Журнальный зал,"Дружба Народов", №5, 1999,"ИнфоАрт"
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 1999
Travel Агнец
Анастасия Гостева Автор данного текста — вымышлен. Любые совпадения с реальным человеком — случайны.
Гашишные разговоры № 1 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 Гашишные разговоры № 2 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 Гашишные разговоры № 3 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6 Индия — музыка и молчание, гашишные аутодафе с тяжелыми чиламами, базар и благодать или благодать базаров, бедный, бедный Базаров, он бы сошел с ума, свихнулся, возлюбил людей и лягушек или стал садху — маркиз де Сад, моющий ноги в Ганге, он еще не вернулся, а его уже провожают снова. В кафе на крышах в плетеных бамбуковых креслах — серьезные европейцы, сосредоточенные лица, стаканы с соком и ласси, полные пепельницы, с каким вниманием читают они книжки на закате Европы. Et vous mademoiselle, pratiquez–vous le yoga ici? зa, c’est trиs utile1. Вакханалия специй и аскеза саньясинов, коровы только что не говорят по–английски, бегущий гребень бархана, мираж, искушение и искупление грехов разом, разлом, зазор, отрыв и — отрада, материализуется и тает, чтобы возникнуть через мгновение тысячей новых ликов, подкинуть вверх тысячей рук, вверх ли? Аскетичные, выкрашенные желтой, розовой и салатной краской ашрамы Ришикеша, с солнечными свастиками, заброшенные храмы любви в джунглях — обезьяньи стаи их единственные прихожане и паломники — христианские храмы, индуистские храмы, ступы, синагоги, сикхские храмы, мечети, Гоа–эсперанто — страсть и транс охреневших тревеллеров, провал, прорва, предел и ЛСД–прасад, барабаны, перепутавшие бараку с баркаролой, литании и камлания флюоресцентных шаманов конца двадцатого века, возвращение Кецалькоатля в Америку, перепутанную с Индией, цикл завершается, и Индия спутана с Америкой вновь, но уже богами. Да не все ли равно? Планета на планете. История остановилась? Кончилась? Chill out, friend2. Никто не в курсе того, что она была. Не страна, а дуновение, мановение, марево, зияние. Ты либо уезжаешь, либо остаешься навсегда, это не вопрос недели или месяца. Ты либо здесь, либо где угодно — в Москве, в Лондоне, в Токио, в Кисловодске, в Фениксе, it doesn’t matter, friend, it doesn’t matter3. Но и здесь ты чужой — восторженный призрак, человек без языка и истории, кентервильское привидение, заблудившееся в Гималаях, недовоплотившаяся христианская душа, очарованная обещанием нирваны, смятенный “другой”, никогда не ты, некто в промежутке, в прорехе, скользящий, мигрирующий, мающийся, пленник майи, никто, майский кот, прыгнувший с обледеневшей московской крыши за птичкой и зависший над пропастью, запутавшийся в ветвях баньяна, чертыхающийся, орущий и молящий о помощи — мяу–ау–а–а–ау, — а окружающим слышится ОМ–М–М, какой занятный чужеземец, какой шутник и забавник, я хочу сфотографироваться рядом с ним, one picture, please4…
… — Ты едешь в Индию, Настя? я тебе немного завидую, вот так вот, спонтанно, это хорошо, это правильно, я думаю, ты многое там поймешь про себя, совершено другая культура, это задаст тебе вектор развития на какое–то время вперед, а с кем ты едешь? я его не знаю? а я вот перестановку сделал, нравится? вот думаю компьютер купить, ты там потусуйся, найди людей, я тоже хочу туда съездить, и привези разные музыкальные инструменты, если будет возможность, Настя, ты меня слышишь? — Андрей делает многозначительное лицо, как он похож на дракончика, я замираю в кресле, не в силах пошевелиться, стены стекают на пол и застывают волнами — ау, Настюш, ты где? я совершенно не могу понять, что с тобой происходит, такое ощущение, что твое тело здесь, а ты уже там, ау, Насть, ну очнись, я купил звездочки на потолок, они светятся в темноте, вот я думаю, они на побелке будут держаться или нет? черт, а, отваливаются, а если их на клей посадить…— Я еду в Индию? Слова долетают с опозданием, вибрируют, растягиваются в жгутики и снова сгущаются, африканские узоры на стенах пляшут и гримасничают, я полулежу в кресле, курю и наблюдаю, как Андрей суетится по комнате, залезает на стул, балансирует на одной ноге, пытается прилепить в центре потолка белую пластиковую звезду, она отваливается, он трет потолок мокрой тряпкой, на потолке образуется грязное серое пятно с неврастеничными очертаниями, в окне тяжело шевелятся голые ветви, семья ворон что–то делит на балконе, снег в конце марта — разновидность китайской пытки, Андрей вновь с силой шлепает звездой о потолок, все это напоминает пародию на древний спектакль, о котором я читала в одной из святых книг, день не помню какой, звезда падает на пол, Андрей идет за клеем, возвращается со здоровой пластмассовой банкой, пытается отколупнуть кусочек засохшего клея, бросает банку, снова уходит и приносит на этот раз маленький тюбик, выдавливает янтарную каплю и в очередной раз прижимает звезду к потолку, свершилось, пятиконечное искусственное чудо сиротливо царит на мокром пятне. С кем я еду? Кстати, это вопрос. Я тоже его не знаю.
