Сопряжение на “разломах” цивилизаций
Журнальный зал,"Дружба Народов", №5, 1999,"ИнфоАрт"
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 1999
От Эдема до Армагеддона
Леонид Медведко (Сопряжение на “разломах” цивилизаций)Самое трудное состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего… Нет, не соединять, а сопрягать — вот что нужно! Да, сопрягать… — вот что надо, сопрягать надо! Л. Н. Толстой. Война и мир
Пророки–праотцы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .1 Слово–ключ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2 Сионистский противовес “большевизации” . . . . . . . . . . . . . . . . 3 Лоуренс в роли переводчика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 “На войне как на войне” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .5 Такой близкий Ближний Восток . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6 Встречи с потомками Пророка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7 Бумеранг двойной морали . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .8 Побежденные победители . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9 От “святой троицы” к синергетической триаде . . . . . . . . . . . . . .10 Пророки–праотцы
Корни социо–естественной истории на Ближнем Востоке уходят, можно сказать, в допотопные времена. Древние библейские пророки — общие и у евреев, и у арабов. Как, впрочем, и у христиан — европейцев и неевропейцев. Пророки часто предвосхищали или подтверждали события естественной и социальной истории, оказавшие влияние на различные цивилизации. Так, исход евреев из Египта — факт исторический. Однако, по гипотезе известного американского ученого Иммануила Великовского, автора книги “Миры в столкновении”, он не был столь массовым, как это описано в Ветхом Завете. Приблизительно за полтора тысячелетия до н.э. произошли великие небесно–земные катаклизмы, которые упоминаются в Ветхом Завете как “казни египетские”. Согласно гипотезе Великовского, подтвержденной затем специальной французской комиссией и последними астрофизическими открытиями, тогда одна из комет настолько близко подошла к Марсу, что несколько “сбила” его с орбиты и, как следствие, изменила также орбиту Земли. Вступив во взаимодействие с космической гостьей, Земля вскоре возвратилась на круги своя. Что же касается гигантской кометы — она под именем Венеры вошла в Солнечную систему. Все эти космические и земные катаклизмы в мифологии и легендах многих семитских народов, к которым относятся евреи и арабы, признаны деянием Бога. Оставшиеся в живых после такой “казни египетской”, естественно, восприняли заветы пророка Моисея как волю и слова Божьи. Однако древние предки евреев и арабов далеко не сразу приняли единобожие. Они по–прежнему поклонялись Солнцу, Луне, Марсу, Венере. Пророки Елисей и Илия, осуждая за это свой народ, предрекали ему многие беды. И они следовали одна за другой. Войны и стихийные бедствия обрушивались на эти земли с удивительным постоянством — через каждые десять–одиннадцать лет. Ассирийские цари Саргон II и Синахериб (VIII век до н.э.) не только правили на землях нынешнего Ирака и Сирии, но и покоряли Израиль. Евреи и другие живущие там народы были изгнаны со своих земель. Но эпидемия моровой язвы оказалась сильнее завоевателей. Она без разбора поражала побежденных и победителей. Сто двадцать лет спустя Иудейское царство пало под ударами могущественного Навуходоносора. За его потомка и наследника выдает себя нынешний правитель Ирака Саддам Хусейн. Не потому ли он угрожает завершить его дело — уничтожить Израиль. Навуходоносор разрушил Иерусалим и переселил евреев в Вавилон. Освобожденные персидским царем Киром их потомки расселились по всему свету. Тогда и были написаны ранние книги Библии. Авраам, остатки жилища которого показывают ныне не только в Хевроне, но и в Дамаске, стал общим праотцом евреев и арабов. Вернувшись на “Землю обетованную”, народ Израиля восстановил в VI веке до н. э. священный храм в Иерусалиме. В 70 г. н.э. он был вновь разрушен римлянами. На камнях и развалинах храма в последующие столетия были выстроены христианские церкви и мусульманские мечети. Евреи, рассеявшиеся по всему миру, сумели сохранить свою самоидентичность. Они сберегли и в диаспоре память о своей древней истории, запечатленной в Ветхом Завете. Так они хранили верность общим духовным истокам и религиозным предписаниям. Другие семитские народы оставались на земле своих праотцов и до и после появления новых христианских и мусульманских пророков. Но, как и прежде, здесь продолжались межэтнические и междоусобные войны. Они происходили с прежней цикличностью. Закономерная связь циклов этих войн с естественными процессами в космосе и на земле была не только выявлена, но и убедительно доказана нашим соотечественником–энциклопедистом Александром Чижевским, которого называли “солнечным пророком” на земле. Свидетели бурных событий второй половины XX века имели возможность убедиться в совпадении этих циклов с периодами наивысшего проявления активности Солнца (3—4 года в среднем каждые 11—12 лет). На эти периоды, за более чем 2500 лет, падает около 90% всех войн и всплесков социальной активности. На библейских землях после падения Римской империи, как во время арабских завоеваний и “джихадов”, так и Крестовых походов за “освобождение гроба Господня от неверных”, большинство войн и битв происходило почти с такой же цикличностью. При этом самую прочную географическую привязанность к “святым местам” проявили арабы и, как они считают, их предки. От сторожа–хранителя мечети у “могилы Авеля”, находящейся недалеко от Дамаска, мне довелось услышать рассказ о том, что Адам был сотворен Богом из местной глины в долине реки Барада. И его жена Ева, и их земные первенцы могут считаться арабами, потому что все они жили и похоронены на арабской земле. Арабы — кто бы они ни были — христиане или мусульмане, чтут не только их память, но и хранят их бывшие очаги и святые могилы. Хотя движение за восстановление еврейского государства в Палестине вокруг “горы Сион” носило до конца XIX века в основном духовно–религиозный характер, его мессианская направленность стала тоже обретать определенные земные, географические, координаты после создания в конце прошлого века Всемирной сионистской организации. Межцивилизационные столкновения, межнациональные конфликты, межэтнические и междоусобные распри стали носить еще более “земной характер” в эпоху так называемых колониальных войн. Они велись в основном из–за обнаруженной здесь нефти и других природных богатств. Не менее острые конфликты происходили и происходят на “библейских землях” из–за распределения водных ресурсов.Слово–ключ
Мысль о том, что идеи и чувства людей, как и интересы разных народов, должны не сталкиваться и не слагаться, а сопрягаться, явилась Пьеру Безухову во сне после Бородинского сражения, говоря современным языком, на стыке виртуальной и подлинной реальности. В сопряжении, возможно, заключена основная философская идея “Войны и мира”. Оно составляет и суть современной научной методологии, называемой синергетикой — от греческого слова “синергус”, что означает “совместно действующий”. На исходе нынешнего столетия синергетика признана едва ли не универсальной научной методологией. Она продуктивно используется не только в естественных и общественных науках, но и в так называемой “альтернативной социо–естественной истории”, при этом она рассматривает события в синергетической ретроспективе с расстояния в пятьдесят и более лет. Именно такой срок прошел после окончания Второй мировой войны и начала самого длительного после нее арабо–израильского, чаще теперь называемого ближневосточным, конфликта. Особое направление — социо–синергетика — дает ключ не только к осмысливанию, но и моделированию межцивилизационных отношений в их динамике. Как в столкновении, так и в сопряжении различных этносов и цивилизаций. Синергетика может служить ориентиром в поисках давно известного на Востоке “срединного пути” в самоорганизующемся хаосе нелинейного мира. Равнодействующая различных векторов сил определяется в моменты обострения, в результате которых происходит либо самоорганизация хаоса, либо его “зацикливание” с выходом на новый виток. То и другое зависит от “открытости” или от “закрытости” общественных систем. Синергетика не исключает, а скорее подтверждает основополагающий закон диалектики о единстве и борьбе противоположностей. Но эта борьба происходит в процессе эволюции. Сталкиваясь и сопрягаясь, противоположности не уничтожают, а дополняют друг друга. Происходит сопряжение хаоса и порядка, тьмы и света, безмолвия и звука. Синергетика отражает эволюцию не только