Публикация и комментарии Ольги Трифоновой
Юрий Трифонов
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 1998
Юрий Трифонов
Из дневников и рабочих тетрадей
28 марта 1981 года в обычной городской больнице, где даже анальгин нужно было выпрашивать, скончался писатель Юрий Трифонов.
Остались его книги, а в доме, который стал известен всему миру по названию его повести «Дом на набережной», в седьмом подъезде за дверью с кодовым замком, возле электрического щитка, напротив лифта висит мемориальная доска. Скромная металлическая пластина с портретом и датами. Точно такими досками музей Дома на набережной почтил память и других знаменитых жильцов.
На гранитную, такую, какими сплошь увешаны стены дома-крепости, Трифонов «не потянул». Как «не потянул» в 1981 году на достаточно оснащенную спецбольницу.
Он умер, как умирают простые люди, с достоинством перенеся и страдания жизни, и страдания смерти.
Иногда, дождавшись, когда кто-то из жильцов откроет дверь, я прохожу в седьмой подъезд, чтобы положить цветы, и будто слышу его медленный глуховатый голос (такое со мной случается нередко).
Он говорит примерно вот что: «Да ты не огорчайся! Это как раз по мне. Скоро мне на лоб приклеят объявление, что горячая вода будет отключена на месяц, а на губы — предложение об обмене. Я включусь в другую жизнь, ведь у меня теперь есть и Время и Место».
После долгого перерыва на прилавках книжных магазинов снова появились «Московские повести».
Его Время и Место в литературе не исчезли.
Поэтому мне кажется, что нынешнему читателю интересно знать, как прожил жизнь этот писатель, Юрий Трифонов, рожденный в двадцать пятом…
Он очень любил одно из стихотворений Некрасова, и я хочу процитировать несколько строк оттуда в своем предисловии к публикации его дневников и рабочих тетрадей.
Беру с книжной полки издание «Академия» 1937 года. Страница 179 второго тома отмечена, теперь навсегда, тоненькой голубой ленточкой-закладкой.
На всех, рожденных в двадцать пятом
Году и около того,
Отяготел тяжелый фатум:
Не выйти нам из-под него…
Юрий Трифонов победил фатум, но умер в неполные пятьдесят шесть.
Прапамять
В архиве Юрия Валентиновича есть выписки из дневников его дяди Павла Лурье
1, родившегося в 1903 году в Санкт-Петербурге. Павел был удивительным человеком. Дневник вел чуть ли не с десяти лет. Его дневниковые записи семнадцатого, восемнадцатого и далее годов — достоверное свидетельство событий исторических.А вот записи, сделанные «до Революции», это, пожалуй, начало романа — романа трагического и одновременно светлого, потому что роман был не только о подготовке Революции, о ее людях, но и о страстях, которые терзали этих людей, — совсем не революционных страстях. Страсти эти делали одних безгранично счастливыми, других — безгранично несчастными.
Все это имеет отношение к семье моего мужа, поэтому я позволю себе лишь самый скупой комментарий.
О любви своего отца и своей матери, мне кажется, Юрий Валентинович написал в романе «Старик». Думаю, что не ошиблась, потому что, когда однажды я сказала, что для меня эта книга прежде всего — роман о великой любви, у Юрия Валентиновича просветлело лицо.
Итак, несколько отрывков из дневников гимназиста Павла Лурье.
Красивая молодая женщина Татьяна Александровна Лурье-Словатинская
2 живет со своими детьми от первого брака Павлом и Женичкой3 на даче в Сиверской под Питером. Вместе с ними живет и ее гражданский муж — Валентин Андреевич Трифонов4. Павел бесконечно предан В. А. Каждое второе слово в дневнике о нем.16 октября 1914 года
Павел рассказывает, как гимназисты пошли в лазарет на 22 Линию Васильевского Острова. У каждого был бумажный мешочек, в нем — булка, два яблока, папиросы, пакетик чая, три куска сахара, две конфеты.
«Мы пошли на пятый этаж. Там все легкораненые, большинство из-под Сувалок».
И вот один из раненых дает ему свои записки о сражении, в котором он участвовал.
«Когда мы шли на Друскеники, было долго есть нечего».
Заурядная запись о почти легендарных временах, если бы не упоминание о Друскениках. В Друскениках через много лет умерла первая жена Ю. В. Нина Нелина. Поэтому Ю. В. и писал, что все ко всему имеет отношение.
Лето 1914 года
«С нами жил Арон Сольц5, он бежал из Якутской ссылки. Скоро он уехал в Москву».
«С нами поселился его знакомый (товарищ Евгений Андреевич Трифонов6)».
«Помню объявление войны 19 июля».
Лето 16-го года
«Валентин Андреевич купил велосипед. Мы много на нем ездили. Мама купила себе дамский велосипед. Раз я с Валентином Андреевичем и Женей поехали на велосипедах в Вырицу».
27 февраля 1917 года
«В этот день В. А. был в Думе. При нем арестовали Хабалова
7, Штюрмера8. Сам В. А. Назначен комиссаром Совета Рабочих депутатов на Васильевском Острове».Сохранилась фотография тех времен: Валентин Андреевич в белом костюме, стройный, красивый, рядом девочка с толстыми косами в белом платье, держит руль велосипеда. Это Женичка. Ей — двенадцать лет, ему двадцать восемь. Через семь лет они станут мужем и женой.
«Дневник Юры Трифонова*»
Мальчик писал дневник. Мальчика звали Юра Трифонов, и жил он по адресу: улица Серафимовича, дом 2, кв. 137 в том самом огромном сером сооружении, которое потом назовет Домом на набережной.
Но это потом, а 31 августа 1934 года девятилетний Юра разлиновал тетрадь в твердом сером переплете и написал крупным детским почерком «Дневник Юры Трифонова». Наверное, дневник — идея мамы, потому что есть правка грамматических ошибок, и еще потому, что Евгения Абрамовна очень пристально занималась духовным миром сына. Она, вообще, была необыкновенной женщиной: красивой, доброй и мужественной. Ставшие стариками «мальчики» из Дома на набережной вспоминают ее с нежностью и уважением. Она никогда не ругала за шалости, всегда была рада приходу друзей сына, и с ней было интересно.
В слове «рассматривать» Юра умудрился сделать три ошибки, зато он замечательно рисовал и писал совсем неплохие рассказы.
31 августа тридцать четвертого года. Какая немыслимая даль! Почти никого из окружавших Юру уже нет. «А некоторые, хотя и живут, превратились в других людей».
Юра — не превратился, и не потому, что умер нестарым, а потому, что неизменным, с самого детства до последнего дня, был ГЕН ПИСАТЕЛЬСТВА.
31 августа 1934 г.
Сегодня утром я встал рано, мне делать стало нечего и я начал читать книжку «Дикие малыши». И читал до тех пор пока Ундик
9 не вошел в комнату и не начал рассматривать марки, тогда я надел трусы и в одних трусах и рубашке…5 сентября
Сегодня я пошел в школу второй раз. В большом зале я встретил нашу учительницу из 2 «В»
10, но оказалось, что меня нету в списке и она перевела во 2 «Г». Там мы занимались немножко а та учительница меня перевела во 2 «Д». Там была новая учительница. Я пришел домой и начал делать уроки. А потом пришла Тинга11 и мы сели обедать.12 сентября
Сегодня мы обязательно хотели куда-нибудь пойти, и мы поехали в парк культуры и отдыха на пароходе и там ходили в зверинец и я катался на колесе смеха. А обратно мы ехали тоже на пароходе.
18 сентября
Сегодня я встал первый раз за всю мою болезнь и уже пишу дневник.
24 сентября
Сегодня я снова начал писать дневник. Сейчас мы читаем очень интересную книгу «Ученик Наборного художества» мне там Очень не нравился Розе немец это надсмотрщик в Российской типографии потому что зверски обращался с людьми.
11 октября
Сегодня я пришел из школы рано и сел писать письмо Зое. Мне очень хочется писать сочинение
Воздушный слон.
Это было в Америке в городе Денвере. Джим шел в харчевню он шел и мечтал вдруг под ногами земля расступилась и он попал к воздушному слону.
продолжение следует.
22 октября
Поза вчера меня испытывали гожусь ли я в третий класс но я туда не гожусь но я и не пойду в тот 2 «Д».
21 ноября
Недавно уехали мама с папой и мы остались с бабушкой. Они уехали в Гагры. Теперь я остаюсь в 3-ем классе «Г», потому что я подтянулся там мне теперь не трудно. Я сейчас читаю книгу «Ученик Чародея». Сегодня мне ставили пломбу.
24 ноября
Сегодня мне купили брюки и куртку, а Тане моей сестре матроску со штанами и лебедя. Потом пришел Эля
12 и Ксеня Васильевна и мы пошли гулять по Москве, ходили по разным глухим переулкам а пришли домой уже к обеду. Потом пришла Женя13 с Наташей14 и мы веселились, играли, бегали, кричали Э! Э! Э! Потом я играл с Женей и Тингой. После они ушли и мы легли спать..29 ноября
Сегодня я вышел из школы, гляжу все как весной только снег да деревья голые. На сегодня ничего не задали. Вчера пришло от дяди Макса
15 письмо уже из Америки.Вчера пришла к нам Лена Подвойская
16 мы играли и читали разные страшные вещи Гоголя. «Вий».27 декабря
Сегодня мне приснился сон: как будто мы с Таней потерялись. Я подошел к милиционеру спросил Скажите как можно пройти к дому правительства а он ответил К Востоку. Мы пошли к востоку и наткнулись на старую разрушенную церковь. Мы дошли до ее забора: калитка была заперта и я с Тингой хотели перелезть через забор, но я боялся как бы ее кто-нибудь не взял, и я ее привязал на веревку, но когда я перелез через забор была не Таня а сосулька.
Это поразительный сон! В нем зашифрована судьба.
28 декабря
Я не хожу в школу уже 15 дней. Я встал с постели 24. Два дня я ничего не делал но уже вчера мы с мамой занимались. Доктор говорит что я должен в школу идти после каникул, а мне хочется чтобы мне поставили отметки. Во-первых мне хочется это знать, а во-вторых мы с мамой договорились что если у меня по какому-нибудь предмету будет ОХ (очень хорошо) то она купит мне три марки. Если ХОР (хорошо) то две. Если УД (удовлетворительно) — ничего. А если НЕУД (плохо) тогда три из альбома. Я собираю марки и монеты.