Месяц назад Маринка, уезжая в Италию, делала ISIC и познакомилась с молодым человеком, ксерившим путеводители по Индии и Непалу. Они разговорились, обменялись телефонами и разошлись. Молодого человека звали Володя, и он собирался освятить своим присутствием загадочный Восток в марте. Нас это устраивало. Впервые за два года разговоров о том, как хочется, надо бы, все другое, было бы классно, зимой все едут в Гоа, пожить в монастыре, научиться играть на барабанах, и вообще, впервые кто–то, пусть совершенно незнакомый и, может быть, абсолютно чужой и чуждый, сказал — в конце марта. Мы поговорили пару раз по телефону — спокойный голос, все складывается само собой, вы узнавайте насчет билетов, я тоже буду узнавать — естественно, я не стала ничего делать, университет, работа, французский, постоянная головная боль, визиты к иглотерапевту, чтобы что–то, наконец, сделать с этой болью, клубы, книжки — в метро, на работе, во время семинаров в университете, до трех часов ночи… Потом я заболела, за день, с температурой сорок, я знала, куда влезла и за что получила по мозгам и по всем остальным частям тела, я лежала в постели, читала молитвы и задыхалась от слез. Володя позвонил в среду вечером, вежливо осведомился, как у меня дела, и деликатно сообщил, что забронировал два билета на субботу, Москва—Дели. Если я согласна… Андрей снова начинает бегать по комнате, садится в кресло, нахохлившись, поджав ноги, что–то напевая, — как–то мне холодно, тебе не холодно? а мне вот холодно, Индия, значит, это хорошо, есть в этом какая–то сермяга, чай хочешь? там сыр есть в холодильнике — вытаскивает сигарету — значит, тебя не будет на мой день рождения? очень жаль — ищет зажигалку, ее нигде нет, он снова вскакивает, громыхает на кухне, раскидывает все на столе в комнате, в другой комнате, на шкафу, на полках, среди книг, по карманам, в моем рюкзаке — у тебя же наверняка есть — у меня нет — ну посмотри получше — у меня правда нет, что ты такой дерганый — я не могу с тобой общаться, ты какая–то очень спокойная, я тебя никак не зафиксирую, тебя здесь нет — не надо меня фиксировать — я протягиваю руку к подставке для ароматических палочек, возле которой Андрей все перерыл минуту назад, беру черную зажигалку и протягиваю ему — все хорошо, Андрюша, расслабься, я поздравлю тебя с днем рождения по телефону…
…Мы получили визы в четверг, за пятнадцать минут до закрытия визового отдела в посольстве Индии, в пятницу отдел не работал, я наврала в университете, что опять еду работать в Лондон, я спешно поздравила дедушку с семидесятилетием, я отпросилась на работе, я кашляла, капала “Нафтизин”, глотала таблетки, отменяла уроки французского, ужасно извинялась перед иглотерапевтом, динамила всех и вся, снова пила таблетки, тайком от родителей сбивая температуру, пыталась собрать вещи, считала деньги, вновь и вновь предпринимала тщетные попытки выложить на диван все, что нужно взять с собой, я не понимала, зачем я это делаю, почему, какого черта за два дня, плюнув на все, я прусь к черту на рога, голова, сердце, живот болели разом и попеременно, опять похолодало, шел снег, я была скорее сомнамбулой, нежели человеком, Володя, с которым я, наконец, познакомилась лично, производил впечатление милого домашнего мальчика, не курящего, никогда не пробовавшего даже травки, только что получившего диплом инженера, серьезного, никаких закидонов, никакой эзотерической паранойи, простое типичное лицо, костюм, кожаная куртка и даже галстук, комсомольский работник или профсоюзный деятель, словом, ничего общего ни с одним из моих друзей–приятелей, на которых только что нет клейма “Готов к отправке в Индию”, но у которых нет денег. Мы сидели в кафе на проспекте Мира, он говорил разумные слова о том, что все уже решено, и не нами, что там будет совсем другое время, что он очень хочет покататься на слоне, я пребывала в трансе — никаких мыслей, никаких эмоций, я спросила его, зачем ему туда, он что–то ответил, в отличие от меня он знал, хотя бы приблизительно, он хотел покататься на слоне. У него были карты, какой–то знакомый ждал нас в Дели, в отеле, кто–то что–то рассказывал, он давно готовился к этому путешествию…
Картинки, узоры, “the pattern of timeless moments”5, городские граффити на деванагири, имена богов везде — в названиях гостиниц, грузовиков, туристических агентств, магазинов, ресторанов, школ, “ОМ ltd.”, “Нare Krishna inc.”, я вспоминаю песню Майка про город N, фирму “Иисус Христос и Отец”, здесь это звучит иначе — алтарь в каждом доме, алтари на улицах, статуи богов, украшенные венками из цветов, упитанный Ганеша, соблазнительная Лакшми, уличные попрошайки, читающие мысли, “новые индусы” с радиотелефонами, цивилизация прошлого или антиутопия будущего — развалины, лачуги, руины, трущобы, узенькие загаженные подворотни, обваливающиеся карнизы, ветхие балкончики, углы, закоулки, западни, склепы, открытые сортиры посреди тротуаров и — факсы, ксероксы и “international phonecalls” через каждые пять шагов, автобусы и поезда, следующие строго по расписанию, гигантские парки с фонтанами, разлеты проспектов и махины пятизвездочных отелей, банков, промышленных корпораций, грязные рваные простыни и рубашки, серо–коричнево–линялые полощутся на ветру, захлестывают с громким булькающим звуком тарелки спутниковых антенн, тоже непривычно серые, как будто сетчатые, не прилизанные по–европейски, неотлакированные, притулившиеся на выступах и подоконниках, под немыслимыми углами, вопреки всем законам физики или по иным, неоткрытым законам, уличные ресторанчики, пугающего цвета железная и алюминиевая посуда, грязные потолки с коричневыми вентиляторами, свисающими новогодними гирляндами и шарами из фольги, чай с молоком, кока–кола и вкуснейшие и славнейшие милк–шейки, груды мусора, лепешки коровьего навоза, рекламы компьютерных курсов и социальная реклама — большой плакат с нарисованными тортом, плюшевым мишкой, еще парой столь же невинных предметов и подпись “Может ли быть в них бомба? Может. Звоните…” — японские ноутбуки, босые факиры, прокаженные с отваливающимися руками и ногами, мужчины–продавцы с накрашенными розовым лаком ногтями, округлые и блаженно–коварные, сикхские мальчики, с волосами, подобранными в черные платки, собранными в шишечку на макушке, взрослые сикхи с подколотыми невидимками бородами — почему сикхи убили Индиру Ганди? — ну, как, она же ввела законопроект, по которому женщин после третьего ребенка в обязательном порядке стерилизуют, чтобы ограничить прирост населения, а у сикхов с этим очень строго — почему именно женщин? я не понимаю, почему постоянно наезжают на женщин? — потому что, если стерилизовать мужчину, он после этого трахаться не сможет, а женщине ничего не будет — ты что, охренел, да? я говорю про стерилизацию, а не про кастрацию, в твоей любимой прогрессивной Голландии это очень распространенная операция — да что ты ко мне–то привязалась, а? я же не Индира Ганди — почему нельзя было приучить всех пользоваться презервативами, поставить спирали? — все, Настя, relax6, ее уже убили, а потом ты не была в индийской деревне, там же со времен Будды ничего не изменилось, какие, к черту, презервативы — нет, но все–таки это свинство, так поступить с женщинами — вот и сикхи тоже так решили… Съел мороженое, бросил обертку где придется — ветер сдует, индианки, сидящие на асфальте с разложенными украшениями, сумками, книгами, звенящие разноцветными браслетами, с серебряными кольцами на пальцах ног, и дородная индийская хакерша в горчичного цвета сари, владелица и владычица семи Пентиумов: “I work out software”7. Кин–дза–дза, какой ты дикий европеец, сейчас мы позабавимся, разведем тебя на деньги, и очки у тебя классные, хочешь скажу, как зовут твою маму, всего сто рупий, не хочешь, хорошо, не буду, еще двести…
…Мы просыпаемся в час дня и курим гашиш, легкий завтрак, куда мы пойдем сегодня, сегодня? мы? ты хочешь сказать, что не пойдем? нет, ну почему же, пойти–то пойдем, только куда? вентилятор старается из последних сил, сине–зелено–оранжевые круги закручиваются в спираль, если погасить свет и направить на вентилятор фонарик, в темноте образуется вращающийся цветной вибрирующий туннель, но это ночное баловство, а сейчас утро, час дня, сквозь закрытые ставни просачиваются звуки Main Bazar’a, неутомимый сосед израильтянин, слушавший ночь напролет Гоа–транс вперемешку с фольклорными еврейскими напевами и Pink Floyd, релаксирует под “Yellow Submarine”. Мы дивимся его разносторонности, я говорю, нам повезло, что эта разноплановая личность не наш соотечественник, иначе нам пришлось бы слушать Филиппа Киркорова и группу “Лесоповал”. А почему бы и нет, отвечает мой спутник, Филя Киркоров — мой любимый персонаж. Человек зарабатывает деньги как может, честно пашет, это не его вина, что у нас в стране все так дерьмово и наш родной шоу–бизнес устроен так, как он устроен. Очень многие люди его слушают. Сам по себе он очень приколь–ный. — И ты слушаешь? — Я меломан. Если мне будет вообще нечего слушать и кто–то поставит Киркорова, я буду слушать Киркорова. Я не получу от этого какой–то крутой экстаз, но и не стану орать fuck off. — Да, но сам по себе ты слушаешь Боба Марли и King Crimson, а у нас в стране никогда не будет ни того ни другого, потому что такие, как Киркоров, не захотят уступить свое место у кормушки таким, как Боб Марли. — Да ну, Насть, это ахинея, если ты думаешь, что Давид Боуи очень озабочен появлением подрастающей поросли в недрах лондонского андеграунда и всячески им способствует, то ты ошибаешься… — Не надо сравнивать Киркорова с Боуи!.. Я не питаю иллюзий относительно Боуи, но там сама ситуация построена таким образом, что продюсеры заинтересованы в появлении новых и молодых, и пусть там на сто дебилов один Эрик Клэптон, но он есть, а у нас — нет. — Да брось, настоящая музыка всегда некоммерческая, я знаю людей, которые и у нас, и в Лондоне делают такие вещи, что просто абзац, и ты о них никогда не узнаешь, потому что им просто лень заниматься созданием собственного лейбла, или у них нет денег… Мы лежим на кроватях друг напротив друга и радостно спорим, выуживая бесконечное количество аргументов непонятно откуда, как Мэри Поппинс из ее бездонного саквояжа. С добрым утром! А не покурить ли нам? Мы вспоминаем Володю, и нас снова, как и вечером, охватывает истерический смех.
