Сергей Филатов
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2000
Мы привыкли, что проблемы православно-мусульманского пограничья — пространства, где взаимодействуют русская и тюркская культуры, — постоянно обсуждаются на страницах газет и в научных собраниях в русле евразийских медитаций. Но Россия имеет не только южные границы и не только мусульманское “пограничье”. Со времен Древней Руси на Северо-Западе она соседствует со Скандинавией, и своеобразие этого “пограничья” проявлялось в большей или меньшей степени на протяжении всей русской истории.
Общественно-политическая система, экономика, культура Древнего Новгорода при том, что имели глубокие национальные русские корни, легко вписывались в североевропейское окружение и укреплялись им. Что касается религиозной жизни, то выборность архиепископа, большая роль мирян в жизни церкви, отсутствие сакрализации светской власти, столь присущей Московскому православию, на протяжении первых столетий русской истории сближали жителей Северо-Запада, входившего в Новгородскую епархию, с их соседями на Западе. Протестанты и католики, в том числе и священнослужители, жили в городе, свободно общаясь с местным населением.
Учитывая все вышесказанное, “предательства” новгородских бояр под давлением московской экспансии, их желание скорее идти “под немцев”, чем покориться Москве, можно объяснить тем, что значительная часть новгородского общества чувствовала себя культурно и духовно ближе к Западу, чем к православной Московии.
Разгром Новгорода Москвой, укрепление централизованной московской власти резко ослабляют западные влияния и лишь спустя столетия, в царствование Петра, они вновь напоминают о себе.
В наши дни своеобразие российско-скандинавского пограничья ярко проявляется в Карелии. Сам облик Петрозаводска и некоторых других городов республики указывает на то, что это “другая Россия”. На улицах часто звучит финская речь, люди аккуратны, вежливы, переходят улицу только на зеленый свет светофора. Православные храмы — не единственные культовые здания. В городе есть и лютеранские кирхи, и церкви других протестантских конфессий. Чувствуешь, что Запад здесь присутствует не поверхностно — туристами и вывесками на латинице, как в Москве, — а как-то глубже.
В то же время о Карелии никак не скажешь, что России “тут мало”. Ощущение такое, что Россия не отступает, а мирно сосуществует и взаимодействует здесь с Западом. Это один из самых “русских”, святорусских регионов и одновременно — один из самых вестернизированных, “западнических” регионов России. Русская православная церковь и русская культура присутствуют в Карелии, по крайней мере, с начала XIII века. Здесь ступала нога первых русских князей и великих святых. Валаамский монастырь — один из древнейших и наиболее почитаемых в течение всей истории русского православия — был не единственной монашеской обителью, существовавшей с древнейших времен и связанной с жизнью почитаемых святых угодников Божьих.
Церкви Кижского погоста, построенные в XVIII веке, для русского сознания стали одним из символов национального духа. На земле Карелии, недалеко от города Повенец, находился один из главных очагов староверия, которое в каком-то смысле является ярчайшим выражением “русскости”, — Выгорецкая обитель (Всепречестная и богоспасаемая киновия отец и братии Всемилостивого Спаса Господа и Бога нашего Исуса Христа Богоявления). Выгорецкая обитель возникла в 1694 году и долгое время была одним из главных (если не главным) идейных и хозяйственных центров беспоповского старообрядчества. Отсюда по Карелии (и не только по ней) начали распространяться старообрядческие скиты и общины. В годы правления Николая I Выгорецкая обитель (еще называемая Выговским общежительством) была уничтожена царским правительством.
Особенности Северо-Западного “пограничья” ярко выражены в истории, культуре, религии карелов, соединивших скандинавское лютеранство и русское православие.
Карелы приняли христианство в 1227 году, когда князь Ярослав Всеволодович крестил их. Карелы достаточно быстро восприняли христианство как свою религию. В XVII веке многие, жившие среди русских, стали староверами.
Однако религиозность карелов была довольно поверхностна. Дело в том, что они не понимали не только церковнославянского языка богослужения, но и русского языка проповеди. Православные карелы часто заучивали церковнославянские молитвы наизусть, не понимая их смысла, для них эти молитвы становились чем-то вроде магических заговоров. Это приводило к тому, что у карелов в гораздо большей степени, чем у русских, сохранялись языческие представления, бытовые нормы, мифология, фольклор. Старообрядцы-карелы также отличались значительно большей приверженностью к языческим традициям. Например, важное место в жизни карел-старообрядцев занимали “отче” и “книжницы”, которые играли порой роль колдунов и знахарей, заговаривали болезни, гадали, предсказывали судьбу. Никаких “отче” и “книжниц” у русских староверов никогда не было.
