Владимир Познер
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 1998
Владимир Познер
Мы не рабы?..
Некоторое время тому назад Борис Николаевич Ельцин сообщил нам, что, во-первых, не собирается нарушать конституцию и, следовательно, не будет баллотироваться на третий срок в 2000 году; во-вторых, что уже выбрал себе преемника, но пока будет хранить его имя в тайне как от него, так и от всех нас.
Есть такое понятие — фрейдистская оговорка: человек совершенно непроизвольно ляпает нечто такое, что выдает его внутренние, скрытые помыслы. Заявление президента нельзя отнести к разряду оговорок. Вместе с тем сказанное им необыкновенно ярко характеризует не только некоторые его не столь очевидные свойства, но и ряд черт всего нашего общества.
Итак, президент с явной гордостью сообщил, что не будет нарушать конституцию. При этом он сам неоднократно напоминал нам, что он и только он является гарантом этой самой конституции. Но коли так, у него и мысли не должно возникать о том, чтобы ее нарушить. Это настолько очевидно, что и говорить, казалось бы, не о чем. Это как если бы римский папа вдруг стал заверять всех, что верует в бога (я-то не верую, потому пишу со строчной буквы). Если бы он такое сказал, мы были бы вправе усомниться в подлинности веры папы. Это рассуждение вполне применимо, как мне представляется, и к Борису Николаевичу: в принципе он считает, видимо, нарушение конституции вполне допустимым и потому спешит заверить нас, что он-то не станет делать этого. Не знаю, ясно ли я излагаю свою мысль, но клоню-то я к тому, что ни одному президенту ни одной демократической страны не придет в голову сказать такое, хотя бы потому, что даже намек на нарушение им конституции приведет к немедленному отстранению от власти. Главное, впрочем, не в наказании, которое неминуемо следует, а в определенном состоянии духа и ума, в абсолютном приятии неких аксиом, среди которых одна из главных — уважение к закону, коим и является конституция. И это, позвольте заметить, есть основной признак свободного человека. Никакого парадокса здесь нет. Уважение к закону есть некое добровольное самоограничение. Как писал
св. Августин, «возлюби Бога и поступай, как хочешь». Формула гениальна: если ты подлинно возлюбишь бога, то все твои поступки будут продиктованы этой любовью, а следовательно, богоугодны — и в этом заключается твоя свобода, ведь ты сам сделал самоограничительный, но прекрасный выбор.То же самое любовь, или уважение к закону: только свободный человек способен сделать такой выбор.
Другое дело раб. Раба заставляют соблюдать закон. Раб не уважает ничего и никого. Он только боится. Стоит перестать его контролировать, он нарушает абсолютно все. Ему совершенно чуждо представление о свободе. Он понимает только волю: что хочу, то и ворочу. Мол, могу нарушить, а могу и нет. Вот я решил не нарушать. Так что радуйтесь.
И мы, представьте себе, радуемся: вот молодец какой, решил не нарушать конституцию, надо же!
Поразительно, но никто не возмутился, никто не напомнил президенту о том, что ему, гаранту конституции, по меньшей мере неприлично сообщать на весь мир, что он-де нарушать ее не собирается. И это тоже о многом свидетельствует в смысле нашего отношения к закону, нашего уровня свободы, характера нашего общества.
Теперь о преемнике.
То, как это было сказано, не оставляет никакого сомнения относительно того, кем на самом деле считает себя наш президент: если не царем, то чем-то вроде. Ведь если бы он сказал, что знает, кого хотел бы видеть президентом России в 2000-м году, все было бы нормально. Но он сказал совсем не так и не то.
В 1989 году я получил возможность взять интервью у тогда опального Бориса Николаевича. Это было незадолго до выборов Председателя Президиума Верховного Совета Российской Федерации, коим он и хотел стать. Помню, Ельцин поразил меня тем, как блестяще отвечал на все подчас коварные вопросы. В частности, когда я спросил его, демократ ли он, он ответил так (помню почти дословно): «Нет, конечно. Вы же знаете, какой партии я был членом, в каком обществе вырос. Как я могу быть демократом? Но я надеюсь, что, общаясь с людьми демократическими, работая с ними, стану более демократичным и сам». Согласитесь, хорошо и умно сказано. Возможно, президент не с теми общается. Вероятно, находится в окружении людей, которые постоянно льстят ему, уговаривают плевать на демократические условности и… повелевать. Достаточно вспомнить, что ближайшим советником президента в течение многих лет был Александр Коржаков, а уж это демократ хоть куда…
Пожалуй, случилось все с точностью до наоборот: Ельцин образца 1990 года был более демократичным, чем образца года нынешнего. Ему бы тогда в голову не пришло сказать, что он выбрал себе преемника.
Ну, а что же мы? Мы-то стали более демократичными?
Боюсь, что нет.
Президентское сообщение не задело нас, не вызвало никаких серьезных возражений, если не считать пары-тройки колонок в газетах. Кажется, мы и вправду не видим ничего зазорного в том, что президент выбрал себе преемника. Мы вполне покорны. Некоторые даже с жаром говорят, что президент напрасно скромничает, хорошо бы ему выдвинуться и на третий срок.
Смутно помню хроникальные кадры, относящиеся к ранним годам советской власти: немолодая, усталая женщина стоит у грифельной доски и, высунув язык от усердия, выводит мелом: «Мы не рабы, рабы не мы». За ней напряженно наблюдает целый класс таких же, как она, крестьянок, а молоденькая учительница одобрительно и ободряюще улыбается. Картина, конечно, замечательная, тогда она взволновала меня настолько, что слезы подступили к глазам, казалось, я становлюсь свидетелем процесса Великого Прозрения народа. По молодости лет я ошибался. То было не прозрение, а постижение грамоты — вещь, безусловно, важная, но ничего общего не имеющая с избавлением от рабской психологии.
Писать можно что угодно и сколько угодно и можно научить грамоте целое поколение за ничтожный исторический срок. Грамоте — да. Но не свободе.
Все-таки, кто что ни говори, все наши беды, все наши муки объясняются только этим: нашим наследием-проклятием несвободы. Царизм, православие, большевизм — все они внесли свой гибельный вклад в это дело, все они вылепили нас такими, какие мы есть. Не устаю вспоминать «Дракона» Евгения Шварца, огнедышащего старика Дра-Дра, который устало выговаривает Ланселоту за то, что тот хочет освободить народ от драконовского ига: напрасно стараешься, они не хотят свободы, боятся ее, ведь это я вылепил их, я сделал этих уродцев такими, какие они есть, — с искалеченными душами, оставь ты их, они возненавидят тебя.
Прав был Дра-Дра.
Ценой смертельной раны Ланселот убил Дракона, но на смену ему пришли злобные ничтожества — губернатор да сынок его, Генрих, которые помыкали народом похлеще Дракона, а народ… безмолвствовал. Правда, в конце концов Ланселота окропили живой водой, он возродился и выгнал этих поганцев.
Но то сказка.