С
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 1999
С. А. Филатов
Совершенно несекретно
Сергея Александровича Филатова не надо представлять читателю. В начале бурных девяностых, когда читающая российская публика забросила книги и журналы, перестала ходить в кино и театры и разрывалась между митингами и телевизором, где на экране бушевали поистине шекспировские парламентские страсти, а несколько лет спустя пушки били по Белому дому, — в то историческое время автор этих записок был одним из главных действующих лиц. Напоминаем об этом лишь затем, чтобы читателю было легче связать должности, которые занимал тогда С. А. Филатов — первый заместитель председателя Верховного Совета Российской Федерации, а впоследствии руководитель Администрации Президента — с эпизодами из его записок.
То, что вам предстоит прочитать, — выдержки из книги, которая в ближайшее время выйдет в издательстве “Вагриус”. Это еще один взгляд на недавние драматические события, о которых можно было бы сказать, что они успели стать историей, не будь они столь тесно связаны с драматическими событиями нашего дня. Как ни назови позицию автора — записками “аппаратчика”, взглядом с верхушки пирамиды или из окна кабинета, — его рассказ не только добавляет еще несколько штрихов в общую панораму, но и дает дополнительный материал для решения извечного вопроса о том, кто движет историю — личность или масса.
Научи меня, Господи,
спокойно воспринимать события,
ход которых я не могу изменить;
дай мне энергию и силу
вмешиваться в события, мне подвластные,
и научи меня мудрости отличать первое от второго.
Теодор Рузвельт
Наркомания власти
В конце августа 91-го года разбушевалась Чечня. Этой проблемой я не занимался, но видел, как активно начали работать над ней Г. Э. Бурбулис,
М. Н. Полторанин, силовые министры. Только что вернувшийся из зарубежной поездки Хасбулатов вылетел в Чечню, пересев с одного самолета в другой, поспешно и в хмуром настроении, а вернулся очень довольным: главный его противник, Доку Завгаев, повергнут; при энергичном участии Хасбулатова разогнан Верховный Совет республики — остался так называемый Малый Совет, какое-то искусственное образование, которое должно работать до проведения новых выборов, назначенных на осень 1991 года. С Малыми Советами история повторится, но уже в других субъектах Федерации: нужно принимать оперативные решения по поддержке Хасбулатова — действуют Малые Советы.Разгоняли Верховный Совет республики грубо, с явными нарушениями Конституции и закона. У депутатов отбирали (с мордобитием) удостоверения при выходе из здания, где заседал Верховный Совет республики; во время самого заседания одного из депутатов, председателя Грозненского горсовета Виталия Куценко, при потасовке просто выбросили в окно — он погиб; двадцать человек попали в реанимационное отделение местной больницы. В ходе расследования было установлено, что в нападении на Верховный Совет участвовало большое количество московских чеченцев.
На следующий день после этого кровавого побоища пришла в Грозный телеграмма от исполняющего обязанности председателя Верховного Cовета РСФСР Хасбулатова: “Дорогие земляки! С удовольствием узнал об отставке Председателя ВС республики. Возникла наконец благоприятная политическая ситуация, когда демократические процессы, происходящие в республике, освобождаются от явных и тайных пут…”
В Хасбулатове бурлила прямо-таки лютая ненависть к Завгаеву, а независимость Доку Гафуровича приводила его в бешенство — до такой степени, что он по телефону, плохо себя контролируя, требовал расстрелять земляка. Но и тот, видимо, относился к Хасбулатову не лучше и как-то в разговоре даже обронил: “Когда все закончится и обстановка у меня на родине нормализуется, я добьюсь, чтобы в тюрьму посадили единственного человека — Хасбулатова. Вот уж кто настоящий преступник!”
Выборы в Чечне назначили на 27 октября; однако Дудаев провел выборы президента Чеченской Республики раньше. И вот непримиримая война Хасбулатова с Завгаевым перешла в непримиримую войну их обоих с Дудаевым. Но и Дудаев приступил к активным действиям, направленным на самостоятельность Чечни: начался внутренний террор против оппозиции и русского населения, изгнание российских войск и всех федеральных структур с территории Чечни.
На Пятом съезде народных депутатов Хасбулатов провел решение о незаконности выборов и власти в Чечне, а Россия приобрела самую, пожалуй, больную проблему, которую ей предстояло и еще предстоит решать в течение неизвестно скольких лет.
Но как бы там ни было, участие Хасбулатова в событиях лета и осени 91-го года создало вокруг него некий ореол героя, и буквально за две-три недели до съезда стало ясно, что он непременно будет избран председателем Верховного Совета. В том, что так оно и вышло, большую роль сыграли национальные республики и фракция “Демократическая Россия”, часть которой (каюсь) мне удалось убедить поддержать избрание Руслана Имрановича. Именно демократы, объединившись, помогли его избранию, хотя мы уже тогда почувствовали что-то неладное в отношении к нему Президента, который не захотел выступить в его поддержку. Поддержали Хасбулатова и коммунисты.
Из сообщений СМИ
“На состоявшемся 27 октября совещании фракции “Коммунисты России” незлопамятные партийцы указывали Хасбулатову, что никто так их не язвил, как он, а теперь они будут его опорой при выборах председателя, — и не обманули… ” (“КоммерсантЪ”, 1991, N№ 42).
На съезде вновь избирался не только председатель, но и его заместители — Хасбулатову как-то удалось договориться с Б. Исаевым и С. Горячевой об их добровольной отставке. Вместо них он предложил избрать своими заместителями В. Шумейко — от промышленников и предпринимателей, как директора крупнейшего Краснодарского предприятия, Ю. Ярова — от субъектов федерации, как председателя исполкома Ленинградской области и Ю. Воронина — от коммунистов, а первым заместителем — меня — от “Демократической России”. Съезд на этот раз был настроен благодушно и без вызова на трибуну проголосовал за названные кандидатуры. А я-то перед этим с волнением репетировал свое выступление, — писать его мне помогал Олег Попцов.
На первой же встрече заместителей у Хасбулатова мы договорились о распределении обязанностей и координации деятельности. На первых порах работали так дружно, что даже Борис Николаевич не скрывал своей зависти к тому, сколь мы слаженны. Мы тогда регулярно встречались с Президентом, снимали многие вопросы, вызывавшие напряженность.
Когда же и отчего стали портиться отношения у Президента с Хасбулатовым? Думаю, началось это при формировании правительства под экономическую реформу. Поговаривали, что Хасбулатов сам хотел быть премьером, а тут во главе правительства фактически оказался Бурбулис, до зубовного скрежета нелюбимый Хасбулатовым, и это нанесло спикеру серьезную обиду. Правда, может быть, это была не первая обида: ведь Руслан Имранович в свое время возжелал стать вице-президентом, но предложение Ельциным принято не было. Видимо, назначения Бурбулиса и Гайдара предопределили негативное и очень агрессивное отношение Хасбулатова к предложенным ими реформам. Буквально в начале января при первой же своей поездке в регион (Рязанская область) он обрушился с резкой критикой в адрес новоявленных реформаторов; о самом Президенте в ту пору он помалкивал.
В конце 1991 года в стране складывалось тяжелое положение. Союз практически развален; экономика разрушена; валюты нет, золотой запас почти на нуле; полки магазинов пусты. Решено начать отпуск цен на товары 16 декабря. Президент Украины Кравчук просит Бориса Николаевича перенести этот срок хотя бы на две недели, до 2 января 1992 года. И Борис Николаевич, при всей сложности российского положения, идет на этот шаг.
В начале ноября, после принятия решения на съезде народных депутатов о незаконности выборов и незаконности власти Дудаева в Чечне, с подачи Руцкого Президент Российской Федерации подписал указ о введении чрезвычайного положения в Грозном в связи с обострившейся там обстановкой после избрания президента республики и предпринятых им попыток разделаться с действующими силовыми структурами, которые напрямую подчинялись Москве. Возникло много проблем и потому, что Дудаев самопровозгласил независимую Республику Чечню, бросив другую часть республики — Ингушетию. Последняя оказалась вне правового пространства — без Конституции, без границ, без власти.
Чрезвычайное положение вводилось 6 ноября, с 5 часов утра, причем по закону положено объявлять о нем за семь часов до часа его введения. Так что вечером 5 ноября в республике уже знали об указе и с гор потянулись люди на помощь Грозному. Ситуация начала чем-то напоминать российскую в августе 1991 года; но теперь российские власти встретились с противостоянием народа, который претерпел от советской власти немало унижений, вплоть до репатриации в 1944 году в Казахстан. Попробуй объяснить клокочущей толпе, что у нас на посту всенародно избранный Президент, противостоящий преступникам, а в Чечне — самозванец в генеральской форме, несущий великие беды своей республике и своему народу.
К ночи в Белый дом приехал Хасбулатов; вместе с ним мы спустились к Руцкому, который взял на себя руководство по организации ЧП в Грозном. Ждали пяти часов утра, а в пять или немного раньше выяснилось, что внутренние войска, на действии которых и строился весь расчет, с места не сдвинулись: таков приказ Баранникова, тогда министра внутренних дел СССР, полученный от Горбачева. Думаю, если бы Горбачев не сделал этого шага, события в Чечне в дальнейшем развивались бы по другому, менее драматичному сценарию, ибо каждое нарушение закона должно быть наказуемо.
Горбачевский приказ стал серьезным ударом по реализации ЧП, так как теми силами, что находились в республике, справиться с задачей чрезвычайного положения невозможно — лучше его не затевать. Встал вопрос об отмене указа, но вот несчастье: Ельцина нет (обычно при таких решениях он, как говорится, ложился на дно и был недоступен); Горбачева и Баранникова отыскать не удается; на месте, в Грозном, требуют или подкреплений, или срочного отказа от чрезвычайного положения. По телефону из Грозного пытаются оправдать бездействие какими-то трудностями. В ответ Руцкой, рассвирепев, требует арестовать Дудаева и тут же, в кабинете, просит председателя КГБ Иваненкова, генерального прокурора Степанкова и министра МВД Дунаева подписать соответствующую телеграмму. Они ее подписывают, но Степанков в ней слово “арестовать” аккуратно исправляет на слово “задержать”. Однако ни того ни другого сделать не удалось, более того, дудаевцы захватили здание МВД, вдобавок к захваченному ранее зданию КГБ.