Приехать в Индию на два часа и улететь? ЭТО НЕВОЗМОЖНО THIS IS IMPOSSIBLE. Ах, да, моего нового спутника зовут Алексей. Мы смотрим друг на друга и давимся от смеха. Вновь и вновь мы вспоминаем события вчерашнего вечера, пытаясь вычленить хотя бы приблизительно возможное объяснение поступку Володи. Все время в самолете он молчал, потом стал говорить о том, что какая–то часть его осталась в Москве, что он не может понять, что происходит, что–то очень тревожит его, я была уверена, что это нормальный мандраж, что все будет классно, почему–то я чувствовала, что лечу домой, Володя вдруг встал и пошел знакомиться с парнем, которого заметил еще в Москве, в аэропорту, тот явно выделялся из орды шоп–туристов, пользующихся услугами компании “East Line”, и явно летел в Индию не впервые. Сейчас, в самолете, Володя о чем–то расспрашивал его, жестикулируя и то приседая на корточки в проходе, то вставая, чтобы пропустить стюардессу и размять затекающие ноги. Я наблюдала некоторое время за этими маятникообразными движениями, потом тоже подошла познакомиться. Молодого человека звали Алексей. Смесь рэйверского и ориентального стилей, на руках индийские фенички, книжка Ошо рядом на кресле, ленивый взгляд, вежливая улыбочка типа, первый раз в Индию, ребята? несколько формальных слов, поговорим после посадки. Знаем мы всех этих крутых ребят–промоутеров, “natural–born clubers”8, вся их Индия — в Гоа и обратно. Но я не могу оторвать взгляд от большого перстня с лазуритом на указательном пальце левой руки, потом смотрю на свою левую руку, на очень похожее кольцо точно с таким же камнем, оно само наползло мне на палец два года назад и как приросло, — человек, выбравший похожее кольцо, не может быть чужим. Впрочем, ерунда все это, бред. Володя по–прежнему не находил себе места. Дальнейшие события напоминали голливудский фильм, смотря который думаешь, надо же было выдумать такой бред. Мы оказались в одной очереди на таможне — просто так встали, взяли одно такси на троих — просто потому что так дешевле, вместо того, чтобы ехать в отель, где нас ждал Володин знакомый, мы поехали в отель вместе с Алексеем — просто не знаю почему, из всех вариантов комнат с душем и горячей водой в “Hare Rama guest house” была только комната на троих — просто все остальные были заняты. Так мы оказались втроем — по случайному стечению обстоятельств. Мы заплатили за номер, кинули на пол рюкзаки, два гарных индийских парубка спешно наводили порядок после выехавших пять минут назад постояльцев, мыли пол и застилали постели, Володя встал, прошелся пару раз по комнате из конца в конец — обычная комната, три кровати, низкий столик, два кресла, железный сейфовый шкаф не то для одежды, не то для слитков с золотом — это у обитателей комнаты за семь долларов! — тумбочка у кроватей, туалет, раковина, душ, окна на террасу индийского дома, до которого можно дотянуться рукой, пожилая толстая индианка спит на плетеной кровати, ничего невыносимого, страшного или шокирующего — Володя посмотрел на часы, посмотрел на меня и спросил — как ты относишься к тому, чтобы поехать дальше с Алексеем?.. Он не ждал, что его переубедят, он не сомневался, он все решил, он летит обратно тем же самолетом, на котором мы прилетели, извини, пожалуйста, ты уверена, что у тебя все нормально? если ты скажешь, я останусь… У меня все было прекрасно. Я была дома. Я знала Володю два дня, Алексея два часа, мне было абсолютно все равно, оставаться с кем–то из них или оставаться одной. Я просто оставалась…
Гашишные разговоры
№ 1
— а ты прикинь, Серега, что Володька–то, который с Настюхой прилетел, в тот же вечер улетел обратно
— так, значит, он не твой муж?
— о, Боже! нет конечно! я с ним два дня назад познакомилась
— да, это сильно, что же его так убило–то, бедного?
— а непонятно, мы вот с Настькой тоже думали, вроде нормальный парень, совершенно адекватный, и вдруг такой задвиг
— причем, понимаешь, он же даже не думал, он вцепился в свой рюкзак и даже ужинать на крышу с ним пошел,
— но главный прикол в том, что по дороге он решил купить себе непальскую куртку! Представляешь, приехать в Индию на два часа, чтобы купить куртку на Main Bazar’e.
— а у меня была идея шить одежду из конопли, знаете, очень модно в Европе, я пришел с этим к одному мужику в Москве, но он че–то обломался
— нет, не знаем, Лешка, ты знаешь? он тоже не знает, а вообще это круто — конопляные платья с кислотными вставками! Ха–ха–ха! Модные вставки этого лета! Покупаешь платье, ходишь и вставляешься! Ой, дайте мне водички, я умираю.
— да, это классно! И такие специальные конопляные корзиночки, чтобы ходить за грибами! Ха! Красная Шапочка–97! Как хаш–то? По кайфу?
— у кого ты брал?
