Стихи
Андрей Голов
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 1998
Андрей Голов
Еще глаза влюбляются в детали…
Сегодня
О чем-то помним и чего-то ждем,
Как гимназисты — выпускного акта,
И мокнем под мистическим дождем
И толкованием Феофилакта
К Матфееву Евангелию. Кровь
Топорик еря вновь роняет наземь
И щедро окропляет каждый кров,
Не помня: без князька он или с князем.
Литовские и прочие углы
Твердят взахлеб главлитовскую ересь,
Что снова византийские орлы
На русские рублевики слетелись
Недаром, нет. А Третий Рим жует
Свои фаллические шоколадки
И нищим неохотно подает
Двухсотки, как грошовые закладки
Из Голубиной книги живота
И мемуаров бывших президентов,
Страною подведенных, как черта
Итога под строкой экспериментов
Над храмом и путем, ведущим в храм,
Над чисткой касты с помощью кастета,
Препоручая уркам и ментам
Благую роль столпов менталитета,
Пока охапки акций и грудей
Всем предлагает биржевая сводня
И есть кому шикарное “Today”
Переводить на местное “сегодня”.
Желтая свеча
…А желтая свеча еще чадит,
Пророчествуя, словно весть благая,
И блики золотистые на быт,
Как руки на достойных, возлагает
И чертит струйкой сизого дымка
На дымчатой фланели полумрака
Сопрягшее языки и века
Подобие мистического знака,
Чей смысл так ослепительно нелеп,
Что вычитает веру из надежды
И преломляет время, словно хлеб,
На складках аскетической одежды
Того, Кто, как взывающий кимвал,
Всклень оглашающий миры и Римы,
Варфоломея в Сергии позвал
И Прохора восставил в Серафимы
И, бытие расплоив срезом чу-
да, Свой глагол продлил за гранью звука,
Затеплив негасимую свечу
От нимба, опаляющего куколь.
Августовский жанр
Косоглаза, как китайский Восток,
Но за мистику его не в ответе,
Облепиха облепила песок
И колючками царапает ветер.
И расписывает свой преферанс
По десятке и глотку благодати
Тень от времени на тени
пространс-
тва пчелиным хоботком на закате.
А закат не досчитал до шести,
А шиповнику давно надоело
Поспевать и до Успенья цвести,
И прохожих задирать то и дело.
И, как вышивка по канве дождей,
Все заметнее в кудлатом тумане
Запах рыжиков и черных груздей,
Монастырское творя послушанье.
От орбит урбанизма вдалеке,
Чуть мерцает на окраине леса
Образ Спаса на приборном щитке
Уносящегося в ночь “Мерседеса”.
И в пушистой придорожной пыли,
Где жуки о бытии размышляют,
Низко кланяясь ему, ковыли
В бабье лето не спеша ковыляют.
Барков
Господа лейб-кумпанцы и питерская знать,
Погоди наряжаться с похмельною натугой,
С петиметром махаться, за ломбером зевать,
И размашисто лаяться с прислугой:
Вон опять мимо ваших палат и островков,
При лихом холмогорце негаданно возвысясь:
В хрупкой барке барокко катается Барков —
Именитый Российский срамописец.
У него уж, наверно, опять для них готов
С переводом сурьезным запрятанный в кармане
Винегретец из рымских и еллинских богов
Под заливкой кабацкой русской брани.
А уж он порасскажет, упрятав хлесткий срам
То в кивок на хоромы-то в прыткую усмешку,
Как Диана с Минервой вечор зашли к псарям,
И как сладко спалось им вперемежку.
А потом, свистнув в ухо духовному лицу,
И платком помахавши девицам и стесненью,
Презазорную оду кулашному бойцу
Понесет предавать всерьез тисненью.
И пускай Тредьяковский вздыхает тяжело,
Господин Сумароков нахохлится, как кочет,
А Михайло Васильич махнет пером в стекло
И взахлеб по-мужицки захохочет.
Да с чего ему охать и ахать свыше мер?
Не о том ли давно уж подробно и скоромно
Трактовали со смаком ваганты и Вольтер
И тома Кребийона и Скаррона?
И пускай тебе славу с Пиндаром не делить
И твой слог не подпустят к печатни даже близко —
Не беда: и при внуках будет писарей кормить
Твоих пылких страничек переписка.