29 декабря
Сегодня мама ходила в школу, а когда пришла то принесла бумагу на которой были написаны мои отметки. Оказывается, мама должна мне 5 марок и 4 монеты. Одна монета Французская, другая — Английская, а другие не знаю.
Продолжение «Воздушный слон»
…Как только он провалился и почувствовал под ногами твердое, то увидел, что около него стоят 20 человек и один из них держит наган и направил на него дуло. Джим равнодушно смотрел на наган, но вот один из них спросил
Кто ты такой?
— Я Джим из Филадельфии.
— Как ты сюда попал?
— Я провалился.
— Мы тебя отсюда не выпустим.
— Почему?
— Потом узнаешь, а теперь шагай за мной.
Он повел Джима по длинным коридорам, и на-конец привел в комнату где стояло какое-то металлическое сооружение (это и был воздушный слон)
— Видишь? Понимаешь что это такое?
— Нет.
— Это Воздушный слон W.G. На этом слоне мы поедем на Венеру, и по разным другим планетам. А тебя мы не хотим отсюда отпускать, потому что мы не хотим чтобы все об этом знали.
— Хочешь работать с нами?
[…]
15 января. 1936 г.
Т. М. П.
17 Два раза приезжала Ксеня Васильевна (мамина подруга по совхозу), а один раз она приехала вместе с «маленькой» Женей (Вы не думайте, что если она «Маленькая» то ей три года… иду купаться не могу-у… Нет она уже большая ей уже 24 года.18 апреля — 37 г.
Прошло уже более двух лет, и я нашел мой дневник, я хочу продолжать, и записывать все значительные события.
Я уже учусь в 5-ом классе. Сейчас уже весна.
22 мая — 1937 г.
Вчера мы первый день приехали в Серебряный бор. Все ребята в сборе, кроме Витьки
18, Славки19 и близнецов. Володька20 каким хулиганом был в прошлые годы, таким и остался в этом году. Одно испытание у меня уже прошло — Русский письменный, я думаю написал на хорошо или отлично. На остальные испытания 23, 28, 31, 4 я буду ездить в город. Первый раз за год стал сегодня играть в теннис, ракетки и мячи, правда, я оставил в городе, но, поискав, я нашел рваную ракетку и мячь.Завтра в 11 часов должен быть в школе — экзамен по русскому устному.
ДРОЖУ ОТ СТРАХА!!!
ЧТО-ТО БУДЕТ….?
23 мая — 1937 г.
Ура!!! Очевидно ответил на отлично. Я не знал многих стихотворений, но меня спросили последнего и поэтому мало. Сначала спросили меня разбор предложения, затем несколько правил, и наизусть прозу.
Приехав на дачу с Олей Котович — мамина сослуживица, я поел, а затем пошел гулять в лес — на большую гору, с Олей и Таней. После гуляния я весь день с Таней сидел дома — это наказание. Наказание за то, что мы вчера кидались камнями в мальчишек из другого двора. Кое-как выдержали наказание, завтра нагуляюсь за сегодняшний день.
Иду спать… прогоняют…
Спокойной ночи!!!
…10 часов 37 минут 2 секунды.
28 мая 37 г.
Вчера был экзамен по арифметике письменной — на верно ХОР.
27-го приехал дядя Павел с женой — Аней, привез книги: «Кюхлю», «Пушкин в Михайловском», «Этландия» — скучище 1-ый сорт!!!! «Алжирский пленник»
А папа принес — Дюма «Граф Монте-Кристо». Мечта сбылась… упиваюсь Александром… Читаю… Дьявол Данглар!!!
Да здравствует Эдмон Дантес — граф Монте-Кристо!!!!
1 июня — 37 г.
31-го мая был 4 экзамен — арифметика устная — ответил на все вопросы: результат покрыт зловещим мраком неизвестности.
В выходной день мы были у дяди Жени, в Кратове на именинах трехлетней дочки — Сони.
В этот же выходной день мы катались на электричке, первый раз в жизни мы видели перрон и поезда… Удивляйтесь и смейтесь сколько хотите… Но мне было не до смеха — электричка произвела на меня отвратительное впечатление.
Вчера, 31-го вечером мы хотели ехать на дачу, но раздумали и вместо этого пошли в кино на «Арсен»… Ух!!!.. вот это картина!!! Она мне ужасно понравилась…
Арсен — это одна грузинская легенда о тамошнем, почти легендарном, герое. Картина произвела на меня потрясающее впечатление.
Бух!!! Пиф!!! Паф!!! и солдат убит… Трах-тах-тах… бац… бац…
Я вскакиваю ни с того, ни с сего со стула на котором сидел и писал дневник, и перед опешившим папой и удивленной мамой закричал диким голосом …бац!!! бац!!!
Сегодня утром к нам приехала Женя Маленькая с Наташей. Наташа уже стала такая же как Таня тогда. Затем приехал папа Наташи — Юрий
21. Уехали они вечером.Завтра они приедут опять.
2 июня — 37 г.
Продолжаю читать «Граф Монте-Кристо».
Далеко д’Артаньяну до Эдмона Дантеса!!!
Сейчас мы с Петухом
22 на яйцах протухом мечтаем о побеге в Ю. Америку. Володяй-негодяй, с которого мы недавно сняли бойкот, сидит тут же и мешает.Вот они вскочили: Петька и Володька, и начинается драка, столь же обыкновенная между ними, как желтые листья в середине сентября.
После того, как мы помечтали об Южной Америке, мы решили попутешествовать в нашей местности, для этого мы подговорили Женю с Наташей, ибо они приехали, и Елену Дмитриевну
23 с Таней итти гулять. Мы пошли, взяв с собой перочинные ножи, карту и компас.Я себе по дороге сделал два деревянных кинжала на оборону от разбойников и волков, ибо мы т. е. знаменитые путешественники: ЮРА, ПЕТЯ, ТАНЯ и ВОЛОДЯ, не сомневались, что такие здесь имеются.
22 июня — 37 г.
Сегодня меня будила мама и сказала:
— Юра! Вставай, я должна тебе что-то сказать.
Я протер глаза.
Таня привстала с постели.
— Вчера ночью, — начала мама дрогнувшим голосом, — у нас было большое несчастье, папу арестовали, — и чуть не заплакала.
Мы были в отупении…
Я нисколько не сомневаюсь, что папу выпустят, папа самый честный человек…
Сегодня у меня самый ужасный день…
28 июля — 37 г.
Прошло больше месяца, прежде чем я снова стал писать.
От папы никаких известий. Мама 7-го и 21-го июля передала деньги.
У нас все по-старому. Рассказ «Диплодок» я еще не кончил, но одна часть уже написана.
Здесь я остановлюсь. Много, много раз я перечитывала этот дневник, и каждый раз ощущала необходимость паузы. Перед записью о том, что произошло в самую короткую ночь года, Юра в Серебряном бору выстругивает два деревянных кинжала «на оборону от разбойников и волков, ибо мы не сомневались, что такие здесь имеются».
Сколько в этой фразе мальчишеского, сколько рокового предчувствия! Волки и Разбойники… Этот ледяной ветер Рока, это неосознанное предчувствие — они будто донеслись из времен Софокла. Недаром Юрий Валентинович бесконечно перечитывал античные трагедии, он знал, что именно ТАК и бывает…
И второе. Спустя страшный, наполненный страданием, месяц мы читаем запись взрослого человека, ищущего опоры в творчестве. Ю. В. всегда, всю свою недолгую несчастливую жизнь будет следовать только этому правилу.
Правда, было исключение. После смерти Нины Нелиной, спасаясь от травли, которую устроили ее родители, он на месяц заперся на даче и пил. Больше — никогда, потому что понял — избавление только в творчестве.
9 июля — 37 г.
Уехали Лена24 и Зоя25, вчера они вернулись.
Недавно приезжала Женя и гостила у нас три дня, а затем уехала в город на операцию.
В начале этого месяца Темка26 прислал мне из лагеря письмо. Через несколько дней я ему ответил. Снова начался марочный сезон. Я часто меняюсь марками с Зайчихой большой. В моей коллекции есть и небольшая реконструкция. Есть у меня маленький блок-нот, и туда я вклеил все французские марки и французские колонии. Недавно у меня пропали 7 ценных марок.
В это время я успел прочесть «10 лет спустя», «Студенты». Сейчас читаю «Туннель» Каллермана.
Бабушка принесла много новых книг: «На глубине километра» Биби, «Навстречу гибели» Чуковского, «Падение Кимас-озера» Фиша.
5 августа — 37 г.
Женя уже уехала в Крым, в Симеис. Приедет числа 25-го.
Лето подходит к концу. Скоро начинается школа, а мы совсем не занимаемся, что будет?
К Лене и Зое приехала из Харькова какая-то девочка — Ася. У Ганьки
27 появилась новая ракетка с проволочными струнами. Вы засмеетесь, не поверите? Пожалуйста! Я говорю лишь правду…Очень много играю в теннис, недавно у нас начался теннисный матч. Пока я на первом месте. Матч еще не окончился.
Вчера к нам приехал дядя Женя — брат папы. Сейчас он уехал, и мама пошла его провожать.
[…]
20 августа — 37 г.
Сколько было пережито за эти дни — не опишешь. Матч теннисный у нас оборвался, но в теннис играем так же рьяно. Таня стала играть гораздо лучше, мы с ней обыграли Изу
28 и Талу29, четыре сета со счетом — 6-2, 6-3, 6-2, 6-4.Река наша — Москва стала судоходной, по ней ходят большие пароходы, грузовые и пассажирские, между ними шныряют лодки и моторки, рассекая с пеной воду. К берегу привязали пристань, которую привезли из Москвы. Пристань большая, с кассой, буфетом. Недели три тому назад стали ходить первые речные трамваи. В то время, когда они приехали, мы были во дворе, и Ганя пускал свою модель, вдруг он сорвался с места и побежал за ворота, крича:
Пароходы!!! Пароходы!!
