Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2000
Людмила Лаврова
Несколько слов
о “Литературном Европейце”
Сталкер Стругацких так торил свой путь в некой загадочной Зоне: разбрасывая гайки и, где пропадала гаечка-вешка, там и человеку пропасть. Толпы “сталкеров”, наших бывших соотечественников, странствуют ныне в разных Зонах планеты (не менее гибельных и непонятных, чем знаменитое пространство-ловушка из “Пикника на обочине”) в поисках пресловутой “комнаты исполнения желаний”. Только кому удалось до нее добрести?
Ощущения подобных людей, “экспатриантов из времени и страны, которых больше нет”, некогда с трагической глубиной выразили румын Эмиль Мишель Чоран и литовец Антанас Шкема (хоть и изданный, но так и не прочитанный до сей поры на родине), а уже в наши дни — эстонец Эмиль Тодэ в романе “Пограничье”, который в мастерском переводе В. Рубер напечатала “ДН” в 1998 году.
В России можно собрать целую библиотеку из книг, чьи авторы, волею истории и судьбы, пытались найти, понять себя в иных культурных и цивилизационных мирах. И закреплялись словом в незнакомой среде, чтобы не сгинуть в безвестности, услышать отклик родственных им по душе скитальцев или там, далеко, в оставленном отечестве.
Потому вызывает понимание факт, что объединились русские литераторы в Германии в свой Союз и начал выходить журнал — место встречи, заявка на существование в духовно-литературном пространстве чужого языка. Своеобразная проба почвы и сил: устоим ли творчески, сохранимся?
Во Франции такое объединение состоялось несколько ранее. Нынешний Союз русских писателей во Франции имеет, правда, знаменитого предшественника — Союз русских писателей и журналистов, во главе которого стоял теперь уже классик Борис Константинович Зайцев.
Значит, есть традиция собирания культурных кругов эмиграции. Только вот здесь, в России, создание писательского Союза в Германии и выход первых номеров журнала в 1998 году, названного “Литературный Европеец”, вызвали нескрываемую иронию рецензентов: все бы вам сбиваться в стада, мол, даже в “свободном мире” никак с “тоталитарным прошлым” не расстанетесь… Но с такой оценкой я категорически не согласна. Убедительно пишет В. Батшев в предисловии к первому номеру “Европейца”: “Цель нашего Союза — профессиональная помощь своим членам. А какая может быть профессиональная помощь литератору? Дать ему возможность публиковаться на языке, на котором он пишет. Для того и создаются свои печатные органы”.
Характерно, что единомышленники В. Батшева рассматривают себя не столько в Германии, сколько в более широком европейском контексте (отсюда и название журнала “Литературный Европеец”), и при этом решительно отвергают попытки создания отдельных творческих союзов по этническому принципу: немцев или евреев из СНГ.
Думаю, и новый Союз, и журнал ответили на актуальный запрос, существующий в эмигрантских слоях, и вот вполне типичная его формула, выраженная прозаиком Михаилом Шлейхером на страницах “Европейца”: ожидаю… “посредничества между писателем и огромным внешним миром за пределами достаточно провинциальной Германии или минимум стимулирования выхода во внешний мир. Издания литературных журналов, альманахов, и газет, и книг, что, впрочем, уже, кажется, потихоньку делается…”.
Если верна приведенная В. Батшевым статистика и только 12% новых эмигрантов смогли интегрироваться в Германии, то ожидания остальных естественны: им нужна своя среда, но не такая, где можно было бы перетасовывать застарелые сплетни о своей покинутой родине или доругиваться в спорах, начатых еще на московской или кишиневской кухне. Предстоит создавать заново не ущербную, а полноценную творческую жизнь. И в “Европейце”, хотя бы на уровне деклараций, понимают это. Вот что пишет, к примеру, тот же Владимир Батшев в статье “Зачем было уезжать?” (N№ 2, 1998): “Нет уже, господа хорошие, если вы желаете что-то говорить своим бывшим русскоговорящим соотечественникам, то придется создавать вам свою литературу, свое новое искусство, свою новую эстетику. А поскольку все мы распрощались со старой жизнью, то и жизнь, как эстетиче-скую категорию, придумывать заново… А не создадим своей русской жизни… с ее музеями и школами, газетами и университетами, организациями и предприятиями, то есть не создадим Русской Диаспоры, то, снова спрошу, зачем было уезжать?”
