Из книги “Радость смерти”. Окончание
Анатолий Курчаткин
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2000
Анатолий Курчаткин
Победитель
Из книги “Радость смерти”
* * *
Посол Германии фон Папен стоял в догадках Георгия М. на последнем месте. Он думал о министре иностранных дел Риббентропе, поездка которого в Турцию, согласно разведданным, могла состояться каждый день, прикидывал, не может ли это быть даже Гитлер, но о фон Папене особенно и не думалось. А оказывается, ликвидировать требовалось именно его.
Старый лис, обеспечивший дипломатическое прикрытие аншлюса Австрии в 39-м году, мастер международных интриг, вел усиленную обработку турок, вынуждая их ко вступлению в войну на стороне Германии. По сведениям, поступившим из Берлина, за последнее время ему удалось весьма основательно продвинуться в этом вопросе, количество турецких войск неподалеку от границы с Советским Союзом все увеличивалось. Окажись на месте фон Папена кто-то другой, не обладающий его умением выкручивать руки, — и турки, вероятнее всего, останутся нейтральны.
На следующий же день после получения приказа о начале операции за германским послом началась слежка. Георгий М. инкогнито, не ставя в известность турок, съездил в Анкару, самолично прогулялся мимо немецкого посольства, мимо дома фон Папена. В принципе задача была довольно проста. Посол по утрам практически каждый день ходил в посольство пешком, бульвар Ататюрка в это время отличался замечательной пустынностью, — главное, болгарскому товарищу после ликвидации суметь быстро покинуть место покушения. Впрочем, это тоже была вещь не бог весть какой сложности. Подготовить машину или мотоцикл, ждать невдалеке — и, как только все свершится, подлететь туда, подхватить болгарина и умчаться.
Несколько раз под покровом темноты Георгий М. приводил болгарского товарища в консульство, стрелял с ним в подвале по самодельным мишеням. Рука у болгарина была твердая, стрелял он прилично, держал пистолет с удовольствием, губы у него, когда целился, сжимались в мстительную нитку.
И все же Георгий М. не был уверен, что пистолет в случае болгарского товари-ща — вполне надежная штука. Одно дело — садить по мишени и другое — по человеку, будь это даже сам Гитлер. А еще нужно будет потом, не замирая ни на мгновенье, выстрелить фон Папену в голову для полной уверенности в успехе, — сумеет он это? Георгий М. посоветовался с Эйтингоном еще раз, и они окончательно решили: пистолет в кармане на всякий случай должен лежать, но саму ликвидацию проводить все-таки при помощи бомбы.
Фи-фи в работе оказалась настоящим кладом. Оживляя в памяти старые, еще детские знакомства, она вывела на несколько испытанных, надежных коммунистов, Георгий М. встретился с ними, передал приветы из Москвы, — спустя две недели в одной анкарской автомастерской стоял наготове собранный из разномастных деталей, нигде ни на кого не зарегистрированный мотоцикл, осталось только найти умелого водителя, который не побоится сразу после взрыва промчаться мимо болгарского товарища и подхватить его. Найти водителя — и можно приступать к намеченной ликвидации.
Сесть за руль самому, как, равным образом, самому стрелять или бросить бомбу в фон Папена, — это исключалось. Никакого следа, указывающего на Советский Союз, не должно было остаться. И в случае успеха, и в случае неудачи. Впрочем, по всем раскладам, неудачи не могло быть.
Мотоциклист был найден еще через неделю — точно так же, как были найдены и слесари, собравшие мотоцикл. Отношения с ним, его подготовку к акции взял на себя Тимашков. О Георгии М. мотоциклисту знать не следовало. В случае провала Тимашков ложился на дно и исчезал, кто он, откуда на самом деле — иди проверяй, да надо еще его найти, а Георгий М. — это советское консульство, тут ни искать, ни доказывать. Достаточно было того, что знал, кто он такой, болгарский товарищ. Лучше бы, конечно, чтобы не знал и он, но в каждой детали не перестрахуешься. Приходилось идти на определенный риск.
Девятнадцатого февраля Тимашков прислал из Анкары сообщение, что у него все в полной готовности. Двадцатого числа, одним поездом, но в разных вагонах, Георгий М. с болгарским товарищем выехали из Стамбула. Бомба, изготовленная Тимашковым из половины того пластита, что он привез из Москвы, находилась уже в Анкаре, пистолет, который на всякий случай должен был иметь с собою болгарин, Георгий М. вез с собой.