развития Вселенной, но и всего живого на Земле. Мир в целом и каждая из его составных частей развиваются одновременно по дополняющим друг друга законам диалектики (от Единого к Многому) и синергетики (от низшего к высшему через хаос). История человечества предстает тоже в этой двойственной системе координат. С одной стороны — как история общечеловеческой цивилизации, прошедшей в ХХ веке через две мировых войны. С другой — как история многих цивилизаций разных народов. Они прошли путь от первого свершенного где–то на Ближнем Востоке “каинова греха” через хаосы пятнадцати тысяч войн, больше половины которых происходило тоже в районе Средиземноморья. Прошлое раскрывается многими смыслами. Будущее же, до поры до времени, имеет только один общий смысл. Он определяется цикличностью развития событий в прошлом и многовариантностью в будущем. Можно сказать, что прародителями синергетики были Н. Бор, А. Чижевский, Н. Винер. Основоположниками ее считаются наши современники — Г. Хакен, И. Пригожин, С. Курдюмов, Ю. Климонтович и другие. Но основы этой “всеобщей организационной науки” были заложены еще в начале нашего века А. Богдановым, которого в свое время так резко критиковал В. И. Ленин. Синергетика как наука о самоорганизации и “самосозидании” наследует опыт кибернетики и расширяет возможности системного анализа во многих областях. Она позволяет подходить с единых позиций к решению многих проблем. Это — взаимосвязь эволюционных процессов и преодоление их кризисов; устойчивое экономическое развитие и глобальные кризисы. Футуросинергетика используется при прогнозировании социально–экономических и культурно–исторических процессов на долгосрочную перспективу с учетом альтернативности недавней истории. Все это находит свое отражение в синергетической парадигме социо–естественной истории на Ближнем и Среднем Востоке как в преддверии, так и после Великих войн XX века, называемых Мировыми.Сионистский противовес “большевизации”
Революционные потрясения 1917 года в России, как считали союзники по Антанте, преждевременно вывели ее из Первой мировой войны. В Лондоне серьезно опасались, что начавшийся распад Османской империи в этих условиях может привести к “большевизации” исламского мира. Появление в ноябре 1917 года так называемой “Декларации Бальфура”, открывавшей путь к созданию “еврейского очага” в Палестине, было отчасти обусловлено поиском англичанами возможных союзников. Незадолго до этого Лондон получил от сионистского лидера Хаима Вейцмана заверения, что “в лице евреев Англия получит надежных друзей”, которые будут “эффективным барьером на пути любой угрозы с севера”. В долгосрочном плане Вейцман обещал, что сионисты “будут лучшими проводниками западных идей в восточных странах и послужат наведению мостов между двумя цивилизациями”. Вместе с тем на Западе высказывалось беспокойство: не принесет ли “еврейский очаг” в мусульманском мире новые проблемы и не будет ли занесена туда вместе с социалистическими лозунгами сионизма “большевистская зараза”. Сразу же вслед за провозглашением “Декларации Бальфура” госдепартамент США по каналам своей ближневосточной разведки был предупрежден, что целесообразность осуществления “сионистских устремлений в Палестине” вызывает серьезные сомнения. В специальном докладе по этому поводу от 15 ноября 1917 года говорилось, что “евреи составляют очень незначительное меньшинство населения Палестины; арабы же по–прежнему остаются самой крупной в численном отношении расовой группой”. Указывалось также на обилие христианских и мусульманских святых мест в Палестине. Поэтому “еврейское преобладание там могут посчитать оскверняющим и нетерпимым” и в христианском мире, и за его пределами. В докладе содержались рекомендации “канализировать сионистские устремления” через британскую оккупацию для предоставления равных политических прав всему населению Палестины. “Театр библейской истории” должен обрести мировое уважение со стороны и еврея, и христианина, и мусульманина. Еврейское государство, прогнозировали авторы записки, вряд ли сможет это обеспечить, поэтому его создание не следовало бы допускать.Лоуренс в роли переводчика
Англия пыталась тем временем закрепить свои позиции классическим колониальным методом “разделяй и властвуй”. Британский наместник в Египте Мак–Магон обменялся тогда с шерифом Хусейном восемью письмами. В каждом из них содержались туманные намеки о намерениях создать на очищенных от турок землях “большое арабское государство”. Арабы, естественно, включали в состав своего будущего государства всю Палестину с ее мусульманскими святынями. Сионистские же лидеры в обещанном им “еврейском очаге” в Палестине видели, по крайней мере, фундамент будущего “Эрец–Исраэль”. Некоторые из них мечтали о “Великом Израиле” в библейских границах. У сионистов, как, впрочем, и у арабских националистов и у русских большевиков, уже тогда были свои “фундаменталисты–радикалы”, социалисты–утописты, реалисты, романтики… Одним из них был Нордау, “План” которого предусматривал, например, в течение десяти лет “покончить с еврейской проблемой вообще”. Для этого он предлагал организовать массовое переселение евреев в Палестину. Он допускал, что при этом из нескольких миллионов переселенцев “тысяч двести–триста погибнут”. Само собой разумеется, не менее массовыми были бы изгнание и гибель арабов. У “романтиков” сионизма было свое видение будущего “еврейского очага” в Палестине. В январе 1919 года в Лондоне была организована встреча сионистского лидера Хаима Вейцмана с сыном шерифа Хусейна, эмиром Фейсалом, предложившим три вопроса по уточнению “Декларации Бальфура”. Вейцман дал вполне ясные ответы: Первое — евреи не собираются входить в состав “большого арабского государства, тем более считать себя подданными короля”. Второе — они не собираются служить в его армии. Третье — они не будут платить ему никаких налогов. Выступавший переводчиком на этих переговорах английский разведчик Лоуренс перевел эти ответы Вейцмана, как говорится, “с точностью до наоборот”. Так, ответ Вейцмана, что евреи не дадут королю “ни одного пенса”, Лоуренс перевел: “евреи готовы ему платить в два раза больше, чем арабы”. Представляя отчет об этих переговорах английскому министру иностранных дел лорду Керзону, Лоуренс приложил к нему “парафированную” таким образом “Декларацию Бальфура” со следующей припиской Фейсала: “Заслушав ответы и разъяснения Вейцмана на мои вопросы, я от имени моего отца шерифа Хусейна аль–Хашими даю согласие на введение в действие “Декларации Бальфура”. “Декларация” после этого была впервые опубликована на арабском языке в Палестине лишь десять лет спустя после ее объявления, естественно, без разъяснений Вейцмана в “переводе” Лоуренса. В мемуарах Вейцмана “В поисках пути”, вышедших уже в послевоенное время, этот весьма важный эпизод обходится молчанием. Копия до сих пор не рассекреченного отчета Лоуренса лорду Керзону хранится в государственном архиве Великобритании. Там с ним удалось ознакомиться без права его ксерокопирования неутомимому исследователю многих архивов в России и за рубежом, московскому профессору Г. Л. Бондаревскому. Это лишь один из таящихся во многих архивах секретов, из коих становится понятным, почему, как пишет в своих мемуарах Вейцман, “еврейская Палестина” вместе с другими народами Средиземноморья”, в том числе, надо полагать, и арабами, не сослужила “большую службу делу демократии во Второй мировой войне”. Это произошло, наверное, потому, что “ложные векторы” информатики оказались преобладающими не только в идеологии, но и во внешней политике как Запада, так и Востока. Это и привело к циклическому возникновению хаоса не только на Ближнем Востоке. Надежды президента США Вильсона на то, что Первая мировая война станет последней, не сбылись. Он не сумел войти в историю как “творец послевоенного мира”. Зато один из творцов обеих мировых войн Черчилль был, очевидно, более прозорлив. После одержанной над Германией второй победы он назвал весь период 1914—1945 годов “тридцатилетней войной”. Но и она оказалась без финала. Все пятьдесят лет последовавшей за ней “холодной конфронтации” между двумя мирами отмечены “горячими” войнами во многих регионах “третьего мира”. Распад колониальных империй, а затем и биполярной системы сопровождается процессами новой раскладки и размежевания сил. Это происходит уже не по блоковому, а по цивилизационным и социо–экономическим критериям. Мировые и субмировые войны ХХ века со всеми их “коммунистическими интермедиями” и “исламскими бумами”, силовыми “бурями” и всплесками экстремизма вылились как бы в одну сплошную, все еще не завершившуюся “столетнюю войну”.“На войне как на войне”?
