейская, тюркская, исламская и другие виды интеграции). Их роль недооценена в России, где еще сильно убеждение, что "никуда они от нас не денутся". На границах РФ возникают новые региональные системы сотрудничества. В некоторых из них она принимает посильное участие — балтийская, черноморская, каспийская, азиатско-тихоокеанская системы, но в ряде случаев объединение идет без ее присутствия.
Уже решается важная задача преодоления странами СНГ транспортной зависимости от России. Например, центральноазиатские государства "прорубают окно" к Индийскому океану. Построена железная дорога Теджен — Серахс — Мешхед, соединяющая Туркмению с Ираном, что дает странам региона выход к этому океану (в перспективе это полезно и России, особенно в случае строительства транспортного коридора "Север — Юг" по относительно короткому маршруту казахский Ералиев — Красноводск — Кизыл-Атрек — Иран). Рассматриваются варианты альтернативной коммуникационной оси, соединяющей Туркмению и Узбекистан через Афганистан с Пакистаном. Маловероятно, что через Россию будет осуществлен транзит каспийской (азербайджанской) нефти: многообещающими сейчас считаются нефтепроводы, выходящие в Грузию (Супса) и Турцию (Джейхан). Только экспорт нефти из Казахстана может идти через порт Новороссийск. Кроме того, закономерно и введение Туркменией виз для россиян.
В итоге участники СНГ "разбегались", переориентируясь на другие геополитические центры. Лишь ось Москва — Минск оставалась геополитически устойчивой: она скрепляет единство Евразии на пророссийском базисе и препятствует созданию Балто-Понтийского пояса. Россия явно шла по пути, который вел к утрате геополитической роли центра Евразии. Исходя из этого обстоятельства, многие западные исследователи уже полагают, что основные глобальные процессы определяются отношениями Америки, Европы и Азиатско-Тихоокеанского региона.
Под вопросом было геополитическое единство самой Российской Федерации. Национальные республики развивали свои внешние связи, руководствуясь этнокультурными критериями. В ряде из них усиливалось турецкое влияние, особенно на Северном Кавказе и в Волго-Уральском регионе (Татарстан, Башкортостан). Результатом геополитического расслоения российского пространства явилась фактическая "автаркия" Чечни, а Северный Кавказ в целом стал зоной риска в пределах российских границ.
Геополитические проблемы связаны и с другими регионами РФ. Так, Дальний Восток остается заброшенной окраиной России и вынужден самостоятельно развивать связи с Китаем, Японией и др. В сложном положении пребывает Калининградская область, вместе с тем сохраняющая роль западного военного форпоста страны.
Проблемной становится и роль нашей страны в качестве транзитного узла. Реально действующие международные коммуникации сейчас минуют Россию. Связи между Европой и АТР в основном осуществляются по морю в обход ее территории (морские перевозки достаточно дешевы). Неэффективно действовали и российские сухопутные коммуникации. Зато воссоздается Великий шелковый путь (ВШП) в виде трансевразийского коридора, связывающего Восточную Азию и Европу по суше. Начинается работа по реализации проекта транспортного коридора "Европа — Кавказ — Центральная Азия" (ТРАСЕКА), которая находит поддержку как в Китае и Японии, так и в Европейском союзе (особенно в Германии).
Таким образом, трансевразийский коридор в силу геополитических перемен конца XX века должен пройти в обход самого крупного государства, почитающего себя центром Евразии, — России. Важнейшую магистраль будущего предполагается проложить из Китая через Казахстан (Киргизию), Узбекистан, Туркмению, Азербайджан, Грузию в Турцию и дальше в Европу (через Турцию и Болгарию или через Украину, Молдову и Румынию). Теоретически еще возможен ее "северный" вариант из Европы через Белоруссию или Украину, Россию и Казахстан с выходом через Туркмению в Иран и к Индийскому океану, то есть более простой с точки зрения числа преодолеваемых границ. Но Запад сегодня поддерживает вариант в обход нашей территории, предпочитая не ставить свои отношения с АТР в зависимость от неустойчивой России (несмотря на то, что внутриполитическая стабильность ряда стран ВШП еще более сомнительна). Такую высокую цену Россия платит за геополитический распад пространства СССР с потерей Закавказья и Центральной Азии.
Правда, в формирующемся поясе небольших государств к югу и юго-западу от российских границ есть уязвимые места. Этнополитическая нестабильность характерна для Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР, граничащего с центральноазиатскими странами. Не определено место стыковки ВШП с китайскими коммуникациями. На это претендуют Казахстан, уже связанный с Китаем в транспортном отношении, и Киргизия, которую могут поддержать геополитические соперники Казахстана (в данном случае нужно строить дороги в высокогорных районах Тянь-Шаня, к чему китайцы готовы). Особую позицию занимают Иран и Армения, оттесненные от ВШП. Они настаивают на использовании своих сухопутных коммуникаций, но другие участники проекта по причинам геополитического характера и при поддержке Запада предполагают использование паромной переправы из Туркмении в Азербайджан (в обход Ирана) и дороги, напрямую соединяющей Азербайджан с Грузией (минуя Армению). Наконец, сообщение между Грузией и Украиной планируется осуществлять по морю, поскольку сухопутные коммуникации проходят через Россию и полунезависимую Абхазию.