В Анкаре они с болгарским товарищем поселились в гостинице “Торос”. Болгарин поселился по документам македонского беженца, студента Стамбульского университета Омера, Георгий М. — по документам какого-то поляка, также перебравшегося в Турцию из оккупированной немцами Югославии. Документы были подлинные. И у болгарина, и у него. Их на несколько дней одолжил у настоящих Омера и поляка Степан Поточник, коммунист словенец из подпольной группы, которую Георгий М. успел сбить за те несколько месяцев, что прожил в Стамбуле. Правда, Степан Поточник и ведать не ведал, что входит в его группу. Он даже не был знаком с Георгием М. Он работал на своих товарищей турок. А уж то, что его товарищи действовали по указаниям Георгия М., — это ему знать не требовалось. Подлинные документы были нужны для надежности. После покушения полиция могла устроить тотальный досмотр всех гостиничных постояльцев, со своими документами на имя Георгия Павлова Георгий М. как советский подданный тотчас бы заинтересовал ее, а любые фальшивые — это всегда опасность, что какая-нибудь мелочь в них окажется оформлена неверно, потому Георгий М. с Эйтингоном и решили воспользоваться настоящими. Переклеить фотографии не составило труда — дело техники. В довершение всего Георгий М. снялся на фото и затем отправился в Анкару с густыми, пышными усами, изменившими его внешность до полной неузнаваемости.
За два дня до покушения пакет с бомбой был у Георгия М. в гостинице. Собственно, пакет и являлся бомбой. Тимашков изготовил ее без всякой оболочки, чтобы она не дала осколков, с направленной взрывной волной, которая должна была пойти вверх, — стой спокойно в десятке метров от места взрыва в полный рост и ощутишь лишь легкий удар жаркого воздуха.
Мотоциклист со своим нигде не зарегистрированным мотоциклом тоже был наготове; заранее, еще неделю назад, чтобы в день акции не возникло никаких сложностей, он взял у себя на работе отпуск — и ждал сигнала.
Сложность неожиданно возникла с болгарским товарищем. Он вдруг стал настаивать на пистолете, отказываясь от бомбы. Похоже, он запаниковал, опасаясь, что взрыв достанет и его. Нет, я ее не возьму, не возьму, нет, упрямо и настойчиво твердил он, глядя на Георгия М. побелевшим дергающимся взглядом. Свившиеся в нить губы подрагивали в углах, лицо тоже выбелилось, и, выделенная тенями, резко обозначила себя, выперла бугром большая жировая складка на переносье.
Георгий М. понимал его и не осуждал. И в нем самом, будь он на месте болгарского товарища, билось бы то же чувство. Другое дело, что в отличие от болгарского товарища он мог довериться мастерству Тимашкова куда с большей легкостью, а кроме того, ему было не двадцать шесть лет, а чуть ли не вдвое больше, и слишком много раз он уже прощался с жизнью, чтобы бояться рискнуть ею вновь.
Но между тем требовалось заставить болгарского товарища применить бомбу, а не пистолет.
— Да ты что, трус? — насмешливо спросил Георгий М.
Углы губ у того задергались еще сильнее.
— Не нужна бомба, я буду стрелять, — проговорил он через паузу.
— Это я уже слышал, — сказал Георгий М. — Стрелять. Конечно. А если осечка? А если вдруг патрон перекосит?
— Почему он должен перекосить? — прошевелил губами болгарин.
— Да, почему вдруг патрон перекашивает? — Георгий М. усмехнулся. — Вопрос к оружейным специалистам. Вот он перекосил, и что будешь делать?
Парень со свистом и шумом втянул в себя воздух и точно так же, со свистом и шумом выдохнул.
— Не перекосит, — сказал он затем.
— Мы, русские, говорим в подобных случаях: “надеяться на авось”. — Георгий М. вновь усмехнулся. — Слышал когда-нибудь такое выражение? Вот. Но мы не можем надеяться на авось. Нам нужно наверняка. Речь идет о судьбе мира. Не меньше. В твоих руках судьба мира. Ты понимаешь?
— Я понимаю. — В глазах болгарского товарища появилась враждебность.
Вот это Георгию М. уже не понравилось. Такие вещи болгарскому товарищу он уже не мог позволить. Тем более на самом пороге акции.
Они разговаривали в номере болгарина стоя. Георгий М. положил ему на плечо руку, надавил, посадил на металлическую кровать за его спиной, взял стул, подвинул и сел напротив болгарского товарища.
