Рубрику ведет Лев Аннинский. Хроника “Дружбы народов”: 1989 — 1999
Десять лет, которые растрясли мир
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 1999
Десять лет, которые растрясли мир
Хроника “Дружбы народов”: 1989—1999
Рубрику ведет Лев Аннинский
1995. “Ума не лишиться!”
Лесоповал. Судьбы круговращенье,
Расчистка тел и корчеванье душ…
А может, лучше попросить прощенья
И встать со всеми под холодный душ?
(Анатолий Горюшкин)
Съеживаемся. Буквально: теперь каждый месяц вместо привычного толстого журнального “кирпича” в 240 страниц выходит “тетрадочка”, похудевшая на пятую часть: 190 вместо 240 — это менее 80 процентов прежнего объема. Конечно, такого рода усеченные выпуски практиковались и в прежние годы (под “прежними годами” я имею в виду годы перестройки, до нее такие ЧП были просто немыслимы). Однако впервые новый объем издания признан нормой: похудевшими выпущены все номера 1995 года. Кроме одного, который вышел в прежнем объеме. Но это номер сдвоенный, майско-июньский. Так что в сумме недовес даже усугубляется: годовой объем “ДН” — 2140 страниц — на 740 меньше “заданного”. 740! — это же более чем три “доперестроечных” номера! Три из двенадцати недодано! На четверть усыхает издание при расчистке тел и корчеванье душ… то есть при свободных ценах и вольных платежах. Действительно, холодный душ.
Падает тираж. До лета держится между 22 и 23 тысячами, а с августа ухает вниз почти на треть: до 16 тысяч.
По иронии судьбы именно с августа журнал обретает нового главного редактора — Александра Эбаноидзе. Говорю: “по иронии”, потому что усложнение ситуации никак не связано с приходом этого авторитетного прозаика и старого автора “ДН”; напротив, он приходит спасать дело, которое находится в критическом положении вовсе не из-за частных упущений того или иного руководителя, а по общей ситуации, в которой садятся на голодный паек все толстые журналы.
И литература съеживается. В прозе роман сворачивается до цикла рассказов, до монтажа фрагментов. Уступая давлению времени, “ДН” вдвигает в центр внимания именно рассказ. Дважды: в майско-июньском и в декабрьском номерах — появляются специальные подборки “современного рассказа”. Илья Крупник, Борис Рахманин, Сергей Антонов, Александр Хургин, Анатолий Азольский, Юрий Дружников…
Романы, обтекаемые потоками рассказов, кажутся и сами пропущенными через этот поток. Реальность в них зияет паузами.
“Прошлое оболгали. Пигмеи. Я еще напишу о Сталине. Мы жили в великой стране, в великую и трагическую эпоху. Но великие эпохи не бывают счастливыми”… “Немыслимый фандесьекль: вавилоны, шляпки, муфты… А лицо простое, скуластое… В деревне…звали Мордовкой”… “Тело старика лежало на ложе его и продолжало собой подоконник”… Беру мотивы из Якова Кумока, Андрея Сергеева и Асара Эппеля — центральных авторов “ДН” 1995 года (Сергеев — будущий букеровский лауреат). Можно почувствовать… нет, не общую мелодию, а общие паузы сквозь мелодию. Жизнь — фрагментарий. Ты в нее вклеен, как марка в альбом. Как тело в подоконник. “Тело — прокрустово ложе строки…” Не вписался — вылетаешь в другую реальность. Но и там не удержишься. “Фары разрывали несущуюся темень…” Нет, это не герой Кумока, рвущий из России, это герой Петра Алешковского Чигринцев, рвущий из Нерехты “в сторону московской трассы
…”.Среди скольжения звуков, навевающих тщетную мечту о тишине, “маленький роман” Татьяны Любецкой “Наполовину о любви” воспринимается как реквием душе, привыкающей к небытию и готовой длить это состояние как нормальное. “Я слишком плохо себя чувствую, чтобы умирать” — эпиграф из Набокова.
Рядом — как утес незыблемости — роман поляка Ежи Журека “Казанова”, развернутый из дневниковой записи знаменитого самца, сделавшего когда-то остановку в Польше на пути из России в Западную Европу (до этого польский филолог уже успел написать римейк по “Гамлету”).
Рядом — воспоминания “русского немца” Бориса Кузина, биолога, спасенного от лагерей Папаниным и от забвенья Мандельштамом.
Рядом — “Вариации на тему Апокалипсиса”, дополняющие мир Антанаса Шкемы (“Белый саван” его опубликован в “ДН” четыре года назад).
Рядом — роман… нет, опять-таки главы, фрагменты Владимира Бута “Орел — решка”, дополняющие картину Великой Отечественной войны рассказом о советском десанте, разгромленном в Крыму осенью 1943 года. Новое: “роль смершевцев и заградотрядников в операциях подобного рода” (из предисловия Василя Быкова).
