С литовского. Перевод Георгия Ефремова
Айдас Марченас
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 1999
Перевод Георгий Ефремов
Айдас Марченас
Из цикла “Анахронизмы”
С литовского. Перевод Георгия Ефремова
Великая ложь поэзии
нет никакого смысла ставить за словом слово
и бесконечными текстами тебя пеленать все туже,
милый читатель. Но вот уже снова вечер, и столько живого
вздыхает вокруг, и кто-то роднит наши души
во времени и пространстве. Даю поспать
телевизору, вырубаю изображенье и звук
уже перезревшего августа, слышу и вижу, опять
люблю все вокруг
вот и пишу, суечусь, беспокоюсь… зачем и кому
это мое мельтешенье (из светового круга
не вылететь обессилевшему мотыльку), — ни уму,
ни сердцу, ни потомку, ни предку! Даже подруга
не понимает меня, мы ссоримся, по листве винограда
скачут солнечные зайчата и тихо смеются — берите
дозволенный плод познанья, в истине вся награда,
радуйтесь и не лгите
в этом великая ложь поэзии — можешь познать
нищету мгновенья, можешь, величье изобразив,
нарисовать себя. Но уже темна небесная гладь,
ночь подступает глубокая. И до чего красив
этот мир, до чего же красиво солган
и выверен текст. Только о чем все это?
Сгину, летит звезда, лодка в пути недолгом
на грани рассвета
1994
Ночь открывает глаза
Ночь открывает глаза, она в пробужденье прекрасна,
день утекает сквозь пальцы: бессилен прощальный взмах.
Что ты знаешь о сладости, о слепоте соблазна,
что ты такое знаешь о наших забытых снах?
В маковках дремлет опий. Тракль уснул не в духе,
юную пылкую голову примостив на твоем плече.
Что ты такое знаешь о нашем горячем недуге,
что о соблазнах ты знаешь, сестра ночей?
Вихрь, зародившийся в океанском покое,
прусский старинный ветер сманит со звезд Тислява
1.Что ты, пропащая, знаешь о нас такое?
Ева всё это знала, но позабыла слова.
Ночь открывает глаза. Хмелем ее напейся
и позабудь все то, что увидела в райском аду.
Что же ты знаешь, Анима? Страшная тайная песня
кем зажжена во мне? Слушаю немоту.
1994
Господи, это же гриб
Бога и я не встречал, зато на моем пути
встал боровик. Был он красив и велик,
архетипический весь. Почему так страшно уйти,
если все, к чему я привязан, исчезнет вмиг?
Я тогда уже знал, когда трогал зеленый дым —
так, наверное, трогает деньги измученный страхом вор.
Космонавт из туманного детства, скорей мы туда долетим,
чем до этого роя достанет телескопический взор.
Мир вам, летающие тарелки! Куда собираться мне:
от грубости здешней — в тончайшую даль синевы?
Я-то ведь знаю все, старый гриб мне сказал во сне —
я бесконечен. Но и никчемен — как вы.
В лодку вскочить и грести до скончания лет,
чтобы изгладилась память и всюду была лишь вода.
Время выбрало нас, потому-то его и нет.
Обсерватория. Осень пройдет, пока взберешься сюда.
1994
Настроение
+3, но все равно еще зима,
и я почти как тварь с холодной кровью —
в простой лягушке обнаружил ровню,
и это огорчительно весьма
—но все равно… +3… кто этот зной
души моей термометром измерит?
С лягушкой поцелуется? Доверит
пустые руки голове больной?
1994
Ноющие кости
к утру надуло ангелов в окно
венеций нанесло и всяких джотто
перед рассветом до того темно
что слышен только разум идиота:
теперь фиксируй — ты мечтал о том
укутанный всю зиму ватным бредом!
надуло и надуло — что потом?
потом весна — как будто мне неведом
усердный дятел — мерная мигрень
и оторопь фиалок на откосах
и тиканье кукушек безголосых
и отраженная в пруду сирень
а что потом — а что потом-потом?
зароют кости в прах — и все на том
Карусель весенней ночи
Карлы густавы была б у меня
одна одинешенька анима
сколько их за ночь слетается
в самых роскошных обличиях
на каруселях кружатся
на сонных качелях качаются
души бесплотные взвешивают
чакрами упиваются
жалуются тревожатся
в горькой любви объясняются
если в местечко укромное
бедное эго притаскиваю
тут же четыре являются
лезут урча с поцелуями
и без стыда раскорячивают
члены и предложения
если же еду на поезде
сразу в вагон набиваются
я как забытая рукопись
нате меня и используйте
рвут меня в клочья запихивают
в глубь в пустоту в безъязычие
вот объясненье для критика
что же такое поэзия
1996
Дежа вю
Музыка лишь музыка нужна мне —
дежа вю — и я лелеял слово,
так река прикусывает камни
и слепит, рябит, сияет, словно
гонг недавней тишины — он звонок,
словно здравица и величанье,
так апостол Петр встает спросонок
и звенит скрипичными ключами
или нет, и это визг щенячий —
звук невысказанности щемящей,
словно я и есть мой давний предок
или нет, такое дело, в школе
перед пасхой, что ли, слаб и редок
свет — и только музыка, не боле
1997
Ну что такое, нет часам покоя —
и тик, и так — вставай, давай работай, —
какие там свершенья впереди?
Ну, совладал с естественной зевотой,
теперь попробуй стрелки открути
собрать сумел, но разобрать не в силах
а в детстве было все наоборот.
Дурней сморчков, скопленья строчек хилых,
стыдясь В. Шимкуса, идут куда-то вброд,
а лучше бы — в народ. Как могикане.
А все туда же — рифма, ритм, лад.
Не варвары сгубили Рим — а бани.
Под чистотой скрывается разврат
а что есть стихотворство? Путь на плаху?
Бери топор — и по часам с размаху
1995
Айдас Марченас
— известный литовский поэт, автор пяти сборников стихов. Родился в 1960 году. Учился в Вильнюсской и Клайпедовской консерваториях (отделение театрального искусства).1
Поэт, кажется, пожелал, чтобы под ударением был первый слог его фамилии. Но его судьба и судьба его поэзии сложились по-разному, поэтому такое ударение в этом тексте представляется оправданным.