Решение вопроса отложили до 14 часов. По поручению Хасбулатова в
14 часов прихожу к Руцкому: там уже все “полуночники”. Александр Владимирович докладывает свой план решения проблемы. Мне в ту ночь, и особенно при его докладе, как-то по-новому пришлось взглянуть на Руцкого: этот человек, понял я, весь во власти амбиций и эмоций; в этот момент он беспощаден, предлагая окружить непокорную республику кольцом армейских подразделений и начать тотальную бомбежку ее территории. Такому жестокому варианту я воспротивился — прошу перенести обсуждение на заседание Верховного Совета, который правомочен утвердить или не утвердить указ о чрезвычайном положении: ведь указ появился накануне праздника, депутаты в отпуске. Ясно, что чрезвычайное положение организовать не удалось, подготовка его сорвана: каждый надеялся на другого, а сами собой такие дела никогда не делаются. Указ Президента, видимо, не случайно подписан перед праздником. Расчет мог строиться на том, что к созыву Верховного Совета (он по Конституции должен утвердить указ о введении чрезвычайного положения) дело будет сделано, порядок восстановлен, а победителей не судят. В последующем мы не раз еще столкнемся с тем, что Президент использует факт отсутствия депутатов. Видимо, это определенный принцип его действий; часто он приводил к драматическим событиям — как произошло в Чечне.Наутро собрался Верховный Совет; после острых дебатов указ Президента о введении чрезвычайного положения в Грозном не утвержден. Руцкой твердо отстаивает необходимость чрезвычайных мер против Дудаева, но время упущено; операция явно провалилась.
Уже тогда взаимоотношения в верхах власти складывались напряженно. Явно просматривались друзья и недруги, различные группировки — они вели войну, как правило, через прессу. Вот один из примеров.
Из сообщений СМИ
“В кулуарах Белого дома имеет хождение версия, согласно которой Хасбулатов с Бурбулисом сознательно подставили Руцкого, чтобы продемонстрировать urbi et orbi его государственную неспособность…”
(“КоммерсантЪ”, 1991, N№ 44).
Провал операции и неудача с наведением на малой части территории РСФСР элементарного порядка после самозахвата власти Дудаевым обернулись, думаю, его наглядной победой и не только осложнили дальнейшие отношения с Чечней и вообще в том регионе, но и выдвинули на передний план проблему сохранения Федерации. Это был второй удар по ее единству. Первый — подготовка Горбачевым Союзного договора, который республики РСФСР должны, по его замыслу, подписывать на одинаковых с союзными республиками правах.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло — август 1991 года эти “подписантские” события остановил.
Думаю, в дальнейшем было удачно найдено решение: заключение Федеративного договора о распределении полномочий между федеральными органами власти и субъектами Федерации. И здесь мудро и дальновидно поступили с Татарстаном, где поначалу разбушевались националистические страсти настолько, что это ставило под угрозу сохранение Татарстана в рамках РСФСР.
В Чечне начался настоящий разгул беззакония: из республики вытеснены остатки федеральной армии, базировавшейся на ее территории; боевики отбирали у солдат личное оружие и тяжелое вооружение, захватывали склады. Начали создаваться “свои” государственные структуры и воинские формирования; люди перестали получать социальные пособия и пенсии; школы переоборудовались под военные гарнизоны и военные училища; в разных российских городах появились беженцы из Чечни (или, как принято сейчас их называть, вынужденные переселенцы).
Теперь уже очевидно, что, как и почему надолго вывело республику из поля воздействия Российской Федерации. Но только в 1994 году, когда после октябрь-ских событий 1993 года было сломлено изматывавшее страну противостояние двух ветвей власти, законодательной и исполнительной, стала возможна попытка навести конституционный порядок в Чечне. За это время дудаевская вседозволенность превратила республику в край преступлений и беззакония, куда и откуда потянулись нити чеченской мафии и криминала, реально угрожавшие многим странам мира. Беженцев из Чечни уже насчитывалось свыше трехсот тысяч.
Понимая, как важно дать народу правдивую информацию о том, что происходит в парламенте и в стране, я стал больше внимания уделять СМИ, встречам с журналистами. Это тут же было замечено прессой:
Из сообщений СМИ
“На встрече с парламентскими корреспондентами С. А. Филатов подчеркнул, что для него едва ли не главными оценочными факторами деятельности Верховного Совета РСФСР являются такие: количество присутствующих на заседаниях ВС журналистов и резкое увеличение аккредитованного при парламенте корреспондентского корпуса” (“Ленинское знамя”, 1992, 26 ноября).
Надо было создать атмосферу открытости в Верховном Совете. Тема освещения депутатской деятельности не сходила с уст депутатов во время заседания Верховного Совета: “не так показали”, “не так осветили”, “не то написали”; постоянные попытки взять под контроль СМИ. Многие никак не могли взять в толк, что пресса независима, в том числе и от законодательного органа, но работает в соответствии с законом, принятым законодательным органом. Выход из этого положения только один — проводить больше встреч с журналистами и давать как можно больше информации. Поэтому мы серьезно занялись пресс-центром, стали выпускать различные информационные и аналитические материалы и проводить встречи с журналистами. Многие депутаты выступали в СМИ.
Восьмого декабря было подписано Беловежское соглашение. Хасбулатова в тот день в Москве не оказалось, а я о подписании узнал только из телефонного разговора с Г. Э. Бурбулисом. Он сообщил, что в Беловежской Пуще ждут Назарбаева: только что прилетел в Москву и обещал Ельцину сразу же направиться к ним. Но, как мы знаем, Назарбаев в Беловежскую Пущу так и не прибыл — то ли раздумал ввязываться в непростую историю, то ли поостерегся Горбачева, который оставался еще Президентом СССР.
Понимая, что событие неординарное и может обернуться самым неожиданным образом, пошел к Руцкому. По счастью, Александр Владимирович оказался дома: одет по-домашнему, спокойно распутывает снасти — готовится к рыбалке; заядлый рыбак, он вообще профессионально обрабатывает рыбу, и получается она у него мягкой, вкусной, ароматной — пальчики оближешь. Беловежские соглашения? Нет, ему об этом ничего не ведомо. Услышав о них от меня, Руцкой немного напрягся — идея ему явно не понравилась. Мы стали ждать вестей из Белоруссии. Одно важно в этой ситуации — чтобы не сорвался Горбачев: он как раз в это время позвонил Руцкому, — видимо, стал с ним советоваться, что делать. Пришлось мне, признаюсь, слышать в жизни немало мата, но эти двое превзошли все прежнее… Насколько я понял, Руцкой советовал дождаться результатов переговоров и внимательно ознакомиться с тем, что в конце концов получилось. Ясно одно: Союз практически распался, и, если после референдума на Украине ничего не предпринять по части сближения, потом мы долго будем искать друг друга. Именно поэтому и была предпринята попытка объединения самых крупных трех, а если удастся, то и четырех республик — России, Украины, Белоруссии и Казахстана — в некое Содружество независимых государств (СНГ).
Звоню Хасбулатову (он в это время находился, по-моему, в Южной Корее), как могу рассказываю о подписанном соглашении. Руслан Имранович заявил, что тут же вылетает в Москву: ведь соглашение требует ратификации на Верховном Совете, да и на съезде тоже, вызывает изменение Конституции РСФСР.
В те дни этот шаг Ельцина казался спешным и непродуманным. Но Борис Николаевич, давая интервью итальянской газете “Репубблика”, сам объяснил, как родилась идея Содружества:
— Впервые об этом речь шла в декабре прошлого года, когда центральное правительство торпедировало реформы. Тогда-то Россия, Украина, Беларусь и Казахстан направили своих представителей в Минск, чтобы обсудить возможность образования Содружества. Горбачев препятствовал подобному проекту, однако документы сохранились, и 8 декабря в Минске мы их вновь проанализировали. Вот почему нам удалось достигнуть согласия всего за день с небольшим.
Я к развалу Союза относился тогда и отношусь сейчас, как к неизбежности, как можно отнестись к стихии, например к лавине с гор — она все сметает на своем пути, но остановить ее невозможно.
Из сообщений СМИ
“А вы обратили внимание на то, как звучит это слово — Со-Дружество. Теплее, чем Союз, не правда ли? Но я согласен: теперь это теплое слово надо наполнить соответствующим содержанием” (из интервью Б. Н. Ельцина “Россий-ской газете”, 1992, 28 декабря).
Тема Содружества была продолжена и на парламентском уровне. Уже в начале 1992 года по инициативе российских парламентариев в Минске собрались первые заместители председателей законодательных органов стран СНГ, чтобы обсудить проект соглашения о сотрудничестве парламентариев стран СНГ в сфере законотворчества и в правоприменительной деятельности. Учитывая, что к тому времени уже были созданы Совет глав государств и Совет глав правительств стран СНГ, актуальным стал вопрос образования аналогичной структуры межпарламентского сотрудничества. Среди возможных направлений совместной деятельности обсуждались вопросы: законодательной деятельности, прав человека, развития межгосударственных отношений, экономической реформы, миграционной политики, национальной безопасности, энергетики (прежде всего атомной), транспорта и связи, экологии, борьбы с организованной преступностью.
Подготовка документов и концепции Межпарламентской ассамблеи стран СНГ закончилась подписанием Соглашения (впоследствии одобренного Верховным Советом РСФСР), и уже в 1992 году Межпарламентская ассамблея начала свою работу в Санкт-Петербурге. В выборе места был как бы вызов российскому Президенту; цель — быть подальше от исполнительной власти, свободнее себя чувствовать при выполнении главной задачи — снижения полномочий президентов и подчинения их действий парламентам. Кстати, первым Президентом, чьи полномочия были в одночасье ограничены, оказался Акаев. С остальными не получилось.
Первым председателем Межпарламентской ассамблеи стал Хасбулатов, а после выборов Федерального собрания России, в 1993 году, — В. Шумейко. Именно при нем появился и флаг ассамблеи, который впоследствии стал символом Содружества независимых государств.
1992 год оказался не только преддверием драматических событий в стране, разразившихся в следующем, 1993 году, но и началом сильнейшей конфронтации между Президентом и Верховным Советом; возглавлял его уже Хасбулатов, менявшийся буквально на глазах. Руслан Имранович скрывал пока свои истинные намерения, Президента вроде не трогал, но развернул энергичную атаку на правительство и лично на Бурбулиса, Гайдара и Чубайса.
Именно в тот период, когда произошла либерализация цен, власти следовало проявить коллективную взаимопомощь и взаимовыручку, преодолевать шаг за шагом непредвиденные, то и дело возникающие трудности. Но, увы, у нас, как всегда, особо ощущалась нехватка нормативной базы и законодательных защитных мер, что усиливало криминогенность, коррупцию, организованную преступность. Верховный Совет немало делал с точки зрения разработки и принятия законов, но чересчур рьяно полемизировал, часто враждовал с исполнительной властью, то и дело терял основную нить концепции развития да еще менял правила игры и саму Конституцию Российской Федерации. Конституция становилась все более неопределенной, внутренне противоречивой и потому опасной: за несколько лет своего существования Верховный Совет внес в нее более 400 поправок.
