Стихи
Зинаида Быкова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 1998
Зинаида Быкова
А жизнь такая быстрая, неповторимая…
* * *
Я знаю, почему ты
мои слабые руки
и хрупкое тело
так любишь:
ты веришь в силу
моей души.
* * *
Я в рожь зашла
и обняла
ее литые молодые стебли.
И плачу и смеюсь.
Вливается в меня
никем не видимая жизнь.
* * *
“А что там
за солнечным морем
подсолнухов?” —
в детстве думалось мне.
Грезилось,
что конец земли.
А там всего лишь была
другая улица.
Возвращение, 1945 год
Отец высокий, светящийся
радостью,
сгреб нас всех троих,
поймав в паслене:
— Деточки мои! Живые! —
Мать бежала
по заросшей бурьяном тропе,
крича: — Иван!
* * *
Горькая полынь…
Но ее молчаливую, горькую
поселяю в себя.
Светит яркое солнце над степью.
* * *
О мое дитя,
когда о тебе думаю,
всю лживость снимаю с себя,
как надоевший покров.
* * *
— Мой пять лет воевал,
а ее спрятался за спины других,
отсиделся в тылу.
Такие разговоры слышала я в детстве часто.
— Ишь силы сохранил,
здоровье не надорвал, ряшку наел,
а мой воевал,
а теперь на глазах хиреет —
шутка ли — три ранения…
Такой был водораздел между людьми
на моей родной улице,
когда кончилась та —
большая война.
И сейчас водораздел идет по тому же лезвию —
кривды и правды.
Но только кривда чувствует себя сегодня
раскованней, вольготней — победа-то ее…
* * *
Как часто я бродила в роще
по мокрой высокой поющей траве,
где прутья лоз после дождя
светились звонко…
Я трогала их рукою.
О, как нежна была рука.
И как к моей руке
гибкие прутья льнули!
И так свежо было вокруг,
светло…
Любовь была везде, во всем.
* * *
Как тихо умирает вечер,
туман,
привяли скошенные бурьяны
и травы,
теплынь и запахи земли,
и тишь –
все клонится ко сну,
все безмятежно дышит.
И просыпается душа,
забыв все суетное,
для трепета, любви и воли.
* * *
У девятиклассницы Светы
умерла мама,
учительница математики Вера Ильинична.
Я знаю многое о Свете еще маленькой.
С какой ласковостью, любовью
Вера Ильинична рассказывала о младшей дочери…
Света сидит за партой
с осунувшимся лицом,
под глазами – черные круги.
Хочется подойти к ней,
обнять, утешить.
Она пишет, читает, дежурит в классе,
в школьной столовой моет пол.
Иногда улыбнется так скупо и печально…
В глаза ее больно взглянуть.
Больно чувствовать, что вокруг Светы
очерчен большой круг напряженного одиночества,
который разомкнуть могла бы только мама.
* * *
Старая вдова подметает двор —
шуршат желтые листья.
Осторожно открываю калитку —
захожу набрать воды.
— Я вам сама вытащу, — говорит она, —
барабан маленький, нужна сноровка.
— А почему вы его не замените?
— Нет, — смеется она, —
это Илья мой поставил такой —
не хочу менять.
Как ташу ведро — он будто у колодца стоит,
барабан скрипит – а я с мужем говорю… —
Я улыбнулась, как-то невпопад, смущенно,
а у самой сильно бьется сердце…
Рядом, через дорогу, кладбище,
где похоронен ее муж,
и церковь рядом, через забор,
куда она ходит молиться.
И всегда вижу ее веселой,
чаще – в работе.
Незаметная миру женщина —
есть в ней вековая сила
славянской жизнелюбивой натуры.
И я несу от нее полное
ведро воды —
и спасенную от суеты душу.
* * *
Если бы я не видела
весеннего светящегося
моря озими,
белого цветенья деревьев,
облитых утренним солнцем,
не слышала невидимого,
трепещущего в небе жаворонка,
не шла одиноко на рассвете
по длинной полевой дороге
и меня не овевал бы
со всех сторон легкий ветер, —
я никогда бы не шагнула
в пропасть,
где рождается и умирает любовь.
* * *
Прощаюсь с молодостью,
с тобой…
Пора рубить узлы,
Пора уйти,
сломаться тонкой льдинкой,
истаять.
Пора невидимым,
подземным ключом
исчезнуть.
Пора прощанья —
грустная, как мир,
тяжелая, как плод,
в траву безмолвную упавший.
* * *
Вечерняя туча зеленых деревьев
нависла над дорогой,
воздух напоен весенними листьями,
мокрой травой.
И в большой тишине
ощутила я – смерть бессильна.
И живые и умершие – все живут.
Повсюду разлит воздух,
так много его —
все наполнено им.
* * *
А жизнь такая быстрая, свежая.
Как яблоки, ветер,
как облака, как цветы…
И такая она пронзительная, неповторимая,
что я запрещаю морщины
на влюбленном своем лице.