Я бросился за ним, за нами другие ребята. Прибежали к реке и увидели 6 новых катеров, они двигались по направлению к новой пристани. Трамвайчики были набиты народом. Вот они подошли к пристани, и с нее грохнула музыка. Мы бросились туда, народу чорт знает сколько! Все разбрелись по берегу. Вечерело, солнце село (даже под рифму) Мы шныряли между людей. Шумовой оркестр грянул марш, и толпы пошли по направлению теннисной площадки, к ним все время присоединялись все новые толпы.
В это время там играли в теннис и волейбол, игроки возмутились и старались своими голосами покрыть все нарастающий шум; но толпа бесцеремонно вошла на корт. Оркестр разместился, и танцы начались. Мы с Ганькой бегали все время и доупаду хохотали над одним малышом, который под музыку танцевал с серьезным и сосредоточенным лицом.
До сумерек веселились тут мы. А разозленные теннисисты принесли дудочку и всеми силами старались мешать оркестру.
[…]
Теперь к нам часто приезжает дядя Женя, позавчера приехали Павел и Аня. Диплодок писать я продолжаю.
18-го мы ходили на авиационный парад. Во-первых мы очень долго стояли у перевоза на тот берег, часа полтора. С нами шли — Ганя, Петя, Ганина мама и их двое знакомых. С трудом переехав на ту сторону, сразу что бросилось нам в глаза — это мертвая кобыла, лежавшая около берега в воде, задрав вверх ноги, от нее шел такой зловонный запах, что хоть нос затыкай!!! Это было начало, предвещающее мало хорошего. К трем часам мы опоздали (как обычно). И поэтому с дороги видели, как поднялись воздушные шары с портретами Сталина, Молотова, Калинина, Ворошилова и остальных членов Политбюро. Мы долго шли по полю, и, наконец, показалась нужная нам деревня, мы вошли в нее, я перебежал через картофельное поле и стал протискиваться в передние ряды. Толпа зрителей стояла на одном берегу реки, а на другом происходил парад. Еще ничего не начиналось, и я стал осматривать народ, окружающий меня. Вдруг я услышал яростные крики:
— Ах домовой, чорт косолапый, куда идешь?! Дармоед! Леший! Не видишь — картошка! Буржуи!!!
Я оглянулся. Сзади меня стояла сгорбленная старуха с морщинистым земляным лицом. Она держала палку и изо всех сил колотила ею мужчину, которого она держала за рукав.
Толпа подзадоривала ее. Вдруг она оставила свою жертву и бросилась на другой конец, крича:
— Куда идешь?! Чортов леший, дармоед, домовой! — и, размахивая палкой, налетела на него. Толпа захохотала:
— Так его! Так!!! Верно! Ха-ха-ха! — вставляла она реплики.
Старуха с пеной у уголков рта лупила всех, но, налетев на одного, она поскользнулась и упала, проклиная все на свете. — Началось! Началось! — Вдруг услышал я крики.
Я повернулся и увидел, как один красивый моноплан, взлетев на воздух, стал выделывать всевозможные выкрутасы: бочку, мертвую петлю, штопор и еще много всевозможных трюков, названия которых я не знаю. После этого поднялось еще штук 10 самолетов и стали проделывать то же. Затем несколько истребителей подняли планеры и, набрав солидную высоту, отпустили их. Планеры стали стройно и плавно парить и планировать. Когда они сели, поднялись еще самолеты, затем еще и еще… Это длилось, наверно, с час…
[…]
Мы вскоре ушли домой. Парад оставил мало впечатлений, все то же самое: и шары, и бой, и Ленин, Сталин, СССР, звезда из самолетов — ЛЕНИН…
В этой пространной записи отражены два события: воздушный парад и, как вал, — толпа людей, приехавших на первом катере. Они пришли с оркестром на святая святых — теннисный корт и затеяли танцы. Мальчиков тогда это все очень развеселило. Но через много-много лет Юрий Трифонов напишет рассказ «Игры в сумерках», в котором он осмыслит то давнее событие. Это — удивительный рассказ. В нем и перелом времени, и прощание с детскими иллюзиями, и ощущение грядущей, взрослой, жестокой и несчастливой жизни.
Рассказ можно поворачивать и рассматривать как кристалл и увидеть в нем многое. Короткие записи в других тетрадях — осмысление событий тридцать седьмого года (чистка партии, призыв Сталина к рабочим и крестьянам вступать в ее ряды, что означало конец всяческих привилегий старой Гвардии и, как следствие, ее уничтожение) в рассказе оборачивается тайной тоской и неосознанным стремлением «остановить мгновенье».
С поразительной силой передано это наступление сумерек. Не только сумерек того памятного дня, но и сумерек жизни, сумерек сознания. Можно долго говорить об этом блестяще исполненном, небольшом тексте, я лишь обратила внимание на его ядро.
3 сентября 37 г.
Это последний день на даче. Сейчас будем обедать, а после обеда — в город.
28-го у меня был день рождения, мы его не устраивали. Мне купили 2 пакета марок — «французские колонии», альбом для рисования и толстую тетрадь для моих рассказов. 24-го приезжал Гога
30 и пробыл у нас до 29-го. Он тоже пишет рассказы… Как не хочется ехать в Москву!!!6 сентября — 37 г.
Лес рубят, щепки летят…
24 сентября — 37 г.
Никак не могу засадить себя за дневник. Учусь в 6 классе «А». Ребята новые и старые. Темки Ярослава нет, отметки не блистательные и даже 2 раза пос. за дисциплину. Недавно троих по геометрии вызвали к доске: меня, Исаеву и Коршунова
31. Педагог — Мария Борисовна Розенберг, тучная злющая женщина, с пенсне на мясистом носу, спросила:— Что называется аксиома, Исаева?
Исаева заморгала, затопталась и выдавила.
— Аксиома — это…
— Коршунов, — перебила безжалостная Мария Борисовна, — что называется аксиомой?
— Аксиома это…
— Трифонов, — набросилась математичка на последнюю жертву, — что называется аксиомой?
— Аксиома, — начал я, волнуясь, …это… имеет… это, без…
— Садитесь! Вы ничего не знаете! Пос!
Так нам поставили по посредственной отметке. Сижу я на первой парте, раньше я сидел с Левкой Федотовым, но за разговор нас рассадили. В школе у меня два теперь товарища: Лева Тиунов
32 и Лева Федотов33, оба Левы грызутся между собой как две собаки. И Тиунов всегда наговаривает мне на Федотова: «У Федотика дрянной характер, ему надо проехаться по физиономии». У Федотова, правда, скверная натура: приведу, к примеру, один случай.Недавно на перемене Левка Федотов ко мне подходит и говорит:
— Будем узнавать крокодилов!
Надо сказать, что «крокодилами» мы называем тех, которые знают лишь то, что проходят в школе. Словом, — крокодил — это невежда. Крокодилов в нашем классе много, а «осьминогов», то есть которые порядочно знают, — мало. Осьминоги — Лева Ф., Лева Т., Бибка
34 и я. Обратился, значит, ко мне Федотов с вопросом:— Что это за цветок?
Я посмотрел и ответил:
— А чорт его знает!
— Не знаешь? — притворно удивился Лева.
— Нет.
— Удивительно! Это раффлезия, растет на Суматре и Борнео. Такую вещь каждый осьминог должен знать! — и ушел, посмеиваясь, будто говоря: «Крокодил Вы, значит». Меня это покоробило. «Ладно же», — думаю. Через некоторое время зову его.
— Лева, что такое мормоны?
— А чорт его знает!
— Не знаешь? — спросил я удивленно.
— Нет.
— Удивительно! Это каждый крокодил должен знать!
Тут наш задавала все понял и, скривив губы, презрительно промолвил:
— Все с меня слизываешь, хорошая обезьянка.
За такие проделки мы его не любим. «Диплодока» я кончил вторую тетрадь, но мама забрала его у меня, так как я имею плохие отметки.
[…]
Дома дела плохие, от папы никаких известий. С дядей Павлом что-то случилось, а что — нам не говорят. Аня живет у нас. Сегодня днем, после школы, мы ходили в Мавзолей, первый раз. Очень интересно.
У меня много новых марок, вчера я отлично поменялся с Рудневым.
3 октября — 1937 г.
У нас несколько дней гостил Гога, мы тут с ним «балагурили», на нашем языке это значит возились. 1-го бабушка уехала в Сочи, и сегодня мы получили от нее письмо Ундей работает в химической лаборатории, и в первую получку угостил нас пирожными. В школе дела исправляются. У нас в школе каждый день что-нибудь смешное. Недавно на уроке немецкого языка, когда Эсфирь Семеновна была разгневана до предела, загудела труба завода, стоящего рядом со школой.
— Кто гудит! — неистово завопила побагровевшая Эсфирь Семеновна и застучала по столу.
Позавчера вызвали по-русскому Скуфина.
— Скажи мне все, что ты знаешь о наречии.
— Наречие — часть речи, отвечающая на вопросы почему, как… и т. д.
— Как, наречие изменяется или нет?
— Изменяется! — твердый ответ.
Легкий смешок.
— Изменяется?
— Да! — определенно отвечает Скуфин.
— По чему?
— По… по… по лицам!
Смех громче.
— Ну проспрягай мне хотя бы… хотя бы… наречие реже.
— Реже? — с готовностью спросил Скуфин. — Я режу, ты режешь, он режет, мы ре…
Громкий смех покрыл его последние слова.
7 октября — 1937 г.
…Сейчас у нас живет Евгений Андреевич, он сильно болен. Аня уехала в Коломну. Я продолжаю писать свой «Диплодок», растянувшийся до колоссальных размеров. От папы ни чего не слышно. В нашем доме очень многих арестовали, и на даче тоже: братьев Измайловых
35, М. Самсонова36. Сегодня получил пос. за дисциплину и отл. за русский. В школе мы носимся на перемене в салки.[…]
29 ноября — 1937 г.
[…]
Позавчера мы ходили в гости к Жене маленькой. Про нее я говорил выше. После чего пошли в кино, опоздали, но решили пойти по тем же билетам в 6 часов. Фокус не удался! Однако мы прошли. (ЗЖОЫ ФНЖЖУ РСПУЬСКГБУЪТЫ)
37 Смотрели «Наш цирк», «Сказка о рыбаке и рыбке» и «Веселые музыканты».«Диплодок» свой я кончил и пишу всякие малюсенькие рассказики. Папу перевели в Лефортовскую тюрьму. Нам надо заплатить за дачу 5 800 рублей. Мы решили заплатить во что бы то ни стало. Продаем ковер, продадим облигации, пианино. Мы написали письмо Марии Адольфовне
38, она не ответила (наверно боится притти). Сейчас нечего читать. Последние интересные книги были «Салават Юлаев» Злобина и «Шпион» Купера. В школе получено замечание за возню. Увидимся нескоро! До свиданья!25 ноября — 1937 г.
