Рубрику ведет Лев Аннинский. Хроника “Дружбы народов”: 1989 — 1999
Десять лет, которые растрясли мир
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 1999
Десять лет, которые растрясли мир
Хроника “Дружбы народов”: 1989—1999
Рубрику ведет Лев Аннинский
1989. “Голуби слепы”
Напомню читателям то, что они могли забыть в свисте и грохоте обвальной эпохи: десять лет назад, как раз тогда, когда эта эпоха начиналась, журнал “Дружба народов” праздновал свое пятидесятилетие. В этой связи мне было дано редакционное поручение: составить “Хронику полувека”, каковая и появилась в юбилейных номерах журнала.
Я хочу эту хронику продолжить. Нам 60. Есть повод поразмыслить. “Остановиться, оглянуться…” Представить себе, что с нами произошло за эти десять лет. И даже, шукшинскими словами говоря, понять, “что с нами происходит”. Сегодня.
Но оглянемся.
Когда открываешь сегодня первый номер “Дружбы народов” за 1989 год, поражают уже не тексты, шагнувшие с журнальных страниц в золотой и прочие фонды родной словесности, — поражаешься цифирке, скромно задвинутой в уголок титульного листа. Тираж! 1100000 экземпляров. Даю сумму прописью: миллион сто тысяч. Перед этой цифрой сегодня столбенеешь, как перед неразрешимой загадкой. И это был не сон, не чудесный всплеск везения. От номера к номеру цифра продолжает расти, добираясь к декабрю до 1135000. Прописью: миллион сто тридцать пять тысяч. Один прирост уложит в себя нынешнюю тиражную пачку три с половиной раза.
Конечно, миллион экземпляров — результат изрядной работы в определенной ситуации: дивиденд от тех литературных сенсаций, что сотрясали общество начиная с 1986 года. Общее обновление хлынуло тогда в пролом, проделанный романами, которыми “выстрелили” все ведущие журналы. В “ДН” это были рыбаковские “Дети Арбата” (а в “Новом мире” — Пастернак с “Доктором Живаго”, “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына, а в “Октябре” — “Жизнь и судьба” Гроссмана, а в “Знамени” — владимовский “Верный Руслан”). Тиражи тогда баснословно подскочили у всех изданий. И тем не менее: одно дело, когда наращивают тираж такие традиционные левиафаны всесоюзной печати, как “Новый мир” (более чем вдвое) или “Знамя” (почти вдвое), и другое дело, когда на миллионный уровень взлетает “Дружба народов” с традиционной узкой грядки, где пестуется многонациональное древо, называемое иногда в узких кругах “братской могилой”: тут-то рост тиража более чем вчетверо!
Это добыто — в общей работе (обвал будет у каждого — свой). Доводя до читателя проклятьем заклейменные тексты, журнал в строю других флагманов “перестройки” делал то же, что и другие: с помощью впервые осуществляющейся “ласности” возвращал читателю воображаемую идеальную реальность, лечил душу, свихнувшуюся на ухабах конкретно-исторического пути.
Марк Алданов, “Ключ”. Борис Пильняк, “Красное дерево”. Александр Бек, “На другой день”. Нина Берберова, “Железная женщина”. Семен Липкин, “Декада”. Владимир Войнович, “Иванькиада”. Все невозможное вчера! Романы и повести звучат в одном регистре с мемуарами и документами: с лагерной исповедью Ольги Адамовой-Слиозберг, с дневниками Исаака Бабеля, с письмом Ивана Винниченко Сталину. Извлечены из архивов и письменных столов тексты Шаламова, Трифонова, Тендрякова, Булгакова, Луначарского, Гургена Маари… Праздник Гласности, воскрешение Павших, возвещение Правды.
Поэзия тоже стягивает времена, подтягивает пропущенное к сегодняшнему. “Из тех лет”… “Из разных лет”… Виктор Боков, Михаил Дудин, Имант Зиедонис, Фазиль Искандер, Анна Каландадзе, Владимир Корнилов, Виталий Коротич, Юрий Кублановский, Александр Кушнер, Инна Лиснянская, Нонна Слепакова, Геннадий Русаков, Николай Тряпкин, Борис Чичибабин, Олег Чухонцев… Последний озаглавливает подборку: “Общие стены”. На общий пир званы люди, в этих стенах неслыханные. Всеволод Некрасов, например… Молоденькая Инна Кабыш, как бы подыгрывая празднику единения, сигналит единомышленникам, что “налицо беспрецедентный пир, и мертвецов живые ублажают”. Алексей Дидуров подхватывает: “Нас было мало в той стране
… на пир смотревших в стороне”. Теперь нас много. И пир общий.Однако самые проницательные участники этой либерально-объединительной презентации силятся рассмотреть на стене роковые письмена. Иосиф Бродский перелагает с литовского на русский Томаса Венцлову:
Не воскресить гармонии и дара,
Поленьев треска, теплого угара
В том очаге, что время разжигало.