Коммунисты, оправившись после августовских событий, готовились к новой битве — на Шестом съезде народных депутатов. Поведение Хасбулатова свидетельствовало — и он что-то затевает в тайне от меня. На съезде это проявилось очень определенно: принята подготовленная резолюция с отрицательной оценкой деятельности правительства и проведения реформ. Сам председательствующий повел себя очень странно — начал атаку на “Известия”, отругал Шумейко за самостоятельные оценки в докладе об экономической реформе и о работе правительства и еще за какой-то якобы существующий альянс с коммунистами и аграриями. Хасбулатов проявил тем самым недовольство докладчиком, нарушившим договоренности с председателем о содержании доклада и сорвавшим его тщательно продуманный сценарий. А сказал Владимир Филиппович буквально следующее:
— Мне приходится по роду своей деятельности очень много работать с правительством, и абсолютно ответственно могу вам сказать, что это — профессионалы. И только потому профессионалы, что они делают эти реформы. (Аплодисменты.) Они делают эти реформы в тяжелейших условиях, доставшихся им в наследство как раз от тех самых именитых и маститых советчиков от экономики, которые до сих пор продолжают лишь советовать да критиковать правительство. И правильно здесь говорили, что никто из них не согласился бросить все и идти это делать самому.
В. Ф. Шумейко совершил, конечно, мужественный поступок, в тот непростой период давая такую оценку молодым членам правительства. Теперь весь гнев и сарказм Хасбулатова обрушились на депутатов—сторонников реформ. Мы с членами Президиума начали интенсивно искать возможность отмены неправой резолюции съезда. Я предложил Владимиру Шумейко и Юрию Ярову пойти к Борису Николаевичу — посоветоваться, что делать, и поделиться своей озабоченностью относительно Хасбулатова. Они со мной согласились. Позвонил Ельцину, условились о встрече, и в перерыве съезда мы все трое пошли к нему.
Хасбулатов, видимо, почувствовал, что переборщил, и попросил меня предложить Борису Николаевичу, чтобы мы пообедали втроем. Ответ Ельцина прозвучал категорично:
— Нет! Хватит, натерпелся я его лицемерия и изворотливости! Ему ни в чем нельзя верить, тем более нельзя доверяться. Опять обманет.
Наш разговор свелся к тому, что нужно созвать Президиум вместе с правительством и попробовать выработать документ типа Декларации съезда, где дать другие оценки реформам. Хасбулатов возражать не стал, но на Президиум идти отказался.
И вот 12 апреля 1992 года, в воскресенье, собрал я Президиум, на котором кроме его членов присутствовали Гайдар, Бурбулис, Шохин и другие. Разговор получился тяжелым, но полезным. Самое неприемлемое в постановлении съезда — что правительство оказалось как бы в подвешенном состоянии на целых три месяца (до следующего съезда)
, то есть стало временным правительством. Мы вновь — в который уже раз! — создали неопределенность в отношении наших целей, в защите реформ, чем, естественно, отпугнули их сторонников и участников, в том числе и зарубежных.К понедельнику и сами депутаты стали понимать, что резолюция съезда ведет в тупик; более того, это поворот назад, чем непременно воспользуются коммунисты.
Декларацию одобрили, и съезд оказался в двойственном положении, приняв два документа по одному вопросу с разными оценками. Хасбулатов, похоже, остался не очень доволен таким развитием событий. Но решение принято, и, главное, мы ушли от сиюминутных последствий. Ясно, что теперь борьба за власть выстроится вокруг реформ.
Хасбулатов не ограничился резкой критикой реформ и тех, кто их осуществляет. Он понимал, что тут нужен и позитив, и энергично включился в разработку Федеративного договора. Необходимость разделения собственности, полномочий и предметов ведения между центром и субъектами Федерации представлялась очевидной. Конечно, правильнее внести эти положения в Конституцию: слишком опасна сама форма документа, подписанного руководителями субъектов Федерации, поскольку возможность последующего его изменения по инициативе любого из 190 подписантов (по два от каждого субъекта Федерации и федерального центра — глава власти исполнительной и законодательной) могла обернуться непредсказуемой ситуацией.
Неотложность принятия Федеративного договора диктовалась единственным, но наиважнейшим обстоятельством — угрозой нарушить единство России.
В последующем, при подготовке новой Конституции на Конституционном совещании в 1993 году, мы вновь встали перед проблемой Федеративного договора, и, как и предполагали, при этом опять-таки создалась трудная коллизия. Хотя положения Федеративного договора, касающиеся разделения компетенции и полномочий властных структур центра и субъектов Федерации, были и так вписаны в проект Конституции, но руководители субъектов Федерации, особенно республик, настаивали на сохранении его как самостоятельной второй части Конституции, даже несмотря на то, что многие положения договора входили в противоречие с положениями проекта Конституции. Да и вообще наличие двух основополагающих документов в стране создавало бы путаницу: по какому из двух строить нормативную базу и как им руководствоваться? Или, скажем, прибегать к Конституционному суду?
В проекте Конституции права субъектов Федерации значительно расширены. Во-первых, власти на местах получали право на свое законодательство. Во-вторых, для более гибкого регулирования взаимоотношений центра и субъектов Федерации предусматривалась возможность заключения индивидуальных договоров. Жизнь уже подтвердила правильность действий президентской команды в этом направлении, что в конечном счете способствовало укреплению государственности и Федерации.
Но это было позже, а пока работа над Федеративным договором шла полным ходом; активно подключились к ней Юрий Яров и Рамазан Абдулатипов; способствовало делу и то, что все участники находили в этом процессе большой взаимный интерес.
Подписание договора проходило в Георгиевском зале Кремля, в очень торжественной обстановке, за большим круглым столом. Однако все понимали, что праздничность уйдет, а после Шестого съезда борьба вокруг реформ еще усилится. Это ощущалось и в верхушке власти, даже в процессе подписания договора.
Развязка ситуации, спровоцированной Хасбулатовым, наступила довольно быстро. Во время осенней сессии, как и ожидалось, началась подготовка к Седьмому съезду. Он ожидался как съезд особый: Хасбулатов, видно, решится разделаться на нем сразу со всеми своими противниками. Предполагался импичмент Президенту или, в крайнем случае, серьезное ограничение его полномочий, для реализации чего тщательно разрабатывались поправки к действующей Конституции. Значительное внимание уделялось будущему голосованию, организацию которого взял на себя Воронин: его кабинет превратился в приемную депутатов; как рассказывали некоторые из них, от Воронина зависело выделение средств из фонда председателя Верховного Совета на нужды того или иного региона. Этот фонд, созданный по инициативе Хасбулатова из средств бюджета, оказался для него удобным инструментом при взаимодействии с депутатами и руководителями регионов.
После голосования на сессии Верховного Совета за недоверие Хасбулатову, когда результат оказался в его пользу, представлялось маловероятным поднять депутатов на освобождение Руслана Имрановича от должности председателя. Скорее, большинство готово за все издержки и потери первого года реформ принести в жертву правительство и даже Президента, ограничив его полномочия, а то и проголосовав за импичмент. Вероятно, срабатывал тут и принцип самозащиты от роспуска, от других неприятностей. Но главное — что Хасбулатов нашел очень верную линию — на защиту депутатов, Верховного Совета, съезда и Советов вообще как формы власти — и, естественно, оказался сам под защитой депутатского корпуса.
Накануне съезда демократическая часть депутатского корпуса и Президент внесли ряд предложений по сотрудничеству между исполнительной и законодательной ветвями власти.
Но были предприняты и неуклюжие, обидные для демократов действия Президента. Так, еще до съезда не по своей воле ушел с поста руководителя телевидения Егор Яковлев; затем вроде бы сами, добровольно оставили тоже достаточно высокие посты Михаил Полторанин и Геннадий Бурбулис. Естественно, многие из нас восприняли это как сдачу демократических позиций Президентом и, следовательно, как победу оппозиции. На момент снятия Егора Яковлева в Москве проходил с участием Ельцина конгресс интеллигенции, и я не помню, чтобы кто-нибудь из выступавших не осудил это решение Президента. Сам я очень переживал из-за всех трех отставок, особенно — Егора Яковлева. Самым удручающим образом сказались эти отставки на настроениях демократической части депутат-ского корпуса. И Яковлев, и Полторанин, и Бурбулис вели огромную работу по подготовке съезда; в том, что мы пришли к нему с согласованными во многом позициями, с конструктивными предложениями, с демократической ориентацией, большая заслуга и этих троих, последовательно поддерживавших реформы, правительство, Президента.
К сожалению, такие проявления “признательности”, как сдача своих соратников, неугодных оппозиции, Президент станет практиковать и впредь, перед каждым боем — будь то выборы или всего лишь прохождение через законодательный орган важного вопроса. Увы, далеко не всегда такая практика приносила результат, на который предварительно рассчитывал Президент.
По мере того как продолжалась работа съезда, все яснее становилось, что задуман некий переворот — и в отношении правительства (фактически его полное переподчинение Верховному Совету), и палат Верховного Совета, где предусматривалось изгнание демократов под любыми предлогами, а уж используя решения регионов и депутатских групп и подавно.
Таким образом, для нас главным на съезде становилось — защитить правительство и курс реформ. И, как всегда прежде, положение опять-таки спасал Президент, с его решительными действиями, порой никак не прогнозируемыми заранее.
Пожалуй, это тот самый съезд, который, собственно, и привел к драматиче-ским событиям октября 1993 года. Именно на нем формировалась монолитная команда, противостоящая Президенту; вызревали планы смещения Ельцина или хотя бы ограничения его полномочий. Ничем иным, по сути, съезд заниматься и не предполагал.
А поначалу события на главном форуме страны развивались более или менее предсказуемо. Хасбулатов на второй день работы съезда выступил с характеристикой обстановки в государстве: остановился на спаде производства и обнищании людей, то есть объективно затронул действительно насущные проблемы. Но Хасбулатов не был бы Хасбулатовым, если бы, доказывая несостоятельность правительства, не принялся подтасовывать цифры и приводить неверные данные, в чем его тут же и уличила вездесущая пресса.
Тревога моя стала нарастать, когда услышал, что голосование по поправкам к Конституции разделено на два этапа: голосование по правительству — тайное, через кабины; голосование по всему остальному — в обычном, открытом порядке.
Поправки, касающиеся правительства, на самом деле имели прямое отношение к Президенту — серьезно ослабляли его полномочия. Их, этих поправок, оказалось четыре, и именно вокруг них развернулась борьба, захлестнувшая и последующие съезды. Кончилась эта изнурительная борьба только в декабре 1993 года — принятием новой Конституции, где поставлена последняя точка в вопросе разделения властей.