Как востоковед я могу считать себя в определенном смысле “ровесником” ближневосточного конфликта. Поступив в Московский институт востоковедения осенью 47-го и закончив его в 52-м году, я сразу стал далеко не безучастным наблюдателем бурных событий в этом регионе. Позже написал о них документальную книгу “…Этот Ближний бурлящий Восток”. С многими из героев я лично был знаком. Встречался, беседовал, спорил. Небольшая лишь толика услышанного предназначалась для печати. Чаще доверительно предупреждали: “это для вашего личного сведения” или — “для передачи кому нужно”… Вспоминая прошлое в синергетической ретроспективе, я теперь думаю, что все эти “векторы информационной энергетики” надо было не подразделять на “открытые” и “закрытые” системы, а стараться их сопрягать. По крайней мере, проецировать историческое прошлое на созидаемое “светлое будущее”. Нас этому в институте не учили. Не были этому обучены и те, кто делал тогда политику. Если бы хаос, будь то на “святых землях” или в наших “родных палестинах”, развивался в “открытых системах”, он, может быть, сумел бы и “самоорганизоваться”. Возможности сопряжения были упущены. В результате арабо–израильское пятидесятилетнее противостояние возвратилось, можно сказать, “на круги своя” — едва ли не в исходную ситуацию 1947 года: в конце октября 1998 года в Вашингтоне было достигнуто, наконец, “историческое”, если его удастся осуществить, соглашение о признании Израилем Палестинской автономии и о прекращении палестинцами борьбы за уничтожение еврейского государства. Что касается России, то она оказалась в худшей ситуации, чем пятьдесят лет назад. Хаос расходится все более широкими кругами, затягивая в свой омут вместе с Ближним Востоком и “ближнее”, вернее было бы сказать, “близкое зарубежье” России. В границы “Расширенного” или “Большого” Ближнего Востока — эти новые названия “стратегической географии” все чаще теперь используются в Израиле и на Западе — включают уже, помимо всех арабских стран и Ирана, почти весь Кавказ, Центральную Азию, Африканский Рог, Афганистан, Индию, Пакистан…Такой близкий Ближний Восток
Считается, что само понятие “Ближний Восток” появилось одновременно с колониальной экспансией Запада. Здесь пролегали самые короткие пути с Запада на Восток. Здесь находилась самая близкая для Запада нефть. Для России Ближний Восток был и остается поныне самым близким географическим, историческим, а отчасти и родственным по духу зарубежьем. Но так получилось, что район, называемый “колыбелью евроазиатской цивилизации”, стал после совершенного здесь, согласно Библии, первого братоубийства “колыбелью” многих войн и ареной самого длительного в этом столетии ближневосточного конфликта. Большинство ближневосточных стран находилось в стороне от главных театров военных действий двух Великих войн. Но после их окончания именно этот регион между Средиземноморьем и Каспием превращался в арену затяжных кризисов и столкновений на так называемых “разломах” цивилизации. Причиной тому было игнорирование естественных процессов, связанных с сопряжением “прерванных” цивилизаций и возрождением никогда не умиравшего здесь ислама и исповедовавших эту религию социумов. Наибольшую жизнеспособность и распространение здесь получали идеологии, способные укореняться в конкретной цивилизационной или этно–конфессиональной среде. Разница между Востоком и Западом в этом отношении оказалась не столь уж велика. Когда происходило мое посвящение в востоковеды, мы даже в мирное время жили по французской пословице — “на войне как на войне”. Межцивилизационное противостояние между Востоком и Западом считалось тогда проявлением “классовой борьбы”. Мы гордились, сознавая в ней себя “фронтовиками”. С годами мне стали ближе по духу другие “смельчаки”. Те, которые умели и осмеливались думать даже на войне не так, как на войне. Не только нынешний премьер–министр Евгений Примаков, но и многие другие мои однокашники ушли после окончания института востоковедения в политику. Это не восточно–фаталистское предопределение судьбы. В годы учебы мы все были настолько политизированы, что даже восточные языки, как, впрочем, и западные, учили обязательно в свете “гениального труда” И. В. Сталина “Марксизм и вопросы языкознания”. Из него следовало, что язык — не столько средство общения, сколько “оружие” в классовом и ином противоборстве. В общем, жили мы в черно–белом, зато в ясном и достаточно понятном прямолинейном мире. В нем противоположности должны были непременно бороться. И уж никак не могли дополнять друг друга. Бушующие на Ближнем Востоке и в других “зонах освободительной борьбы” войны и революции воспринимались нами как отражение классовой борьбы или “межимпериалистических противоречий”. Так, войны и распри между арабами и евреями, конечно же, “провоцировались и разжигались империалистами”. Наши симпатии и сочувствие были на стороне евреев. Во–первых, среди них было немало наших соотечественников. Во–вторых, они вели справедливую национально–освободительную борьбу и считались поэтому более прогрессивными, чем арабские монархи и феодалы. “Классовым подходом” к палестинской проблеме по–своему грешили тогда и американцы. Президент Трумэн ограничивал первое время еврейскую эмиграцию в Палестину именно потому, что ее поощрял Советский Союз. Потом произошла рокировка симпатий и ролей. В той и другой ситуации было ясно одно: ни еврейские, ни арабские лидеры уживаться или как–то сопрягаться не желали. Те и другие предпочитали войну “до победного конца”. Радикально настроенные арабы призывали “сбросить евреев в море”. Сионистские лидеры предлагали “изгнать всех арабов в пустыню”. Первый советский проект решения палестинской проблемы, представленный в ООН, предусматривал создание двунационального арабо–еврейского государства. Но он был отвергнут обеими сторонами. Так оно, наверное, и предусматривалось. Позднее из опубликованных в США официальных документов и стенограмм бесед участников Ялтинской конференции выяснилось, что уже весной 1945 года в кулуарных беседах с Рузвельтом и Черчиллем Сталин высказался за создание в Палестине еврейского государства, правда, с оговоркой об учете “трудного опыта” в Биробиджане. “Не стал ли маршал Сталин за это время сионистом?” — шутя спросил при встрече с ним президент Рузвельт. “В принципе мне уже приходилось им быть при создании еврейской автономии в Биробиджане. Я за создание еврейского государства. Но трудности еврейской проблемы мне хорошо известны. Здесь всех поджидает много трудностей”. О характере ожидаемых трудностей Сталин не стал тогда распространяться. У него были свои взгляды на решение этно–конфессиональных проблем, аналогичных палестинской. Достаточный опыт был тогда уже накоплен и в Крыму, и на Кавказе, и в Центральной Азии. Сталин ограничился тогда лишь шутливым замечанием: “Евреи по своей природе всегда были торгаши”. Суть этой глубокомысленной сентенции вождя некоторые исследователи склонны истолковывать как некий намек на то, что Сталину в конце 20-х годов Еврейское агентство “Джойнт” предложило якобы кредит в несколько миллионов долларов сроком на пятнадцать лет для создания некой “Еврейской Калифорнии” в Крыму. В феврале 1944 года Сталину было передано Молотовым составленное по его личному указанию коллективное письмо большой группы еврейских деятелей культуры с предложением заселить Крым вместо выселяемых оттуда татар спасшимися от фашистского геноцида евреями. По рассказу генерала армии П. Ивашутина, лично читавшего “крымское письмо”, адресованное Сталину, он на нем никаких “следов” не оставил. Но на сопроводительной записке поставил гневную резолюцию: “За Крым было пролито слишком много русской крови, чтобы его кому–либо отдавать”. Подчеркивания были сделаны им лично синим карандашом. После своей подписи он поставил жирную точку. Все приближенные