Рубрику ведет Лев Аннинский
Кто крайний
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2000
Кто крайний?
Рубрику ведет Лев Аннинский
Эта история может быть воспринята как анекдот, и даже анекдот про евреев. Но она не про евреев, а про нас с вами. То есть про всех.
Гражданин по фамилии Лившиц эмигрировал в Германию. Друзья решили показать ему страну. Во время поездки они притормозили возле цветущего сада, и Лившиц, не удержавшись, сломал одну веточку, чтобы преподнести жене, оставшейся в машине. И тут же увидел, что к нему бежит немец, хозяин сада, потрясая кулаками: “Ах, ты, грязная еврейская свинья!” Лившиц, обескураженный своей оплошностью, немедленно извинился и предложил возместить ущерб. Хозяин сада, растроганный таким оборотом дела, от денег отказался и лично срезал еще несколько веточек для фрау, оставшейся в машине. Расстались — как друзья. Лившиц, прощаясь, спросил: “Простите, а как вы с такого расстояния разглядели, что я еврей?” Немец побледнел от неловкости и сказал: “Я не знал, кто вы, и вовсе не имел в виду вас, я просто рассердился и употребил выражение, которое в ходу…”
Я беру эту историю из только что изданного романа Вардвана Варжапетяна “Возвращение Ноя”. Ничего “антинемецкого”, как и “антиеврейского” или “антирусского”, нет в этом огромном, на 500 страниц романе. А есть сквозной вопрос, обращаемый ко всем нациям: почему зло оседает в людях? Где, в какой подкорке оно у людей оседает? И почему оно оказывается сильней добра и разума?
Применительно к стране, в которой вырос тот цветущий сад: как мог осуществиться геноцид в государстве, народ которого внес гигантский вклад в культуру человечества? Как можно было уничтожить миллионы людей по расовому признаку в полном соответствии с законами государства? Разумеется, законы можно придумать любые, но как это смогло реализоваться?
С немцев герои Варжапетяна переходят на более близкий нам материал. Как могли Блок, Ахматова, Гумилев терпеть в своей среде антисемита Тинякова? И даже не в том дело, что антисемита, а демонстративного певца свинства, мерзости и подлости? Бодлер с “Цветами зла” не поможет: тут не демоническое зло, а именно мелкая, оседающая где-то “на дне” души мерзость. Которая тем не менее, как показал ХХ век, может двигать народами и государствами…
“Я люблю смотреть, как умирают дети” — у Маяковского это на публику, он был брезглив: не мог пить из чужой чашки, не брался за перила, ручку двери обертывал носовым платком. А Тиняков естествен в своем скотстве, в своем дерьме, ему действительно равно близки хрюканье и лебединый крик,
свинья и жаба для него — как для Хафиза — соловей и роза. И знаете, как он оправдывался? Он Ремизову писал: “Я ни в коей степени не подлец, а просто крайне своеобразный человек”. Так вот, немцы — крайне своеобразная нация. Возможно, что русские в этом отношении — еще крайнее…”Интеллектуалы, ведущие этот спор на страницах романа, комментируют события, составляющие у Варжапетяна суть сюжета. И бедный Лившиц, мелькнувший в их разговоре почти как герой анекдота, более там не появится. А главным героем является человек нашенский, по фамилии Кефиров.
Не улыбайтесь. Вам будет объяснено: это вовсе не от “кефира”. Скорее всего — от арабского “кафура” или от горы Каф, где гнездится птица Рух, или, на худой конец, от “кейфа”. То есть тут идет как бы встречный (вашей улыбке) розыгрыш. Потому что улыбка ваша тоже спровоцирована автором. И тип описан с оглядкой на “литературу”. Перед вами — многопрославленный (от “Кавалера Золотой Звезды” давно уже мифологизированного Семена Бабаевского) и многоруганый (бесконечными критиками того же Бабаевского, превратившими его в миф) образ солдата, в 1945 году возвращающегося к мирному труду. Варжапетян пропускает этот образ еще и через “антифильтры” бытового реализма, противостоявшего в 50-е годы бабаевщине. Так что фоны, на которых протекает трудовая деятельность бывшего воина, далеки от нив “Кавалера Золотой Звезды”, он — сторож в зоопарке, потом конюх в цирке. Прорисованы эти фоны с полным реалистическим смаком. И — с непременной долей юмора. Начиная с того, что воин, демобилизованный по инвалидности, выходит из госпиталя гол, как сокол, а выпить хочется. И он запродает в анатомичку свой будущий скелет.
Справка о запродаже тела отсвечивает средневековыми мифами, но тайно подшивается и в кагебешные папки, так что гр-н Кефиров, при всей своей героической фронтовой биографии, становится невыездным. Теперь вы погружаетесь уже в атмосферу самиздата 60—70-х годов, с элементами бесовщины, чертовщины, дьявольщины и прочей “своеобразины” окружающих Кефирова социальных типов, как из “новейших” (гоголевское “кувшинное рыло”, пересаженное в канцелярию КГБ), так и из “бывших” (нищий старик с попугаем, продающий на рынке карточки с предсказаниями судьбы). Гора Каф и птица Рух недаром гнездятся в ауре романа: старик, умирая, оставляет Кефирову перстень с огромным бриллиантом….
Над судьбой немудрящего запьянцовского сторожа-конюха простираются таинственные силы, которые уводят смысл существования этого знакомого нам социального типа далеко за пределы реальности, данной нам в ощущениях. В чем и заключается (для меня) смысл романа. Связать разлетевшиеся концы нашей забулдыжно-забубенной действительности где-то в запредельной глубине-высоте. Где-то там, где Всевышний задумывает наказать людей Потопом, и праотец Ной, осыпаемый насмешками, начинает строить Ковчег…
Камень, перепавший гр-ну Кефирову, оказывается из той древней кладки. Что-то рядом с обшивкой легендарного корабля, на котором спасались чистые и нечистые. Вся вторая половина романа есть непрерывный философско-богословский диспут о смысле того кефировского жизнеописания, которое составляет первую половину. Сюжетно: самолет, на котором американские евреи, пронюхавшие о тайне, везут перстень в США (а заодно и его владельца), шлепается в Атлантический океан. Кефиров при этом остается жив, но — вне сферы досягаемости спецслужб. Мудрые евреи умозаключают: бедный “совок”, конечно, не ведал, что попавший к нему перстень снят чуть не с пальца праотца Ноя, но загадочный старик, сделавший Кефирову такой подарок, знал все.
Что все?
Что Кефиров человек необычный, своеобразный, хотя сам о себе этого не ведает.
“Мы с вами таких подарков не дождемся, потому что мы обычные люди…”
Тут вольтова дуга замыкается в моем читательском сознании. Ну, конечно! А есть, стало быть, — необычные люди и даже целые народы! Своеобразные. И даже крайне своеобразные.
“В ХХ веке многие народы пережили безумие: немцы, русские, турки, китайцы, кампучийцы, тутси, хуту…”
Кто крайний? Вернее, кто тут “более крайний”?
Вардван Варжапетян не уточняет. Он только говорит, что тайна безумия уходит во тьму тысячелетий: она изначальна. Зло — врожденная болезнь человечества. Но как всякой болезни — ей можно сопротивляться.
Эту свежесрезанную веточку вечной истины мы и преподносим вместе с автором бедной фрау Лившиц, которая сидит в машине, потому что после перенесенной операции ей трудно ходить.