Поправки к Конституции предусматривали введение подотчетности правительства не только Президенту, но и съезду, и Верховному Совету; причем Президент в соответствующей строке стоял на третьем месте. К назначению председателя правительства съездом добавлялось назначение всех заместителей председателя правительства, силовых и ключевых министров лишь с одобрения Верховного Совета. Все министерства и ведомства, согласно тем же поправкам, образовываются и ликвидируются Верховным Советом по представлению Президента. И, как говорится, на закуску: депутатских мандатов предполагалось лишить всех членов правительства, всех министров и руководителей исполнительных органов субъектов Федерации. Ну а чтобы совсем уж оторвать от Президента правительство, последнему предоставлялось право самостоятельно выходить с законодательной инициативой.
Изменения принципиальные; но выступление Бориса Николаевича 4 декабря 1992 года, перед голосованием, не возымело никаких последствий — роковые поправки почти все приняты. Становилось совершенно очевидным, что власть переходит в руки к Хасбулатову.
После голосования 7 декабря Борис Николаевич сделал еще одну попытку изменить ситуацию, но и эта попытка оказалась тщетной. Работу правительства уже признали неудовлетворительной; предстояло назначение нового председателя правительства; поправками к Конституции серьезно ограничивались полномочия Президента — фактически он лишался возможности проводить линию, обещанную гражданам России в предвыборной кампании и поддержанную ими при его избрании Президентом.
10 декабря Борис Николаевич ринулся в бой.
Накануне, где-то около полуночи, у меня на даче раздался звонок Геннадия Эдуардовича Бурбулиса — приглашение срочно приехать в Кремль. Через час я уже у него в кабинете; там — С. М. Шахрай и В. С. Старков. Речь идет о подготовке акции на утреннем заседании съезда — выступление Б. Н. Ельцина и последующий уход из зала его сторонников. Поговорили о тексте выступления; я предложил пожестче выделить в нем требование о проведении референдума. В конце концов, народ, и только народ, избравший Президента и народных депутатов, вправе решать, кому в данной ситуации он доверяет судьбы страны и реформ.
Совершенно очевидно, что расстановка сил в обществе — явно в пользу Президента, а на съезде — столь же явно против него. Это несоответствие высветит только референдум. Но идущие за Хасбулатовым депутаты, понимая, что в народе у них поддержки маловато, панически боялись всенародного волеизъявления и поэтому в Конституции закрепили право только съездом решать вопрос о проведении референдума.
Утром, перед съездом, прошу руководителей демократических депутатских групп переговорить с коллегами и подготовить их к выступлению Президента и проведению последующей акции. Нам важно еще и определить истинную расстановку сил на съезде, подтвердить надежду, что количество голосов позволит заблокировать дальнейшие изменения в Конституции. Однако некоторые наши сторонники восприняли такую активность с сомнением: нужно ли, дескать, тут идти на обострение?
Выступление Бориса Николаевича прозвучало как гром среди ясного неба. Оно транслировалось по российскому телевидению и радио и воспринималось как обращение не столько к депутатам, сколько ко всему народу: Борис Николаевич открыто заявил, что Верховный Совет стремится узурпировать все его права и полномочия, но не собирается нести ни за что ответственность; Президенту созданы невыносимые условия для работы; реформы блокируются их противниками. Короче, единственный выход из возникшего кризиса — проведение всенародного референдума. После выступления и встречи с депутатами-единомышленниками Борис Николаевич уехал на АЗЛК.
Таким образом, Президент ответил Хасбулатову на его происки тем же, чем привык пользоваться тот, — неожиданностью поступка. Хасбулатов в первый момент растерялся и обратился к съезду:
— Уважаемые народные депутаты, заявление Президента считаю оскорбительным как в отношении съезда, так и в отношении председателя Верховного Совета. — В зале поднялся шум, кое-где раздались аплодисменты. — Считаю для себя дальше невозможным выполнение обязанностей председателя Верховного Совета, поскольку мне нанесено оскорбление высшим должностным лицом государства. Прошу принять мою отставку. — Хасбулатов встает и начинает двигаться к выходу.
Зал снова зашумел. Я объявил перерыв. Но не тут-то было. Хасбулатов каким-то звериным чутьем почувствовал все последствия такого развития событий, мгновенно вернулся и грубо бросил мне:
— Никаких перерывов! — Тут же повернулся к Ярову: — Юрий Федорович, займите мое место. Перерыв определяется съездом. Пожалуйста, Яров, садитесь. Подождите, Сергей Александрович, не дергайтесь, я вам не поручал делать перерыв. Садитесь, ведите, Юрий Федорович!
Съезд продолжил работу, хотя после ухода сторонников Ельцина в зале осталось 715 депутатов. Так по крайней мере показала регистрация, которую провел Ю. Ф. Яров.
С этой минуты у оппозиции началась настоящая война с Президентом. Продолжалась и невидимая война между нами — мною и Хасбулатовым. Однажды, когда очередная наша встреча (Гайдар, Бурбулис, Козырев, Полторанин) была назначена у Полторанина, на архангельской даче, на подъезде к дому я встретил сотрудника охраны; выхожу из машины, направляюсь к нему — узнать, чему обязаны чести его присутствия. Пока шел, ясно слышу, как он по рации передает: “Подъехал Филатов”. И все же, поздоровавшись, спрашиваю: “Не случилось ли чего? Почему вы здесь?” Сотрудник бурчит невразумительное: “Обход… Проверка…” — и ретируется.
Мне в то время казалось (по-моему, Хасбулатову тоже): кто первый поднимет вопрос о взаимоотношениях — а нужно было этот вопрос ставить шире, как вопрос о будущем парламента, демократии, государства, — тот и проиграет. Во всяком случае, ко мне приходили и звонили очень многие депутаты и недепутаты и в один голос просили, убеждали, требовали: не выступайте, не поднимайте этот вопрос первым.
Так и сидели мы рядом с Хасбулатовым в нервном напряжении; выступление у меня все-таки заготовлено, отчего вдвойне тягостно наблюдать за всем происходящим молча. Сегодня продолжаю мучить себя вопросами: может быть, открытая атака против мастера интриг и лжи принесла бы победу, остановила надвигающееся безумие? Ведь будущее уже тогда виделось темным и драматичным — в противостоянии Президента и оппозиции, которую фактически возглавил Хасбулатов.
Депутаты демократических фракций еще весной начали готовить материал для создания комиссии Верховного Совета по нарушениям, допускаемым Хасбулатовым в практике работы председателем, но теперь это все отодвигалось в сторону.
А тут еще заговорили о неком компромате на меня; я понимал — это проверка реакции съезда, проба на излом, разведка боем. В зависимости от реакции на этот оговор примут план действий. С обвинениями в мой адрес выступил депутат В. Исаков; материалы (не сомневаюсь) ему подбирал Ю. Воронин. Речь шла о некоторых моих распоряжениях — они расценивались Исаковым как нарушение законности первым заместителем председателя Верховного Совета.
Не стал отвечать ему с трибуны, а попросил сделать это письменно председателя комитета Верховного Совета по законодательству М. А. Митюкова и начальника юридического отдела Верховного Совета Р. М. Цивилева, после чего считал инцидент исчерпанным. Однако Исаков попытался еще несколько раз поднять эту тему в надежде обратить на нее внимание съезда и, может быть, дать ей скандальное продолжение. Ну а когда и Хасбулатов не преминул высказаться по этому поводу, пришлось несколько слов сказать и мне от микрофона в президиуме. Вскоре, впрочем, тема эта так и заглохла сама собой, ибо юридически я был чист.
Итогом этого горького съезда стала смена премьера; ограничение полномочий Президента; значительное “очищение” от демократической части депутатов палаты Верховного Совета; подготовка плацдарма для продолжения наскоков на реформы и на Президента. Следующий съезд намечен на апрель 1993 года.
Когда Седьмой съезд подходил к концу, в разговоре со мной один на один у себя в комнате, расположенной в Большом кремлевском дворце, Хасбулатов как-то тихо и с виду почти безразлично вдруг предложил:
— Сергей Александрович, подайте заявление и уходите по-хорошему. Обещаю вас хорошо устроить.
Спрашиваю: с какой, мол, стати? Но предложение сделано, и за кажущимся равнодушием тона в нем угадывается нешуточная угроза. Что ж, на войне как на войне! Столь же невозмутимо отказываюсь обсуждать эту тему до следующего съезда.
Крах Хасбулатова и хасбулатовщины произошел осенью 1993 года. Трудно описать, что грозило стране в случае успеха его замыслов, захвата им власти через представительные органы. Видимо, Президент понимал это лучше всех, когда стал прорабатывать указ N№ 1400
.Можно сказать, что сюжет профессора Хасбулатова в известном смысле вписывается в “феномен генерала Дудаева” — любой ценой достать с неба свою звезду; вырваться к ней вопреки новой системе, внешним силам, родовым и этническим путам, которыми оба связаны по рукам и ногам.
Вероятно, от власти — а она не сама на него свалилась, он ее упорно, умело прибирал к рукам — голова пошла кругом. Наркомания власти — вещь страшная. Еще немного — и Хасбулатов стал бы величать себя “отцом народов”. Но когда в Белом доме, почерневшем от взрывов и огня, наступило столь поразившее иностранцев “отключение” спикера от всего происходящего (возвращение к нему обычного человеческого лица), в этом не было ничего удивительного — перестал действовать наркотик власти.
В Администрации Президента
Не могу обойти тему Чечни.
Комментарий газеты “Монд”
“Чеченский вопрос четко высветил одну из основных черт характера Бориса Ельцина, которая в зависимости от обстоятельств может быть либо положительным качеством, либо недостатком, — импульсивность его решений, которые объявляются с большой помпой, но не всегда ясно, каким образом претворить их в жизнь”.
Чеченская война разрушила много позитивного, уже достигнутого в стране. Разрушила и Договор об общественном согласии; шли к нему трудно, но его поддержали и подписали 965 политических партий, общественных организаций и движений, в том числе спортивных; профессиональных и творческих союзов; религиозных конфессий; предприятий и учреждений. Отказались поддержать только коммунисты всех мастей и прокоммунистическая аграрная партия. Они еще раз обозначили раскол общества, выступив с непримиримых позиций.
Власть, которая не сумела решить чеченскую проблему политическим путем, вызывает недовольство народа. Более того, проблема еще обострилась после войны. Чтобы ее решить, нужна полная ясность: какие причины ее породили, какие силы за этим стояли, а может быть, стоят до сих пор, их цели и задачи. Ведь в Чечню шел поток денег, вооружений и наемников. Кто-то всем этим управлял! Кому-то понадобилось вызвать Россию на военные действия, на войну!