знали, что это был признак крайнего раздражения. Прошло четыре года, прежде чем Сталин использовал это письмо для проведения очередной чистки. Среди “еврейских космополитов” и “агентов Джойнта” оказался руководитель Еврейского театра в Москве Соломон Михоэлс. Обвинение было выдвинуто и против жены Молотова Полины Жемчужиной. Сталину хотелось побыстрее после ухода Англии из Палестины утвердиться на Ближнем Востоке. К тому же он не мог простить англичанам их шантаж при спешном вынужденном выводе советских войск из Ирана. Он имел также на них зуб за подавление там выступлений курдов и азербайджанцев. За жестокую расправу над греческими коммунистами. За спешное создание совместно с американцами командования для подготовки удара по Советскому Союзу с ближневосточного южного фланга. Кремль располагал секретными данными от своих агентов о начале подготовки англичанами и американцами на Ближнем Востоке “Третьей мировой войны”. Об этом рассказывается, в частности, в вышедшей недавно в Израиле книге Майкла Коэна “Третья мировая война надвигалась с Ближнего Востока”. По указанию Сталина для противодействия англо–американским планам в Палестине туда были направлены несколько советских разведчиков–нелегалов. Одному из них, писателю В. Колесникову, лишь пятьдесят лет спустя было присвоено звание “Героя России” за выполнение специальных заданий в Палестине. На заседании Политбюро в ноябре 1947 года при обсуждении вопроса о признании Израиля Сталин приоткрыл свои планы и довольно откровенно изложил мотивы принятого им решения. Молча выслушав уклончивые высказывания по повестке дня всех присутствовавших, кроме Молотова, который больше других был в курсе палестинской проблемы, Сталин заключил: “Давайте согласимся с образованием Израиля. Это будет как шило в заднице арабских государств и заставит их повернуться спиной к Британии. В конечном счете британское влияние будет полностью подорвано в Египте, Сирии, Турции, Ираке”. Как свидетельствует в своих воспоминаниях многолетний руководитель советской секретной службы генерал П. Судоплатов, Сталин рассчитывал под проект создания в Крыму Еврейской республики получить от Запада куда более значительную сумму — не менее десяти миллиардов долларов, однако этим планам не суждено было сбыться. После войны Сталин придерживается другой линии. Он активно противодействует деятельности международных еврейских организаций как пособников осуществления британо–американских планов, направленных против Москвы. Развязанная вскоре по инициативе Сталина антисионистская кампания вовсе не была проявлением его антисемитизма. Сталин, вспоминает Судоплатов, любил антимусульманские анекдоты не меньше, чем подшучивание над евреями. “Такой юмор, — вспоминает Судоплатов, — был по душе Сталину, и он, в сущности, являлся антисемитом не больше, чем антимусульманином”. Сделанный тогда Сталиным прогноз развития событий на Ближнем Востоке сбылся лишь частично. Упомянутые им “заднее место” и “затылки” не раз приходилось чесать не только в Лондоне и в столицах арабских государств, но и вдали от них. За палестинской последовали еще пять арабо–израильских войн, революции в Египте, Ираке, Йемене, Ливии, несколько витков ливанского и иордано–палестинского кризисов, войны в Курдистане, вокруг Залива. Бури над арабским миром породили, можно сказать, новый вид “субмировых войн”. Втянутыми в них оказалось большинство стран этого региона, а затем и США вместе со своими союзниками по НАТО. Если бы не распад Советского Союза, Москва наверняка была бы тоже втянута в этот омут.Встречи с потомками Пророка
Предпринимавшиеся в течение всего этого столетия попытки монополизировать каким–либо одним народом или религией “святую землю” оказались тщетными. Решение палестинской проблемы на основе принятой резолюции ООН с интернационализацией Иерусалима как города трех религий и сопряжения интересов двух народов затянулось более чем на полвека. Даже частичное принятие этой резолюции стоило жизни королю Иордании Абдалле, павшему от пуль исламского террориста в 1951 году. Сорок с лишним лет спустя такая же участь постигла и израильского премьера Рабина, застреленного иудейским фундаменталистом. Жертвами политического и религиозного экстремизма пали президенты Египта и Ливана, король Саудовской Аравии, ряд других умеренных политических деятелей арабских стран и ООН. Чудом удалось избежать гибели, несмотря на многочисленные покушения на их жизнь, лидеру палестинцев Арафату и недавно умершему иорданскому королю Хусейну. К удивлению многих, он умер своей смертью, продержавшись на троне у самого края ближневосточного бурлящего кратера рекордный срок — около сорока шести лет. С обоими этими лидерами, враждовавшими между собой долгие годы, я был лично знаком и неоднократно встречался. …В конце июня 1963 года мы с корреспондентом газеты “Известия”, светлой памяти Константином Вишневецким, оказались по воле журналистской удачи в гостях у короля Хашимитского Королевства Иордания Хусейна. Мы были почти сверстниками — всем нам тогда было около тридцати. Интересы наши во многом совпадали, так что мы говорили не только о политике, но и о спорте, современных танцах, автомобилях… Хусейн не скрывал своего стремления использовать первый за последние годы приезд русских (представлявших к тому же, по его выражению, “могущественный ТАСС” и правительственную газету “Известия”) для быстрейшего установления дипотношений между нашими странами. (Оно, впрочем, и состоялось через несколько месяцев после этого нашего визита.) Со своей стороны, мы хотели как можно больше узнать о королевстве и о короле, с которым нас, как говорится, столкнула судьба. Любопытство наше во многом было удовлетворено. Мы имели три довольно продолжительных беседы. Одна из них состоялась без лишних свидетелей в его загородном дворце недалеко от Аммана. Король представил нас своей супруге Муне, недавно подарившей ему наследника нынешнего монарха Иордании Алдаллу II. По происхождению она была дочерью английского офицера Ариля Гардинера. Она вскоре должна была родить еще одного ребенка, поэтому, наверное, не присутствовала при нашем разговоре, и лишь изредка заходила, чтобы предложить какое–либо новое яство. Появление на столе, в стиле голливудских фильмов, большого блюда с черной икрой сразу сделало атмосферу непринужденной. Но не королевская, а русская икра послужила поводом для полной откровенности. Неожиданно мой друг достал из кармана и поставил рядом с большим блюдом маленькую баночку икры, привезенную из Москвы для подарка. Он признался, что специально прихватил ее к королевскому столу, но стеснялся показывать из–за ее слишком мизерного размера. За оживленным смехом сразу же последовал серьезный разговор. Как бы отвечая на наши шутки, как хорошо, наверное, быть королем, Хусейн попытался нас разубедить. Он вспомнил, как настоял на том, чтобы запись его беседы с французским журналистом вышла отдельной книгой под заглавием “Трудно быть королем”. “Не только трудно, но и опасно”, — добавил он. В этом Хусейн убедился, будучи еще подростком, когда его дед, король Абдалла, прямой потомок Пророка Мухаммеда, был убит на его глазах 20 июля 1951 года на ступенях священной для всех мусульман мечети Аль–Акса в Иерусалиме. Стрелял в него один из тех, кого сейчас называют мусульманскими фундаменталистами. Но за спиной террориста, сказал король, стояли те силы, которые все эти годы используют палестинскую проблему для достижения своих политических целей. Чистая случайность спасла тогда шестнадцатилетнего Хусейна от смерти. Через год он вступил на королевский трон. “В условиях мусульманского мира ваша ставка на так называемые “прогрессивные силы”, демократические институты западного или советского образца, тем более на коммунизм, не оправдана”, — сказал король. Улыбнувшись, он добавил ехидно: “Вы, конечно, такие