Замысел, что и говорить, грандиозный, но слегка попахивает утопией. И пожелания “новой эстетики” тоже остаются, увы, лишь благими пожеланиями. Привезли авторы за собой в “Европеец” и свои архивные политические изыскания, и застарелые сексуальные комплексы, а также еще множество неотрефлексированных социальных претензий в духе радио “Свобода” начала 90-х годов. Да и не без блеска написанные работы самого В. Батшева томительно узнаваемы — это ведь “Огонек” времен “перестройки”! Все было, было…
Из большого числа публикаций прозы в “Европейце” за 1998 — 1999 годы — ощущение живой жизни, самобытного авторского голоса оставила лишь маленькая повесть Натальи Стремитиной “Записки из подвала”. Задержался взгляд на первых строках: “Как только я хочу задуматься над смыслом жизни, у меня почему-то начинается расстройство желудка. Сами понимаете, куда надо бежать, забыв обо всем” — и с улыбкой невольно втягиваешься в чтение. Кажется, простенькая такая история рассказана писательницей, без “философизмов”, “клубнички” или “постмодернистской крутизны” — а притягивает, увлекает судьба героини, хочется следить за ее продолжением…
По большому, если хотите, по гамбургскому, раз уж речь о журнале, выходящем в Германии, счету истинным новатором в “Европейце” стал писатель поколения совсем не нового, да и вообще никуда он из России не уезжал, в Москве живет, пишет и публикуется давно, но как же своеобразно раскрылся его талант в эти последние десять драматических лет. Я имею в виду прозаика и поэта Бориса Рахманина, чья гротесковая “фантазия с натуры” “Некто в дымчатых очках, в смокинге и с автоматом” напечатана в трех номерах “Литературного Европейца”.
Уже в самом названии — насмешка и полемика с популярным детективом знаменитых французов Буало и Нарсержака “Дама в очках, с ружьем и в автомобиле”. Потому что современная российская жизнь, словно вспученные в поп-корне зерна кукурузы, увеличивает в объеме, раздувает до вселенских масштабов любой заурядный сюжет, равно политический, детективный или житейский…
Мастер остроумных гипербол, обладающий абсолютным слухом на меняющуюся речь толпы и отдельных людей, Борис Рахманин создает почти кинематографическое по динамике и визуальности типажей повествование. Захолустный городишко Старый Амбар вздыблен путаницей с двойниками так, как если бы в гоголевском Миргороде вылез из знаменитой лужи Наполеон. Рахманин ощущает мир словно толовую шашку, температура которой неумолимо повышается и грозит бедой, оттого и смысл его наполненной юмором “фантазии” чрезвычайно серьезен. Все вокруг может быть подвержено всестороннему развенчанию и переопределению. Только то, что останется — категорически непрофанируемое, — только оно и представляет интерес и — спасение в бесконечном шоу личин и масок, скрывающих суррогаты сущности.
Много в “Литературном Европейце” стихов, но это уже предмет для анализа критика Бориса Парамонова, полагающего, что страсть писать в рифму характерна для народов, органически неспособных к рыночной экономике. А если без шуток — мне нравится поэзия в “Европейце”. Кононенко, Модин, Мялицын, Кончевский, Дубовицкий — пустующие клеточки в периодической таблице человекоэлементов заполняются все новыми лирическими высказываниями, и ты ощущаешь, как меняется химиче-ский состав человеческого существования. Поэтическое мышление — это тоже ответ на многие вопросы.
“Литературный Европеец”. Ежемесячный журнал Союза русских писателей в Германии на русском и немецком языке. Франкфурт-на-Майне. 1998—1999, N№ 1—19.