Сам я подхожу к чеченской теме с большим волнением, с чувством некоторой вины и огромным желанием понять во всем объеме величайшую драму отношений Чечни и России; разобраться в многообразии причин и ошибок, которые совершили и федеральная власть, и власть Чеченской Республики. Многое уже известно об этой драме, но далеко не все, и неизвестно главное — кто все это “вдохновлял”. Уже высказались Конституционный суд, Государственная Дума, Совет Федерации, Совет Безопасности, — но ясности нет. Какова роль Хасбулатова, инициировавшего, через вице-президента Руцкого, в ноябре 1991 года введение в Грозном чрезвычайного положения? Оно было сорвано М. С. Горбачевым и В. П. Баранниковым, дабы предотвратить вооруженный конфликт. А перед этим Хасбулатов буквально подсунул съезду народных депутатов проект постановления, принятый съездом без предварительных процедур, фактически с голоса, и на долгие годы лишивший федеральные власти возможности общения с Дудаевым и чеченскими структурами власти.
Из постановления съезда народных депутатов РСФСР (2 ноября 1991 г.)
“Признать проведенные в Чечено-Ингушской Республике 27 октября 1991 года выборы в высший орган государственной власти (Верховный совет) и президента Республики незаконными, а принятые ими акты — не подлежащими исполнению”.
Начиная с этого периода, Дудаев делал в республике все, что хотел, лишая федеральные власти возможности вмешательства и контроля, при вопиющих нарушениях с его стороны прав граждан. Все федеральные структуры власти были из республики изгнаны.
Конституционный суд в 1995 году определил позицию Центра как безответственную. Именно Центром были порождены и сам Дудаев и его режим. Поначалу смена власти в Чечне, видимо, задумывалась как борьба с коммунистическим режимом, который принес чеченскому народу кровь, страдания, унижения, депортацию народа в Казахстанские степи. События августа 1991 года, когда власть Чечено-Ингушской Автономной области, которую в то время возглавлял Д. Завгаев, поддержала ГКЧП, усилили борьбу с этой властью. Вмешательство депутатов, политиков, чиновников федерального уровня ускорило приход к власти Дудаева. Он ускорил выборы президента самопровозглашенной Республики Ичкерия и уже как президент начал в спешном порядке формировать свои структуры власти, причем только в чеченской части (тогда еще Чечено-Ингушской Автономной области) усилил давление населения на российские воинские подразделения, и они вынуждены были покинуть чеченскую территорию. Дудаев поставил под ружье большую часть населения и сильно укрепил свои позиции как борец за национальное освобождение чеченцев. При всем том отшвырнул от себя всех, кто привел его к власти, и, когда начал отходить от России, объявляя суверенитет, эти люди схватились за головы. У них оставался единственный выход из положения — привлечь, на уровне высшего органа государственной власти, Россию, с тем чтобы она отменила все начинания Дудаева и признала его действия незаконными. В Москву из Чечни шли обращения от различных оппозиционных режиму Дудаева групп:
Из обращения к Б. Н. Ельцину и Р. И. Хасбулатову лидеров оппозиции режиму Дудаева (27 октября 1992 г.).
“Как известно, осенью 1991 года в Чечне были совершены государственный переворот и узурпация власти Дудаевым и его кликой. Решающую роль сыграла в тот ответственный для наших народов период недальновидная политика лидеров демократической России. В ходе борьбы за власть новоявленные “лидеры” широковещательно провозглашали заманчивый, близкий чаяниям людей лозунг — “Свобода, справедливость, равенство, братство!”. Сейчас Чеченская Республика находится на грани катастрофы. В считанные месяцы развалена экономика. Останавливаются заводы, фабрики. На другом полюсе правящая верхушка и ее пособники осуществляют невиданный за всю многострадальную историю Чечни грабеж национальных богатств, которые веками создавались всеми ее народами. Кучка людей из законодательных и исполнительных властных структур из так называемых правоохранительных органов сколачивает баснословные состояния, превращает свои миллионы в миллиарды и переводит их в зарубежные банки. Источником дополнительного обогащения для правящей клики стал грабеж воинских частей и распродажа добытого оружия”.
Получалось, что Ельцину предоставляли право и вменяли в обязанность стукнуть кулаком по столу. В той ситуации это могло вылиться в национально-освободительное движение, и Ельцин решил до поры до времени оставить все как есть, ибо каждый шаг со стороны России усиливал позиции Дудаева. Видимо, уже тогда следовало серьезно думать о переговорном процессе, но стало мешать постановление съезда. Однако оставались и чисто человеческие проблемы: сохранение возможности выплачивать пенсии и социальные пособия, оказывать медицинскую помощь, организовывать учебу детей. Ведь от отсутствия такой помощи страдают отнюдь не Дудаев и его окружение, а простые люди, живущие в республике. Поэтому многие министерства как могли до последнего сохраняли свои связи с Чечней, и эта помощь с трудом, но долгое время в республику поступала. Впоследствии Дудаев начал разрушать федеральные структуры власти в республике, школы закрывались и переоборудовались под военные учебные центры. Народу крохотной республики советский генерал-отставник навязал войну и ненависть. Кровь собрата перестала иметь цвет и запах; жизнь потеряла цену. Женщина-горянка и седобородый старец не встали на пути братоубийства, а нередко сами вдохновляли на это собственных детей. Так происходило постепенное отделение Чечни от Федерации.
Летом 1993 года я был в Северной Осетии по поводу инаугурации ее президента. Там ко мне подошли представители Дудаева; сказали, что Дудаев очень хочет встретиться с Ельциным, и просили меня этому посодействовать. Так как было предварительное обсуждение с Борисом Николаевичем этого вопроса, я ответил им, что затруднений тут нет, имея в виду следующее.
Дудаев искал встречи с Ельциным по вполне понятной причине: его авторитет стал резко падать — ведь государства как такового нет. Народ начал вооружаться, почти все школы отдали под казармы, миграция шла колоссальная. Дудаеву необходимо было показать, что Москва с ним считается. Для Дудаева сесть за стол переговоров с Ельциным означало бы признание Россией легитимности его власти. Многие из дудаевского окружения спекулировали на этом. Потому я и объяснил дудаевским посланникам, что он не может сесть за стол переговоров с Президентом России как президент независимой суверенной республики. Другое дело, если встретится с Борисом Николаевичем генерал Джохар Дудаев, лидер Чечни.
Вокруг этого долго еще велись переговоры; происходили встречи с помощниками Дудаева, с государственным секретарем Чечни, и каждый раз со стороны России проявлялась готовность к встрече на тех же условиях. Но Дудаев и его окружение никак на это не шли. Со временем менялась и ситуация в самой Чечне. В конце 1993 года активизировалась оппозиция Дудаеву.
Из сообщений ИА ИТАР-ТАСС
“В Чечне заметно активизировалось оппозиционное президенту правительство во главе с Я. Мамодаевым, который заявил: “Со дня провозглашения независимости ЧР мы еще ни минуты не были независимыми в силу нашей конкретной экономической взаимозависимости с Россией. Я был и остаюсь сторонником разумного конфедеративного договора с Россией, который ни в чем не ущемляет права чеченского народа строить собственное независимое государство”.
В Чечне зрели тенденции рассчитаться с Дудаевым своими силами — теми, которые пострадали от его режима. Возникли оппозиционные формирования Гантемирова и Лабазанова. Дудаев то ли во внутренних разборках, то ли в назидание другим предпринял попытку захвата Лабазанова в Грозном.
При этом погибли около трехсот человек, а отрубленные головы родственников Лабазанова были выброшены на площадь. После этой кровавой драмы я стал серьезно сомневаться, что возможна встреча Ельцина и Дудаева, и получил подтверждение своих сомнений при встрече с Борисом Николаевичем. Дудаев сам отрезал себе пути к переговорам с Президентом России. Нормализовать положение в республике оставалось возможным лишь путем новых выборов.
Примерно в то же время против Дудаева выступила оппозиция во главе с главой Надтеречного района Чечни Автурхановым, который с первых шагов дудаевской власти ей не подчинился. Возглавляемый им Надтеречный район ни разу не допустил представителей дудаевской власти на свою территорию. Целью оппозиции стала борьба с властью Дудаева; ставилась задача провести выборы президента не в 1995 году, как об этом объявил Дудаев, а в 1994-м. Оппозиция на своем съезде образовала Временный совет и обратилась к Президенту России с просьбой оказать помощь в налаживании нормальной жизни в Надтеречном районе и других населенных пунктах, где влияние Дудаева потеряно. В обращении к Президенту России подтверждалось, что Чечня остается в составе России, признает Конституцию Российской Федерации.
Встретиться с Автурхановым мне предложил Е. В. Савостьянов, который замещал в это время директора ФСК С. В. Степашина и курировал по его поручению урегулирование ситуации в Чечне. Во время нашего разговора Савостьянов обратил мое внимание на то, что оппозиция Автурханова не ставит никаких условий перед российским руководством, но подтверждает, что признает Конституцию Российской Федерации, в то время как лидеры других оппозиций ставят различные условия. На встречу я согласился. С обращением к Президенту России Автурханов и приехал в Москву в июне 1994 года. Мы встретились, и я взял для передачи Президенту России обращение общенационального съезда чеченского народа с просьбой о признании федеральной властью Временного Совета, через который можно восстановить нормальную жизнедеятельность республики и социальное обеспечение. Б. Н. Ельцин дал поручение правительству Российской Федерации оказать Временному Совету содействие в подготовке и проведении выборов в Чечне. В душе я надеялся, что Президент поручит мне курировать этот вопрос, но такого поручения не последовало. Мне к тому времени уже пришлось выводить из правового вакуума Республику Мордовия, несколько позже — Карачаево-Черкесскую Республику. И там и тут, слава Богу, появились и Конституция и легитимная власть.
В Чечне в то время, к сожалению, в рядах оппозиции согласия не было. Не ладили между собой Хасбулатов и Автурханов. Свою игру вел Завгаев. Гантемиров сначала примкнул к оппозиции, потом отошел от нее. Так же повел себя и Лабазанов. Каждый из лидеров оппозиции тянул одеяло на себя. Короткие стычки не терпящего инакомыслия дудаевского режима с внутренними оппозиционными силами происходили все время, с тех пор как Дудаев пришел к власти. И в те дни он избрал абсолютно правильную для себя тактику: стал поочередно колотить то одного, то другого. У него появилось желание самому себе найти защиту: он начал скупать технику, в том числе каким-то образом и в российских войсках. Мы стали свидетелями, как нарастало противостояние внутри Чечни, как начиналась гражданская война.
Из сообщений ИА ИТАР-ТАСС
23 августа. Главный штаб вооруженных сил ЧР предупредил жителей населенных пунктов, где базируются силы вооруженной оппозиции, о реальной угрозе их безопасности, поскольку власти Грозного намерены принять меры по нейтрализации деятельности незаконных вооруженных группировок.
24 августа. По сведениям МВД Чечни, правоохранительные органы официального Грозного начали крупномасштабную операцию против оппозиционеров. Несколько жителей ранены в селении Алан-Юрт в результате стычки правительственных сил с вооруженной группировкой Б. Гантемирова — бывшего главы грозненского Городского собрания.