Фольклор, мифы, сказки, танцы карелов — это общее наследие карельского и финского народов, но в европеизированной, очищенной от “язычества” лютеранством Финляндии народная традиционная культура сохранялась неизмеримо хуже. Финны нашли в Карелии “Калевалу” — национальный эпос финского и карельского народов, свои древние песни, сказки, обряды. И все же общие национальные корни не мешают им видеть в карелах “неправильных” финнов (до самого последнего времени финны не признавали карелов самостоятельным народом, а карельский язык считали диалектом финского), русифицированных и нехристианизированных (с лютеранской точки зрения, предполагающей обязательные для верующего знание текста Библии и личные размышления над ним, карельское православие трудно было признать христианством). Естественно, что у финнов постоянно возникало желание обратить “младших братьев” ко Христу. После присоединения при Петре I Финляндии к России началось сначала робкое, а потом все более заметное проникновение финнов в Карелию.
Не только финны, но и русские тоже с трудом осознавали карелов как самостоятельный народ. Карелы исповедовали ту же веру, что и русские, не организовывали национально-освободительных движений, да и внешне не отличались от русских. Разве что говорили на непонятном языке да верили в русалок.
В дореволюционной России фактическим признанием народа служило признание его конфессиональной самобытности. Если этот народ неправославный, правительство признавало его право исповедовать свою веру, если народ православный — признавалось его право на богослужение на родном языке.
В отношении карелов политика церковной власти начала осуществляться лишь в XIX веке. Благодаря активности Библейского общества, созданного Александром I в 20-х годах XIX века, были сделаны первые переводы библейских текстов на карельский язык. В 1828 году появилась Олонецкая епархия, занимавшая примерно ту же территорию, что и современная Карелия. В то время большинство населения епархии составляли карелы, и естественно, что епископы Олонецкие были вынуждены так или иначе решать проблему “карелы в Церкви”. В течение всего XIX века политика церковных властей постоянно колебалась — то в Олонецкой семинарии расширяли использование карельского языка, то сокращали; то рекомендовали распространять карельский язык богослужения, то рекомендовали его сокращать. Должен ли карельский народ быть полностью ассимилирован в русском этносе или будет в дальнейшем развиваться как самостоятельный народ? Подход к решению этой проблемы в основном определяли сменявшие друг друга архиереи.
В начале XX века, особенно после смягчения репрессивного религиозного законодательства в 1905 году, Православная церковь в Карелии осознала новую для себя проблему — распространение лютеранства, которое несли близкие карелам по языку и культуре финны. Православная церковь реагировала на это очень нервно. Карельский язык был изгнан из богослужебной практики — по мнению церковного начальства, церковно-славянский язык должен был служить культурно-психологической преградой, удерживающей карелов от перехода в церковь, где богослужение совершалось на языке, который, хоть и с трудом, карелы понимали. Олонецкий епископ Киприан даже создал в 1910 году специальное братство, основной целью которого декларировалось противодействие переходу карелов в лютеранство.
Чем бы закончилась эта борьба в условиях демократизирующей Российской империи, можно только предполагать. Революция изменила естественный ход вещей. После 1917 года значительная часть Карелии оказалась в составе независимого Финляндского государства. Часть карелов, оказавшихся на территории Финляндии, сохранила верность православию. В 1923 году была создана Финская православная церковь. Однако в условиях государственной политики Хельсинки, направленной на ассимиляцию карелов, большая их часть перешла в лютеранство. В большой степени этому способствовали советско-финская и Вторая мировая войны. В ходе этих войн в Финляндию эмигрировало, по разным оценкам, от 300 до 400 тысяч карелов — более половины этноса. Если до 1940 года карелы составляли большинство населения Карелии, то после войны (когда к тому же в республику переселилось много выходцев из Центральной России и Украины) они оказались явным меньшинством.
