Даур Зантария
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 1999
Даур Зантария
Кремневый скол
Введение
Саша, в той стране, где ты, плутовка, замужем, т.е. во Франции, и где тебя, наверное, называют Сашель Виногради — с ударением на последнем слоге, — вспоминаешь ли ты иногда Абхазию; пейзажи французского побережья, по всеобщему утверждению, так напоминают пейзажи нашего края, и черный кофе на их курортах готовят армяне, такие же, как наши, только с шармом Азнавура?
Могу же я с тобой по-прежнему на ты и просто Сашель?
Не забыла Хуап, нашу Пещеру кремняка — стоянку палеолита и удивительную Стену?
Вы приехали тогда с подружкой, чтобы помочь Мушни и Нине в их одиноком поиске тех, кого Нина называет рыжиками, а я, вслед за Мушни, упорно именую кремняками. И правильно сделали, что приехали помогать. По утверждению специалистов, такой интересной стоянки позднего палеолита не встретишь не только на Кавказе, но и “в целом по Союзу”. Но Музей уже не был в состоянии отпускать средства, чтобы Мушни нанял рабочих. Прежде еще можно было в летние каникулы завлечь студентов поработать за просто так, соблазнив их горным воздухом и купаньем в чистой студеной реке. Но и студентов надо, по крайней мере, кормить. Так что приходилось Мушни и Нине работать вдвоем. Такие помощники, как я да Руслан Гуажвба, только вносят суету; от нас больше вреда, чем пользы.
Добирались вы автостопом. Надо же: забыл, как звали твою подругу! До Гудауты вас довез некий сын побережья на белой “Волге” и всю дорогу не только не насиловал, как следовало ожидать, но даже не говорил с вами. Лев был сыт, сказали вы. А до Хуапа добирались скромнее: в кабине грузовика, который вез зеленое золото. Не успели вы познакомиться со мной на остановке, как тут же стали свидетелями того, как ценит меня народ: водитель грузовика, увидев меня, “голосующего” на повороте в вашем обществе, развернул машину, груженную зеленым золотом, которое он привез в Гудауту, чтобы сдать на фабрику, — а чай быстро портится: сгорает, — и повез нас в Хуап, хотя ни одной моей книжки не читал, а только знал, что я — “писатель”.
Ты принялась тогда убеждать меня, что неандерталец существует, что своими глазами видела рыжика в горах Осетии. В экспедиции, которую вы с подружкой покинули самовольно.
Помнишь, мы еще ездили в Гудауту, где мне пришлось звонить в Москву твоим родителям и родителям подружки. Вам надо было убедиться, что родные не знают о вашем путешествии в Абхазию и считают, что вы в экспедиции, вместе с курсом. Мне пришлось спрашивать на голубом глазу, где, дескать, вы находитесь, и услышать утешительное для вас, что вы в Осетии, на летнем студенческом выезде, в экспедиции по изучению палеолита. Плутовки!
А потом мы зашли к моим друзьям. Эти ребята вам так понравились: Баграт Гицба, Меджек Ажиба, Пазик Лабия. Они все убиты на войне!
А то, что погиб Мушни, — ты, конечно, знаешь; ты ведь наверняка поддерживаешь связь с Ниной.
Там, в Хуапе, было тихо, спокойно, просто здорово. А в Сухуме уже к этому времени люди принялись дышать друг на друга ядом, разделяясь по национальному признаку.
Правильно ты сделала, что вышла замуж за француза, если даже не по любви!
Хорошая то была девушка. И та. Жаль, забыл ее имя. Именно с ней мы сидели на холмике, что пониже Пещеры, на стволе сваленного ветром дуба. Помню, когда я указал ей на Город: на слонового цвета дома, вдруг появившиеся вдалеке, на берегу моря. Надо было очень захотеть, потом всмотреться в горизонт и ждать — и тогда Город на секунду высвечивался из закатной дымки над мысом; он будто зажигался и гаснул. Это было похоже на мираж, но перед нами лежала далеко не пустыня. На ее вопрос, как по-абхазски называется Город, я сказал: Acuta, хотя слово это архаическое, полузабытое, а сегодня говорят “a▒kalak”.
Это было так удивительно, будто мы увидели НЛО. Еще позвали всех, чтобы показать Acuta, но, когда вы, отложив работу, пришли на наш зов к этому месту у края холма, видение уже не повторилось. Стали подшучивать над нами: не умеете, дескать, уединиться друг с другом — и ты тоже, кстати! Только Нур-Камидат вдруг разгорячился, доказывая, что он тут родился и живет все время, если не считать коротких отлучек на всесоюзные конные спартакиады, что ему, как аборигену, весь ландшафт достался по наследству от самих кремняков и что он прекрасно знает: Пицунда отсюда никак не может быть видна: зато она прозревается, как на ладони, с крыльца его дома, лишенного достойной хозяйки. При чем тут Пицунда? А если не Пицунда, тогда что это могло быть?