монархические взгляды не решитесь опубликовать у себя в стране. Но вы могли бы напомнить своим соотечественникам, что в различных междоусобицах после свержения царя они, наверное, пролили не меньше крови, чем в мировой войне. Нечто подобное происходит и в арабских странах, где свергли монархию. Так было в Египте, Йемене, Ираке, Ливии… В революциях, путчах, переворотах, гражданских войнах, межплеменных и пограничных столкновениях погибло арабов больше, чем во всех войнах с Израилем. У нас, впрочем, об этом не любят вспоминать…” После столь откровенных, пронизанных болью слов короля мы, помню, очень удивились, когда он сел за руль открытого лимузина, высадив из него своего охранника, и повез нас по оживленным улицам Аммана. Время от времени он даже останавливал машину, чтобы дать возможность женщине с ребенком перейти улицу. Так же бесстрашно он вышел без телохранителей на заполненный людьми стадион, чтобы вручить дипломы выпускникам колледжа Восточного Иерусалима. Почти без охраны он появился и на многолюдном профсоюзном собрании в Аммане. На наш недоуменный вопрос, почему он так рискует, король ответил: “В моей смерти никто не заинтересован. По крайней мере, в самой Иордании. Даже коммунисты сознают, что королевский режим — нравится он кому–то или нет — в стране, где одну треть населения составляют палестинские беженцы, — меньшее зло и наилучший гарант стабильности. Я как король приемлем для всех религий. Устраиваю все группы населения. Примиряю между собой все бедуинские племена. В моей королевской гвардии и армии служат бедуины, черкесы, курды, как, впрочем, и палестинцы. Но я не спешу поощрять многопартийность. Мы уже убедились, что все существовавшие до этого партии были агентами внешних сил Египта или Сирии, США или Англии (ориентирующихся на Москву иорданских и палестинских коммунистов король тактично не стал упоминать). Больше всего заинтересованы в моем уходе, а может быть, и в моей смерти, те силы, которые хотят, чтобы государство Палестина появилось бы на том месте, где находится сейчас Хашимитское Королевство Иордания. Но при таком варианте, боюсь, появится слишком много претендентов называться потомками Пророка. Их может оказаться даже больше, чем самозваных наследников убитого русского царя. Я немало их встречал за границей. Монархия, я понимаю, несовременная форма правления. При других условиях я готов был бы и отказаться от королевского трона, мог бы быть и президентом, и простым гражданином своей страны. Но пока монархия оправдывается хотя бы тем, что она гарантирует централизованную власть и безопасность. Не только для иорданцев, но и для палестинцев, нашедших у нас убежище и защиту”. Моя следующая встреча с королем состоялась уже после июньской войны 1967 года и незадолго до иордано–палестинской трагедии осенью 1970 года. Король сам пожелал продолжить наш прежний разговор. Тема его стала теперь особенно актуальной как для Иордании, так и для России. Мы говорили о взаимосвязи так называемой “национальной идеи” и национальной безопасности. “Наше поражение в июньской войне 1967 года, — сказал король, — стало следствием того, что каждый арабский лидер по–своему трактовал национальную идею арабского единства. Желаемое опережало действительное. Национальную безопасность каждый из них, на свой манер, ставил на службу арабского единства. В жертву приносилась при этом не только целостность того или иного арабского государства, но и будущность самой Палестины. В результате все пострадали от израильской агрессии, лишившись части своих земель, потеряв контроль над общемусульманскими святынями в Иерусалиме. Израиль же получил нечто большее, чем захваченные им арабские территории. Он вполне мог бы согласиться теперь на мир взамен земли. Мира нет и, наверное, долго не будет на библейских землях. Идея арабского единства обернулась против самих арабов. Под этим лозунгом Насер воевал в Йемене. Ливия едва не вступила в войну с Египтом. Сирия находится в продолжительной конфронтации с Ираком. Недавно она двинула свои танки против Иордании, чтобы помочь палестинцам “освобождать Иерусалим через Амман”… Прогноз короля о неизбежности, по крайней мере, еще одной войны на Ближнем Востоке вскоре сбылся. Война в самом деле разразилась, и не одна. По подсчетам ливанского журнала “Мустакбаль”, десятилетняя война в Ливане за период 1975—1985 годов унесла не менее 200 тысяч человеческих жизней. Бухгалтерия абсурда разразившейся почти одновременно с ливанским кризисом ирано–иракской войны, а затем и “Бури в пустыне” побила, можно сказать, все рекорды кровавых жатв. В семилетней войне Ирака с Ираном с обеих сторон погибло не менее 900 тысяч человек. Общий ущерб, причиненный войной, оценивался в 100 миллиардов долларов. Иракскую агрессию в Кувейт и “Бурю в пустыне” называют и “первой субмировой” и “третьей мини–мировой войной”. В ней противостояли друг другу более миллиона солдат: 540 тысяч со стороны Ирака и более 600 тысяч (из них около 400 тысяч американцев) из состава многонациональных сил, среди них было и несколько десятков тысяч арабских солдат. Потери в живой силе были сравнительно небольшими — несколько сот человек со стороны союзников и несколько десятков тысяч со стороны Ирака. Жертвы среди мирного населения исчислялись сотнями тысяч. Это была самая дорогостоящая война. Она обошлась США в 90 миллиардов долларов, а Кувейту и соседним арабским монархиям — более чем в 100 миллиардов. Ираку война стоила не менее 200 миллиардов долларов. Когда вскоре после этой войны я снова приехал в Иорданию для участия в круглом столе арабо–российского научного диалога с участием брата короля Хусейна принца Хасана, я поделился некоторыми своими мыслями как бы в продолжение своего прошлого разговора с королем. Мои расчеты, что вывод из строя каждого солдата во время “Бури в пустыне” стоил не менее одного миллиона долларов, вызвали сначала недоверие. Принц Хасан в своем заключительном слове, отвечая на мое выступление, отметил, что, кроме чисто военных и финансовых издержек, каждая война, подобная тем, что разыгрались в Ливане и в Заливе, наносит арабам тяжелый моральный ущерб и физические страдания. Надо поэтому искать не только военные и политические, но и другие моральные и нравственные ориентиры для выхода из создавшегося в регионе хаоса. Мне очень хотелось тогда использовать свое участие в симпозиуме для продолжения нашего разговора с королем Хусейном о “взаимосвязи национальной идеи и национальной безопасности”, но король уже был тогда тяжело болен. Вскоре я узнал, что он перенес трудную операцию. “Раковая опухоль — это мое новое поле битвы, — заявил однажды в телеобращении к своим подданным король. — Я намерен выиграть это новое сражение, да поможет мне в этом Аллах!” Но оно стало тем последним “сражением”, из которого никто не выходит победителем. Даже такие жизнестойкие люди, как король Хусейн — 39-й — прямой потомок Пророка Мухаммеда. На похороны короля Иордании Хусейна не случайно съехалось рекордное число коронованных особ, президентов и глав правительств из сорока стран мира. Среди них был и преждевременно вышедший по этому случаю из больницы президент России Борис Ельцин. Родоначальник правящей династии Хашим, как и Пророк Мухаммед, принадлежал к племени курейшитов, которое усыновило первенца Авраама — Исмаила. По исламской традиции, идут родственные узы не только 12 израилевых колен Иакова, но и 12 арабских колен, пошедших от Исмаила. Может быть, именно поэтому покойный монарх Иордании Хусейн бен Талал не раз выступал в роли посредника и духовного примирителя арабов и евреев. Хусейн, как и его старший сын, нынешний король Абдалла, был профессиональным летчиком, увлекался автогонками, фехтованием, верховой ездой. Он не раз проявлял себя и мужественным солдатом, и последовательным миротворцем. Всю свою жизнь он