В самой Финляндии карелов-беженцев власти не признавали самостоятельным народом, не признавали и существования карельского языка. Беженцы, безмерно счастливые оттого, что они спаслись от сталинского ада, в первые десятилетия своего проживания в Финляндии покорялись своей судьбе — переходили на финский язык и принимали лютеранство, не оказывая значительного сопротивления политике властей. И только в 80-е годы, когда карелы успешно адаптировались к финляндскому, западному образу жизни, они стали все настойчивее заявлять о своих национально-культурных правах. Это национально-культурное движение достигло своего расцвета в 90-е годы и совпало с падением коммунизма в нашей стране. Тогда движение перекинулось через российскую границу и неожиданным образом затронуло проживающих в Карелии не только карелов, но и русских.
Не только историческая судьба карелов, но и политика советской власти парадоксальным образом предуготовляла нынешний расцвет лютеранства в Карелии. В течение первых десятилетий советской власти большевики сохраняли надежду на аннексию Финляндии. Карелия служила плацдармом для планирования экспансии (недаром Карелия тогда называлась Карело-Финская ССР), а правительство этой союзной республики рассматривалось как нечто вроде коммунистического правительства Финляндии в изгнании. Карелия являла собой витрину прекрасного будущего для народа Финляндии, в котором, естественно, нет места религии. Политика атеизации осуществлялась здесь с большей последовательностью и жестокостью, чем в соседних регионах — Ленинградской, Вологодской, Новгородской областях. К началу 30-х годов организованная религиозная жизнь православных, лютеран, старообрядцев была практически уничтожена.
В 20-е годы в Карело-Финской ССР у власти находились “красные” финны, то есть финские коммунисты, мечтавшие о победе советской власти в Финляндии и о присоединении ее к СССР. Они считали карелов одной из этнографических групп финского народа. Поэтому карелам и в России навязывался финский язык и финское самосознание.
В 1934 году все финское руководство Карелии было репрессировано. Советские партийные органы поставили задачу развития карельской письменности и советской культуры карелов. Однако в осуществление этой задачи почти ничего сделать не успели. Приближалась советско-финская война, самая решительная попытка аннексии Финляндии. В 1940 году к власти в Петрозаводске вновь были приведены “красные финны”, а все деятели карельского возрождения были репрессированы. После войны в Карелии у власти остались “красные финны” и продолжилась политика финляндизации, которая плавно перешла в политику русификации.
До 70-х годов “красные финны” были верны ортодоксальной коммунистической доктрине. Неудивительно, что религия и, в первую очередь, лютеранство тщательно вытравливались. Тем не менее менталитет, образ жизни, культурные стереотипы финна, даже если он воинствующий богоборец, сформированы лютеранской традицией. Своим присутствием финн прививает “навыки лютеранства”, так же как русский коммунист несет с собой “навыки православия”. Население Карелии, в том числе и русское, адаптировалось к лютеранской финской культуре, носителями которой были атеисты. Знаменательно, что еще при советской власти — в 1970 году было разрешено создание лютеранского прихода в Петрозаводске. И прихожанами петрозаводской кирхи становились не только финны, но также русские и карелы.
Перестройка вторглась в жизнь Карелии более бурно, чем в большинство других регионов России. Причина этого та же, что долгие годы определяла больший идеологический зажим, — близость Финляндии и многочисленные связи с ней. С одной стороны, западное финское участие во всех сферах жизни разрушало пережитки советского прошлого в умах людей, с другой, сами власти Карелии были вынуждены быстрее идти навстречу нахлынувшим изменениям. В полной мере демократические процессы затронули и религиозную жизнь.
Нужно сказать, что правительство Карелии на протяжении последних 10 лет проводит политику соблюдения принципов свободы совести, уважения религиозных свобод более последовательно, чем в большинстве других субъектов федерации. Потепление отношений между церковью и властью началось в Карелии очень рано — еще в 1987 году, когда уполномоченным по делам религий при главе республики был назначен Борис Детчуев. Вскоре после своего назначения Детчуев совершил неординарный поступок: он обошел все существовавшие на тот момент религиозные общины — от православных до пятидесятников — и выразил от имени власти раскаяние за все страдания и унижения, которые верующие претерпели от власти. Детчуев публикует в петрозаводской печати статьи в защиту свободы совести, которые мог бы написать профессиональный правозащитник. Мирное и естественное развитие религиозной жизни в республике во многом было предопределено принципиальной позицией этого человека, добившегося такого положения, когда ни одна община не имела оснований жаловаться на дискриминацию со стороны властей.