Ну слава тебе — господи!
Кончил… Наконец… Вы знаете?
Нет? Странно! Ну я кончил! Ах да! Я вспомнил вы не знаете. Ну, чорт с вами, знайте, я кончил свой рассказ «Духалли»! И теперь пишу доклад чисто научный, сухой доклад по Франции, а Лева начинает писать по Италии.
В нашем классе есть новый мальчишка Сальковский
39, толстый-толстый ужасно. Прямо жуть — вот такой он большой по сравнению со всеми нами. Сальковский — от слова Сало.13 декабря — 1937 г.
Сальковский заболел с ушком. Что у нас в классе делается! Прямо кутерьма! Вчера и сегодня изводили немку Эсфирь Семеновну… Только она начала говорить про диктант, как поднялся невообразимый шум и гам; ребята и девчата лупили по крышкам парт, как это делали в думе. Сегодня на немецком мы организованно гудели. Перед выходным все ученики решили опоздать нарочно на урок и опоздали. Сегодня полкласса ушло с физики самовольно. (все это потому, что наш групповод Елизавета Александровна уехала на 5 дней в коман дировку) Литературный кружок, где я председатель, процветает.
5-го он устроил спектакль «Война экипажей». Я там играл Игоря, генеральского сына. Мне много хлопали. Вчера ребята из литературного кружка и Зинаида Николаевна
40 пошли в Детский театр, смотрели «Белеет парус одинокий». Замечательно! Но Гаврик очень сильный и большой для своих 9 лет.Для школы я сделал монтаж. Похвалили. По физкультуре у нас сейчас какой-то гигант с противной рожей, лет 40 (наверно немецкий шпион). Сейчас я читаю «С индейцами в скалистых горах» Джемс-Шульца. Читал «Изгнанники земли» Моони. Эту книгу я привез с дачи, куда ездил 6 декабря с Ундеем кататься на лыжах. Ундей уже курит (вот негодяй). Лева все еще щеголяет в куртке и носочках (обязательно получит ревматизм суставов). Нам надо во что бы то ни стало заплатить за дачу 5 800 рублей. Хотим продать пианино. Объявили в «Вечорке». И к нам в дом стали шататься всякие проходимцы. От папы никаких изменений. Чем это кончится? С «Салом» мы объявили конкурс на лучший рассказ (вольная тема). Я уже начал «Toxodon platensis»
41. Сейчас кончаю писать и сажусь за рассказ. Рассказы прочтем на литературном кружке. Посмотрим у кого лучше.19 декабря — 1937 г.
Сегодня вечером, когда я сидел в столовой и писал доклад на тему «Вулканы», кто-то позвонил. Пришел Андрей
42 — старший сын Евгения Андреевича. Он ушел с мамой в ванную и стали о чем-то говорить. Потом Андрей — со мной в детскую.— А где Евгений Андреевич? — спросил я его.
Андрей что-то пробормотал, потом запер дверь и сказал мне на ухо: «Ты маме своей не говори, он ведь сегодня умер». Андрей сказал это таким спокойным голосом, будто говорил: «Юрка, почему у тебя заплата на коленке?»
Я и то больше испугался, я думаю чем он. В комнату вошла мама.
— Может быть, ему надо что-нибудь привезти? — спросила она взволнованным голосом.
— Доктор сказал, что папка не выживет! — ответил Андрей.
Мама ушла. Андрей говорил, что, конечно, отца жаль, но слезы не помогут, и он не плакал.
Потом он стал говорить о книгах, о школе, о фабзауче (Андрею 14 лет).
Наступал вечер…
Я услышал как дверь в коридоре отворилась, и громкий плач ворвался в квартиру, это пришла жена Е. А. — Ксана
43.Весь вечер стонали и плакали женщины. Мы остались совершенно одни. Папа — арестован. Павел — арестован. Е. А. — умер… ОДИНОЧЕСТВО. ОДИНОЧЕСТВО!
29 декабря — 1937 г.
[…]
«Toxodon platensis» я уже кончил давно, читал его на литературном кружке — понравился… Сейчас начал писать новый рассказ. «Сало» заболел, и наш конкурс сорвался. Начну писать рассказ на конкурс в «Пионерскую правду».
1 января — 1938 г.
Поздравляю с Новым Годом-с!
Вчера был на школьной елке, а позавчера у Беспрозванных
44. 30 я смотрел «Ленин в октябре». Замечательная картина! превосходная! великолепная! идеальная! изумительная! отличная! очень хорошая! исключительная!Рисунки на двух страницах иллюстрируют кинофильм. Рисунки хорошие, почти профессиональные.
Сейчас уезжаем на дачу на каникулы. Следующая запись на даче. Досвидания!
31 января — 38 г.
Целый месяц никак не заставил себя сесть писать.
На даче были 10 дней. Кроме нас был Петух, Вовка, Лена, Зоя и Наташа. Катались на лыжах довольно часто…
На даче прочел «Тиль Уленшпигель», «Ган Исландец» Гюго… «Путешествие на край ночи» Селина и «Капитан Фракасс» Готье. Не мешало бы еще десяток дней пробыть на даче.
Приехали в Москву 11-го, а вечером этого же дня — Звонок.
Бабушка подходит.
— Это Таня? — спрашивает Нюта, наша знакомая.
— Да!
— У меня есть письмо от Павла.
— Как? Что!! А! Ну, ну! Да? Здоров? — вздох облегчения.
Бабушка повесила трубку и как бешеная, надев пальто, без шапки, бросилась бежать к Нюте. Мама и Аня остались у телефона. Аня застонала от радости. Скоро пришла Бабушка. Новости были самые утешительные. Ну, кажется, дела налаживаются!!!
В школе ничего особо достопримечательного, кроме того, что все время драки, мне разбили глаз. Крови натекло! Уйма… Два дня не мог смотреть и не ходил в школу. Еще сейчас виден след. Не зажило. Прочел Шолохова «Тихий Дон» и «Поднятая целина», Гюго — «Отверженные», «Юлис» — Даниэля, «Нос» и «Рим» — Гоголя и научный труд Эрнеста фон Гессе — Вартег «Китай и китайцы». Очень интересно.
23-го был в Детском театре на «Негритенке и обезьяне» — глупейшая сентиментальщина! Пакость!
Пишу сейчас «Икаро-кроманьонец» из жизни первобытной культуры, в Ориньякскую эпоху.
9 февраля — 1938 г.
Сижу дома. У меня, вероятно, грипп. Скучно! Главное — делать нечего! Писать? Нет, не хочу. Скучная тема эта — «Икаро-кроманьонец». Не о чем писать. Я хочу простой, юмористический рассказ, а не всякую там галиматью про Диплодоков, про романьонца, про Духалли и прочую чертовщину. Просто простого рассказа! Вот чего я добиваюсь. Я однажды напал на след, это было на каникулах, впервые мое перо произвело школьный рассказ. Но… не оконченный. А кончить не могу, так как конец никак не придумаю. В последняя время Левка Федотов сошлись с Мишкой Коршуновым, я оказался на отлете.
Вскоре после этого приходит Сало и говорит заговорщицески:
— Юрка, Левка с Михикусом начали писать вместе рассказ!
— Ну! — удивился я. — Ведь Михикус совсем про другое пишет.
— Да, но у него неистощимое терпение, а у Левки огромная фантазия.
— А откуда ты это узнал?
— Я слышал. Вчера иду к Мишке. Сидим, разговариваем, вдруг звонок телефона. Мишка берет трубку. И лицо его болезненно сморщивается. Он вешает трубку, сказав — Ладно! Затем он подходит ко мне и говорит, сейчас ко мне придет Левка, так что ты… ну… знаешь… Я не заставил себя упрашивать и, поняв, что меня выталкивают, вышел из негостеприимной мишкиной квартиры. Ты ведь знаешь, я живу на 9 этаже, а он на 10, в одном и том же подъезде, и я слышал отрывки разговора. Они пишут рассказ про какого-то итальянского инженера, изобретшего аппарат, затем этот инженер едет в военную Испанию и становится в ряды республиканцев, но его очаровывает какая-то фашистская артистка из Миланской оперы Ла-Скала и отбирает аппарат. Дальше мне не удалось услышать, — закончил свое повествование Олег Сальковский.
— Да-а-а! — промычал я. — Но ясно, что у них возникнут серьезные разногласия, ведь Левка во всех своих рассказах тщательно игнорирует всех женщин.
— Но все равно они начали очень энергично работать. — Олег замолчал. — А знаешь, — вдруг обратился он ко мне с вопросом. — Может быть, и нам…
— Начать писать! — закончил я.
— Да! Давай!
— Можно! Найдем тему и начнем, — согласился я.
— Сегодня? — не терпелось Олегу.
— Давай!
Этот длинный диалог происходил в школе на большой перемене. Как только окончились уроки, мы побежали домой, пожрали и соединились на олеговой квартире. Добрых два часа мы промучились в поисках темы. Были предложены самые несусветные проэкты повестей, рассказов, романов, очерков и поэм. Все безуспешно! Мне нужно было уже итти домой. Я попрощался. Два несчастливых литератора расходились в полном отчаянии, а наверху шла лихорадочная работа. Это еще больше бесило нас. Неизвестно как родилась у нас мысль начать совместно писать. Если бы не начали писать те двое, молчали бы и мы. Но вот они начали писать. Они держали это втайне. Мы загорелись. Мы тоже начали писать наперекор, против их шерсти. Мы почему-то были глубоко уверены, что это им не по душе. Они не знали, что мы пишем. Но это не ослабляло нашего желания написать лучше их, быстрее их. Так возникло это литературное соперничество.