И все же мы с твоей подружкой видели Acuta — Город, полученный человеком взамен райского сада, откуда он был изгнан после того, как, надкусив плод, перестал быть кремняком и перестал видеть в небе…
Ты не забыла Нур-Камидата, который приезжал верхом на красивой белой лошади? Он был в красных жокейских штанах и, подчеркивая свою горячность, вращал глазами не хуже нашего Руслана Гуажвбы. Он еще разрешил вам “покататься” на своем скакуне, благоразумно держа его под уздцы, зато потом допоздна докучал своими бесконечными сбивчивыми рассказами, хвалился медалью, верностью КПСС, племянником-головорезом. А также, смущаясь перед Мушни, исподлобья бросал на Нину красноречивые взгляды.
Он и тогда привез нам грушу сорта кефир.
* * *
Лагерь — Стоянка археологов — располагался на берегу быстрой и очень чистой речки Ягырты, под холмом Святая Гора, а Пещера — Стоянка кремня-ков — повыше, на другой горке. И тут же Стена — срез почвы, носящей отпечаток сотен (или все-таки десятков?) тысяч лет. Я тоже как раз приехал, днем раньше; буквально приполз, спасаясь от очередной депрессии, в эту горную деревушку Хуап Гудаутского района, где археологи Мушни Хварцкия и Нина Полякова раскапывали пещеру палеолита. Это было в самом начале националистической революции в Советском Союзе. В городах уже становилось душно, но деревня еще держалась.
Я приехал — и депрессии как не бывало! Днем купанье в Ягырте и прогулки по заповедному лесу, а ночью беседы с археологами у костра, главным образом о праотцах-кремняках, очень быстро излечили меня, и я даже начал там сочинять эту сказку, что является свидетельством счастья.
При мне поднимались к вам ребята с телевидения и сделали фильм. Там было шутливое интервью, которое я брал у Мушни в лагере под навесом: существует в природе кремняк или нет? Этот фильм, и в особенности наши байки о том, что он существует и говорит по-абхазски, возбужденные зрители восприняли настолько серьезно, что уже не домашний головорез наш, племянник Нур-Камидата, а настоящие бандиты являлись к Мушни с требованием по-честному поделиться с ними найденным золотом кремняков, намекая на то, что деньги пойдут на народное дело. Мушни пришлось прочесть добросовестную лекцию, убеждая их, что кремняки на то и кремняки, что не знали не только золота, но вообще никаких металлов.
— Мы уж подумали: античный период, — успокоились головорезы и оставили археологов в покое.
Эту повесть как раз в те дни я начал записывать карандашом на кальке. Героями ее стали неандертальцы (а теперь выясняется, что описанные мной особи — скорее кроманьонцы), с одной стороны, а с другой — мои друзья, по крайней мере в Абхазии всем известные. И потому ни имен, ни характеров их я не изменил. В том же 90-м году, с продолжением на 91-й, эта сказка-репортаж печаталась в абхазском детском журнале “Амцабз”. Правда, редактор попросил, чтобы современники при публикации все же были даны под псевдонимами. Начнутся толки, дескать, время такое на дворе. Но зря он беспокоился: повесть, кажется, никто и не прочитал, кроме сотрудников редакции. Она не дошла до читателей-детишек. Уже началась перестройка: бастовало министерство связи и начальство почты, а рядовые сотрудники, не зная, что делать, тоже не ходили на работу, а слонялись по митингам и голодовкам. Теперь же, когда наша судьба совершила такой неожиданный зигзаг, когда большинства моих героев нет в живых, я, французский писатель кавказского происхождения, при осуществлении литературного проекта работающий с русской лексикой, подвергаю unerase их подлинные имена: это будет справедливо. Только посвящение Нине и Мушни приходится снять. Из суеверного нежелания сопрягать имя живой с именем погибшего. А ведь еще в том, самом первом, варианте, который я успел и написать, и опубликовать задолго до гибели Мушни, еще когда не хотелось верить в возможность войны, есть эпизод, где он, Мушни, поставил ногу на Мост, за которым ему был явлен запредельный мир!
Я хотел сочинить сказку и только сказку. И сейчас, расширяя ее в соответствии с требованиями французского читателя, я бы не хотел отходить от безмятежного сказочного мотива. Только жизнь распоряжается иначе: есть имена и есть слова, которых уже не подвергнешь delete’у.
Итак, перефразируя традиционно-французское и кокетливое: “Все совпадения с жизненными реалиями не только не случайны, но и закономерны”.
Верно, Сашель?
Было это осенью 1989 года, в замечательной деревне Хуап Гудаутского района Абхазии, у замечательной Стены.