29 августа. Вооруженные силы отряда Временного совета Чечни вышли ночью к пригородным районам Грозного, обстреляли дудаевский пост у станицы Первомайская и, оттеснив группу охранения, захватили в качестве трофея гаубицу.
1 сентября. Семь человек погибли, одиннадцать получили ранения в результате вооруженного столкновения, происшедшего вечером между сторонниками Дудаева и вооруженной оппозицией в районе крупного райцентра Урус Мартан.
2 сентября. Начались боевые действия между вооруженными формированиями Дудаева и силами оппозиции в районе населенного пункта Долинский, севернее Грозного, и в районе города Аргун между оппозиционным отрядом Лабазанова и поддерживающим Дудаева подразделением Шамиля Басаева, которое ранее принимало участие в войне в Абхазии. Со стороны оппозиции к Долинскому двинулись танки. Над Грозным начали барражировать несколько дудаевских самолетов.
Гражданская война в Чечне разрасталась; кульминацией стало 26 ноября. Чечня живет по законам военного времени: объявлена мобилизация всех военнообязанных мужчин в возрасте от 17 до 26 лет; во многих районах начали действовать военные комендатуры. В 6. 30, после массированного артобстрела, был предпринят штурм Грозного. Примерно в 9. 30 шесть танков Т-72 сил оппозиции прорвались к Президентскому дворцу. Во второй половине дня дворец был захвачен отрядом Лабазанова. Отсутствие реального сопротивления опьянило автурхановцев, и они готовились отпраздновать скорую победу. Автурханов уже выступил по телевидению, объявил, что власть — у Временного совета. Но замысел военного командования правительственными силами как раз и заключался в том, чтобы заманить тяжелую технику поглубже в тесноту улиц, где ей трудно маневрировать. А дальше произошел разгром оппозиционных сил. Около 150 человек попали в плен; около семидесяти из них оказались российскими офицерами: бортмеханики, командиры танков.
В Москве к тому времени был подготовлен проект указа о введении в Чечне чрезвычайного положения. Требовалось ввести туда внутренние войска, чтобы помочь Временному совету сохранить власть в Грозном. Но этот процесс притормозил, по-моему, тогдашний министр внутренних дел В. Ф. Ерин, сказав Президенту, что все происходящее в Чечне требует серьезной проверки и нужно понаблюдать несколько дней за развитием событий.
Оперативные данные были у ФСК. Ерин традиционно им не поверил. Факт, что Президент не подписал указа, который я практически согласовал со всеми службами и которого ждали и Грачев, и Степашин, и Егоров. Когда я по телефону сообщил об этом Грачеву, он дрогнувшим голосом попросил отпустить его, хотя бы одного, очень переживал за своих ребят, несколько раз повторил: “Как я буду смотреть им в глаза?!” А затем, несколько дней спустя, состоялось решение Совета Безопасности о введении войск в Чечню. В этих процессах я уже не участвовал. И очень жаль, что политическая линия на неприменение войск на территории Чечни была нарушена. Дудаев оставался в одиночестве; его практически не поддерживали ни свои, ни зарубежные чеченцы, ни руководители стран, где проживали чеченские диаспоры; но при этом все зарубежье, да и сами чеченцы предупреждали, чтобы ни в коем случае не вводились войска на территорию Чечни. При этом принципиально менялся характер войны — она превращалась в национально-освободительную, и Дудаев вновь становился национальным героем. Накануне введения войск было сделано предупреждение Дудаеву, предъявлен ультиматум о сдаче оружия. Дальше началась сама операция.
Чеченскую проблему, по словам П. Грачева, планировалось решить в короткий период и на высоком профессиональном уровне, а получилось непрофессионально, с огромным числом жертв и долго.
Против войны и особенно против методов ее ведения дружно выступила российская пресса, что, конечно, отрицательно отразилось на настроении наших солдат, которые были сбиты с толку и перестали понимать, за что они воюют. Требовался мир. Хотя было горько сознавать, что терроризм и бандитизм остаются безнаказанными.
В тот период я так же, как и многие другие, считал, что, раз военные действия начаты, бандиты должны быть уничтожены. Однако непрофессиональные действия наших военных, многочисленные жертвы, общественное мнение подталкивали к мирному урегулированию чеченской проблемы. По поручению Президента серьезно думала о возможных путях мира в Чечне и специальная группа, образованная им из помощников и аналитиков. Информация о работе группы и ее предложениях была доступна узкому кругу лиц. Как помню, разрабатывалось несколько вариантов решения проблемы мира.
В один из майских дней 1995 года к нам обратились представители одного государства. Им, посредникам в конфликте между Ливией и Ираком, удалось достичь там мирного урегулирования. Предложение стать посредниками в мирном урегулировании конфликта, прекратить войну на территории Чечни и сесть за стол переговоров пришло через Ю. Батурина и к нам. Чтобы проверить все стороны в серьезности намерений, они предложили прекратить на 2—3 дня удары с воздуха — с нашей стороны и стрельбу по нашим войскам, зажатым в одном из ущелий, — со стороны чеченцев. Борис Николаевич принял это предложение и поручил подготовить соответствующий документ. Телеграмма гласила: “Грачеву. Куликову. С нуля часов 1 июня применение авиации прекратить. Причину не объяснять. Ельцин”. Отправив телеграмму, я поехал в киноконцертный зал “Россия”, где проходил концерт артистов Татарстана. Еще до наступления антракта ко мне подошел помощник и попросил срочно подойти к правительственному телефону. Телефонистка спецкоммутатора сказала. что меня разыскивает В. С. Черномырдин, который в это время отдыхал в Сочи. Сердце екнуло: неспроста. Через несколько минут, уже в машине, соединился с Виктором Степановичем:
— Что за телеграмма поступила Куликову, откуда она взялась?
Объяснил, что это решение Президента, но большего сказать не могу.
— Но нужно объяснить Куликову, у него срывается операция и людям грозит гибель. Свяжись с ним.
Связываюсь с Куликовым. Он в панике: начал операцию, в которой передовой отряд оторвался от основных сил километров на пятнадцать, и, если их не поддержать утром с воздуха, отряд может быть истреблен. Я с большим уважением и доверием относился к А. С. Куликову, его тревога передалась мне. В мозгу вертелась мысль: где могла произойти нестыковка. Позвонил Ю. Батурину и пригласил его в машину, которая во время моих звонков стояла у подъезда здания Администрации Президента на Старой площади. Решили звонить Президенту с тем, чтобы отменить его решение, но связаться с Борисом Николаевичем никак не удавалось. Тогда я попросил дежурного офицера рассказать Президенту о сложившейся ситуации и получить разрешение на отмену его приказа. Уже у себя в кабинете без десяти минут двенадцать пополуночи такое разрешение я получил, и новая телеграмма ушла в те же адреса. Сообшил об этом Черномырдину и рассказал о сути дела.
— Дело-то хорошее, но почему так несогласованно получилось? А жаль, — были его слова.
Наутро состоялось тяжелое объяснение с Президентом. Я понимал, что в чем-то сделан просчет, чувствовал себя виноватым, но, когда принималось решение, я внутренне надеялся на знание обстановки Верховным Главнокомандующим и не считал возможным интересоваться этим самому, без его команды, а ее тогда не последовало. Президент предупредил, что будет проведено расследование. Через несколько дней “дело” было закрыто. Никаких объяснений по этому поводу у нас больше не было. Но горечь по поводу несостоявшегося мира осталась. Прослеживая прессу, мы с Юрием Михайловичем Батуриным обратили внимание на сообщение о том, что со стороны чеченцев стрельбы в ущелье в течение двух дней не было.
Война же продолжилась… аж до Хасавьюртовских соглашений.
Однако после Хасавьюртовских соглашений вынужденный мир в Чечне не решил практически ни одной проблемы, а некоторые даже усугубил. В частности, отношения России и Чечни — они также находятся в подвешенном состоянии. Усилился терроризм, нападения на соседние Северокавказские регионы. Стало процветать похищение людей и торговля ими. Экономика Чечни продолжает падать. К этому добавились проблемы восстановления разрушенного во время войны. События в Чечне привели в шоковое состояние европейскую общественность, и России на два года оказался закрыт путь в Совет Европы. К этому привела политика полумер в отношении Чечни и в целом по Северному Кавказу.
За прошедшее с тех пор время по-разному складывались взаимоотношения Чеченской Республики с Центром. В Чечне произошли различные события; ее президентом стал Аслан Масхадов. Однако в экономически беспомощной республике все так же в ходу заманчивая идея независимой Ичкерии. Даже законы Шариата не останавливают преступников — ради выкупа они похищают людей, в том числе с примыкающих к Чечне территорий. Обоюдное прекращение боевых действий и вывод федеральных силовых структур из Чечни не принесли ее населению покоя. Площадь Шейха Мансура опять полна людей с оружием в руках, движущихся в ритуальном зикре.
Ельцин
Я сам дознаюсь, доищусь
До всех моих просчетов.
Я их припомню наизусть —
Не по готовым счетам.
Мне проку нет — я сам большой —
В смешной самозащите.
Не стойте только над душой,
Над ухом не дышите.
Александр Твардовский
На встречах с общественностью в регионах России неизменно возникает разговор о происходящем — о реформах и кадрах, о трудностях в жизни простого народа и целых предприятий. Но больше всего людей интересует фигура
Президента — хотят разобраться, понять, что за человек правит государством, почему так много вокруг него противоречивых, порой диаметрально противоположных мнений и оценок? И особенно всем бросается в глаза, как Президент неровно, не бережно обращается с кадрами, со своими соратниками, подгребая их сначала под себя, используя с максимальным прагматизмом чужие интеллектуальные дрожжи, пока в них живет брожение. Дальше — очередная смена действующих лиц. Порой на таких встречах раздаются гневные выкрики: “Ведь это вы привели его к власти!” Порой смущенно спрашивают о его состоянии здоровья, о нелепых сценах, показанных по телевидению, наводящих на нехорошие мысли. Да я и сам все больше размышляю: что значат для Президента его соратники — те, с кем он вместе прошел определенный отрезок своего президентства?У Ельцина не было своей программы преобразования России. Именно поэтому он всегда искал людей со свежими идеями, умеющих по-новому взглянуть на решение вечных проблем России. Именно поэтому вокруг него стала собираться способная молодежь — экономисты, юристы, аналитики, военные специалисты. Но потому же вместо цельной программы действий формировался некий гибрид из кусков, позаимствованных у разных разработчиков. Беда в том, что куски программ плохо сочетаемы, и не было у нас теоретика (идеолога), который их объединил бы. Здесь кроется одна из причин частой сменяемости кадров и плохих отношений внутри команды.