— Значит, слушай, — сказал он уже без всякой усмешки, даже без всякой интонации — безжизненным, мертвым голосом, таким голосом любил говорить в свою пору Ягода. — Тебя никто за это дело не просил браться. Сам захотел. Теперь отступать некуда. Не сделаешь как нужно — пощады не жди. Для своих коммунистам не жалко ничего, для своих — все что угодно. К врагам отношение… лучше не быть нам врагами! Достанем из-под земли. Да и куда тебе теперь? Как ты без нас будешь? У тебя что, есть выбор?
Парень снова прерывисто втянул в себя воздух и выдохнул. Враждебность, мелькнувшая в его взгляде минуту назад, исчезла, сменившись подавленностью.
— Зачем ты так… Какой я враг… Что значит выбор, никакого выбора… — забормотал он.
Георгий М. кивнул:
— Именно. Выбора нет. Бомба. — И позволил голосу окраситься живыми интонациями. — Ты не должен думать ни о чем дурном. Ты должен думать о том, как тебе повезло. Тебе повезло: быть исполнителем воли самого вождя мирового пролетариата товарища Сталина! Немногие удостаиваются такой чести. И ты один из них. Это же счастье!
К лицу парня медленно стала притекать кровь, оно начало слегка розоветь. Толстая жировая складка на переносье, редкая для его возраста, уже не выделялась так, как прежде.
— Но я бы хотел иметь с собой пистолет, — сказал он хрипло. — На всякий случай.
Георгий М. снова кивнул:
— Это конечно. Не сомневайся.
Следующий день был последним перед покушением. Георгий М. встретился с Тимашковым, еще раз обговорил с ним действия мотоциклиста, его маршрут после того, как подсадит к себе болгарского товарища, сходили вместе, потоптались на присмотренном перекрестке, окончательно утвердив его точкой наблюдения назавтра, пожали друг другу руки и разошлись.
И только разошлись, Тимашков окликнул Георгия М.:
— Э-эй!
Георгий М. повернулся — Тимашков манил его пальцем: подойди.
Они вновь сошлись, и Тимашков, посмеиваясь, произнес:
— С днем вас Красной Армии и Флота, дорогой товарищ!
А, сегодня же был праздник! Если бы находились среди своих, то с самого утра жили бы с его ощущением, а тут вылетело из головы — будто этот день ничего для тебя не значил. Георгий М. вспомнил: Эйтингон, еще до Нового года, поминал в шутку день Красной Армии как срок для перевербовки чернобородого араба из явочной лавки. Получилось, будто веху поставил.
— И вас, дорогой товарищ, с праздником! — сказал Георгий М. Тимаш-кову. — Посалютуем?
— Посалютуем! — подмигивая, отозвался Тимашков.
На следующий день, проснувшись утром, Георгий М. открыл глаза с созревшей где-то в глубинах его сознания идеей. Он по-прежнему не был уверен в болгарском товарище до конца. И эта его неуверенность, видимо, заставила мозг работать всю ночь. Скинув ноги с кровати и встав, первым делом он взял пистолет, хранившийся у него и который он должен был сейчас, через самое недолгое время, отдать вместе с бомбой болгарину, вытащил из рукоятки обойму, выщелкнул на ладонь два патрона и, раскачав пальцами, вытащил из них пули. Вставил затем пустые гильзы обратно в обойму, так же с самого верху, как они были, и вновь вогнал обойму на положенное ей место. Теперь, если бы болгарский товарищ даже захотел воспользоваться для покушения все же пистолетом, этого бы у него не получилось. Нажмет спусковой крючок раз, нажмет другой — третий не нажмет точно. Ему волей-неволей придется воспользоваться бомбой. Ему просто некуда будет деться.
Бомбу — продолговатый тяжелый сверток из той самой красной бумаги, в которой Тимашков и привез пластит, — болгарский товарищ положил во внутренний карман куртки. Подвигал плечами — не мешает ли. Ничего не мешало.
— Держи, — подал ему Георгий М. пистолет.
Болгарин уже взялся за него, — Георгий М. отнял пистолет, подвытащил обойму из рукоятки на три-четыре патрона и показал:
— Видишь?
Вбил обойму обратно и теперь окончательно протянул пистолет парню:
— Куда будешь класть? Рекомендую в правый задний карман. Если что, удобно вытаскивать.
Болгарский товарищ молча кивнул. Он снова был бледен, губы у него вновь сдернулись в тонкую суровую нитку.
Георгий М. обнял его, прижал к себе и постоял так некоторое время. Болгарский товарищ ответно тоже приобнял Георгия М. Слабо, как бы через силу.