К концу советской власти религиозная жизнь Карелии была представлена всего несколькими религиозными общинами — православными, баптистскими и пятидесятническими; старообрядчество, чрезвычайно влиятельное перед революцией, было вырублено под корень (поразительно, что в конце 90-х годов нашлись в Петербурге староверы, чьи предки в свое время жили в Карелии, которые вернулись в Повенец, создали там поморский приход и вынашивают планы со временем возродить Выгорецкую обитель, уничтоженную еще Николаем I).
Религиозное возрождение в Карелии во многом определяется возникшими в последнее десятилетие широкими и разносторонними связями с Финляндией. Ее жители познакомились с народом Финляндии. И это знакомство оказалось глубже, чем только столкновение с богатством и комфортом, обычно вызывающими у россиян и уважение, и раздражение, и зависть. Ответственность, трудолюбие, чувство собственного достоинства, социальная ответственность и одновременно рационализм, сухость в общении, жестокая, по русским меркам, реакция на непорядочное поведение, либеральная сексуальная мораль — все это и привлекает и отталкивает, вызывает желание “быть не хуже” и “сохранить самобытность”.
Интерес финнов к Карелии в основном определяется теми, кто покинул Карелию в 40-е годы, а также их детьми и внуками. А эти беженцы — в громадном большинстве не финны, а карелы. За последние 55—60 лет они поменяли свои фамилии на финские, многие из них приняли лютеранство, баптизм, пятидесятничество или адвентизм (хотя осталось не так уж и мало православных), переняли многие бытовые, социальные и политические обычаи финнов. Но у них осталось карельское самосознание, любовь к покинутой родине, а у многих — и родственники в Карелии.
Немаловажно, что со второй половины 80-х годов происходит взрыв национального самосознания карелов и в самой Финляндии, а финское общественное мнение и государственные институты меняют свое отношение к “карельской проблеме” на более либеральное; карелов начинают признавать самостоятельным народом, имеющим право на свой язык и культуру.
Конец 80-х — начало 90-х годов — время неорганизованного и массового проникновения миссионеров из Финляндии разной конфессиональной принадлежности и, можно сказать, их преобладания в религиозной жизни Карелии из-за крайней малочисленности и слабости существовавших на тот момент в республике аутентичных религиозных общин. В приграничных районах тогда даже появился термин “крещен в финской вере” — то есть людей, не знающих финского, крестили миссионеры, не знающие русского. Крещеные в этих случаях иногда даже не знали, в каком вероисповедании их крестили. Миссионеры из Финляндии — лютеране, баптисты, пятидесятники, адвентисты и православные (их было не так уж мало) появлялись во всех уголках республики, но особенно много в пограничье. Наши русские священники рассказывают, что, когда они впервые приезжали в некоторые отдаленные поселки, местные жители, увидев священника, пытались разговаривать с ним на ломаном финском — их опыт говорил, что священнослужители бывают только финнами.
Однако эта неорганизованная, стихийная и анархичная финская “духовная экспансия” продолжалась очень недолго. У местного населения, и особенно у верующих всех конфессий, она вызывала все усиливающееся раздражение. Сами миссионеры вскоре стали убеждаться, что их набеги почти не приносят плодов и к тому же портят отношения не только с местным населением, но и с их единоверцами — российскими гражданами. К середине 90-х годов различные религиозные организации Финляндии устанавливают партнерские отношения со своими российскими единоверцами в Карелии, оказывают им материальную поддержку, приглашают студентов учиться в своих учебных заведениях, а миссионеры приезжают проповедовать по приглашению российских приходов. Помощь, поступающая из Финляндии, весьма значительна и в случае лютеран, и в случае пятидесятников, и в случае баптистов. Что касается православия — этот процесс был отрегулирован в 1994 году, когда было заключено соглашение о сотрудничестве между Петрозаводской епархией и Православной церковью Финляндии. После этого миссионеры стали приезжать в Карелию в соответствии с утвержденными обеими церквами планами в основном в населенные карелами села. Поскольку русских православных священников, знающих карельский язык, очень мало, эта помощь в каком-то смысле неоценима. Не менее существенна и материальная помощь Православной церкви Финляндии. В частности, на ее деньги была построена церковь в г. Калевала, значителен и объем гуманитарной помощи из Финляндии, распространяемой среди неимущих прихожан Петрозаводской епархии.