— у знакомых кашмирцев… А почему нет? Я в Амстердаме видел такие ежедневники на год со специальными конвертиками для ЛСД–марок — на каждый день новая картинка. Такое миленькое конопляное платьице и девяносто вставочек на лето. Фольклорные мотивы, возвращение к корням… Анастасия, что ты делаешь, оставь в покое выключатель, черт, я сейчас все просыплю, Настенька, ну пожалуйста, включи свет… А Володька–то сейчас в Москве…
— а как он улетел–то? без проблем?
— ну, как, мы приехали в Samrat, к истлайновцам, знаешь, такой крутой отель типа ковры, лифты, подсветочка, швейцары у дверей, все дела, “отель Самрат, европейский комфорт в самом сердце Индии, уникальный дизайн поможет вам окунуться в атмосферу этой удивительной страны, вы почувствуете себя не чужестранцами, но желанными гостями, уютные номера, европейский сервис, неповторимый индийский колорит, который вы даже не заметите…”, там такие конкретные мужики, Миша и Денис, как они называются–то, Настюх, групповоды?
— групповеды, это древнее санскритское слово
— мы им объяснили ситуацию, так, короче, все ясно, никаких проблем, вы прилетели авиакомпанией “East line”, у вас есть обратные билеты, в чем проблема, так, значит, у тебя билет на двадцатое, но ты хочешь улететь сегодня, без проблем, улетишь, вот, познакомься, это Серега, Серега, тут с тобой еще человек летит, нормально, так, у тебя билет на шестое, ты хочешь улететь двадцатого, отлично, позвони по этому телефону, предупреди заранее, это наш представитель, занимается билетами, а что с визой? так, понятно, в случае чего дашь десять долларов пограничнику, нет проблем, у нас однажды вся группа въезжала без виз, так, а что с девушкой? у тебя ничего не меняется? ну, за исключением мальчика, я понял, все нормально, звоните…
— да, причем там такая советская атмосфера в номере, водка, мужики киряют, девочки режут салатики, блатные песни в магнитофоне, такая советская гостиница, в натуре, ну давай, разливай, за посадку, короче…
— классно, классно, а вы представляете, как припухнут пограничники в Домодедово, когда увидят человека, улетевшего на чартере и вернувшегося на следующий день?
— я не знаю, как там пограничники, а я уже припухла, я иду на крышу проветриваться…
— эй, то есть вот так вот уже и побежали? все–таки сильна еще в тебе, Анастасия, московская закалка…
…Мы торчим в Дели, как какие–нибудь fucking шоп–туристы, наши маршруты отличаются постоянством муравьиных троп: в офис Дипака, к тибетцам на Janpath–market, снова к Дипаку, к кашмирцу, продающему танка, в гостиницу, в ресторан на крышу, в German Bakery, в комнату. Нам нужно совершить чудо: продать индусам ноутбук со сканером, принтером и модемом и профессиональную фотокамеру со всякими наворотами, а на полученные деньги купить тибетские благовония, одежду, поющие чаши. Сначала мы пробуем меняться. Дипак, давний приятель Алексея, шестнадцатилетний хозяин сети магазинчиков, торгующих индийскими благовониями и сопутствующим товаром, известная личность в районе Main Bazar’a. Мы находим его в конторе, состоящей из двух крошечных комнаток, разделенных фанерной перегородкой, и небольшого склада, где вовсю идет подсчет и упаковка товара, а покупатель неопределенной национальности пересчитывает деньги. Я ловлю себя на мысли, что, если бы не яркие фотографии богов на стенах и не импровизированный алтарь под стеклом в стенной нише, возникла бы полная иллюзия заштатного советского учреждения, со столами, засиженными мухами, и скорбным интерьером. Но то, что в России отдавало нищетой и обреченностью, здесь выглядит усталостью и спокойным безразличием древнего мира, уже не снисходящего до того, чтобы уделять внимание подобным мелочам. Невысокого роста, щупленький и смазливый, в серых джинсах, пижонских замшевых ботинках на высоком каблуке с острыми носами и залихватски расстегнутой на груди рубашке, он трогательно протягивает мне влажную лапку, висящую как тряпочка, и улыбается, поджимая губки. Я осторожно не столько пожимаю ее в ответ, сколько дотрагиваюсь, он корчит приветственную гримаску, осведомляется у Лешки об их общих знакомых из Москвы, и начинается один из их безумных диалогов на английском, в котором из всех времен существует только настоящее, как у загадочных племен амазонской сельвы, а антонимы с виртуозной легкостью заменяют друг друга в полном согласии не то с принципами гегелевской диалектики, не то с древним законом взаимодействия инь и ян. Take и give, large и little, send и receive9 кружатся в вальсе, приседают в ритме сиртаки, отплясывают гопака, сталкиваются, разлетаются, разбиваются вдребезги, восстают из небытия, я слежу, затаив дыхание, как ткется это безумное полотно, и задыхаюсь от катарсического смеха спустя час, в конце разговора, когда на протяжении пятнадцати минут джентльмены самозабвенно обсуждают судьбы большей и меньшей половин! некоего мифического груза, оставленного у Дипака загадочной девушкой Наташей полгода назад.
Мы дарим привезенные из Москвы подарки: индивидуальную сирену для отпугивания ночных грабителей, ионизаторы воды и биостимуляторы потенции, веселенький выбор, блеск. Индусы сконфуженно вертят в руках инструкции по использованию стимулятора потенции, написанные на русском. Я весело предлагаю свои услуги в качестве переводчика. Индусы растерянно улыбаются и делают вид, что не расслышали. Приносят молочный чай, мы курим и улыбаемся, ах какие мы умнички и зайчики, как мы славно побренчали за жизнь, вот только что–то надо делать с компьютером… Мы возвращаемся в гостиницу, Дипак оглядывается, вертит в руках чилам, внимательно изучает устройство бамбуковой вертикальной трубки, поворачивается ко мне — do you smoke?10 В Индии этот вопрос не имеет в виду сигареты, сигареты не в счет, речь идет о траве и гашише. Я киваю. Дипак снова поджимает губки и с серьезной важностью начинает ощупывать компьютер, осторожно гладит пальчиком клавиатуру, вертит в руках сканер, я представляю себе Дипака в постели с округлой и податливой индийской гурией, так же сосредоточенно гладящим ее указательным пальчиком, да, это интересно, он согласен меняться, сколько мы за него хотим? нам не нужны деньги, он понял, на какой денежный эквивалент нам нужен товар? тысячи на две, без проблем, у него есть потрясающие индийские благовония, одежда, ароматические масла, чиламы, трубки, кальяны, все что угодно… нам не нужны индийские благовония, нам нужны тибетские, мы показываем список, Дипак печально смотрит на лазерный принтер и кивает, конечно, конечно, никаких проблем, он достанет тибетские, не совсем по списку, правда, или совсем не по нему, но какая разница, очень много людей покупают у него благовония, каждый день приходят очень много покупателей, а индийские тоже очень даже ничего, если мы хотим, он также может дать нам одежду, трубки, чиламы, ароматические… нам не нужны трубки, мы не имеем права продавать в Москве трубки для гашиша, нам нужны тибетские благовония, если он не может… мы закуриваем и понимающе переглядываемся, с Дипаком все ясно, Алексей начинает убирать компьютер, Дипак провожает его взглядом, мы должны зайти к нему в контору, показать, как все это работает, мы обязательно договоримся, конечно, мы обязательно зайдем, завтра утром или сегодня вечером, а сейчас у нас дела, see you later11…
Теперь к тибетцам, на Janpath market. Тибетские лавки тянутся на протяжении метров ста по одной стороне улицы. После сутолоки и тесноты Main Bazar’a Janpath Lane кажется широким проспектом. Снаружи невозможно отличить один магазинчик от другого: выставленные в немыслимых количествах дешевые деревянные, стеклянные и пластмассовые бусы и ожерелья, всех цветов, стилей, размеров и форм, которые только можно вообразить, вываленные прямо под ноги груды рюкзаков, сумок, сумочек, кошельков, расшитых красным и голубым бисером с белыми ракушками, подвешенные на крючьях тибетские куртки, сверкающие на солнце нашитыми зеркальцами и переливающимися камушками, дешевые танка, маски, тряпичные куклы, скульптуры, статуэтки, майки с надписями “Free Tibet” и “Save Tibet”, колокольчики, поющие чаши, благовония, серебряные кольца в стеклянных витринах, браслеты на руки и на ноги, серьги, огромные ритуальные трубы из монастырей, множество предметов без названия. Маленькая сухонькая седая старушка, коротко стриженная под мальчика, с морщинистым приветливым лицом, в длинном тибетском платье, сошедшая с фотографии из этнографического справочника, что–то перекладывает в темноте лавки. Я стою, заворожено глядя, как быстро двигаются ее руки, пока Лешин голос не выводит меня из оцепенения.