— Не волнуйся, — сказал Георгий М. — Все будет хорошо. Осечки не должно быть. Все надежно.
Он испытывал к парню сосущую отцовскую нежность. Болгарский товарищ совершенно спокойно мог бы быть ему по возрасту сыном.
С Тимашковым Георгий М. сошлись на присмотренном перекрестке за несколько минут до того, как в глубине бульвара должен был появиться немецкий посол. Взмахнули приветственно руками — будто бы встретились, обрадовались друг другу старые знакомые, остановились, начали — если смотреть со стороны — оживленный разговор.
Возникшая вдали точка оказалась не одним человеком, а двумя. Немного погодя стало ясно, что идут мужчина и женщина. Возможно, это был не фон Папен. А может быть, он шел с женой. Георгий М., мучительно напрягая зрение, вгляделся. Это был фон Папен. И скорее всего, с женой, да. Но выбора не было. Значит, вместе с женой.
— Мотоциклист наготове? — зачем-то спросил он Тимашкова.
Хотя если бы тот не был наготове, то Тимашков уже сообщил бы об этом, и операцию пришлось бы отменить.
— Да, стоит, ковыряется в двигателе, — отозвался Тимашков.
Позади фон Папена с женой, метрах в тридцати, вывернув из-за угла, появилась еще одна фигура. Георгий М. вновь напряг зрение — и по свободной куртке, по раскачивающейся походке узнал болгарского товарища.
— Выдвинулся, — сказал он Тимашкову, который стоял так, что не мог наблюдать за бульваром.
Фон Папен с женой шли неторопливым, размеренным шагом. Левая пола длинного зимнего пальто немецкого посла на каждый шаг левой ногой отметывалась в сторону, проблескивая красным атласом подклада. Своим дальнозорким зрением Георгий М. мог уже разглядеть седую щеточку аккуратных усов на узком, длинном лице посла, сухие скобки морщин, идущих от крыльев носа. Ему было ясно даже выражение лица фон Папена: сдержанно-ироничное, барски-холодное — человек, царящий внутри себя над всеми…
Болгарский товарищ стремительно догонял идущую перед ним пару. Куртка вверху была у него расстегнута, в треугольный проем выглядывало зеленое пятно свитера. Расстегнутая куртка свидетельствовала, что он приготовился применить бомбу.
Расстояние между ним и Папенами сократилось метров до пятнадцати. Рука у болгарского товарища поднялась к груди, исчезла под курткой, задержалась там на несколько секунд и вынырнула наружу с красным свертком.
— Взял на изготовку, — сказал Георгий М. Тимашкову.
Но в следующее мгновение болгарин быстрым, дерганым, суетливым движением затолкал сверток обратно, таким же движением застегнул куртку и метнул правую руку к заднему брючному карману.
— Дьявол! — Георгий М. не смог удержаться.
Однако болгарин, подержав руку в кармане брюк, вытащил ее оттуда пустой. А затем шаг его замедлился, он стал отставать от Папенов.
— Что-то не так, да? — спросил Тимашков, поняв по лицу Георгия М., что происходит нечто совершенно непредусмотренное.
Георгий М. не ответил. Он принимал решение. И принял его. Быстро расстегнул верхнюю пуговицу своего плотного, кофейного цвета бобрикового пальто, выхватил из внутреннего кармана пиджака документы, по которым находился в Анкаре, и втолкнул их в руки Тимашкова:
— Если он сейчас этого не сделает, это сделаю я.
— Ты сошел с ума! — глаза у Тимашкова вылезли наружу, сделавшись такими — словно он страдал базедовой болезнью. — Не удастся уйти — все, конец. Мало что самого схватят, засветишь страну.
— Не засвечу. Меня не схватят. А Леонид пусть придумывает, куда я делся.
— Ты что… — начал Тимашков и не закончил.
— Убери! — указал Георгий М. подбородком на документы в его руках.
Разговаривая с Тимашковым, он смотрел на болгарского товарища и удаляющихся от него фон Папена с женой. Расстояние между ними все увеличивалось. Еще десяток метров, наметил для себя Георгий М., и он летит к болгарскому товарищу, отбирает у него бомбу…
Болгарский товарищ, передвигавший ноги с такой вялостью, что казалось, перебирает ими на месте, вновь рванул вперед в то самое мгновение, когда Георгий М. уже сгруппировался для броска. Расстояние между ним и Папенами стало стремительно сокращаться. Рука болгарина расстегнула пуговицу, нырнула вглубь и во второй раз появилась наружу с красным свертком.