Как ни странно, карельское возрождение протекает более активно и бурно в Финляндии, чем в Российской Карелии. Лишь с горбачевской перестройкой карельский народ, десятилетиями подвергавшийся у нас в стране финнизации, получил свою письменность. Причем, надо заметить, единого литературного карельского языка вообще не существует — в реальности это четыре языка: северокарельский, среднекарельский, южнокарельский (олонецкий) и тверских карелов. За последние годы создана письменность для двух языков — северного и олонецкого. И создал эти письменности скромный петрозаводский филолог Петр Зайкин. Зайкин — активист движения карельского возрождения, он тонко чувствует душу своего народа. Вот как он говорит о религиозности карелов: “Мы, карелы, тысячу лет назад крестились в православие и от православия уже не откажемся. Но вообще-то мы при этом и язычники. И нынешние, даже молодые, карелы, живущие в деревнях и глухих поселках, верят в магическую силу озера, скалы, камня, священной рощи. Трудно найти крестьянина, который бы считал, что он никогда не встречал домовых, водяных, русалок. Если русалку поймать, а потом отпустить, на этом месте долго будет хорошо ловиться рыба. А вы совсем в это не верите? Ну, да, да. Вы же русский.
Евангельские тексты, церковные молитвы и обряды слились в нашем сознании с языческой традицией. До сих пор сохранилось устное дохристианское изложение грехов, которые нужно преодолевать и как-то заглаживать перед богами и духами. Руны “Калевалы” — до сих пор молитвы народных целителей. В каждой карельской деревне до сих пор приносят на храмовый праздник в жертву корову или овцу и совершают ритуальную трапезу.
Я хотел бы, чтобы карелы остались православными — финские протестанты (а фактически финляндские карелы, ставшие протестантами), если обратят нас в свою веру, полностью заменят душу народа. В протестантизме нет места поэтическому миру народных верований и сказаний. Мы станем сухи и рациональны. В то же время не поймите меня так, что я категорический враг протестантизма. Финны (а уж тем более принявшие лютеранство карелы Финляндии) слишком близки нам: спор с финнами — это семейный спор, а не спор с чужаком. И лютеранство для нас поэтому все-таки близкая церковь”.
Основная, наиболее авторитетная общественная организация карелов в республике — Союз карельского народа. Идеология этого союза в целом близка противоречивой декларации Зайкина, в котором он, кстати, играет не последнюю роль. Союз ведет большую работу по собиранию народных песен, легенд, обычаев, пропагандирует и развивает “народную карельскую культуру”. Одновременно с этим Союз развивает всесторонние связи с Финляндией, особенно с организациями финляндских карелов. Но религиозно Союз карельского народа ориентирован на православие. Президент Союза поэт Александр Волков — практикующий православный. Епископа Петрозаводска Мануила Союз приглашает участвовать во всех своих мероприятиях, предлагает различные программы и призывает православную церковь повысить роль карелов в епархии, учитывать национально-культурные интересы карельского народа в жизни церкви.
Православию карельское национальное движение предлагает первую роль, но при этом поддерживает отношения с лютеранской церковью.
Вся противоречивость мировоззренческой ориентации карельского возрождения выразилась в создании национально-культурного центра “Укко” в городе Калевала. Район города Калевала на севере республики — место, где лучше всего сохранились фольклор и обычаи карельского народа, там в прошлом веке были записаны руны “Калевалы”. Некоторые православные и протестантские священники выражали опасение, что создание “Укко” (Укко — это имя верховного божества карельского и финского языческого пантеона) — это первый шаг на пути организованного языческого движения. В определенной степени из-за этих опасений в городе (фактически это маленький поселок) Калевала был создан православный приход и построена церковь. Сейчас и лютеране планируют создать там свой приход — ведь Калевала это очаг национальной культуры.
В жизни лютеранской церкви в Карелии сконцентрировались противоречия не только карельского возрождения, но и взаимоотношений Карелии с Финляндией, регионального самосознания жителей Карелии (не только карелов, но и русских), в значительной мере затронутых финляндским влиянием.