Всю ночь я метался в постели в поисках темы, чертовски трудно было ее найти. Я уверен, что Олег вел себя точно так же, как я. На следующий день в школе мне взбрела в голову дьявольски простая тема, будто бы один молодой парень поехал в отпуск в колхоз на Алтае. Там ему сказали, будто в лесу живет леший. Ну я расписывать не буду, а лишь скажу, что леший была гигантская летучая мышь. Я был ослеплен собственной темой, не чуя ног, помчался я к Олегу. В несколько минут он был знаком с моим планом. Тема обрастала новыми подробностями и эпизодами как снежный ком липким снегом. Маленький рассказ неимоверно быстро обращался в солидную повесть. Наша фантазия лихорадочно работала. Все остальные уроки мы сидели как на иголках. Еле дождались конца. Но писать в этот день не пришлось. Меня погнали за обедом, потом еще куда-то и еще. На следующий день наш писательский пыл начал охлаждаться. Что было с «врагом» неизвестно. Несколько дней прошли в полном бездействии. Мы приходили в отчаяние, видя, что гаснет вся наша энергия. И она гасла медленно, но верно. Мы с Олегом делали нечеловеческие усилия, чтоб ее удержать. Но писать все не приходилось. Наконец, выдался долгожданный свободный день. Олег пришел теперь ко мне со всякими тетрадочками и карандашиками. Все время подбирали материал. Осмотрели десятки томов всех имеющихся энциклопедий, а записали несколько строчек. Энергия гасла как солнце вечернее. Единственное спасение — немедленно сесть и писать. Мы уже хотели привести это в исполнение, как вдруг наша блестящая шикарная тема показалась нам не лучше черепков разбитого горшка. Мы были раздавлены, уничтожены. Мы были разбиты собственной темой. Энергия окончательно погасла. Теперь ее ничем нельзя было зажечь.
Прошла неделя, мы с Олегом старались не вспоминать злосчастный рассказ, а наши соперники сияли, у них дело шло на славу, каждый день как по расписанию Лева ходил к Михикусу и до 10—11 часов строчили наверху перья. Иногда слышались отдельные громкие возгласы, но обыкновенно они работали тихо. Каково было Олегу слышать, как скрипят их ненавистные перья?! В школе мы их видели счастливыми, улыбающимися. Они даже не подозревали о нашей коалиции и поэтому не могли открыто торжествовать. Но нам было достаточно и собственного чувства побежденных. Так шли дни. Мы редко навещали друг друга. Однажды, когда я и Олег шли из школы домой, меня вдруг озарила блестящая идея.
— Олег! — закричал я не своим голосом и дернул товарища за рукав. — Эврика! Идея! Знаешь, давай сделаем, будто все это рассказ этого парня в кругу инженеров. И назовем рассказ «Седые волосы». Будто там один спросит его почему-мол у тебя седые волосы? Ну и тот расскажет. А под конец ему не поверят, и в это время пролетит мимо эта мышь.
— Здорово! — вскричал радостно Олег.
Мы возликовали. Как умалишенные мы побежали домой. Соединились опять у меня. Сначала стали лепить новые эпизоды. А затем решили писать в отдельности, потом прочесть друг другу, взять лучшее и соединить воедино. Мы расстались. Стали писать, писали осторожно и с умом. Но в отдельности что-то не клеилось. Опять соединились. Но, чорт его знает! Как-то неудобно вдвоем. Это чувствовали мы оба, но сказать друг другу не решались. Наконец, с грехом пополам, начали писать, немного вошли во вкус. Но тут меня позвали ужинать, и Олег ушел. Следующий день я пропустил в школе. Потом опять силой воли заставили себя писать, стало кое-что получаться. И вдруг — все пошло насмарку. Вот как это случилось. Однажды зазвонил телефон. Я рванул трубку, думая, что это Олег. Но я ошибся: это был очень хорошо знакомый голос Левки. Он хотел зайти. Я крайне удивился, но не возражал. Он пришел ко мне, мы разговорились. Смотрели книги. Мне вдруг почему-то ужасно захотелось его разыграть.
— Нет! — говорю я лукаво. — Актрису не нужно. Мишка не прав, на какого лешего сдалась вам эта актриса?
Левка минуту молчал, потом вдруг отчаянно махнул рукой и с нескрываемым раздражением пробормотал:
— А! Этот Мишка! Тупица. Все со своей артисткой лезет. Уперся как осел. А ну его ко всем чертям.
Его слова были пронизаны такой злобой, что я невольно удивился. Но через минуту все понял. У Мишки с Левкой произошел крупный конфликт. Этого-то я никак не ожидал. Когда Левка ушел, я схватил трубку и яростно набрал номер Олега.
— Позовите, пожалуйста, Олега, — попросил я, услышав обычное «Я слушаю».
— Он ушел, — ответили мне.
— Куда? — удивленным голосом спросил я, привыкнув знать Олега домоседом.
— К Мише, — отвечали мне.
Теперь я понял остальное и звякнул трубку о крючок. У меня было совершенно оголтелое лицо. Мишка с Левкой поссорились, и весь наш рассказ разлетелся как по волшебному мановению пальца. Разлетелся как дым.
Так кончилось это литературное соперничество. Все водворилось на свои места. Лева ходит ко мне, и мы смотрим бабочек и различных козявок.
А Олег — к Мишке, и они болтают о хорошей погоде, о двух дураках Левке и Юрке и о Надьке Кретовой
45 в окне.Этот рассказ вышел у меня сам собою. Как-то непроизвольно. И я решил назвать его — СОПЕРНИКИ.
Если я его прочту самим героям, они найдут детали, прибавленные мною. И они будут правы. Такие детали у меня есть. Но сама мысль, сама сущность действительно произошла на планете Земля в Солнечной системе, в Восточном полушарии, в Европе, в СССР, в Москве, на улице Серафимовича, в доме номер 2, иначе — «Доме Правительства», между 4-мя несовершеннолетними молодыми людьми, имена которых неизвестны. Все они увлекались литературой и продолжают увлекаться ею по сей день.
Я написал в один присест. Надо сознаться, что он мне чем-то нравится (хотя и нехорошо хвалиться). Я знаю, пройдет месяц, два, и он перестанет мне нравиться, как и все остальные рассказы. Сейчас два часа дня, мне не терпится прочесть его кому-нибудь. Но некому! Таня ушла на пластику (дрыгать ногами и махать подобно мельнице руками). А товарищи еще не пришли из школы. Конечно, он ужасно мал, но есть пословица — «Мал золотник, да дорог».
P. S. Вы уж простите меня, что я занимаюсь самохвальством.
Трифонов Ю. 9 февраля — 1938 г.
В этой записи-рассказе мне кажется интересным вот что: уже совершенно отчетливо проступает догадка автора, что когда-нибудь кто-нибудь будет читать этот дневник. И второе: отношения мальчиков. Эти пока еще маленькие честолюбия, эти пока еще маленькие предательства, — они как прививки от тяжелых «болезней» взрослого возраста.
Неожидан здесь характер всеобщего кумира Левы Федотова. Это совсем неоднозначный характер, и недаром Юрий Валентинович возвращался к нему дважды: в романе «Дом на набережной», где образ Антона Овчинникова несколько идеализирован, и в романе «Исчезновение», где Леня Карась обрисован жестко и трезво.
Миша Коршунов, он же Михикус, один из немногих ребят «Дома на набережной», кто жив, кого пощадило время и война.
Он преданно хранит память о своих товарищах и написал две замечательные книги, вызванные этой памятью. Его жена Вика
46 не только соавтор и помощница, но и своего рода уникальная энциклопедия: все помнит и о том времени, и о тех людях и событиях.Что же до наивного «расчета» автора дневника на неведомого (а может, и ведомого ему) читателя или, скорее, читательницу, то легко понять и извинить это полудетское тщеславие.
Понадобится совсем немного времени и горького опыта, чтобы автор стал предельно осторожен в своих записях. Еще бы: ведь в его неполные тринадцать в семье были арестованы трое.
[…]
3 апреля — 38 г.
Сегодня ночью пришли из Н.К.В.Д. и забрали маму. Нас разбудили. Мама держалась бодро и к утру уехала. Сегодня в школу я не пошел. Остались мы одни с бабушкой, Аней и Унди…
7-го пойдем с Аней узнавать в какой тюрьме мама. Несчастье…
8 апреля — 38 г.
«Приходит беда, отворяй ворота».
Дни стали для меня совсем пустые. Когда-же это все кончится. 6-го я, Таня и Аня были в музее Изобразительных искусств. Всего посмотреть не успели, Аня спешила домой кормить дочь свою — Катю. Бабушка предложила мне описывать подробно все события, чтоб мама могла узнать, как мы жили без нее.
Сегодня сразу после школы я, Аня и Тинга пошли на Кузнецкий мост узнавать, где мама находится. В маленькой комнате было человек 20 народу. Около 30 мин. мы ждали пока отворится форточка. Все лица печальные, грустные, заплаканные. Скоро форточка отворилась, и я стал в очередь. Когда подошел мой черед, я показал ордер
47 — 1861 и свой ученический билет. Мне сказали, что мамуля в Бутырской тюрьме: очевидно ее арестовали по делу папы, так как он тоже в Бутырках. 11-го я пойду передавать деньги и папе и маме. В школе еще этого никто не знает. Вчера я и Таня ходили к Наташе на именины. Посидели часа полтора и ушли. Сейчас я читаю «Войну и мир» Толстого.Уроки на завтра я сделал. В теле чувствуется усталость. Еще бы, 2 часа на ногах. Аня и Тинга сидели, правда, Тинга села в конце. Скоро придут испытания, как-нибудь выдержу.
Ох-хо-хо!!! Хандра напала на меня!!!
Мама-ааааааа!!!!аа!! заливаюсь сл……
9 апреля — 38 г.
Надо крепиться и ждать…
14 апреля — 38 г.
11-го я с Женей маленькой поехали в Бутырскую тюрьму. Аня сказала, что она открыта до 4 часов. Я с последнего урока отпросился домой. Мы сели на 18-ый номер и долго ехали по Москве. Стояли на площадке, так как трамвай был набит. Возле нас стояла какая-то женщина, и от нее неимоверно сильно пахло рыбой. Слезли где-то на окраине. Ветер и дождь хлестали в лицо. Болела ужасно голова. Теперь мы не знали куда итти. Наконец, нам указали путь. Шли около получаса. И вскоре увидели высокий каменный забор тюрьмы. Нами овладело какое-то странное чувство: мы знали, что папа и мама сидели здесь, в этом здании и не могли пройти к ним!