Мы заходим в один из магазинов, в полумрак и запах горящих ароматических палочек. Вдоль одной стены тянутся полки, доверху забитые упаковками с благовониями, другая стена сплошь завешена все теми же бусами и браслетами. Круглолицый тибетец поднимается нам навстречу из–за прилавка. Мальчик лет десяти спешно начинает разгребать для нас проход в лежащих на полу коробках. Мы объясняем цель нашего визита, у нас есть ноутбук со сканером, принтером и модемом, мы хотим обменять его на благовония, мы уже покупали у вас благовония раньше, на какую сумму вы хотите меняться? осведомляется тибетец, у него есть сын, он должен вернуться через два часа, он изучает компьютеры, это может быть интересно, но надо посмотреть, что за компьютер и сколько мы за него хотим, мы хотим две тысячи, это невозможно, Индия свободная страна, у нас есть все, посмотрите кругом, на каждом шагу японские компании продают “Pentium”ы, а вы предлагаете четыреста восемьдесят шестой, пусть даже с лазерным принтером и всем остальным за две тысячи, нет, это исключено, максимум долларов шестьсот, нам кажется, что мы сходим с ума, может быть, мы ослышались? нет, все верно, и вообще, нам лучше сходить на Palika Bazar и продать там компьютер, а потом купить благовония, нет, фотокамера их не интересует, а сын вернется через два часа, это не точно, но если вы придете, то, может быть, он уже вернется или еще нет, вы сами увидите, вы возвращайтесь через два часа, и он либо уже будет, либо еще нет… Мы выходим на улицу, тибетские товары прыгают и дрожат перед глазами, трое детей, две девочки и мальчик, дергают нас за руки и за одежду, выпрашивая деньги, мы плывем в тридцатиградусном делийском пекле, нам кажется, что слово Дели произошло от слова delirium12, или наоборот, не важно, мы не слишком сильны в причинно–следственных связях, Анастасия, ты у нас математик, шестьсот долларов, это сколько тысяч рупий? я считаю, какой бред, да он охренел, этот тибетец, ладно, пойдем погуляем где–нибудь два часа, может быть, у его сына получше с головой, со всех сторон нас кто–то зовет, предлагая свои услуги, трогает за руки, выпрашивая деньги, заглядывает в глаза, семейка факиров завлекающе демонстрирует сонную, пожилую змею, явно равнодушную к радостям мирской жизни, толстый йог кидается нам наперерез, трясет перед нашими глазами бордовой кожаной папочкой с фотографией взвода садху, в цветочных веночках и гирляндах, чистеньких и торжественных, только что без этикеток “Made in India”, и впаривает нам какой–то бред по поводу собственного ашрама недалеко от Харидвара. — Ты врубись, а, — говорит Лешка, — ведь они все чувствуют, они же все просекают, они видят, сколько ты им можешь дать, первый ты раз или не первый, что тебя интересует, и каждую минуту везде все тебя разводят на деньги. Им ничего не стоит попросить у тебя бакшиш в сто долларов — а вдруг ты дашь? И ведь есть персонажи, у которых так сносит башню, что они снимают золотые часы и отдают безногому прокаженному. — Мы выходим на небольшую площадь и тут же оказываемся в сетях трех кашмирцев, абсолютно непохожих друг на друга, что не мешает им представляться родными братьями. Один из них, самый прикольный, вылитый Буратино, обкуренный до никакого состояния, сразу получает у нас прозвище Перец. Перец очаровывает нас своей нетипичной для индуса индифферентностью к нашим персонам. Два других, высокий, горбоносый и тонкий и второй, чем–то смахивающий на Перца, кудрявый, пониже ростом и покоренастее, настолько не способны скрыть судорожное желание во что бы то ни стало что–нибудь с нас поиметь, что, глядя на них, трудно удержаться от саркастических комментариев. Мы соглашаемся посмотреть кашмирские кольца, и братцы радостно трусят впереди, поминутно оглядываясь и задавая невыносимо тупые вопросы из разряда “как вам Индия?”. Я молчу, в очередной раз предоставив моему приятелю осуществление интернациональных контактов, изредка переводя чересчур витиеватые пассажи, не особенно вникая в их смысл…
… “И вот ты врубись, все, абсолютно все хотят развести тебя на деньги”, слова резонируют в моем черепе, складываются в бумажные фигурки оригами, распрямляются, упруго выстреливая в виски, голова тяжелая и чужая, улыбки, приветствия, что вам угодно, мэм, все что пожелаете, мэм, в голубом небе ни облачка, пыль смешивается с потом, ужасно хочется пить, виски сдавливает огромными невидимыми тисками, я бреду по пластилиновому лабиринту, я не помню, как я здесь оказалась, со всех сторон бормочет, шепчет, выкрикивает, тарахтит, напевает, свистит, скрипит, бьет в уличные барабаны, пиликает на одной струне, пищит, гукает, хрипит, зазывает, заманивает, бессвязно уговаривает, упрашивает, увещевает, проклинает, приветствует, вопит, возмущается, восторгается, визгливо доказывает, молит, мямлит, обещает, бранится, хохочет, огрызается, мычит, покрикивает, предсказывает, пророчит чужая карнавальная жизнь. Как много боли, и нет никаких причин, и непонятно, что делать, то ли расступиться, разойтись, раздвинуться в стороны, дать ей возможность беспрепятственно выйти, то ли она все равно будет лезть, просачиваться сквозь тебя там, где захочет, пока не выйдет вся, но сколько ее? и есть ли дно? Жертвоприношение или прощение? Чистилище или причастие? восьмеричный путь или Воскресение? два, три, миллион миров, слившихся в едином единовременном танце, индийские хлебцы в ресторанах в форме церковных просфор, я иду по пластилиновой мандале, смуглокожие бритоголовые херувимы в бордовых одеждах играют на валторнах, раскольник или распутник, расстрига или схимник, наркоман или святой, Махакала или Харон, кто он, мой проводник? или полупроводник, или диэлектрик, я или ты, все течет и плавится, сухие листья шелестят под ногами, но ведь есть место, куда я должна вернуться, откуда эта тема вечного возвращения, заворожившая пифагорейцев, гностиков и Ницше? — какое место, Настя, зачем? — но ведь существует же какая–то система координат, точка отсчета? — да ерунда это все, это все слова, они не имеют смысла, есть множество реальностей и множество путей, и ни один не лучше, а ты зациклилась — христианство, буддизм, ислам — нет, это неправда, я знаю, что есть слова, которые только указывают на смысл, намекают, кивают в его сторону, улыбаются, как Чеширский кот, и есть совсем другие слова, есть Слово, и я это шкурой чувствую, понимаешь, Лешка, я не могу это доказать, я просто знаю, что на самом деле не все равно, какой путь, и то, что для христианина рай, — для буддиста — ад, — да бред это все, ты мне впихиваешь какие–то догмы, и Будда, и Христос, и Заратустра, и Махавира, и Мухаммед, и Гурджиев, и еще тысяча других говорили об одном и том же, а люди все переврали, приспособили под себя, создали своды законов, мертвые рамки, и если ты не способна узнать, увидеть и услышать ту единую Истину, о которой они говорили, это твои личные сложности — ну неужели ты не чувствуешь, что, когда ты заходишь в православный храм и шиваистский храм, ты попадаешь в совершенно разные пространства, там живут различные сущности, там разные ценности — да херня это все, какие сущности? это как в анекдоте, те же самые яйца, только сбоку — значит для тебя все равно, куда идти? — все равно — это значит, что ты никогда нигде не был, потому что нельзя говорить о христианстве, не участвуя в ритуалах, не исповедуясь и не причащаясь, это тогда не христианство, а сумма информации, которая сидит в твоих мозгах, — да как ты можешь судить, где я был, а где не был, и потом, я и не говорю, что я христианин — черт, ну не можешь ты тогда говорить о Христе, потому что у тебя нет личного опыта жизни во Христе, нельзя говорить, что Христос — это аватар, когда я это слышу, я понимаю, что это слова человека абсолютно внешнего, абсолютно не понимающего, что такое христианство, потому что основа христианства в том, что есть Бог–Отец, и Бог–Сын, и Бог–Дух, и они равносущностны и равноипостасны, и Иисус — это не просветленный человек, в отличие от Будды — да мало ли что говорят священники, что ты мне догмы все время впариваешь, у меня свой путь, у меня есть сердце, у меня есть внутренний центр, а слова — это все внешнее, они ничего не значат — что же ты тогда так рьяно относишься к моим словам? — да я не отношусь рьяно, не можем же мы вообще не разговаривать… Голова раскалывается с хрустом, осыпается луковой шелухой, и из нее вылупливается новая, здравствуй, Настенька, это я — твоя свеженькая головка, namaste!13..
Мы входим в подвальную комнатку со стеклянными витринами вдоль стен, в которых лежат всевозможные серебряные украшения. Ничего особенного, все очень однообразное, много лазурита, почти нет бирюзы. Двое раздолбанного вида европейцев, парень с дрэдами и девушка в грязной майке, копаются в огромной куче цепей и кулонов, лежащей на прилавке, взвешивают отобранные на маленьких электронных японских весах. Перец куда–то отсеялся по дороге, кажется, что он просто поглотился грудами великолепного хлама, превратился в тряпичную куклу и теперь кивает головой туристам из темных углов, братцы–кролики нервно жмутся в углу, обхватывая за спиной руки и с вожделением ожидая комиссии за то, что заманили нас к этому подпольному ювелиру. Мы перебираем кольца, но ничего занятного не обнаруживается. Кашмирцы не унывают, они приготовили для нас большую программу — продавец танка, продавец ковров, продавец котов в мешке, хаш, кислота, недорого, хорошее качество, героин, кокаин, трекинг в Кашмире, одежда, мы можем заехать к ним в гости, поужинать вместе, мы не производим впечатления кондовых испуганных туристов, мы плавные и мягкие, они путают нашу пластичность со слабостью и глупостью, они в предвкушении того, как они нас поимеют…Что ж, хаш, — это неплохо, но мы должны продать компьютер, нам нужно закончить это дело, ох, ах, какое счастье, кудахчут кашмирцы, мы хотим продать компьютер? какое невероятное совпадение, просто чудо, они как раз знают одного человека, которому позарез нужен компьютер, глаза нервно горят, только бы не упустить, длинный весь идет волнами, изгибается в стороны и становится похожим на червя, вот здесь вот, сразу за углом, у него крупное туристическое агентство, мы можем пойти туда прямо сейчас, братья ликуют, кудрявый сосредоточенно кивает и многозначительно поглядывает на нас исподлобья, ну и повезло же вам, ребята, ей–богу, всего два дня в Дели, а уже встретили нас, мы ничего не обещаем, но… а потом мы поедем к ним домой и покурим, почему бы нет, ребята, почему бы нет?..
Гашишные разговоры
№ 2
— так какой ты раз в Индии, Алекс?
— не знаю, раз двадцатый
— вы женаты?
— нет, мы друзья, просто друзья
— сейчас Камал сделает чай, нужно подождать, вам удобно? это очень хорошая комната, здесь очень тихо, вы можете прийти, жить с нами, сколько вы платите за комнату в отеле?
— двести десять рупий
— это очень дорого, нам вы можете платить пятьдесят, а вот и чай, вы любите Боба Марли? рэгги? раста? вы знаете? это очень хороший хаш, посмотрите, понюхайте, это очень хорошее качество, у кого вы покупаете? тоже у кашмирцев? на Main Bazar’e? я знаю там всех продавцов, они все мои хорошие друзья, я продам вам дешевле, вы можете жить у нас, вы можете есть у нас, это очень опасно есть в ресторанах, очень много людей приходит в рестораны, они оставляют еду на тарелках, потом приходите вы и заказываете еду, а они не готовят новую, они сваливают остатки с двух тарелок и приносят вам, очень плохо, почему ты все время молчишь? are you stoned? are you OK?14
— I’m “OB”, ha–ha–ha15
— что она сказала, Алекс? как хаш?
— неплохо, вполне
— сколько вы еще пробудете здесь? неделю? две? мы можем поехать в трекинг в Кашмир, раньше очень много людей приезжало в Кашмир, сейчас там проблемы, вы знаете, люди боятся ехать, но на самом деле все хорошо, у моего отца там большая лодка, вся моя семья живет на ней, Камал, дай мне альбом, я сейчас покажу вам фотографию, вот это мой отец, а это моя girlfriend, она итальянка, вот, это ее письмо, смотри, какое длинное, Анастасия, ты можешь почитать, если хочешь, как хочешь, а вот это лодка, Алекс, ты был в Кашмире? ты можешь поехать снова, почему нет
— why not, but we have some business in Delhi16
— а сколько стоит в Москве хороший хаш?