Формально лютеранская церковь на территории Карелии находится в юрисдикции Ингерманландской евангелическо-лютеранской церкви
1 . Несмотря на то, что Петрозаводское пробство, объединяющее лютеранские приходы Карелии, находится в юрисдикции церкви Ингерманландии, оно практически не зависит от своего формального центра в Петербурге. Пробство финансируется лютеранской церковью Финляндии, финны строят шикарные, по карельским понятиям, здания кирх, оказывают значительную гуманитарную помощь, присылают своих пасторов (только два пастора — граждане РФ, да и те не карелы, а местные русские). Идеологически Петрозаводское пробство — филиал государственной церкви Финляндии, финляндский религиозный официоз.
Лютеранство в той форме, в которой оно существует в Карелии, удовлетворяет духовные запросы бывших “красных” финнов и вестернизованных русских и карелов, но ничего не дает карельскому возрождению; ведь Петрозаводское пробство даже не практикует богослужение на карельском языке. И поэтому в 1997 году внутри этой финской церкви произошел бунт. Во главе бунта встали пасторы-карелы из Финляндии, занимавшиеся миссионерством в Карелии. Реймо Яккинен, возглавлявший приход Петрозаводского пробства в Сортавале, отказался подчиняться финляндскому начальству и объявил о создании Карельской лютеранской церкви. Вскоре к нему присоединились другие пасторы-карелы, работавшие как в Карелии, так и в самой Финляндии. Они сформировали независимую Евангелическую Лютеранскую Карельскую церковь, а Яккинена в конце 1998 года избрали своим епископом — главой церкви. Новая церковь перешла с финского языка богослужения на карельский (впрочем, допускается и русский, но только не финский). Кроме национальной карельской ориентации, вновь образованная церковь пока что мало отличается от церкви Финляндии — она также привержена либеральной теологии (например, признает возможность женского священства). В самой Карелии всего за три года к ней присоединились не менее двух тысяч человек. Если эта новая церковь укоренится на Карельской земле, нетрудно предсказать, что ее теология приобретет российские черты — она станет более консервативна и “мистична”. Образование Карельской церкви вызвало болезненную реакцию в Хельсинки. Финляндская лютеранская церковь отказалась признавать “раскольников”, аналогичной была и реакция властей Финляндии. Но это лишь добавляет энтузиазма карельским лютеранам. Карельская церковь планирует обратиться в различные международные организации с жалобами на дискриминацию со стороны финляндских властей.
Возникновение Карельской лютеранской церкви создало проблемы для лютеранской церкви Финляндии, но при этом улучшило перспективы распространения лютеранства в Карелии — появилось лютеранство, более психологически и культурно близкое карелам и русским, жителям приладожской республики.
Ускорившийся процесс перехода карелов в лютеранство фактически представляет собой вызов православной церкви. Как же она реагирует на него?
Вообще нужно заметить, что в наше время, когда межнациональные отношения в российских республиках обострены, русские очень тепло относятся к карелам. Если от наших единоплеменников в Петрозаводске нетрудно услышать нелицеприятное мнение о финнах и “финской экспансии”, то плохого слова о карелах услышать невозможно. Молодой дьякон, с которым я разговорился, ожидая приема у петрозаводского епископа Мануила, выразил господствующее мнение русских следующим образом: “карелы прекрасные люди, и они очень много страдали, больше русских; совсем надо совести не иметь, чтоб карелов обижать. Некоторые из них сейчас принимают лютеранство, конечно, мы не имеем права их останавливать, но я верю, что в Православной церкви все их национальные интересы будут удовлетворены, здесь им будет лучше”.
“Карельская проблема” в церкви фактически решается заново. Все то, что было сделано в XIX — начале XX века для формирования национальной карельской жизни в церкви, безвозвратно утеряно. В советское время все церковные книги, написанные на карельском языке, были уничтожены. В конце 80-х годов нашего века серьезно обсуждался вопрос о том, существовали ли вообще эти книги. В 1993 году в газете “Северный курьер” (06.01) под рубрикой “Сенсация” была опубликована статья П. Савельевой “Ее бесписьменный язык” об обнаружении в одной из библиотек Петербурга синодального издания Евангелия на карельском языке 1821 года. До сих пор это единственный найденный в России экземпляр Писания на карельском языке, изданный до Революции. Позднее петрозаводские филологи узнали, что их довольно много в библиотеках Финляндии.