У дверей, над которыми было написано: «Выдача денег заключенным», стояли 2 женщины. Женя спросила:
— Сюда вход для выдачи денег?
— Да, — ответила одна. — Но уже не принимают.
— Как?!
— Только до 2-ух часов. Мы вот сами опоздали.
Я с Женей все-таки поднялся наверх. Нам открыла какая-то противная особа в форме Н.К.В.Д. и подтвердила то, что нам сообщили женщины внизу. Нет! Несчастья и неудачи сыпятся на нашу голову с каким-то упорством. Наша буква — Т будет снова лишь 27-го.
Мы с Женей сели в троллейбус и доехали до Столешникова, оттуда я сел на 26 и доехал до дома.
12-го Таня, Аня, Юрий, Женя м., Наташа и я ходили в «Ударник» смотреть «Катерину». Ничего. Смотреть можно. Затем поехали к Жене и пробыли у нее до вечера. Дома нас ждали Синичка
48, Екатерина Евгеньевна49 и Пушок (собачка). Вышло не очень хорошо. Тинга больна, у нее ангина. Лежит в постели. Недавно я видел фильм «Остров сокровищ».16 апреля
Вчера получил посредственно по геометрии. Чорт возьми! Ведь без мамы я должен еще лучше учиться. Клянусь. Буду учиться.
21 апреля — 38 г.
Вечер. Бабушка пошла за хлебом. Дома я, Таня и Аня. На душе погано. Мама! Посылаю тебе привет, где бы ни была. Сегодня получили письмо от Павла. Он в Уфе, едет в Свободный. Тоска!..
Ма-а-м-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!
24 апреля — 38 г.
Много дней уже прошло с тех пор, как арестовали и посадили в Бутырки мамочку. Дни стали для меня пустыми. Особенней чувствую (а чувствую все время) отсутствие мамы я в выходные дни. В школьные дни, в будни, я в кругу своих товарищей, а тут наедине со своими мыслями. К нам в выходные дни приходит Наташа с Женей, иногда и Синичка с Екатериной Евгеньевной.
Когда мне было около 8—9 лет, я думал про себя так: (этого размышления никто, кроме меня, не поймет, а потому я жду от всякого лишь смеха) почему я чувствую только за себя, а не за Таню, Бабушку или Соньку какую-нибудь. Почему я чувствую только за себя? И я пришел к такому выводу, что я должен испытать все решительно, что есть на свете. Сначала я живал жизнь счастливую, беспечную, прекрасную во всех отношениях. Со мной был папа, была мама и оба дяди. В материальном смысле я тоже был обеспечен и жил в свое удовольствие. Но я хорошо не понимал всю прелесть этой жизни. 22 июня (это был первый удар) арестовали папочку, 14 сентября арестовали Павла, 19 декабря умер Евгений Андреич, 3 апреля арестовали маму. Бабушка так похудела, что трудно себе представить. Она ходит в комендатуру, и комендант «обнадежил» — выселит к Первому мая из дома Правительства. Конечно, разве терпимо, что такую огромную квартиру занимает семья трех «врагов народа»!
Это уже началась плохая жизнь. Следующую картину я попробую нарисовать. Интересно, буду ли я прав. Маму я думаю увидеть к сентябрю. Папу — через года 2. Павла — через 2 года. Вобщем, лет через пять жизнь снова наладится. Но она будет отличаться от детства тем, что я научусь понимать и ценить счастье.
В моей жизни после ареста мамы произошел какой-то перелом. Я понял всеми фибрами своей души, что такое жизнь, сколько нервов я испортил за последние месяцы. Вот, например, недавно мы с Таней пришли домой с гулянья. Было часов 6. Дома была одна Аня. Встретила она нас тревожно.
— Что-то бабушка долго не идет.
Я сейчас же позвонил по номеру бабушкиной работы. Никто не отвечал. Позвонил по другому номеру. Опять никого нет. Я сильно разволновался. Бабушка всегда звонила. Теперь не было ни одного звонка. Смутное чувство тревоги перешло в волнение. Я очень хорошо сознавал, что и бабушку могут арестовать. Я не находил себе места. К счастью, все окончилось хорошо. Но чего стоили мне эти минуты неизвестности, страшного предчувствия, огромной
тревоги.Поэтому недавно, когда я гулял с товарищем, и сильно волновался по поводу того, что дома у нас никого не было, Лева сказал:
— Ну, наверно, ушли куда-нибудь. Просто надо стать у подъезда и ждать. Ведь придут же они когда-нибудь. Я удивился, как мог он говорить так. А ведь Леве даже в голову не приходила мысль об Аресте, в то время, как мне он везде мерещится. Да, во мне перелом произошел, его даже заметно в дневнике. До ареста мамы я больше краснобайствовал.
Теперь, когда хлопнет дверь лифта, я весь съеживаюсь и жду звонка, за которым откроется дверь, и войдет агент Н.К.В.Д.
Вот, что сделала со мной ЖИЗНЬ…
ЖИЗНЬ — страшная вещь, и, в то же время, — лучшая школа.
1 мая — 38 г.
Сегодня для всех такой радостный день. В нашем доме царит уныние. Скучно. Читать нечего. Вчера прочел «Разгром» Фадеева, кончил «Отцы и дети». Писать тоже нечего. Мрачно. Горько на душе.
17 мая — 38 г.
Так много изменений, что не было времени писать. Начну по порядку.
Во-первых, 27 апреля мы с Женей мал. ходили в Бутырки, и папе денег не приняли, а маме приняли. 11-го — то же самое, но сказали, что папы нет в Бутырках, и вчера мы с Аней и Катькой поехали в Матросскую Тишину.
Когда мы ехали на метро до Сокольников, вдруг я вижу, Аня выходит на Красносельской. Я хотел было пойти за ней, как дверь закрылась, и я оказался в вагоне, а Аня на платформе. Я, понятно, немного испугался, но затем вернул самообладание. На станции Сокольники я остался и стал ждать на перроне Аню. К счастью, все кончилось благополучно. Могло же выйти довольно печально.
После метро мы пересели в трамвай. Было ужасно жарко и душно. Я ходил еще в пальто и буквально обливался потом. После трамвая мы прошли пешком и, наконец, увидели 3-ех или 4-ех этажное здание тюрьмы, окруженное высокой каменной стеной. Мы прошли во двор. Там толпились люди и разговаривали о своих случаях и переживаниях. Я вошел в дом, подойдя к окошку, спросил:
— Скажите, где мой отец…
— Как фамилия? — спросил меня мужчина с удивительно неприятной физиономией.
— Трифонов Валентин Андреевич
50.— Записаны?
— Нет.
— Приходите 21 мая, запишитесь, а через месяц ответ получите.
Я понял, что больше ничего не узнаю. 21-го пойду запишусь.
12-го я с Таней, Бабушкой и Аней ездили на дачу. Там очень хорошо. Поля зеленые, река, тишина, цветы, заходящее солнце, коровы смирные…
Дачная идиллия…
[…]
20 июня
Я очень долго не писал, потому что были экзамены и еще ряд величайших событий.
[…]
11-го я ходил к маме в Бутырки, заполнил бланк и стал на очередь во 2-ое окно. Долго стоял, наслушался ужасов, насмотрелся десяток лиц, размытых слезами, недовольных, озлобленных.
В Бутырках мамы не оказалось. Я пошел назад к остановке 18-го. Жара! Выпил квасу за 10 коп.
Доехал до Никитских ворот, там сел на 16-ый и скоро был у Пресни. Вобщем, в два часа, в самый зной, вспотевший, запыленный, еле передвигавший ноги, доехал домой.
В этот же день приехала бабушка и привезла письмо мамы, оно было завернуто в какую-то бумажку. Мамочка писала, что она подъезжает к Свердловску, велит не унывать и о себе не беспокоиться. Еле видны буквы, письмо написано на маленьком клочке бумаги. Сбоку приписка: «Товарищи, кто найдет эту бумажку, пусть отправит по адресу: Москва 72, ул. Серафимовича, д. 2, кв. 137. Юрию Трифонову».
А на конверте надпись детским почерком.
«Мы нашли эту бумажку на переезде гор. Свердловска».
Хорошие ребята. Бедняжка мамочка, и так мне ее жалко.
[…]
11 июля
На даче очень скучно, все разъехались.
[…]
От мамы было второе письмо, такое же, как и первое. Дядя Павел уже на месте назначения, в городе Свободном.
От папы ни слуху, ни духу. Что-то с ним?..
Неизвестно!
Тут с ребятами у меня конфликт. Однажды мы сидели на лестнице и разговаривали о собаках. Ганька говорил, что мой отец стрелял в них. Я утверждал обратное. Ганька в колких и насмешливых выражениях описывал моего отца, я еле сдерживал слезы. Под конец он сказал:
— Ну теперь баста, хватит собак стрелять, попало ему на орехи.
Я не удержался и разревелся.
Через некоторое время Ганька снова начал задираться вместе со Славкой, напоминая происшествие на лестнице. Я размахнулся и свистнул Славке по носу. Тот заревел.
Вчера мы играли впятером в итальянку. Ганька меня снова дразнил обезьяной, я отвечал тоже. Под конец он решил довести меня до слез и сказал:
— Юрочка психует, весь в отца. Папаша-то сидит за решеточкой!
Он хотел, чтоб я заревел. Но я сдержался и подошел к нему, сказав:
— А тебе какое дело?
И замахнулся. Тот покраснел, отскочил в сторону и бросился бежать, я — за ним. Он скоро далеко убежал, струсил.
В прошлом году, когда еще никто не знал об аресте папы, я чистосердечно, как другу, рассказал все Ганьке.
Никому из всех ребят я этого не говорил. А Ганька оказался не другом, а просто подлецом.
Славка еще долго ехидничал про меня, и я решил, если он еще посмеет что-нибудь сказать, то я изобью его, как не знаю кого.
[…]
16 августа
Я долго не писал, потому что приехала Тинга, и я все не мог себя заставить писать.
Бабишка стала жутко раздражительна, придирается ко всем мелочам.