шел словно по краю пропасти. “Мальчик–король” казался многим игрушкой в чужих руках. Но он быстро возмужал как политик. Страна не имела средств и не могла выжить без чужих дотаций. Донорами были сначали Англия, потом Соединенные Штаты. Это не могло всем нравиться, особенно людям с националистическим настроем. Внутри страны, как народ в народе, — палестинцы, лишенные родины и доведенные до отчаяния беспросветной жизнью беженцев. На западе — граница с враждебным Израилем, на востоке — с Саудовской Аравией, где у власти всегда соперничающая с ним династия. Противостоять давлению одних можно было, только опираясь на поддержку других. Важнейшим средством сохранения суверенитета было не столько оружие, сколько дипломатия. Переговоры и компромиссы с арабскими соседями и Израилем, с собственным населением, с бедуинскими племенами и палестинцами, с великими державами. Так вместо предрекавшегося краткосрочного пребывания во главе королевства путь Хусейна оказался рекордным марафоном. Наиболее трудным для него было принятое десять лет назад решение об отказе Иордании в пользу Палестины от суверенитета над Западным берегом Иордана, который был присоединен к королевству в декабре 1948 года. Тем самым Хусейн показал участникам израильско–палестинских переговоров пример готовности вернуться к прежним границам, установившимся после первой арабо–израильской войны. Он на деле доказал моральное право выступать не только участником, но и посредником в обустройстве мира на Ближнем Востоке. В 1955 году ему была присуждена премия принца Астурии за международное сотрудничество — аналог Нобелевской премии мира. Незадолго до смерти Хусейн успел позаботиться о том, чтобы “жизнь после жизни” монарха продолжалась. Вернувшись из США на несколько дней после серьезной операции в Амман, он объявил престолонаследником вместо младшего брата Хасана своего старшего сына Абдаллу. Тогда в средствах массовой информации это было представлено как некая сенсация, вроде “госпереворота”. Чтобы рассеять возникшие сомнения, я разыскал в подаренном мне королем филателистском альбоме три красочных марки с изображением симпатичного голубоглазого мальчика с надпечаткой на арабском и английском языках: “Вторая годовщина наследного крон–принца Абдаллы — 1964 год”. Таким образом, в политическую жизнь вступил следующий, сороковой прямой потомок Пророка Мухаммеда. Желание президента Ельцина проводить в последний путь покойного монарха и заодно познакомиться с его наследником было вполне естественным. Наверное, именно так государственные деятели могуть соединять высшие интересы политики с обычным человеческим долгом. Не случайно в Аммане были не только президент США Клинтон, но и его предшественники Форд, Картер, Буш, лично знавшие короля Хусейна. А вот в российской делегации не было ни Горбачева, ни моего коллеги–арабиста Примакова, который встречался с Хусейном и “водил дружбу” с ним (если это понятие вообще применимо в политике). А ведь на Востоке такой “капитал” приносит обычно особенно высокую прибыль и в политике, и в экономике. Покойный монарх в этом отношении, как он нам говорил, был “арабом с ног до головы”. Судя по всему, в том же духе он воспитывал и своего наследника. Узнав о недавней болезни нашего президента, Абдалла не только освободил его от утомительного шествия вверх к дворцу “Рагодан”, где проходила церемония прощания с покойным монархом. Когда “ЗИЛ” президента, доставленный в Амман из Москвы специальным самолетом, остановился перед дворцом, молодой король сам спустился по ступеням лестницы к Ельцину и принял его соболезнования. Хусейн оставил новому монарху не очень богатое наследство в экономике, но довольно ценное в политике. Для Иордании большое значение имеет та популярность, которую Абдалла обрел в армии, как бывший командующий войсками специального назначения. У некоторых бедуинских шейхов есть, правда, предубеждение в отношении того, что мать молодого короля — англичанка, хотя и принявшая ислам, но гораздо важней, что сам Абдалла взял себе в жены арабку–палестинку. Благодаря этому браку он сумеет продолжить иордано–палестинскую линию престолонаследия Хашимитов и подтвердить свое право быть “хранителем святынь ислама” в Палестине. Что же касается англо–саксонской примеси в крови нового монарха, то она может сыграть свою позитивную роль в осуществлении связей Иордании с Западом. Американский президент вручил наследнику, как бы у нас сказали “на похороны”, сумму в 300 миллионов долларов. Это, конечно же, не решит всех проблем. А их немало и в сфере отношений с Израилем, и с палестинцами, и с другими ближними и дальними арабскими братьями. Некоторые из них все еще считают Хашимитское Королевство искусственным образованием. Одни видят в нем “отрезанное” от Палестины Заиорданье, другие — продолжение родины Пророка, прах которого покоится в Саудовской Аравии, а дух незримо витает над Палестиной, являющейся частью, как считают некоторые “великодержавники” в Дамаске, исторической Великой Сирии. Да и в Багдаде все еще живет идея “похода в Иерусалим через Амман”. Как намерен новый монарх выходить из этого лабиринта проблем, покажет будущее. У молодых политиков есть одно важное преимущество — позади опыт бесплодной “пятидесятилетней войны”. Для обеих сторон в ней было больше потерь, чем приобретений, меньше побед, чем поражений. В этих уроках истории и состоит, возможно, наиболее ценное политическое наследство, обретаемое новым поколением монархов и президентов. Впрочем, ни предстоящие в мае выборы в Израиле, ни ожидаемое с опозданием на полвека провозглашение арабского государства Палестины, ни любые потрясения и реформы в соседних и сопредельных странах не снимают ряда проблем. Так, споры из–за дележа “голубого золота” обещают быть не менее острыми, чем вокруг истощающихся запасов “черного золота”. Ни в Иордане и его притоках, ни в Тигре и Евфрате воды больше не становится, а потребление ее с каждым годом растет. Проблема раздела вод вызывает не менее острые и затяжные противоречия, чем те, которые породил в свое время раздел Палестины и передел наследия Османской империи. Иерусалим до сих пор так и не стал “городом мира”. К исходу христианского второго тысячелетия он не сумел обрести международный статус, хотя он и предстает “неделимым и святым” в воображении как иудеев и мусульман, так и христиан и всех, кто будет встречать с надеждой на мир XXI век от рождения новой эры.Бумеранг двойной морали
Разразившийся в последнее десятилетие кризис вокруг Ирака, совпавший с серией ядерных испытаний на Индостанском полуострове в июне 1998 года, заставляет говорить и о нависшей угрозе ядерно–биологической катастрофы в этом регионе. Всевозрастающая волна терроризма ускоряет ее приближение. Угрозы президента США Клинтона продолжать силовые “санкции против Ирака до тех пор, пока останется Саддам” расцениваются даже самыми близкими союзниками США на Ближнем Востоке как “вмешательство во внутренние дела Ирака”. С согласия или молчаливого благословения США происходят и систематические массированные вторжения турецких войск в Ирак. Проводятся не только карательные операции с обстрелами и бомбардировками курдских районов в восточных районах Турции, но и силовые акции за пределами Ближнего Востока.