К 1990 году не было никаких следов богослужения на карельском языке, не было священников-карелов. Мануил сразу по приезде в Петрозаводск признал необходимость возвращения карелов в Церковь одной из первоочередных задач. Он сам начал изучать карельский и финский языки и призвал к тому же духовенство епархии. Задачей церковной политики он считает издание Писания на карельском, создание карельской церковной прессы, воскресной школы, стремится наладить деловое сотрудничество с карельскими национальными организациями.
Однако до сих пор достижения на этом поприще весьма скромны. Православная епархия поддержала распространение перевода Евангелия на карельский, сделанного Стокгольмским институтом Библии, Мануил даже написал к нему предисловие. В некоторых храмах отдельные молитвы читаются по-карельски. Но этого недостаточно. Нужны священники-карелы. А их нет. За все время служения Мануил рукоположил, несмотря на все усилия, всего двух священников-карелов в городе Олонец. Больше кандидатов нет. Фактически сложился замкнутый круг: для того, чтобы карелы шли в церковь, им необходима родная культурно-национальная среда в церкви, но чтобы она возникла, нужны карелы-служители. Сумеет ли Мануил разорвать этот порочный круг — покажет будущее. Но после 1997 года, когда возникла национальная Карельская лютеранская церковь, в которой в культурном отношении карелы чувствуют себя дома, сделать это будет труднее. Если “карельская проблема” — хотя и очень важная, но все же частная проблема для Православия в Карелии, то взаимоотношения с лютеранством затрагивают все ее бытие, тем более после возникновения Карельской лютеранской церкви, объявившей себя церковью карелов и русских. Как же православные Карелии отвечают на этот вызов?
С 1990 года, то есть практически с начала процесса возрождения религиозной жизни в республике и воссоздания Петрозаводской епархии, во главе нее стоит епископ Мануил (Павлов). Мануил по происхождению петербуржец, в молодости принадлежал к полудиссидентской интеллигенции. Он — один из немногих нынешних епископов РПЦ, которых можно назвать интеллектуалами. Хорошо ориентируется не только в святоотеческой, но и западной богословской литературе. На служение в свою епархию он привлек несколько близких ему по духу священников, вышедших из среды ленинградской интеллигенции, которые легко могли бы достичь широкой популярности и в Москве, и в Петербурге. Эти люди, хотя они и не являются уроженцами Карелии, оказались интеллектуально и духовно подготовленными к встрече с лютеранством.
Отношение самого Мануила к лютеранству нельзя назвать однозначным. В многочисленных поездках в Финляндию и Швецию, да и в самой Карелии он часто и много контактировал с лютеранскими священниками, теологами, церковными активистами. И он признает честность, искренность в поисках Правды, дух милосердия и солидарности, присущие лютеранам. Громадная социальная и культурная работа, гуманизация общественной и политической жизни Скандинавских стран, порожденная лютеранской проповедью, не могут не вызывать его одобрения. В то же время “обмирщенность”, отсутствие аскезы, потеря духовной и литургической глубины, либерализм сексуальной морали для него совершенно неприемлемы. “Церковь, в которой нет таинств, нет осознания надмирности Бога и Церкви, Спасительной жертвы Христа, это не церковь, а религиозный клуб, в котором состоят, может быть, очень хорошие люди”. Мануил (вполне может быть, в результате контактов с лютеранами) — принципиальный противник любой модернизации богослужения, в том числе и перевода богослужения с церковно-славянского на русский. Для него это один из бастионов “надмирности” Церкви.
Мануил не приемлет жестокого противодействия лютеранству, попыток привлечь власть, чтобы ограничить лютеранскую проповедь, тем более что, как он сам признает, “это и невозможно, лютеран слишком много, симпатий к лютеранству еще больше, да и портить отношения с Финляндией Церкви совсем неполезно. Мы должны не противостоять лютеранству, а утверждать превосходство Православия — своей верой и своими действиями”.
В соответствии с этими убеждениями Мануила Православная церковь в Карелии утверждает свое превосходство. В проповедях, да и во внутриепархиальной политике Мануил стремится развивать осознанное, самостоятельное отношение к вере: “В Церкви думать надо. Я не боюсь — когда человек меняет свои взгляды, узнав, что я считаю иначе, чем он. Такой человек — слабый верующий, а для окружающих он опасен”.