Я прямо не могу шагу сделать без скандала. Она меня запирает в 9—10 часов вечера, когда все ребята, в том числе Тинга, еще гуляют.
Она не может сказать, почему она меня запирает, и все бубнит про исправительный дом и т. п.
Каждый вечер она меня доводит до слез, обзывает меня идиотом, дрянью, хулиганом, дураком, шпаной. Один раз она меня избила по морде и больно отшибла себе руки.
Она говорит, что я не люблю папу и маму.
Я знаю, что она очень расстроена и раздражена, но иногда она так меня выводит из себя, что я не могу сдержаться. За все время, кроме 3-его апреля, я не слыхал от бабишки ни одного ласкового слова.
Ундей тоже грубо со мной обращается, презрительно называет треплом. Чортов философ, читает философские книги и делает вид, что много понимает!
Сейчас Тинга гуляет во дворе, и я бы тоже гулял, но бабишка заставила меня сидеть на веранде.
Все мои мрачные мысли мне некому изложить, раньше я говорил их маме и папе, а теперь — дневнику… Может, когда-нибудь мамочка прочтет эти строки…
Сейчас только что пришла Тинга и попросила еще погулять. Бабишка позволила…
Злость во мне такая, что просто не описать, и после этого она удивляется, почему я ее не уважаю.
Бабишка сочиняет то, что самой ей кажется. Выдумывает, что я ношусь, как оголтелый. Она считает меня самым плохим человеком на земле, вором, вруном, болтуном, грязнухой, трусом.
А Аня с Ундеем только и делают, что ехидничают на мой счет. Дальше я не могу жить среди этих людей. Я не задумываю никакого побега. Нет! Я только понял, как тяжело жить, если у тебя арестовали мать, отца, если у тебя взбалмошная бабушка, если у тебя лживые и низкие товарищи, если чувствуешь себя совершенно одиноким, если все близкие тебе люди относятся к тебе с глубоким презрением….
В какие горькие минуты написаны эти строки!
Сурово относилась Т. А. Словатинская к своему внуку-сироте. Юрий объяснил бы ее состояние одним тяжелым и емким словом «треснула». Да, можно понять; сын арестован, дочь арестована, зять арестован, из дома грозят выселить. Но ведь она прошла испытания партийным подпольем, гражданской войной; помогала скрываться Ленину и Сталину. Казалось бы, выдержка должна была выработаться, тем более, что Юра был не просто хорошим мальчиком, а очень хорошим.
Мне вспомнилось неожиданно вот что. Судьба подарила мне несколько дней общения с Альберто Моравиа. Это было незадолго до его смерти. Моравиа был влюблен, все в его жизни перепуталось, переплелось, но говорили мы не только о любви. Моравиа интересовало все о Юрии Трифонове и о Василии Шукшине. (Лев Аннинский прав, объединив в своей телепередаче два этих имени.) Но речь о другом: однажды совершенно неожиданно, без всякой связи, Моравиа сказал мне:
— Это хорошо, что у тебя сын. Ты сможешь прожить еще одну жизнь с другим мужчиной.
Я тогда не поняла смысла этой фразы. А вот теперь, кажется, понимаю. Это понимание пришло после того, как я прочитала некоторые страницы дневника тринадцатилетнего Юры.
8 сентября — 1938 г.
Мы уже переехали в город. Только Аня — которую не прописали в нашем доме — с Катей остались в Х.С.Р.
51[…]
От папы и от мамы ничего! Дядя Павел теперь в Свободном, с ним дело улажено.
На следующей странице приклеена фотография матери в «рамке», исполненной чернилами и пером. Внизу надпись.
«Милая мамочка».
«12 лет счастливо жил с тобой»
«Но мы еще поборемся».
По бокам две сжатых в «рот-фронтовский» кулак руки.
9 сентября — 38 г.
Бабушка ходила на уколы. Потом она приходит, ей стало очень плохо, она легла. Мы с Тингой были дома одни. Тинга — больная. Я быстро позвонил в подъезд, чтоб узнать телефон амбулатории, так как бабушке стало очень плохо. Когда пришел доктор, она потеряла сознание.
Врач стал ее спрашивать:
— Когда вы почувствовали боль?
Бабушка не отвечала.
— Как пришла, — сказал я.
— Я хочу узнать, понимает она меня или нет. Вы слышите меня?
Молчание.
Я едва не разревелся. Тинга тоже, что будет, если бабушка умрет? Сестра позвонила в амбулаторию, и скоро пришла еще одна врачиха, более высокой квалификации. Нас удалили из комнаты. Я позвонил Жене и попросил ее прийти. Через полчаса пришла Женя. Бабишка все еще была в бессознательном состоянии. Проходя по коридору, я в надежде засунул руку в почтовый ящик.
Ничего.
До самого вечера бабишка не приходила в себя. Лишь вечером она пришла в себя и после этого лежала несколько дней в постели. Оказывается, ей влили, когда делали укол, слишком много какого-то порошка.
24 сентября — 38 г.
Я получил пос. по зоологии и по дисциплине, завтра, наверно, получу по алгебре. Если получу, от бабишки будет такая баня, что ой-ой-ой!!!
Что-то будет завтра?!
25 сентября — 38 г.
Слава Богу, сошло благополучно.
Бабишка меня опять разозлила. Я сижу, слушаю радио, рядом занимается Тинга. Бабишка и так была на меня зла за пос. по дисциплине. Вдруг она подходит ко мне, вырывает вилку из штепселя и кричит:
— Что ты слушаешь радио и мешаешь Тинге заниматься?
Я удивляюсь и говорю:
— Радио в одной комнате, а Тинга может перейти в мою комнату, радио же не перетащишь в другую комнату.
— Ты сам не сделал уроков, а еще другим мешаешь. Подумаешь, расселся как барин! — разоряется она.
— Ладно, я перейду в его комнату, — сказала Тинга.
— Откуда ты знаешь, что я не сделал уроков? — разозлился я. — Идем, я тебе покажу.
Я ей показал тетрадь. Она посмотрела ее, оттолкнула и сказала:
— Сделал, сделал, а вот спросишь тебя, а ты и не знаешь!
— Да спрашивай, пожалуйста, — уже начинаю терять терпение я.
— А!!! Иди ты! — она машет рукой. — Покажи дневник.
Я начинаю искать дневник.
Тинга, тем временем, принесла книги и тетради на мой стол. В моей лампе не было лампочки.
— Ну видишь, нету лампы, — говорит бабишка.
— Тинга может поменять лампочку с того стола, на котором она сейчас занималась.
Тинга пошла и ввернула.
— Нет, Танек, переходи обратно, эта лампа плохо светит, здесь темно.
— Ну что ты мелешь, бабишка! — возмущаюсь я. — Тинга только что занималась на своем столе при свете этой самой лампы.
— Ну ладно тебе! Ай, иди! — говорит она с глупым упорством.
Наконец нахожу дневник и даю ей.
— Ну смотри, что тебе надо?
— Ничего.
— Зачем же ты его просила? — изумляюсь я. — Смотри!
— Не хочу.
Я удивленно пожимаю плечами и кидаю дневник на стол.
— А теперь, Тинга, иди занимайся, где занималась раньше. А ты — нахал и не будешь за это слушать радио.
И так очень часто. Ни с того, ни с сего налетает, и ничего нельзя в оправдание сказать. Иногда припрешь ее к стенке разумными доводами.
Тогда она говорит.
— Ай! Иди ты!
— Ай! Брось ты! Не резонерствуй!
Стихи моей маме
Скоро будет круглый год
Как с тобой расстался я.
Я все помню ИХ приход
И как увели тебя.
Мы держались, но потом
Когда стала уходить
Завертелось все кругом
Окна, двери стали плыть
И по лестнице крутой
Провожали мы тебя
И махала ты рукой
Забывая про себя.
Мы столпились у окна
В сером сумраке ночи
Поднятые ото сна
И от горя хоть кричи
Она вышла из дверей,
Оглянулася назад.
И кивнула головой
Увидав наш грустный ряд.
Твердым шагом шла она
Не боялась ничего
И на суд она пошла
Не страшася ничего.
В теплом, сером пиджачке
Обернулася на нас…
И махнула нам рукой
Может быть в последний раз…
Трудно дальше мне писать
Слезы душат грудь мою
Про печальную судьбу
Эту песню я пою.
Не стыжусь я слез моих
Я надеюсь что потом
Мама милая придет
И узнает все про них.
Я вспоминаю те часы
Когда мы, сидя вчетвером
Читали книгу у стола
И было мирно все кругом
И в лес зеленый мы ходили
Рассказывала мама там
И приключения, и были
И повести читала нам
И все прошло…
Как сон прекрасный
И новый начался теперь
Кошмарный, призрачный, ужасный…
25 сентября-38
Юра Трифонов
12 октября — 38 г.
Мы с Ганей ездили на дачу. Там были Петух и Борька Б.
52.Вечером на Красной Пресне дрались какие-то мужчины. Ух интересно!
17 октября — 38
Сегодня в школе на 3 перемене мы играли в войну. Но Петька
53 играл нечестно. Я проследил его и схватил сзади за шею.— Выслеживаешь, подлюга?
Он повернулся и ударил мне головой по зубам. Я ответил ему. Он разозлился и свистнул мне в глаз. А Медведь
54 ударил меня по губам.В это время зазвенел звонок. Распространился слух, что Трифона избили. Весь урок я злился и удивлялся как я Петьке не ляпнул. И решил с Петькой стыкнуться.
На перемене я сказал ему.
— Нам с тобой не мешало бы стыкнуться.
— Мне интереса нет, — признался он, — но полезешь стукну.
Я побежал и сказал ребятам, чтоб они подначивали Петьку к стычке.
После всех уроков на заднем дворе мы сцепились. Собрались человек 10 ребят. Дрались по правилам — 4 минуты. Было холодно, и у меня стучали зубы.
Петька стремительно бросился на меня и, размахнувшись, ударил бы мне по зубам, если бы я не подставил руку. Следующим ударом он сильно подшиб мне скулу. Мы бросились на близкий бой, я увидал мелькнувшую руку и быстро отскочил. Петька пролетел, я размахнулся и изо всех сил ударил ему в скулу. Он закачался, потом в бешенстве бросился на меня, я подставил затылок и услыхал как хрустнули его пальцы.