В Африке осуществлена пиратская акция захвата курдского лидера Оджалана. На Балкане предпринята коллективная агрессия НАТО против Югославии. К числу “террористов” или их покровителей относят уже помимо курдских повстанцев и палестинских “федаинов”, относят и такие ближневосточные страны, как Иран, Ливия, Сирия и Судан, а теперь и Югославию. Настаивая на применении и продолжении “санкций” против этих государств, американцы, по выражению английского журнала “Экономист”, все больше пренебрегают интересами других стран и “презрительно третируют ООН”. Проведение Вашингтоном политики “двойной морали” в сфере межциви–лизационных отношений, как и стратегии “двойственного подхода” в нераспространении оружия массового уничтожения, усиливает напряженность в мире ислама и за его пределами. “Двойная мораль” Вашингтона отзывается двойным эхом как на арене борьбы с терроризмом, так и в сфере распространения оружия массового уничтожения. Здесь заявляет о себе другой феномен конца ХХ века. Происходит сопряжение и столкновение интересов “бессилия сильных” Западо–Севера и “силы слабых” Востоко–Юга. Конфронтация и военно–экономическое соревнование бывших двух блоков не сменились их межцивилизационным соперничеством, а как бы наложились на определенные противоречия существующих здесь цивилизационных миров и новых этно–конфессиональных образований. Столкновения между ними имеют тенденцию перерастания в локальные, региональные и даже “квазимировые” войны. Это особенно наглядно проявилось в зоне Персидского залива. Похожую тенденцию имеют конфликты вокруг Кашмира, Кипра, Каспия, на Балканах, в Африке. Во всех этих узлах в той или иной степени “завязан” и исламский фактор. На глобальном и региональном уровнях происходят процессы противоположной направленности. Усиливающаяся экономическая интеграция на Западо–Севере сопровождается цепной реакцией дезинтеграционных процессов и межэтнических распрей на Востоко–Юге, особенно в мире ислама. За пятьдесят лет, прошедшие после деколонизации Индии, рождение там трех независимых государств по национально–религиозному признаку сопровождалось не только тремя большими субконтинентальными войнами, но и множеством межконфессиональных конфликтов, в большинстве которых участвовали мусульмане.Побежденные победители
Подводя итоги “биполярной конфронтации” в условиях полицентрического мира, вряд ли можно найти однозначные ответы на прямолинейные вопросы. Кто, например, одержал победу в “холодной войне”? Победили ли “силы прогресса” или “силы мировой реакции”? Кто вышел победителем — “империя добра” или “империя зла”? Перенесение конфронтации в сферу межцивилизационных отношений вообще снимает вопрос о победителях и побежденных. Они периодически меняются ролями с учетом цикличности социо–естественных процессов. После распада биполярной системы нет прежних ни Запада, ни Востока. Мир теперь разделен на Западо–Север (европейско–американский), включающий Японию и другие промышленно развитые государства, и Востоко–Юг (в основном афро–азиатский), насчитывающий более 150 развивающихся стран. По ряду геополитических показателей они становятся своеобразными рекордсменами, в том числе в гонке вооружения и в поднятии непосильного груза военных расходов. Настоящее выступает сейчас как продолжение незавершенного прошлого, а будущее может стать напоминанием о том, каким прошлое не должно было быть. В современных условиях все более возрастает опасность применения в локальных войнах и оружия массового уничтожения. Наряду с ядерным оружием в “израильских погребах” теперь появилась “исламская бомба” и в мусульманском арсенале. Она создана в Пакистане, но не без финансовой поддержки некоторых богатых мусульманских государств. Если прежние стереотипы на Западе представляли араба и мусульманина в виде бедуина на верблюде, нефтяного шейха в лимузине или бородатого террориста с автоматом, то в скором будущем так называемые фундаменталисты могут предстать и в облике образованного инженера в европейской одежде и с “ядерным чемоданчиком” в руках. Такие “фундаменталисты” могут быть как мусульманскими или иудейскими, так и христианскими или индуистскими. На Западе, к сожалению, и в России мало кто воспринимает ислам как религию, в которой воинственность есть оборотная сторона приверженности к миру (ислам и понятие гармоничного мира “салям” — это слова одного корня), нетерпимость сочетается с фатализмом, а терпение с веротерпимостью. “Мусульманская нетерпимость” по отношению к иноверцам, как напоминает политолог–востоковед Георгий Мирский, “вряд ли превосходит нетерпимость католиков или иудеев, а “джихад” вовсе не означает реальную “священную войну”. Для большинства мусульман “джихад” — мобилизация, приложение физических и духовных сил для защиты ислама. Термин “фундаментализм” означает не что иное, как стремление вернуться к “праведным основам”, истокам христианской или мусульманской веры, иудаизма или индуизма. Помимо понятий “дар–уль–ислам” и “дар–уль–харб” (“мир ислама” и “мир войны”) в исламском учении существует еще и такое понятие, почему–то забытое на Западе, как “дар–ас–сульх” и “дар аль–акд” (“мир перемирия” и “мир договоренности” о мирном сосуществовании). Об этом, в частности, напомнил во время своего визита в Италию на встрече с Папой Римским президент Ирана Хатами. Он выразил готовность к “диалогу цивилизаций”, развивать отношения даже с теми странами, включая США, которые раньше причислялись аятоллой Хомейни к категории “Сатаны”. Подобный диалог возможен и без отказа от “фундаментальных” ценностей, будь то ценности ислама, христианства или индуизма. Другое дело, тогда эти религии становятся знаменем той или иной политики, тем более — войн. Возможно, ислам, как наиболее молодая религия, в большей степени политизирован и поэтому он нередко используется в войнах и междоусобицах для мобилизации его приверженцев. Но это не дает еще основания называть такие войны религиозными. Чаще происходит спекуляция “исламскими ценностями”, когда грязные политические цели пытаются замаскировать борьбой за “чистоту” какой–то религии. Тогда встает вопрос о своеобразной “деисламизации” или вообще об “отделении” религии от войны подобно тому, как она в большинстве стран отделена от государства. Но для этого надо бороться не с религией, а с теми, кто спекулирует или извращает веру в целях политики. Такое “отделение”, однако, не должно сопровождаться насильственным навязыванием атеизма. Вместо того, чтобы внедрять тотальное неверие, называемое “атеизмом”, следует углублять научно знание людей о религиях. Находить в них и объяснять то, что их объединяет, сопрягая в синергетическую триаду. “Только поверхностное знание удаляет от веры, а более глубокое вновь приближает к ней”. Приводя эту знаменитую формулу Ф. Бэкона, дьякон Андрей Кураев приходит к справедливому заключению о том, что религиозные войны в современном мире труднопредставимы, что не исключает, впрочем, войн, начинаемых по совершенно иным мотивам, но прикрываемых религиозными доводами. Формулу Бэкона, пишет он, “можно приложить и к вопросу о религиозном фанатизме: чем больше у человека знания о своей религии, тем меньше у него желания восполнять нехватку аргументов кулаками…”. Агрессия рождается в человеке не потому, что он религиозен, а потому, что он может быть зол по своей природе или вынужден противостоять чужому злу. Но для того, очевидно, и выработаны определенные традиции разных цивилизаций, чтобы сдерживать воинственные инстинкты и предупреждать возникающие на их почве конфликты. В наше столетие, считает А. Кураев, войны возникают не за веру, а по большей части из–за нефти. Такой вывод разделяет и известный французский ученый генерал Пьер Галуа, написавший фундаментальный трехтомный труд под общим названием “Кровь с запахом нефти”, посвященный войнам на Балканах, вокруг Персидского залива и Каспия. В одних случаях нефтяным войнам придается религиозная окраска и они выдаются за некое фатальное столкновение разных цивилизаций, в других, — как считает западно–европейский ученый А. Дель–Валль, — это не мешает Вашингтону все чаще использовать конфликты для “создания американо–исламистских альянсов” в противовес России и Западной Европе. Прежде чем решать вопрос “договариваться”, “сговариваться” или “воевать” с миром ислама, Запад, по убеждению известного английского политолога Пола Кеннеди, должен сосредоточиться на решении таких