В епархии (одной из самых бедных и малочисленных в европейской части России) делается удивительно много в сфере социального служения — работа с беспризорными детьми и детьми из бедных семей, летние лагеря, создаются мастерские для безработных; священников и активистов церкви можно встретить в больницах, тюрьмах, домах престарелых. Не менее впечатляюща культурно-просветительская работа: церковь представлена во всех республиканских СМИ, имеет свои детские изо- и музыкальные студии, участвует в преподавании в пяти классических гимназиях Петрозаводска и содержит свою собственную православную гимназию.
Епархия сумела установить теснейшие отношения с Петрозаводским университетом, где сейчас создается теологический факультет. Мануил считает, что священники, окончившие светский университет, будут более подготовлены к проповеди в современном обществе. Инициатор создания теологического факультета — церковный активист профессор филологического факультета Владимир Захаров — один из наиболее авторитетных специалистов по творчеству Достоевского. Основное направление его работы — осмысление христианских основ мировоззрения великого писателя. Мало того, благодаря Захарову Петрозаводский университет превратился в один из главных международных академических центров, организующих исследования религиозных основ русской культуры. Несмотря на то, что Захаров — резкий критик “рационализма и бездуховности” западной культуры, он является частым гостем университетов Скандинавии и США, где его научные доклады, иногда переходящие в проповедь православия, находят благодарную аудиторию.
Очевидно, что, “противостоя лютеранству”, Мануил и его единомышленники в значительной степени начинают “играть по правилам”, заданным лютеранами. Требование осмысленного отношения к вере, осознания неповторимости личного общения с Богом (и столь же личного отношения к Писанию) в принципе не отвергается православным вероучением. Однако услышать в наши дни такое требование от православных священнослужителей, кроме как от живущих невдалеке от финляндской границы, дело довольно затруднительное.
Необходимость развития социального служения и социальной ответственности постоянно декларируется высшими иерархами Русской Православной Церкви, но мало где эти декларации столь успешно претворяются в жизнь, как в Карелии, где многие примеры этого социального служения подают протестанты.
Своеобразие жизни Петрозаводской епархии можно объяснять и личными качествами руководителей, и демократическими традициями жителей Русского севера, и даже попытаться связать его с наследием Новгородской республики. Но пример лютеранства, с которым постоянно приходится сталкиваться православным Карелии, останется хотя бы одним из факторов.
За последние десять лет Россия плотно соприкоснулась с массовой культурой Запада, его экономической и политической системой. Но несмотря на появление западных миссионеров, возникновение протестантских и католических приходов, ничтожное меньшинство наших сограждан узнало, что такое религиозная жизнь Запада. В Карелии же это соприкосновение оказалось, наверное, самым значительным, и его результаты нельзя назвать разрушительными.
1
Ингерманландцы — это коренное финское население Ленинградской области. В 20—40-е годы ингерманландцы подверглись тотальным репрессиям (строительство всемирной республики труда осуществлялось прихотливыми и извилистыми путями — в то время, как в Ленинградской области за финский язык сажали, в соседней Карелии его навязывали), и их церковь была полностью уничтожена. В 1992 году на волне возрождения ингерманландского народа была воссоздана самостоятельная Ингерманландская евангелическо-лютеранская церковь (ИЕЛЦ). Кафедра епископа — главы ИЕЛЦ находится в Петербурге. ИЕЛЦ — небольшая, бедная и демократически организованная церковь. В теологическом плане она консервативна и в некоторых вопросах ближе к православию, чем к либеральной лютеранской церкви Финляндии. ИЕЛЦ ориентирована на развитие культуры и национальной самобытности ингерманландцев, это ярко окрашенная национальная церковь. При этом она признает национальные интересы других народов в церковной жизни — ее миссионеры создали свои приходы в других финно-угорских республиках РФ (Мордовии, Мари-Эл, Коми). Эти приходы также имеют ярко выраженное национальное — мордовское, марийское, коми, лицо и со временем, возможно, станут самостоятельными национальными лютеранскими церквами. Но плюрализм, демократизм и теологический консерватизм ИЕЛЦ совершенно не распространяются на ее приходы в Карелии, объединенные в Петрозаводское пробство.