Марина Тарасова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 1999
Марина Тарасова
Святые мытарства
То, что вакансия поэта опасна, если не пуста — мысль, по сути своей вневременная. Налоговый инспектор Левий Матфей, уверовав, пошел за Христом, оставил свою нелегкую, но прибыльную работу. Неплохой симптом среди иродовщины, заказных убийств и колониальной экспансии страны. Статус Поэта, который сродни Проповеднику, так же высок, только проповедь — исповедь Поэта, несущего свой крест, лишена догмы, ее привлекательность — особого рода.
Наше время — пора нового поэтического андеграунда. Поэзия, давно переставшая быть эстрадным жупелом, приняла мученическое обличие, едва реализуя себя в немногочисленных журналах, литературных салонах, в изданиях за счет авторов. Сейчас, когда разыгрывается государственный триллер, слабо предержащим власть нет дела до поэзии, видимо, для них поэт в России меньше, чем поэт.
Настоящий поэт по самой своей природе страстотерпец. Это относится и к поэтической судьбе Евгения Блажеевского, сумевшего выпустить с большим временным разрывом несколько книг, известного читателям, в основном, по публикациям в журнале “Континент”.
Российская сущность свободы —
Распад, растворение, мрак… —
писал Евгений Блажеевский в 1989 году, в переломное время. Впрочем, Время для него — свободно катящийся, мало зависящий от человеческой воли Поток.
И вера,
Как будто бы во времена
Аквинского или Вийона,
На диспуты сводится:
Сколько вождей
В игольном ушке поместилось.
Стихотворение “Монолог” датировано 1972 годом. Блажеевский никогда не был политическим диссидентом. Он такой же “диссидент”, как в своем времени — Вийон. Ему, “упавшему в русские пашни, / глядящему в русские дали” “чем горше — тем лучше поется”.
Но молодость была, и потому
Со мною времена не совпадали.
Между тем реалии времени сильны и конкретны в стихах Блажеевского. Это и диалог с бывшей любовницей Берии, считающей мучителя и палача авантажным мужчиной и хорошим самцом. И написанные в семидесятых годах, задолго до “освоения” отечественной словесностью этой темы, пронзительные строки о нашей доблестной армии — о дезертирстве и дедовщине, о произволе.
Когда превращали в раба,
Совали в лицо автомат
И делала власть из ребра
Народного
Серых солдат.
Привыкнув, как к наркотику, к заграничным теледетективам, иной раз диву даешься, как герой, впервые совершивший убийство, уверенно, умело, почище завзятых киллеров, заметает следы преступления. Но бравому сыщику все же не составит труда увидеть “уши, торчащие из мешка”. А бывает, что жертва оживает — в петле или в душном сундуке. Плохой стихотворец подобен непрофессиональному убийце: все-то он делает, чтобы умертвить свою жертву — поэзию, а она ан жива!
В семидесятых годах, когда формировался как поэт Евгений Блажеевский, “топоры — до поры” считалось среди поэтических ушкуйников блестящей рифмой. Настоящих ориентиров в современной поэзии было маловато: Тарковский… Самойлов… Читая даже ранние стихи Блажеевского, явственно видишь, что мастерство пришло к нему почти сразу — как певческий голос, как абсолютный слух. Причем какую-либо преемственность в его стихах, написанных традиционным, классическим размером, проследить непросто, их подлинный ритм задается индивидуальным поэтическим дыханием. Это великолепная звуковая инструментовка стиха, содержательность, образная наполненность, неожиданность поворота. Точная рифма не определяет строфы; в белом, свободном стихе ее отсутствие не ощущается, так хороша инструментовка. Весомая концовка присутствует у Блажеевского в самой ткани стихотворения, держит его как Троеручица.