планетарных проблем, как несовместимость двух социо–цивилизационных “взрывов” противоположных направлений. Это — “демографический взрыв в одной части планеты, на Юге, и технологический взрыв в другой ее части — на Севере”. Именно такие ножницы являются причиной острых экологических проблем, особенно осложнившихся за последние шестьдесят лет. За эти годы число суверенных государств возросло более чем в три раза. Теперь их — около двухсот. Из них, по крайней мере, около шестидесяти родились после распада колониальных империй, Советского Союза и ряда федеральных государств. Но приблизительно столько же этносов еще добиваются признания за ними права на самоопределение и вступление в ООН как субъектов международных отношений. В числе их не только Чечня с ее полумиллионным населением, но и Курдистан, где проживает около сорока миллионов курдов. После окончания в 1991 году “холодной” войны в мире велось около сорока восьми этнических войн, из них приблизительно тридцать — поблизости от границ России, главным образом в районах традиционного распространения ислама. Как и большие войны, национально–этнические столкновения, завязываемые в сложные и запутанные конфликтные узлы, таят немало “сюрпризов”. Они вносят иногда серьезные геополитические коррективы, стимулируя бесконтрольную гонку вооружения и цепную реакцию социо–этнических “взрывов”. При этом приходится учитывать, что человечество владеет ныне не только оружием массового уничтожения людей, но и средством уничтожения природы, самой жизни на земле. Надвигающаяся угроза экологической катастрофы — это лишь одно из проявлений “цивилизационного кризиса”, в который, как считает академик Н. Моисеев, уже вступило человечество. Гражданские и племенные войны, этнические и конфессиональные конфликты происходят как внутри однородных цивилизаций, так и между государствами или группами, принадлежащими к различным цивилизационным и субцивилизационным мирам. Первые из них имеют меньший “потенциал распространения вовне”. Столкновения же на так называемых “разломах цивилизаций”, подобные арабо–израильским или балканским войнам, могут вызывать плохо контролируемые деструктивные процессы. В одних случаях это приводит к распаду ряда государств, в других — к почти “абсолютному хаосу”, сопровождаемому “войной всех против всех”.От “святой троицы” к синергетической триаде
Библейские земли называются родиной пророков. Многие из древних пророчеств уже сбылись или сбываются на нашем веку. Не миновали эти земли две Великие и многие “малые” войны. Все еще слышен плач на берегах Иордана и “реках Вавилонских”. За последние пятьдесят лет, как явствует из раскрытых сейчас секретных документов, именно с Ближнего Востока не раз надвигалась угроза “Третьей мировой” войны. Вину за это в конце 40-х Сталин возлагал на Запад. В конце 50-х Эйзенхауэр в своем послании к Хрущеву обвинял его в попытках установить “советское господство” на Ближнем Востоке, чтобы распространить его потом на весь мир. В 60-х и 70-х годах мир дважды оказывался на грани ядерной войны. Потом, после Иранской революции угроза всеобщему миру виделась в “исламском фундаментализме”. Во время “Бури в пустыне” и ее рецидивов в 90-х годах “субмировая” война опять едва не переросла в глобальную. Главным виновником этого называют Багдад. Надвигающаяся глобализация цивилизационных кризисов не обходит стороной ни Балканы, ни Ближний Восток. Хрестоматийное стихотворение Лермонтова о трех пальмах “в горячих песках аравийской земли” на исходе нынешнего столетия воспринимается как пророческое видение поэтом возможной судьбы трех цивилизаций — христианской, исламской и иудейской. Ветры и бури глобальных кризисов могут их надломить и сломать. Многие из событий столетней и пятидесятилетней давности воспринимаются ныне как катаклизмы, подготовившие эти кризисы. На стыке столетий понятие века не случайно ассоциируется с вечностью. Этими периодами измеряется история и социо–естественная, и общественная. События называются эпохальными, когда они происходят как бы на стыке времени и пространства. Ускорившийся на перевале двух тысячелетий ход времени ставит, как писал А. Тойнби, общечеловеческую цивилизацию перед судом истории. Происходящие на библейских землях и в наших “родных палестинах” сложные цивилизационные процессы, конечно же, находят проявления и в политике, и в экономике. Они связаны не только с “посттоталитарным транзитом”, на чем любят сейчас делать акцент бывшие западные “советологи”, называемые ныне “транзитологами”. Более зримая связь просматривается в затянувшихся более чем на полстолетие постколониальной и постимперской трансформациях. В эти рамки вписываются и такие “ровесники века”, как курдская, палестинская и балканская проблемы. Своеобразный феномен “палестинизации” являют и наши “родные палестины”. Бывшая Российская империя представляет ныне причудливый сплав старых мифов, застывших догматов, искаженной до неузнаваемости “истории с географией”, вышедших уже из моды идеологий, воинственных доктрин и, не в последнюю очередь, сталкивающихся экономических интересов. На состоявшемся в конце 1997 года в Бейруте симпозиуме “Глобализация и арабы” говорилось о том, что ветры и бури глобализационных кризисов доходят и до Ближнего Востока. Они вызваны и геополитическими последствиями распада биполярной системы, и рядом геоцивилизационных, а также технологических причин. Все это является следствием продолжающейся в мире “информационной” войны в широком понимании этой формы межцивилизационного противостояния. По выражению известного египетского экономиста Х. Беблауи, своеобразная “синергетическая триада” обуславливает тот мировой экономический порядок, который зиждется на трех китах современного мира. К ним он относит политику государства, частные интересы человека, проявляющиеся через рынок, и моральные ценности в виде национальных и культурных традиций, объединяющих гражданское общество. У арабского мира, как, очевидно, и у России, есть три сценария отношения к глобальным процессам в геоэкономике и в социо–естественной истории. Отвергать глобализацию — значит оказаться на обочине мирового развития. Безоговорочно принимать правила навязываемой Западом “игры” — значит стать жертвой, оказаться в омуте мирового финансового кризиса. Наконец, третий, очевидно, самый приемлемый вариант — это путь компромисса. В данном случае это тот же “синергетический симбиоз”, который устанавливается через сопряжение новых тенденций и жизнестойких национальных традиций. Происходившие некогда в начале христианской эры так называемые “тринитарные споры” о догмате “святой троицы” сменяются теперь серьезным раздумьем над выбором той или иной синергетической триады: “Природа — Человек—Цивилизация” или “Государство — Человек — Гражданское общество”. Каждая из них предстает как парадигма современного мира. В обоих триадах “Человек” выполняет общую функцию сопряжения. Нынешний век начался “возвратом” или “возрождением” так называемых “забытых” этносов или “прерванных” субцивилизаций. Эти феномены, которые почти целые столетия доказывали свою жизнеспособность, создали, как говорят юристы, “прецеденты международно–правового казуса”. Примеры собирания рассеянных народов, признания за ними права на самоопределение и выбора ими форм своей государственности уже налицо. “Святая земля” — это не только пространство и время между Эдемом и Армагеддоном, но и “земля обетованная” для всех ее жителей. Она являет поучительный, но вовсе не обязательный для подражания исторический опыт. “Память о будущем” может и должна быть обращена не столько в прошлое, сколько в грядущее при развязке сложных этноцивилизационных узлов. Конечно же — не только на Аравийской земле. Медведко Леонид Иванович, сопредседатель Фонда “Веротерпимость и гражданское согласие”, доктор исторических наук, профессор.