— очень дорого, может быть, пятнадцать долларов грамм
— о черт, это невероятно, Закир выкуривает толу за час, это сто пятьдесят долларов, oh, fuck! this is very expensive, аh!17
— ya, this is really fucking bad, ah?18
— почему она все время молчит, ей плохо? что с ней, Алекс? может быть, ей лучше остаться здесь? это очень опасно идти в таком состоянии на улицу, у моего отца очень хорошая лодка, я поеду с вами, и Камал тоже, и Закир, правда, Закир?
— да, мы тоже поедем, нет проблем, вы хотите есть? мы можем поужинать, как хотите, тогда завтра? завтра годовщина смерти моей сестры
— а что с ней случилось?
— она приехала в Дели и пошла обедать в ресторан, отравилась и умерла, это очень опасно есть в общественных местах, можно умереть
— смотри, Алекс, какие ботинки, это специально для трекинга, really good, ah19? они очень дорогие, они стоят двести долларов, но без них в трекинге пропадешь, Закир, что ты делаешь, поставь обратно Марли, они любят Марли, вы хотите купить хаш?
— слушай, Лешка, это просто пиздец, я все смотрю на это и не могу понять, то ли у них это на автомате, с детства, как употреблять европейцев, они даже не задумываются, то ли их всех этому в школе учат, ты смотри, как филигранно, у них есть три товара — наркотики, комната, трекинг, и они постоянно ими жонглируют, постоянно соскальзывают с одного на другое, даже Перец, пришел и первым делом сообщил, что его сестра отравилась и умерла, а ведь его не было при начале разговора, это у них заранее такая договоренность или вольная импровизация? я голову даю на отсечение, что на прощание он тебе предложит эти гребанные ботинки для трекинга, если вдруг у тебя нет своих…
— что–то не так, Алекс, ей плохо? вы останетесь у нас?
— нет, ей хорошо, который час? о, нам пора
— вы не будете ужинать? к нам должны прийти друзья, они из Германии, мы бы поели вместе, если завтра вы продадите компьютер, мы сможем поехать в Кашмир, ты ходишь в этих сандалиях? у тебя есть ботинки? если нет, я могу одолжить тебе вот эти, они очень хорошие, это твой размер, почему она так смеется? Анастасия, что–то случилось? я что–то не то сказал? if you are stoned you can stay here20…
Мы возвращаемся в гостиницу, если бы мы не были такими расслабленными и неторопливыми, мы бы возненавидели этот fucking business21. Мне кажется, для Дели не существует таких понятий, как день и ночь, рикша ноет и пытается выклянчить лишние пять рупий, какие они все капризные, как они любят поканючить — смеется Алексей, десять вечера, на Main Bazar’e без изменений — коровы, нищие, прокаженные, тревеллеры всех мастей и раскрасок, индусы–продавцы, не спешащие закрывать свои лавки в ожидании поздних посетителей, “24-hours service”22 — национальный индийский хит, индийские мальчики прогуливаются, взявшись за ручки, кричат приветствия, в “Hare Rama” и в соседнем “Ajay”, где внизу расположилась German Bakery23, кипит жизнь, в холле сидит на рюкзаках ватага израильтян, отбывающих на автобусе в Ришикеш, кто–то сбегает вниз по лестнице, кто–то игриво толкается на ступеньках, со всех этажей несется музыка — Goa–trans, индийские барабаны, “Led Zeppelin”, по лестнице слетает бородатый раввин, обитатель синагоги на третьем этаже, проводящий активную миссионерскую деятельность среди подрастающего поколения, и накидывается на фривольно расположившуюся и ждущую автобус компанию, в течение пяти минут он что–то яростно вещает, после чего столь же стремительно удаляется обратно наверх, оставив свою паству заметно приунывшей, смысл этого спектакля так и остается скрытым для непосвященных. Сrowded house, дом тусовок, я очарована и влюблена в этот интернациональный безумный сброд, черт знает во что одетый, заросший щетиной, нестриженый, стильный до безумия, до зависти, в джинсах, шортах, шароварах, майках невероятных цветов, непальских разноцветных свитерах, с пижонскими татуировками на видимых и невидимых частях тела, орущий, смеющийся, замороченный, бритый наголо, обкуренный, никакой, в пакистанских шапках, расшитых жилетках, веселый, варварский, рафинированные шалавы в индийских юбках, коротких маечках, very sexy, super24, с проколотыми ушами, носами, губами, девственно невинные, никакой косметики, прожженные стервы в массивных ботинках, с синими ногтями, ангелы на “Enfield”ах, шведы, англичане, евреи, поляки, австралийцы, французы, иракцы, датчане, японцы и никого — русских, неужели у нас никогда не появиться таким же оторванным путешественникам? are you British? Norwegian? Swedish? you said Russian? this is impossible!25, блондины, брюнеты, крашеные, с выгоревшими на солнце дрэдами до пояса, в разноцветных индийских распашонках и штанах, одно из–под другого, увешанные украшениями, разнузданные, аскетичные, никто никому не мешает, расслабленные, постоянно помнящие о своих гражданских правах, и пусть только какая–нибудь сука попробует на них покуситься, any problem? it’s OK, friend, it’s OK26, молодые и семидесятилетние аксакалы из первой волны битниковской эмиграции, грудные младенцы, фрики, юные вожди краснокожих, в пиратских платках и растаманских вязаных шапочках, кормящие матери, беспредельщики, философы, озабоченные очередной экзистенциальной дилеммой, рэйверы в кислотных клубных одеждах “Space Tribe”27, метеоритонепробиваемых и вакуумоустойчивых, продающихся здесь же, в German Bakery, в маленьком магазинчике, открытом предприимчивым сыном Сиона.
Разношерстное потомство первых поселенцев с Корабля Дураков, отплывшего из Европы в семнадцатом веке, племя номадов, живущее своей жизнью, в то время как Делез и Гваттари философствовали в тиши французских кабинетов и сочиняли номадологию и страсти по шизоанализу. Шуты, камикадзе, гении и отбросы общества, наркоманы, мистики, изгои, придурки, маменькины детки, ждущие денег из дома, бродяги, готовые зарабатывать на жизнь чем угодно, юродивые, торчки, удачливые авантюристы, торгующие в Европе экзотическими заморскими цацками, неврастеники и просветленные, офигевшие, без башни, четко контролирующие ситуацию, я обожаю их, отшатываюсь от них, подглядываю за ними, мимикрирую под них и уже не знаю, кто я, где я, я ли?.. Невысокий загорелый японец с золотистыми волосами до плеч, открытый и поминутно плутовски улыбающийся, отчего вокруг его глаз возникают, разбегаются по всему лицу смеющиеся морщинки, в короткой красной майке и расклешенных красно–белых брюках с затейливыми узорами, с маленьким рюкзачком, болтающимся за спиной, поднимается нам навстречу из–за столика у входа, где он минуту назад о чем–то беседовал с изысканной тонкой израильтян–кой — Алекс! — Алекс! — вот так встреча, где ты живешь? — в “Ajay”, а вы? — здесь, в “Hare Rama”, ты давно приехал? — сегодня, а вы? надолго? — да я вообще приехал по делам на неделю, но вот, встретил девушку… — израильтянка понимающе улыбается и продолжает потягивать из стакана сок — а не покурить ли нам? — why not?28 — ты хочешь? — оборачивается Алекс к израильтянке, она отрицательно покачивает головой — ну, нет так нет…
Гашишные разговоры
№ 3
— как тебя зовут?