К тому же в отдельные периоды, когда напряжение в обществе доходило порой до грани гражданской войны, Ельцину требовались не просто соратники, а люди особо преданные, способные защищать с оружием в руках завоевания демократии и его самого. Но не все выдерживали такое доверие до конца, — бывали случая (и в силовых структурах тоже), когда эти же люди шли против Президента.
Кадровую чехарду можно объяснить и тем, что в исполнительную власть привлекались в основном народные депутаты, а впоследствии — депутаты Думы. Хороший законодатель не всегда оказывался действенным, эффективным чиновником в исполнительной власти. Многие бывшие депутаты, прожив короткий срок в исполнительной власти, изгонялись, а обиды и недоуменные вопросы у них оставались.
Каких ярких депутатов лишалась законодательная власть! Оксана Дмитриева, Михаил Задорнов, Александр Починок, Борис Федоров, Иван Рыбкин, Ирина Хакамада, Георгий Босс; на раннем этапе — Владимир Шумейко, Сергей Шахрай, Юрий Яров и многие другие. Решая задачу усиления исполнительной власти, Ельцин неминуемо ослаблял демократическое крыло законодательного органа, который постепенно превращался в агрессивное большинство по отношению к нему самому и к тем реформам, ради которых усиливалась исполнительная власть. Это особенно сильно проявилось в 1993 году; кульминация — кровавый октябрь.
Ельцину всегда хотелось все сделать побыстрее: ликвидировать КПСС; сделать Россию демократической страной с рыночной экономикой; провести приватизацию; принять новую Конституцию; встать в ряд с международной элитной семеркой; навести порядок в Чечне… Может быть, в этом кроется его позыв к постоянной перетасовке кадров, их перестановкам, заменам. Но при этом, думаю, он понимал, что никто толком не успевает не только что-то сделать, но просто познакомиться с делами, осмотреться, освоиться. В этом нахожу и одну из причин многих наших неудач, и отсутствия у Ельцина цельной команды.
Ельцин постоянно хотел доказать, что демократию сам не подомнет и покуситься на нее никому не даст. Потому и готов менять министров и других чиновников по требованию сильной оппозиции. Над этим порой смеются, порой издеваются, но это гарантия, что надпартийный Президент способен учитывать мнение сильной партии. Можно здесь винить и демократов: с каждым годом сдавали свои позиции, слабели в организационно-политическом плане. И Ельцин, вынужденно подыгрывая сильной, агрессивной оппозиции, поневоле отходил все дальше от демократов. А ведь вначале сам предполагал их возглавить.
В 1993 году в окружении Президента впервые проявились разные оценки его отношения к демократическим партиям и движениям. Впервые прозвучало, что
“…Президент независим от партий и находится над партиями”.В день работы съезда “Выбора России” пресс-секретарь Президента Вячеслав Костиков выступил с таким сообщением:
— Борис Ельцин очень чувствителен к голосу России. Он ощущает себя россиянином, представляющим всю Россию. Именно поэтому, несмотря на все политические симпатии, его не будет на съезде блока “Выбор России”.
Тогда Президент лишил демократическое движение объединительного центра — это факт.
У многих на памяти манипуляции, которые проводились с кадрами сначала в Верховном Совете, а затем и Президентом. Менялись фавориты, действовало живучее правило: сегодня ты в фаворе — твоя программа предпочтительнее. И приостанавливаются идеи рынка, и внешне плацдарм демократии как бы начинает завоевываться совсем другой системой — и все это продолжается до критической черты, до внезапного контрнаступления. Думаю, ни для кого не секрет, что эти годы мы так и жили — по этапам. Да и время заставляло проявлять гибкость, чтобы сохранить движение реформ вперед.
Силу и мудрость Ельцина как Президента я и сам в этом находил. Ради главного — сохранения курса реформ — стоит пойти и на жертвы. Сделать кадровые перестановки: сменить команду; какого-то лидера; провести референдум — все это — пусть, только не останавливать реформы. Ельцин вынужден все время лавировать во имя главной цели — это, разумеется, заметно многим. Хотя, повторяю, иногда это превращалось в кадровую свистопляску, ничего общего не имеющую с улучшением ситуации в стране. Все как-то объясняется или оправдывается, кроме одного — как Президент расставался порой с соратниками (с некоторыми — так и не попрощавшись). Этого ни понять, ни простить невозможно.
Часто выбор Президента не поддавался объяснению; появлялись новые, какие-то серые, порой скандальные личности, а то и просто противники и самого Президента, и проводимых им реформ. Таких примеров много; наиболее яркие — Руцкой, Ильюшенко, Коржаков.
Когда в ночь перед регистрацией кандидатов в Президенты в центральной избирательной комиссии выбор Ельцина пал на Руцкого как на кандидата в вице-президенты, многие оказались в шоке и никак не могли понять, что заставило Ельцина принять такое решение. Но, с точки зрения избирателя, Борис Николаевич выбор сделал точный: военный человек, Герой Советского Союза; в Верховном Совете проявил себя напористым депутатом, умеющим защищать социальные права военнослужащих. Однако в конечном счете выбор Ельцина оказался трагичным для страны.
Сложные отношения складывались у Президента Ельцина с вице-президентом постепенно, не сразу. Руцкой — человек с амбициями; привык решать вопросы по-военному жестко и быстро, порой не вникая в последствия таких решений; не всегда в ладу с законом.
Его знаменитые одиннадцать чемоданов компромата — свидетельство нарушения закона и прав человека: оперативные данные оглашены в форме обвинения; а как же презумпция невиновности? Провал чрезвычайного положения в Грозном чуть не стоил войны в регионе. Руцкой явно проиграл, но признаться в этом не нашел мужества. “Человек без тормозов” — так многие характеризовали тогда Руцкого. Это особенно стало проявляться после победы над ГКЧП, когда Руцкой оказался в центре внимания прессы и общественности. Последовала его война с молодым правительством и либеральными реформами. А затем — война и с Президентом, когда Руцкой согласился и с импичментом, который объявил Б. Н. Ельцину Белый дом, и с занятием кресла Президента страны на нелегитимном съезде народных депутатов.
Конечно: есть вина и окружения Бориса Николаевича в том, что руководители службы безопасности подстегивали неприязнь Президента к Руцкому, подсовывая ему записи прослушанных разговоров. Руцкой, прямой, бесхитростный вояка, говорил все то, что в данный момент думал, — но обычно в такой “данный момент” он воевал. Стоило все это обществу и стране дорого — октября 1993 года и отсутствия в Конституции такой должности, как вице-президент Российской Федерации.
Представляется мне, что Борис Николаевич выбрал абсолютно неправильный тон общения с экс-Президентом СССР М. С. Горбачевым — тон человека обиженного и еще не отомщенного.
Из интервью Б. Ельцина итальянской газете “Репубблика”
“В новом Содружестве независимых государств не предусмотрено места для Михаила Горбачева, и у Президента Советского Союза есть время до конца декабря, максимум — до середины января, чтобы принять решение о своей отставке”.
Бесстрастно, не повышая голоса, Борис Николаевич произносит этот своеобразный приговор творцу перестройки. Мне, как и многим, казалось, что в новой, демократической системе государства нам удастся построить иные отношения с теми, кто раньше стоял у власти: теперь они могли бы стать советниками, аналитиками, помощниками в налаживании различных рабочих контактов — во имя усиления и обогащения страны.
Как-то во время пребывания в Англии мне подарили местную газету, где во всю страницу изображена голова Михаила Сергеевича, а на лысине сидит маленький Борис Николаевич и маленьким молоточком бьет по ней. В этой забавной шутке оказалось много правды. Мы потом стали свидетелями, как Ельцин почти никогда не упускал возможности “постучать молоточком” по голове Горбачева. После той поездки я показал Борису Николаевичу газету и при этом заметил: не стоит ему, в его новом положении, относиться к Горбачеву так, что эти мелкие уколы мир замечает. Почему бы не подумать о будущем — ведь сейчас закладываются основы отношения к ушедшим руководителям, которые когда-нибудь уйдут. Правда, после этого разговора Ельцин стал меньше выпускать стрел в ту сторону, но отношения своего к Горбачеву не изменил.
Очень часто в прессе и в устах оппозиции все, что исходило от Ельцина, особенно плохое, связывалось с окружением Президента. Чаще всего подразумевалось некое анонимное окружение. Вот один из комментариев в СМИ по этому поводу (он принадлежит газете “Генераль-анцайгер”): “Проблема Ельцина состоит в том, что его окружает “почти анонимная дворцовая камарилья, к нашептыванию которой он прислушивается даже в большей степени, чем наученный опытом Михаил Горбачев”.
Однако окружение Борис Николаевич имел разное. Долголетие его на посту Президента, его шаги по преобразованию страны могли осуществиться именно благодаря тому, что в основном в окружении были люди деловые, грамотные, авторитетные. С самого начала деятельности Ельцина вокруг него объединилась мощная группа творческой интеллигенции, которая его поддерживала всегда, а в критические моменты, — быть может, особенно. Многие из них вошли в Президентский совет. На разных этапах они по-разному оценивали его деятельность, но всегда сходились в главном: Ельцин — гарант демократических преобразований в России, и ему нужно помогать.
Многие сходятся еще в одной оценке Б. Н. Ельцина: он — человек четких жестких нравственных ориентиров. Никогда не перекладывал вину на других — будь то Чечня, октябрь 1993 года, срывы в экономике. Находясь за рубежом, никогда не давал отрицательных оценок никому поименно. Может быть, это воспитание, внутренняя установка; не исключено — некоторый зарубежный опыт. (Например, во Франции нам рассказали: существуют у них неписаные правила этики для депутатов и руководителей всех уровней — никогда плохо не отзываться о своих коллегах и о своей стране за ее пределами; но внутри страны эти правила перестают действовать.)
Ельцин пошел на выборы 1996 года. А выборы означают, что придется признавать совершенные ошибки; освобождаться от наиболее одиозных союзников и подчиненных; анализировать настроения масс и пытаться что-то объяснять народу.
Но были случаи, когда шептуны точно использовали настроение и состояние Президента, чтобы “капнуть” ему на кого-то, вызвать раздражение, гнев и направить такую реакцию против собственных недругов, делая их недругами и Президента. У меня, например, было несколько телефонных звонков от Президента, когда не оставалось никаких сомнений: кто-то из близких, находящихся рядом с ним, действует именно так. Один звонок такой. Поднимаю трубку прямой связи и слышу раздраженный, напористый голос Президента:
— Мне сказали, что вы продолжаете дружить с Бурбулисом. Вы должны прекратить с ним всякие отношения!
Я опешил, но отвечаю твердо:
— Борис Николаевич, то же самое мне говорил Хасбулатов. Но я не отказался от дружбы с Бурбулисом и сейчас не вижу необходимости. Тем более что он очень много сделал для общего нашего дела. А вас кто-то пытается на него натравить.