Минуло еще одно невыносимое по напряжению мгновение, и болгарский товарищ, прижимая красный сверток левой рукой к груди, подняв правую вверх, резким, сильным движением бросил ее вниз.
Свершилось. Георгий М. выдохнул воздух. Оказывается, в ожидании этого движения у него переняло дыхание. Теперь от болгарского товарища, можно сказать, ничего не зависело. Только бросить — и все. Изготовленный Тимашковым терочный взрыватель был приведен в действие, через несколько секунд бомба неизбежно должна была взорваться. И раз парень решился дернуть шнур взрывателя, то неизбежно должен был и метнуть бомбу. Хотя бы для того, чтобы отшвырнуть ее от себя.
От перекрестка, где стояли Георгий М. с Тимашковым, до места, где сейчас шли Папены, было метров сто. Определить из этой дали абсолютно точно, сколько метров разделяет болгарского товарища с Папенами, не представлялось возможным. Но примерно — те самые необходимые десять—двенадцать метров: чтобы без проблем и добросить бомбу, и остаться не затронутым взрывом самому.
Раз, два, три, четыре, ненужно отсчитывал про себя Георгий М. Он стоял здесь и был там, вместе с болгарским товарищем, вернее — был им самим, держал, прижимал к груди тлеющий внутри тяжелый сверток в красной бумаге… но почему же он не отбрасывал его от себя, почему продолжал прижимать к себе? Его уже следовало метать, время уже подошло, вот если метнуть сейчас, еще, пожалуй, можно успеть, а вот сейчас… все, уже все!
Фонтан ослепительного, яркого, желтого солнечного огня ударил из того места, где только что был болгарский товарищ. Расширяющейся кверху воронкой, расштриховав свой конус частицами того, что было парнем, обозначила себя ударная волна. Фон Папен с женой от ее толчка упали на землю. Но было совершенно ясно, что их могло лишь контузить, и, вероятней всего, довольно легко, — взрыв, как и обещал Тимашков, весь пошел вверх, не осталось даже воронки. Вокруг звенели, сыплясь из окон, выбитые стекла.
— Капут? — скорчив гримасу недоумения, будто удивился, что там случилось, повернулся Тимашков на звук взрыва.
Теперь следовало
повернуться в ту сторону. Было бы странно и подозрительно, если б они продолжали стоять разговаривать, не обратив на взрыв никакого внимания.— Капут, — отозвался на вопрос Тимашкова Георгий М. — Мой подопечный.
Он понял, что произошло. Парень не смог заставить себя метнуть бомбу. Рвануть шнур взрывателя — это все, на что его достало. Рванул — и его хватил ступор. Он просто перестал соображать, что происходит. Ждал взрыва — и только.
Вдали на бульваре, в стороне площади Улус, возник стрекот мотоциклетного мотора. Мотоциклист на бешеной скорости несся по бульвару, начал тормозить, встал около лежавших на тротуаре фон Папена с женой, покрутил головой в поисках того, кого должен был посадить к себе сзади.
Фон Папен на земле пошевелился, приподнял руку, похоже, позвал на помощь. Мотоциклист еще раз быстро покрутил головой, затем соскочил на землю, бросил мотоцикл на подножку и метнулся к Папенам. Наклонился сначала над послом, помог подняться ему, помог после этого подняться жене Папена. Интересно, что он там сейчас думал? Может быть, полагал, что нужно посадить себе за спину этого седоусого господина?
Из разбитых окон вокруг высовывались головы, бульвар около Папенов стремительно заполнялся людьми. Из дома, неподалеку от которого стояли Георгий М. с Тимашковым, высунулась женщина, крикливо спросила что-то. Георгий М., изобразив недоумение, молча поднял плечи, развел руками: какой-то взрыв, непонятно что!
Следовало уходить. Поправить случившееся было невозможно. Георгий М. взглянул в сторону Папенов еще раз. Возле них собралась уже изрядная толпа. От площади Улус прямо по середине проезжей части бежали двое полицейских в форме. Мотоциклисту теперь было не уйти. Хватит ему твердости стоять на том, что он просто проезжал мимо? Мотоцикл, к сожалению, у него незарегистрированный. Здорово отсалютовали!
— Получится — тебе прямо сегодня лучше бы и уехать, — посоветовал Георгий М. Тимашкову.
Тимашков согласно кивнул, и они разошлись. Тимашков пошел с перекрестка прочь от бульвара, Георгий М. — по бульвару, но в противоположную сторону от взрыва — по направлению к Каваклидере.
[…]
Окончание. Начало см.: “ДН”. 2000. № 3.