Говорить о творчестве Евгения Блажеевского и не сказать о его яркой и пронзительной любовной лирике было бы черной несправедливостью по отношению к поэту. Кто, как не он, редкий сейчас приверженец классического стиха, открывает нам мощную эротическую поэзию, до сих пор как-то не состоявшуюся у нас. Несостоявшуюся. Лубочен эротизм “Гаврилиады”, так же непривлекателен, как ее безбожие. По грани эротической поэзии прошел Маяковский — но только по грани. Романтическая, блоковская традиция сильно тяготела над русской любовной лирикой. Нельзя же считать эротической поэзией стихотворение Цветаевой со знаменитым рефреном: “Мой милый, что тебе я сделала?” Истерия подменяет эротику в “Москве кабацкой”, а “половая истома” “Черного Человека” — физиологизм. И вот блистательное, на мой взгляд, эротическое стихотворение Блажеевского “Наваждение”:
…О, как уходит жизни прямота,
Тугою силой раздвигая ляжки,
В глухой горячий космос, где числа
Нет мокрым звездам и цветам заречным,
Где мужество упругого весла
Вобрали бедра в повороте млечном!
Но вспышкой обрывается полет
И ты не стоишь ни гроша, ни пенса,
Когда рукою утираешь пот
И под подушкой ищешь полотенце.
Я ухожу. Вокруг туман и грязь.
Но знак метро маячит у дороги,
Где буква “М” вольготно разлеглась,
Согнув и разведя в коленях ноги!
Я не согласна с критикой, отмечающей раблезианское начало в любовной лирике Блажеевского. Он не провансалец и не фламандец. Он русский поэт. Эротическое переживание почти всегда окрашено драматизмом.
Жанровый диапазон Евгения Блажеевского широк. Традиционная для русской поэзии тема неразрешимого противоречия любви и долга приобретает у него новые черты в венке сонетов “Осенняя дорога”. Собственно, это маленькая поэма. Она о том, как много дает семья и как много забирает. Как человек не может найти отдушину даже в счастливом браке, тем более не может до конца реализоваться в нем творческий человек. Степенный мужской разговор с водителем такси по дороге в Загорск обрушивается водопадом эмоций, переживаний.
И уже не хватает ни правды, ни слов,
ни тепла,
Ни тревожной надежды, ни тайны,
ни внутренней силы,
Хоть в горячих потемках сошлись и совпали
тела,
Хоть любовь замерцала в остывшей золе
угольком…
Но приходит пора, когда быть молодым —
некрасиво,
И нельзя разлюбить, и противно влюбляться
тайком.
Мне представляется сомнительным и даже фальшивым утверждение о том, что поэт ответствен за свое время и чуть ли не за политический строй в своей стране. Как невозможно представить, чтобы Блажеевский или кто-нибудь другой такой же делал политическую карьеру на гребне перестройки. Кому он т а м нужен, предельно честный, со своей кровоточащей душой?
Не нужен от Камчатки — до Москвы,
Неприменим и неуместен в хоре
За то, что не желаю быть как вы,
Но не могу — как ветер или море…
Поэт держит ответ перед временем и людьми только своими стихами. Это нелегкая ноша. У Булгакова приговаривает Мастера не к Свету, а к Покою.
Но это в посмертии, после жизни. А пока надо платить за право выбора, за свободу, в том числе и житейскую.
…Лежать в траве среди металлолома
И понимать простую красоту
За гранью, за чертой надлома.
Определив себя в ветвистом потоке Времени, Евгений Блажеевский совершает свой воздушный перелет, и шелест Вечного Времени слышится в его стихах.
Годы проходят,
Как мимолетна судьба!
Но не жалею,
Что потерял мастерок
На вавилонском ветру.
Евгений Блажеевский. “Семь стихотворений”. Континент. 1998. N№ 95; Евг. Блажеевский. “Съезжает московское лето”. Постскриптум. 1998. N№ 1; Евг. Блажеевский. “Нет, пожалуй, печальней небес…” // Континент. 1997. N№ 85; Евгений Блажеевский. Лицом к погоне. Книга стихов. М., “Книжный сад”, 1995.