Поневоле думаешь: эхо прошлого — как заградотряд за спиной настоящего, которое, того и гляди, куда-нибудь дернет под шумок.
У каждого звука своя тишина,
Но можно поймать отголосок и эхо,
И эта инстанция освящена
И призраком краха, и блажью успеха…
Марина Кудимова. Поэзия пытается прорваться к общей картине сквозь призраки краха — тут ее главная “блажь”.
Владимир Липневич:
На заливных лугах гласности
Благоухают
Вчерашние компосты
И сегодняшние фекалии…
Борис Евсеев:
У, бляхи-мухи!
У, мордовороты!
У, трупоеды! Дошуршитесь скоро!
Анатолий Горюшкин:
…Таков закон. Наш бог — одеколон.
Лежим в блевотине у мусорного бака.
И дождь, и снег, и ночь со всех сторон.
А в середине — рваная рубаха.
Стелла Моротская:
Давайте-ка что-нибудь ближе к поп,
Клюет уже носом случайный сноб.
О боже, заткните мне уши, чтоб
Совсем не свихнуться от гула!!! Стоп.
Таков габитус.
Ситуация очерчена в “Хронике” Натальи Ивановой: год открыт “Трепанацией черепа” Сергея Гандлевского, а “Трепанация” открывается “сортиром”. Правда, не в “ДН” — речь об общей характеристике года. Традиционные жанры распадаются, нормального романа не найдешь; всё вокруг такое живое и нервное; все ищут себя в абсурде литературного лесоповала; раньше абсурд выводили из советского тоталитаризма, теперь его впору принимать как вечное и неискоренимое свойство повседневности, а принимать не хочется. Может, возродить старое?.. Ну, хотя бы “роман воспитания”? В этот разряд зачисляют нашего Петра Алешковского — почему нет? “Элитарная литература продолжает вписываться в абсурд, ничем не помогая барахтающемуся в абсурде читателю” (“Хроника остановленного времени”). Эка, о читателе вспомнили! Тут уже и случайный сноб носом клюет, а нормальный читатель давно тихо отошел к романам в мягких обложках и подступает с “проклятыми вопросами” к Александре Марининой. А “толстые” журналы? А журналы, по диагнозу Натальи Ивановой, остаются “площадкой для прогона новых авторов”, подпитываясь не столько интересом публики, сколько “премиальными структурами” и благотворительностью спонсоров.
“Прогон новых авторов”? Верно сказано. “Сколько их? Куда их гонят? Что так жалобно поют?..” И насчет спонсоров верно: 11 тысяч подписок “ДН” для библиотек стран СНГ уже оплачивает г-н Сорос. И насчет “премиальных структур” надо согласиться: по части Букера, например, “ДН” не то что в “шестерке”, но и в тройке наградной нередко мелькает. Однако возражу вот на что: старых авторов в “ДН” не меньше, чем новых; тут мы традиционны. Св. Алексиевич,
Г. Бакланов, А. Генатулин, Б. Окуджава, Л. Лазарев, А. Ананьев, В. Астафьев, Л. Копелев, Е. Кацева, Д. Затонский, И. Дедков, М. Галлай, Е. Ржевская, А. Турков, И. Шамякин, А. Терц… Большая часть этих имен собрана ради анкет к 50-летию Победы; среди участников также американец Л. Лайел, немцы В. Казак и К. Майер, поляки В. Жукровский и Я. Щепаньский, британец Д. Олдридж… Так что, пока чистая литература прокатывает свои амбиции в ложе абсурда, публицистика месит грязь повседневных проблем, наука пытается нащупать в этой хляби точки опоры, критика ищет связей, стоя под холодным душем…В 1995 году в “ДН” опубликованы такие важные работы ученых и публицистов, как “Грандиозность «малых денег»” и “Есть ли будущее у России” Геннадия Лисичкина, русско-еврейское исследование Анатолия Якобсона “Расходятся ли параллели?”, русско-украинское исследование Дмитрия Фурмана “Украина и мы”, “Австрийский вариант” Дмитрия Затонского, “Уроки Югославии” Михайлы Михайлова, работа Александра Ахиезера “Где искать самобытность?” — о специфике исторического пути России.
Отмечу также статью Владимира Коваленко “Сосед с камнем за пазухой” — о том, что русская диаспора на Украине может стать пятой колонной. Статья открыто антирусская. Вопрос: зачем печатать в “Дружбе народов” такого рода статьи? Ответ: если такого рода статьи неизбежны и выражают мнение реальной части читателей, то лучше печатать их в “Дружбе народов”, чем отпускать в неуправляемый “лесоповал”.
Это первое дело — ума не лишиться! —
Утопая в дерьме и в крови.
Воспаленному бремени дай разрешиться
Непорочным столетьем любви.
Этими строчками Николая Панченко закончу обзор года, а насчет непорочного столетия — отложим.