Итак, на южных окраинах постсоветского пространства и в Юго-Восточной Европе может сформироваться "новый римленд", охватывающий полукольцом "евразийский хартленд". Россия рискует оказаться глухим северо-восточным углом Евразии, находящимся на обочине торговых путей. Существующие коммуникации, такие как Транссиб, в качестве транзитного "моста" используются слабо; неясны перспективы их реконструкции (Япония, хотя и проявляла интерес к реконструкции Транссиба, но вкладывает деньги в реконструкцию дорог, слагающих ВШП). На рубеже веков Россия слабо использует свой "тройной" геополитический потенциал: интеграционного ядра Евразии, транзитного государства и развитого экономического центра. И пока приходится говорить лишь о потенциале, перспективах, возможностях, а не о решениях, действиях и достижениях.
Новое в российской геостратегииНовейшие тенденции российской внешней политики проявились, как уже говорилось выше, после 1995 — 1996 годов. Во многом они были связаны со сменой министра иностранных дел: вместо "западника" А. Козырева пришел "государственник" Е. Примаков. Разница в позициях этих деятелей обусловила не только смену вектора российской политики — она становится более самостоятельной. Это четко выразилось в 1997 году, когда Примаков фактически получил карт-бланш на проведение своей линии. Результатом стала существенная активизация внешних связей России.
Изменения, привнесенные Примаковым, которого одна российская газета метко назвала "игроком многополярного мира", вполне могут быть названы последовательной "доктриной Примакова", заменившей доктрины Брежнева, Горбачева и Козырева. Суть этой доктрины хорошо выразил в нескольких словах
А. Пушков: "развивать и продвигать отношения с Западом, ведя самостоятельную игру на других полях: китайском, южно-азиатском, дальневосточном". По его мнению, это "третий путь", позволяющий избежать крайностей "доктрины Козырева" ("положение младшего и на все или почти на все согласного партнера Америки") и националистической доктрины (дистанцироваться от Европы, США и западных институтов — НАТО, МВФ, Всемирного банка), попытаться превратиться в самостоятельный центр притяжения для всех тех, у кого не сложились отношения с Западом, от боснийских сербов до иранцев"1.
Заложенные Примаковым геостратегические ориентации в основном были продолжены его преемником на посту министра иностранных дел И. И. Ивановым — по сути, они не имели альтернативы и отвечали геополитическим амбициям России и ее нового политического класса, ставшего более прагматичным и менее прозападным. После нескольких лет следования в хвосте западной политики Россия нашла в себе силы сформулировать собственную геостратегию, концептуально вполне обоснованную и довольно практичную. Понятно, что Запад ее не приветствует. Данная геостратегия существенно отличается от советской, хотя опирается на многие традиции, заложенные и в имперскую эпоху, и в период СССР. Она амбициозна: Россия по-прежнему намерена играть роль мировой державы и не собирается соглашаться с понижением ее глобального статуса. При этом ее геостратегия не страдает авантюризмом и агрессивным экспансионизмом.
Итоги первого года работы В. Путина на посту президента подтвердили, что ключевым направлением российской внешней политики остается европейское направление, что соответствует многовековым связям и ориентации страны, европейскому компоненту ее идентичности. В. Путину удалось в значительной мере восстановить доверительные отношения с Германией и Францией, охладевшие в конце 90-х годов. Но, тяготея к Европе, Россия не может и не хочет растворяться в "общеевропейском доме" — это непозволительно для нее в силу географических масштабов и культурного своеобразия. Именно поэтому новое российское руководство активизирует азиатскую политику — также и для того, чтобы утвердить свое уникальное место в мире и добиться особых отношений с тем же Западом. Ведь по историческим причинам и вследствие географического положения русские из всех европейцев выработали наиболее интимную связь с азиатским миром. В. Путин отдает явное предпочтение концепции многополярного мира, где Россия — один из полюсов: будучи сейчас ослабленной, она вправе опасаться за свое будущее и идентичность при однополярном порядке. Россия надеется на независимость политики европейских государств от мнения США и готова к тесным отношениям с крупнейшими азиатскими странами, чтобы стать "мостом" между Европой и Азией. И Западу лучше признать за Россией ее право на геополитические амбиции и самостоятельную внешнюю политику, чем спровоцировать униженную сверхдержаву на авантюры, для которых уже создано немало "теоретических" оснований.
Разумеется, новая российская геостратегия не обеспечена должными экономическими и организационными ресурсами. Зачастую действия нашей страны рассчитаны только на "внутреннее потребление" — доказать избирателям, что власти помнят о национальных интересах. Однако реалисты в России понимают, что восстановление ее позиций в глобальной системе займет многие годы, если не десятилетия, а сейчас самое главное — создать задел на долгосрочную перспективу. Поэтому сегодня внешняя политика нашей страны направлена на то, чтобы расставить приоритеты в отношениях с разными странами, обозначить свое присутствие в ключевых геополитических ареалах и сформулировать свои принципиальные позиции по содержанию международных отношений. Только таким путем Россия сможет найти место в стремительно складывающемся в XXI веке миропорядке и претендовать на будущее, достойное великой страны.________________________________
* Пушков А. Новый европейский порядок. От "доктрины Козырева" — к "доктрине Примакова". — Независимая газета. 1997. 24.10.
Колосов Владимир Александрович, доктор географических наук, директор Центра геополитических исследований Института географии РАН; Туровский Ростислав Феликсович, кандидат политических наук, старший научный сотрудник Российского НИИ культурного и природного наследия.