Капля
Еще с души почти не облетела
Святая темпера весенних лет
И явь, по сути, не имеет к телу
Особенных претензий и замет,
Но жизнедарным светом от Голгофы
Все более пронзен тревожный дух,
И вечность распадается на строфы
И жаждет быть произнесенной вслух,
Чтоб островок нерукотворной сути
Не растворился в озере чернил
И в к горлу подступающей минуте
Свое предназначенье сохранил,
Когда, сломив хребет Левиафана,
Воспрянет мир в молитве и труде
И прогремит вселенская осанна
Той, вифлеемской, рдеющей звезде,
Что увенчает каждый миг творенья
И каждый жест руки, строки, ручья
И упразднит отраву повторенья
Бездонной тайной капли бытия.
Мордовские боги
Пажити, избушка, сарай,
Непролазный лес на пороге…
Норов, Вере-паз, Нишке-шкай —
Древние мордовские боги.
В сумерках цветочных полян
Или над песчаным обрывом
Жертвенный творится молян
Кровью петушиной и пивом.
Телом молода и чиста,
Нравом горяча и лукава,
Тянет рыбаков в омута
Ведьма водяная — Ведь-ава,
Грозник, рассыпая в сердцах
Града холодящие пульки,
Тянет в небеса на цепях
Девушку в серебряной люльке.
Пуча брагой тронутый взгляд,
Реденькие гладя бородки,
На небесных лавках сидят
Боги, словно деды на сходке.
И, припомнив, кто кому брат,
А кого признать виноватым,
Рядышком богини стоят
Важно, как домахи с ухватом.
И, хоть все решит Вере-паз,
Прочие надменны и строги.
…Можно, я послушаю вас —
Древние мордовские боги,
Или на прощанье найду
Воли вашей слабенький росчерк
В яблоневом чистом саду,
В беленьких березовых рощах…
Шарик
Смешна, как спор монаха и паяца,
И не мешая ни мечу, ни ралу,
Жизнь начинает медленно кончаться
Склоняясь к бесконечному началу.
И знание, зачерпнутое мозгом
Из чаши быта зримо и незримо,
Над явью тает горьковатым смогом,
Как парафраз хайямовского дыма.
Еще глаза влюбляются в детали,
Не различая средь щелчков абака
1,Как в желтом императорском металле
Блестит рогатый символ зодиака.
Еще зевки, запреты и заплаты
Почти не тяготят в большом и малом,
И радуют домашние халаты
Халатным отношеньем к ритуалам.
Но странный дух уже не опечален
Полураспадом лика на обличья,
Как лодочка бумажная, отчален
От вечной распри качеств и количеств.
И, словно шарик, полон детской тайной,
Душа в руках монаха и паяца
Качается на ниточке случайной,
Уже вот-вот готовой оборваться.
Хлеб воздаянья
Капает кровь и миро, а поприща, лье и мили
Свои гордые векторы упирают в просторный ад,
Но хлеб воздаянья, который мы к вечеру преломили,
Да будет честен и свят.
Явь рассыпается, обернется песчинкой глыба,
Ноздри ужасом вспарывает жертвенный тщетный дым
И в сетях параллелей трепещет душа, как рыба,
Благословленная Им.
Предреченное время личины свои вскормило,
Лукавствуя и ликуя навстречу Свету — но вот
Над бездной звучит Слово, и раздвигает кормило
Скорбную скверну вод.
И надобно длить молитву, о спасенье метать жребий
И к дну галилейской хляби исступленно тянуть шест,
Ибо душа немотствует, а в корабле и в небе
Есть лишь Любовь и Крест.
Да еще — слезы, рожденные верой и болью
От необратимости судеб, от непостижимости судеб,
Что выплеснутся в мир, на сердце высохнут солью
И осолят наш хлеб.
Андрей Михайлович Голов
родился в 1954 году в Москве. Окончил госкурсы “Ин-яз” в 1975 году. Работает переводчиком. Первая публикация стихов в альманахе “Поэзия” № 23, 1978 года. Первая книжка стихов “Прикосновение” (М., Молодая гвардия, 1988). В 1997 году вышла книга стихотворений “На берегу времени” (М., РИФ “РОЙ”). Стихи публиковались в московских журналах.Член Союза писателей Москвы с 1997 года.
1
Древнеримские счеты.