Но есть очаг вневременный, и та
Есть оптика, что преломляет судьбы
До совпаденья слова или сути,
До вечных форм, повторенных в сосуде,
На общие рассчитанном уста…
Оставь же землю. Время плыть без курса.
Крошится камень, ложь бормочет тускло.
Но, как свидетель выживший, искусство
Буравит взглядом снега круговерть.
Бредут в моря на ощупь устья снова.
Взрывает злак мощь ледяного крова.
И легкое, бессмысленное слово
Звучит вдали отчетливей, чем смерть.
Но и смерть звучит отчетливо и так неожиданно близко, что слово не успевает очнуться. А стены уже валятся. Грохот павшей Берлинской стены отдается ревом толпы под стенами президентского дворца в Бухаресте. Либеральная печать не может найти тона, от замешательства впадает в глум: “Супруги Чаушеску жили счастливо и умерли в один день” (напечатано, слава Богу, не в “ДН”). Войны гаснут — войны разгораются. Генерал Громов последним покидает афганский берег. В Тбилиси Кровавое воскресение…
Кровь на тбилисском асфальте уже прямо относится к компетенции многонационального интернационального органа. Но, кажется, легче депутату Собчаку расследовать действия генерала Родионова, чем журналу, полвека лелеющему дружбу народов, понять, как об этом писать. Ясно, что Грузия откалывается от России. Умом можно и понять происходящее, и представить себе, какая лавина грозит пойти с таких камешков. Но сердцем… Скорбные женщины в черном так прекрасны в контраст с солдатами, размахивающими лопатками, и Звияд Гамсахурдиа так романтичен в контраст с партработниками…
“Дружба народов” — единственный из журналов, который ходит в ту пору по краю минного поля, уже обозначенного воронками: Карабах, Сумгаит, Фергана. Как с этим справиться? Кто ведет людей стенка на стенку? Интеллигенция? Она ЭТОГО хотела? Как писать об ЭТОМ?
Мы не находили тона. Честно сказать, мы не находили себе места. Мы печатали тексты, которыми обменивались враждовавшие стороны (раздел “Болевые точки”; о, если бы эти сгустки ярости были только “текстами”). Мы учредили и расширили раздел “Нация и мир”. Мы собирали “круглые столы”, за которые пытались усадить людей, вчера еще сидевших рядом на “пирах духа”…
“Роль интеллигенции в межнациональных конфликтах” — тема самого представительного в 1988 году форума. Это называлось: “Первая сессия Совета по межнациональным отношениям”. Будет ли вторая? И сколько просуществует этот спешно созданный Совет? Но состав — состав мы обеспечили! Лев Гумилев, Тиркиш Джумагельдыев, Кнут Скуениекс, Олаф Утть, Диас Валеев, Роберт Вебер, Ибрагим Сафаров, Фуад Пепинов, Светлана Алиева, Вера Латышева, Айдер Куркчи, Гасан Гусейнов, Левон Мкртчян, Максуд Ибрагимбеков… В тот момент казалось, что
главное — втянуть в диалог армянина и азербайджанца… Господи! Да они-то и сами бы рады. Но у каждого за спиной — бушующая родина. Попробуй в этом положении поговори.А за сотрясающимися контурами Союза — затаившая свою боль Россия. То есть Российская Федерация. И вот вторым эшелоном за спинами первого выстраивает “Дружба народов” еще одну линию обороны, то есть еще один “круглый стол” (это называлось “совещание”). Совещание на тему: “Что такое сегодня автономия?” Рафаэль Мустафин, Алексей Гогуа, Ахияр Хакимов, Аркадий Айдак, Алексей Ермолаев, Фатима Урусбиева, Нальбий Куек, Нафи Джусойты… Север, Поволжье, Кавказ… (Интересно, где тем летом проводил отпуск генерал Советской армии Джохар Дудаев? Отдыхал в родной Чечне? Или продолжал служить? Где? Под Москвой? В Прибалтике?)
…Жизнь восстает из устной скорлупы,
И в свалке туч над мачтою ковчега
Ширяет голубь в поисках ночлега,
Не отличая обжитого брега
От Арарата. Голуби слепы…