— Анастасия, Настя, Ася, как тебе легче
— ее зовут Анастезия. Анастезия, будь так любезна, дай мне, пожалуйста, трубочку и сигаретку…Ты надолго в Дели?
— дня на три. Деньги кончились. Я позвонил дяде в Индонезию, чтобы он прислал тревел–чеки.
— а потом?
— не знаю. В Катманду. Или, может быть, сначала в Пушкар, в Манали. Ты же знаешь, мне все равно куда… В Гоа сезон закончился. Очень много народу в Манали. Люди из Гоа делали в Пушкаре a very big party29, приехала полиция и всех разогнала. Правительство боится. А вы?
— да мы не знаем ничего. Я говорю, я прилетел по делам на неделю и вот встретил девушку. Может быть, в Ришикеш. Я слышал, что израильская полиция приезжала не то в Гоа, не то в Манали и отлавливала израильтян по просьбам их родителей.
— ха–ха, встретил девушку. Ты первый раз в Индии?
— да.
— у Алекса мама русская. Алекс даже говорит немножко по–русски.
— правда? Скажи что–нибудь.
— скайши што–ньибуть…
— ха–ха–ха. Это все, чему мама тебя научила? Ой, Алекс, убери ногу с моей подушки.
— ты спишь здесь? This way or that way?30
— both ways31.
— на двух кроватях сразу?
— да. Причем именно голову я кладу на подушку.
— а он спит там? Сегодня я буду спать здесь. Ты же знаешь, у меня нет денег, мне нужно где–то ночевать…
— ха–ха–ха, очень смешно.
— у тебя есть бойфренд в Москве?
— иногда.
— так есть или нет? Или ты спишь одна в Москве?
— я очень целомудренна, Алекс. Я всегда сплю вот с этим плюшевым щенком.
— правда? Сегодня ты будешь спать со мной.
— ты любишь игрушки?
— иногда.
— ха! Иногда! Я больше не могу вас слушать. Алекс, ты не знаешь, где можно достать ДМТ?
— нет, я не ем сильные вещи. И потом это очень дорого.
— это дорого, но стоит того. Alex is a family boy32. Он даже ЛСД не употребляет.
— правда? Я не верю. Ты посмотри на него. У него глаза плута.
— правдья. Я был домашним мальчиком, когда начинал путешествовать. But now I’m not33.
— нет, Алекс. You are a tempter34.
— кто?
— ты не знаешь этого слова? In the Bible the snake tempted Eve. Many Christian saints were tempted by the devil35. Понимаешь?
— I have only one Holy Bible, you know, this is the Lonely Planet Travel Survival Kit on India. But I haven’t read anything about a woman named Eve in it. And also about her problems with snakes. She was a fakir, ah? 36 Ha–ha–ha…
— нет, Алекс не искуситель. Алекс is very shanty.
— что значит shanty? Ну что вы смеетесь? Лешка, ну скажи, пожалуйста.
— скаши, скаши, Льешка.
— это индийское слово, но его так не переведешь. Пусть тебе Алекс объяснит.
— Shanty — это мирный, светлый, благословенный, все сразу, ты либо чувствуешь значение этого слова, либо нет. Нельзя перевести.
— а на японский ты бы смог перевести?
— нет, тоже не смог бы.
— ой, Алекс, я придумала новый вид национальной японской поэзии — acid tanka37. Например,
Эти индусы
такие забавники
как чебурашки
веселы и проворны
сердце мое ликует!
— She is crazy, ah? If she come to Goa everybody will decide she is British or Swedish.
— No, she is like Australian girls. Alex, you remember Australian girls in Goa? They are very beautiful38.
— о, Алекс, а еще есть haiku–core39.
Коснулась уха
Индийского юноши
Луна над Фудзи
— Алекс, Анастезия, а не прогуляться ли нам до German Bakery?
— Ам–м–м–м–м–м–м–…
— что это с тобой, Настюх?
— это новая мантра
— “Почему ты так много ешь, мальчик? — Кто сказал, что я обкуренный, я не обкуренный…”
1 А вы, мадемуазель, вы занимаетесь здесь йогой? Это очень полезно (фр.).
2 Расслабься, дружище.
3 Не важно, друг, не важно (англ.).
4 Одно фото, пожалуйста (англ.).
5 “узор вневременных мгновений”, Т. Эллиот (англ.).
6 расслабься (англ.).
7 Я разрабатываю программное обеспечение (англ.).
8 “рожденные клубиться” (англ.).
9 беру, даю, большой, маленький, отправляю, получаю (англ.).
10 ты куришь? (англ.).
11 увидимся позже (англ.).
12 бред, белая горячка (англ.).
13 Индийское приветствие, которое можно перевести как “Я приветствую то место в Вас, где мы — Едины” (хин.).
14 Ты обкурена? Ты ОК?
15 Я — “О–Би” (англ.).
16 почему нет, но у меня есть дела в Дели.
17 о, черт! это очень дорого, а!
18 да, это действительно чертовски плохо, а?
19 правда, хорошие, а? (англ.)
20 если ты обкурена, ты можешь остаться здесь… (англ.)
21 гребанный бизнес (англ.).
22 “работаем 24 часа в сутки” (англ.).
23Немецкая булочная (англ.).
24очень сексуальные, супер (англ.).
25 ты англичанка? норвежка? шведка? ты сказала, ты русская? это невозможно! (англ.)
26 какая–то проблема? все нормально, друг, все нормально (англ.).
27 “Космическое племя” (англ.).
28 почему бы нет? (англ.)
29 очень большую вечеринку (англ.).
30 Здесь или здесь? (англ.)
31 Везде (англ.).
32 Алекс — домашний мальчик (англ.).
33 Но теперь уже нет (англ.).
34 Ты — искуситель (англ.).
35 В Библии змей искушал Еву. Очень многих христианских святых искушал дьявол (англ.).
36 Ты знаешь, у меня есть только одна Библия — это “Справочник по выживанию в Индии” издательства “Lonely Planet”. Но что–то я не читал там ничего о женщине по имени Ева. А также о ее проблемах со змеями. Она что, была факиром? (англ. искаж.)
37 Кислотные танка.
38 — Она сумасшедшая, а? Если бы она приехала в Гоа, ее бы приняли за англичанку или шведку.
— Нет, она похожа на австралийских девушек. Ты помнишь австралийских девушек в Гоа, Алекс? Они очень красивые (англ. искаж.).
39 хайку–кор (англ.).