Президент положил трубку. Другой звонок:
— Вы скажите своему Голембиовскому, чтобы он свои “Известия” не использовал для печатания всяких пакостей!
— Борис Николаевич, во-первых, Голембиовский не мой, — я в Верховном Совете стоял за газету, за ее независимость, которую, слава Богу, она сейчас имеет. Во-вторых, вы никогда не вмешивались в дела СМИ. Кто вас подтолкнул на этот шаг, кому и зачем это нужно? Ведь один звонок — и вы дискредитированы.
— Ну хорошо. — Президент положил трубку.
А вот третий звонок:
— Вы знаете наше отношение к Степашину. Перестаньте с ним дружить, если хотите остаться в нашей команде.
Тут я взорвался:
— Борис Николаевич, почему вы позволяете себя натравливать на ваших единомышленников?! Степашин — ваш соратник! А кому-то из ваших близких он, видимо, мешает. Давайте встретимся и обо всех этих делах поговорим.
— Хорошо, давайте поговорим.
Конечно, мне не трудно предположить, кто в это время дышит в затылок и шепчет в ухо Президенту. К сожалению, иногда такие усилия давали результат, которого шептуны и добивались.
Может быть, такие многочисленные нашептывания подготовили Президента к тому, чтобы дать службе своей безопасности неограниченные полномочия по сбору компромата на высших должностных лиц, банкиров, руководителей СМИ; прибрать к рукам Росвооружение, контрольные функции и многое другое; все это явно противоречило Конституции и, как правило, нарушало права человека. Был создан вычислительный центр, куда поступала вся информация о банках и можно было в любую минуту получить любые сведения о каждом банке. При чем здесь служба безопасности Президента? А попытка создать Финансовую разведку России, по сути противоречащую Конституции? (В соответствии с Конституцией ни одна российская спецслужба не имеет права вести самостоятельный поиск зарубежных счетов российских юридических и физических лиц вне системы судебных исков и разбирательств, осуществляемых в ходе проведения официальных расследований по уголовно наказуемым делам.)
Идеология этих действий, видимо, такова: законы касаются спецслужб, правительства, администрации Президента; служба безопасности — вне этих и других структур, а значит, и вне закона.
Когда появился проект указа о службе безопасности Президента, дававший коржаковскому ведомству полномочия, которые не снились никаким другим службам, мы с В. Илюшиным схватились за голову. Президента в Кремле нет — он отдыхает в Сочи; поговорить с ним нет возможности. Проект указа придержали до его приезда. Однако через некоторое время был подписан другой экземпляр указа — вопреки действующему положению без визы руководителя администрации.
В июне 1996 года такая практика работы службы безопасности Президента прекращена. Но она не получила достойной оценки ни Президента, ни правоохранительных систем. А надо бы — чтоб другим неповадно было.
Сегодня у Ельцина, пожалуй, больше противников, чем когда-либо. Но мы вместе с ним прожили целую эпоху — со всеми ее противоречиями, шатаниями, стрессами, заклинаниями, пророчествами и разочарованиями. Эпоха Ельцина — это полный отказ от перекраски фасада, от идеологии перестройки по Горбачеву; не оживление старых социальных институтов, а утверждение нового, радикальные перемены в обществе. Это ощущение необходимости глубинных исторических перемен, — правда, при отсутствии ясного ответа на вопрос, как их осуществить. Это сознание, что нужно непрерывно бежать — бежать, не останавливаясь.
И вот — бежим… Сто пятьдесят миллионов после ГКЧП и проведенных у себя референдумов побежали из СССР. Другие сто пятьдесят миллионов, совершенно неподготовленных, без какого-либо представления о маршруте, но с твердым желанием отойти подальше от коммунистического прошлого и смутным желанием радикальных перемен к лучшему, побежали в сторону частной собственности и приватизации, демократии и рынка. Может быть, именно поэтому мы каждый год с нелегкой душой входим в праздник независимости России, или, как его еще называют, День принятия Декларации о суверенитете России, — хотя не понимаем его сути: чего же мы достигли? Общество не понимает до конца и сути того, что произошло в 1993 году, когда страна была на грани войны, которой мы избежали буквально чудом.
В чем должен состоять радикализм реформаторства, долгое время не знали и сами авторы реформ; не знал этого и Президент. Мы знали только, что надо бежать. О конечном результате догадывались смутно, и, как оказалось, каждый представлял его по-своему. Сочетаются ли радикальные реформы с “возрождением России” — лозунг, с которым демократы шли на выборы? Как будто да, но во многом первое противоречит второму. О чем речь — о духовном возрождении или о возрождении рыночной экономики?
Путаница в мозгах, мешанина лозунгов, девизов, позиций… Одних только партий и политических движений, формально имеющих право на участие в выборах на федеральном уровне, даже в последнее время после регистрации, свыше ста пятидесяти, и у каждого лидера свое видение будущего России. А бежать надо… Необходим человек, который, взяв на себя ответственность, скомандует: “Вперед! К другому берегу! Примерно… вот туда не останавливаясь! Там разберемся!”
Таким человеком и оказался Борис Ельцин. В этом — его историческая миссия, значение и глубинный смысл того, что он, и мы вместе с ним, строили и созидали все недавние годы, со всеми пережитыми взлетами и падениями, раздирающими противоречиями и выстраданной логикой.
Ельцин — это принятие абсолютно радикальных решений в абсолютно не подготовленной к ним ни духовно, ни материально стране: отсутствуют традиции реформаторского радикализма; интеллектуалы выросли в условиях всеобщего подавления мысли и неспособны на настоящий протест; старые кадры не готовы к новой работе даже теоретически; действует огромная партия тоталитарного типа, невероятно коварная и опытная; она сильно срослась с армией, службами государственной безопасности, прокуратурой, судом, директорским корпусом; усвоила множество большевистских приемов, и прежде всего разделения общества, поиска врага, революционных выступлений. У Ельцина никогда не было поддерживающего его устойчивого большинства, даже при выборах его председателем Верховного Совета РСФСР и Президентом России. Отсутствие этого большинства не раз приводило страну на грань катастрофы. Но именно оно заставляло его бороться за победу на выборах, используя в критические периоды весь свой потенциал.
Что знали реформаторы, когда начинали реформы? Монетаристскую теорию, выросшую в Америке. Она хорошо заработала бы наверно, но при условиях близких к американским, а таковых у нас не было. Хотя нужно признать, что степень ожиданий от этой теории и степень доверия к ней в обществе были достаточно высоки благодаря внешней политике (ее небезуспешно проводил Андрей Козырев), направленной на укрепление доверия между Россией и США. Позже эту политику бездарно растоптали, вновь пытаясь представить Америку нашим врагом, а стало быть, все, что оттуда исходит, нам враждебно. Совсем как при большевиках.
Чтобы монетаристская теория реформ работала, изначально нужно иметь развитое в правовом отношении население; гибкую общественную психологию, приемлющую частную собственность. А мы продирались шаг за шагом сквозь бешеное сопротивление бывших партократов, с их огромным негативным опытом, порочными связями, репрессивным влиянием на народ и умением пользоваться скрытыми партийными средствами. Ясно, что реформировать общество одними лишь макроэкономическими методами невозможно, а рассчитывать на экономический подъем сразу после отпуска цен — наивно. Но не сделать всего, на что пошли Гайдар и его команда, — еще хуже. Из многих зол приходилось выбирать меньшее, а альтернативы даже меньшему злу не существовало: любое решение — плохо; терпеливо, стиснув зубы, приходилось выстраивать цепочку плохих решений, — в конце ее, при благоприятных условиях, быть может, получится что-то сносное… Молодые реформаторы своим молодым задором, энергией, решимостью хоть как-то столкнули страну с мертвой точки. Не имея, видимо, ясной конечной цели, они все же приняли на себя ответственность за этот толчок в неизведанное.
Вся история России усыпана обломками несостоявшихся реформ. Нужен был совершенно особый человек, чтобы еще раз поднять в России реформаторское знамя — в условиях всеобщего кризиса, на крутом историческом переломе, когда произошло крушение советской империи, социалистического мировоззрения, дутых идеалов и ценностей.
Таким человеком оказался Ельцин. Вырос в партийной среде, занимал отнюдь не последнее место в партийной иерархии, но набрался мужества поверить новым людям, невероятно от него отличавшимся по возрасту, образованию, опыту жизни, по убеждениям и взглядам. Рискнул опереться на людей чуждого ему сословия и принять на себя всю тяжесть их возможных и совершенных ошибок — с опасностью быть проклятым современниками. Не уравновешивается ли этим его нерешительность, которую мы так часто наблюдаем? Кто способен оставаться неизменно решительным в условиях жесточайшей борьбы?
Но, какие бы ошибки ни совершал Ельцин и его соратники, Россию они все-таки сдвинули с места в направлении цивилизации. А сдвинуть экономику централизованную, безынициативную, милитаризированную в сторону экономики гражданской, рыночной, ориентированной на человеческие потребности — это в историческом смысле нечто невероятное.
По нашей истории видно, что в России первое лицо государства — понятие культовое. Российская традиция всегда связывала время с властной личностью: эпоха Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева… Мы до сих пор мыслим категориями прошлого, драматично прорастающими сквозь новую реальность. Эпоха Ельцина…
До Первой мировой войны существовала реальная возможность построить в России нормальное общество. Но страну обманно увели за собой, в сторону большевики. Путь оборвался на стадии, когда общество еще не успело подготовиться к собственной реконструкции. Теперь мы расплачиваемся за то, чтобы вернуть Россию на путь нормального исторического развития. Расплата тяжела, а платить приходится тем, кто ни в чем не виноват. Отсюда охватившие многих апатия, безверие, неприятие реформ. Непонимание не просто Ельцина (хотя в его внешнем поведении в последнее время многое озадачивает), а той цены, которую требуют реформы, — непонимание со стороны и противников и сторонников преобразований.
Через коррупцию, безнравственность, бездуховность; спекулятивное предпринимательство, беспредел, карикатурную демократию; кризис культуры, экономики, общественной жизни — мы наугад движемся вперед в поисках самих себя, своей человечности. Демократия, правовое государство, социально ориентированная экономика — все это останется пустыми словами, если россияне не станут терпимее друг к другу, не научатся сопереживать и сострадать. Не признают, что мировоззрение и философия обывателя, которая столько лет третировалась под аккомпанемент красных барабанщиков, — это и есть мировоззрение и философия жизни. Главная ее аксиома, центральный постулат — человек превыше всего, не он слуга государства, а государство на службе у человека.
На эпоху Ельцина выпало разрушить аварийную государственную структуру ради того, чтобы создать основу для реформаторского строительства. Следующий Президент начнет возводить новое здание: площадка под нулевой цикл подготовлена. Остается одно — поверить в реальность цивилизованного будущего России. Я — верю.