— Ой, палец сломал! — вскрикнул он.
— Бей, Юрка, нападай! — закричали ребята.
Но Петька сам бросился на меня, и мы в лютой схватке крошили друг другу морды. Я бил вслепую, ничего не видя перед собой. И только слышал восторженные крики ребят. Вдруг жуткий удар по носу, и кровь хлынула из моих ноздрей. Я зашатался.
— Хватит? — спросил секундант Медведь.
— Нет, еще! — твердо ответил я и яростно набросился на Петьку.
— Ой! Второй палец! — воскликнул он.
— Довольно! — провозгласил Гусев. — Четыре минуты!
Я пошел, умылся. Петька тоже.
Ничего, надо один раз подраться по-настоящему, это полезно.
2 ноября — 1938 г.
Еще в прошлом году мамочка достала мне справку в «Дом пионеров». Когда она уходила, то отдала ее бабишке. Сегодня, в сентябре, я направился в Дом пионеров. Этот дом был таким интересным, что я готов был ходить туда ежедневно. Сначала я поступил в географический кружок, затем перешел в литературный. Что это за вечера были, когда мы сидели перед большим столом и, обсуждая чей-нибудь рассказ, уносились в своих разговорах в поднебесья. Тут вспоминались имена тысячи писателей начиная от Гомера и кончая Катаевым. Наш руководитель, редактор журнала «Пионер», товарищ Ивантер так интересно объяснял нам ошибки друг друга. Это была действительно школа, у которой многому можно было научиться.
И вот 14 октября я получил плохо по химии! Как раз я должен был итти в Дом пионеров. Ну, бабишка весь день читала мне нотацию, и, конечно, ни о каком литературном кружке не могло быть и речи.
Я решил исправиться и получил хор. В Дом пионеров стал ходить снова и понес туда на просмотр два моих рассказа «Ломоносов» и «Toxoden Platensis». Когда я возвращался домой, бабишка встречала меня насмешливо:
— Литерааатор! — с презрением говорила она. — Писаатель!
Я молчал. Пусть себе говорит что хочет, лишь бы пускала!
Но вот она мне сказала, что я никуда не пойду, если не исправлю химию в четверти на «хорошо». Я сам знал, что это надо, поэтому подучил химию вместе с Ундеем на зубок.
Мария Никифоровна меня как назло не спросила! Следующий раз она меня вызвала!
Вчера бабишка весь день говорила, что я ничего не выучил и обязательно… Я действительно отл. не получил, но получил «хорошо». Сегодня я как раз должен итти в Дом пионеров. Пришел домой, сделал уроки.
Приходит бабушка.
— Ну как химия?
— Хорошо! — отвечаю я.
— Ну я же ведь говорила! — набросилась она на меня.
И пошло, и пошло.
— Но ведь хорошо, не плохо! — пробовал обороняться я.
— Это плохо! Хорошо это плохо!!!!!! — кричала она. — Никуда я тебя не пущу! К чорту! Нечего там прогуливаться и в 12 часов возвращаться домой.
Мне стало так горько. Все свои лучшие рассказы я отдал туда, и теперь они все пропадут. Особенно «Ломоносов», мне мама помогала в свои последние дни! Я помню, я дописывал его, и в это время маму забрали.
— Ну все кончено. Больше писать не буду! — в отчаянии махнул я тогда рукой.
— Ничего! Пиши, у тебя уже хорошо получается! — сказала мне мама.
И теперь все!.. Ничего мне не осталось, один дневник…
Я ушел к себе в комнату, запер дверь и потушил свет. Мне нравилось так сидеть и предаваться счастливым воспоминаниям.
Вдруг бабишка входит и говорит:
— Как я могу тебя пустить? Что ты тут сидишь в темноте?
— Нравится! — буркнул я.
— Нечего бездельничать! Расселся, дверь закрыл!!!
— Ну и тебе что? — возмущаюсь я.
— Ничего.
И она уходит, открыв дверь и зажжа свет.
Я опять потушил лампу.
— Юрка! — кричит она в бешенстве. — Я вовсе не должна поддаваться твоим капризам!
— Какие капризы?
— А вот такие! — и она опять зажигает свет.
— Я потушу! — говорю я.
—
Тогда получишь в физиономию!Что я могу ответить? Ровно ничего!
В одной публикации родственница Ю. В. объясняет, что трения между Юрой и бабушкой происходили от чрезмерной заботы бабушки о здоровье внука. Мотивы комментария понятны и, возможно, заслуживают сочувствия, но надо помнить, что Юрий Трифонов был писателем, писавшим правду и только правду, писателем, в этом стремлении беспощадным прежде всего к себе.
Я помню, как однажды шутливо сказала то же самое «Писаатель», и как он вдруг побледнел и очень серьезно попросил:
— Никогда не говори так. Никогда!
Да, он уже был писателем даже в детском дневнике, и не нам объяснять за него, что он вкладывал в это понятие, и подчищать его биографию.
Я помню, как пристала к нему, желая узнать его мнение о своей первой книге, и как он долго отнекивался, а потом спросил:
— Ты хочешь с наркозом или без наркоза?
— Без наркоза, — храбро ответила я, уверенная в его любви и, следовательно, снисходительности.
Это было на заре нашего долгого романа году в семьдесят четвертом, и я еще не знала до конца человека, которого любила.
— Ну ладно, давай без наркоза.
Потом пауза.
— Ты хорошо знаешь жизнь.
— Это все? — растерялась я.
— Все.
— Не густо.
— Как есть.
Потом я узнала, что никакой силой нельзя было его заставить сказать о литературе неправду. И, пожалуй, самым большим праздником были для меня его слова: «Продолжай в том же духе».
Речь шла о первых главах моей новой работы.
Многие воспоминатели выдумывают другого человека, и я рада, что сборник воспоминаний о нем тихо скончался вместе с агонизирующим издательством «Советский писатель». Были талантливые и правдивые тексты, но были и совсем другие. Сложность моего положения заключалась в том, что я не могла, не имела права подвергать сомнению «чудные, живые воспоминания» (слова из одного, любимого им, рассказа Хемингуэя). Составляя этот сборник, я поняла старую истину: воспоминания — это не всегда портрет Героя, иногда — это портрет автора воспоминаний.
15 ноября — 1938 г.
В выходной день, 12-го, мы с Ганькой уговорились поехать на дачу. Еще у Никитских ворот я увидел его из трамвая. Это было удачным совпадением, и дальше мы поехали вместе. Воздух был прекрасный, свежий и чистый. В Бору тихо, народу мало. Река еще не замерзла. Скоро пришел Петух, мы долго валандались во дворе, часа три, болтали, бегали.
— Эй, ребята! — это Вовка Берман. — Идем кататься на лыжах!
— Пошли! — обрадовались мы.
Мы вышли на проселочную дорогу, наполовину засыпанную снегом. Изредка попадались заледенелые лужи, и мы со смехом катались на них.
— Ребя! Вон озеро! — закричал вдруг Вовка, и мы увидали белую полоску, видневшуюся метрах в ста от нас.
Мы припустились и скоро оказались на берегу озера. Лед оказался тонкий и трещал, но мы трое — Ганька, Вовка и я решили добраться до ближних островов.
Петух трусливо остался на берегу.
[…]
Лед трещал, но мы шли.
И вот вдруг неожиданно мы очутились все втроем на маленьком острове. Он был так мал, что нам, чтоб не упасть, пришлось уцепиться друг за друга. Мы еле удерживали равновесие. Петух на берегу издавал вопли ужаса. Да мы и сами все похолодели от страха.
Так мы стояли минуты две, судорожно вцепившись в пальто друг друга. Потом Вовка изловчился и перепрыгнул на соседний остров. Тогда дело пошло веселее, и мы перебрались на берег.
— Лыжи! — вдруг воскликнул Ганька.
— А вот и мне! — закричал Вовка, и они начали надевать на ноги доски с проволочными креплениями.
— А мне? — проговорил я, беспомощно оглядываясь кругом.
— Да вот!
— Верно!
Вооружившись лыжами, мы пересекли озеро поперек. Лед подозрительно скрипел и иногда, когда он особенно вдруг сильно начинал трещать, то поневоле содрогаясь, застываешь на месте и, затаив дыхание, ждешь. Но вот и берег. Тут мы поправляем крепление и начинаем новое опасное путешествие вдоль озера… Озеро большое, идем по самой середине. Лед трещит, но мы уже не боимся. Осторожно обходим большую полынью в середине. Петух бежит по берегу и что-то пищит. И вот я вижу Ганька снимает одну лыжу и берет в руку, потом снимает другую и идет по льду ногами. Я тоже снимаю лыжи, и мы втроем бешено носимся по льду, во все стороны несутся нами расчищенные дорожки, и напоследок мы выводим свои инициалы ЮТ СГ и ВБ.
[…]
Ганька вдруг гикнул и побежал по озеру. Я последовал его примеру и слышал, как свистит и лопается под моими ногами лед. А когда я поглядел на Ганьку, который мчался мне навстречу, то увидел как выгибается лед, и тут я ощутил по какому тонкому слою мы бегали.
Вдруг — крррач! Мелькнула фигура Вовки, сделавшая огромный прыжок на землю, и зияющая прорубь чернеющая рядом со мной. Не успел я что-нибудь подумать, как услышал такой же треск подо мной, и мои ноги окунулись в воду. Хорошо суша была поблизости, и я выпрыгнул на нее, замочив брюки и ботинки.
И тут упал Ганька. Он проломил лед ногой и упал вперед как ледокол, ломая грудью лед. Он был далеко от берега, но повернулся к нему и бросился к суше разрывая льдины.
Мы окаменели. Наконец, я опомнился и подал ему руку. Он вылез весь мокрый от кальсон до шубы.
Шли домой молча. Ганька молчал, щеки его покрылись красными пятнами. Молча пришли во двор… Ганьку раздели, натерли спиртом и, укрыв одеялом, положили на диван. Мне добрые старики Браудэ
55 дали сухие носки и портвейна.Поздно вечером мы возвращались в Москву. Лунный свет играл и искрился на снегу. Снег скрипел под ногами. Я шел и думал о том, что вот у Ганьки, у Петуха и Вовки, у них у всех есть мамы, которые о них заботятся, а у меня — нет. Скрип, сккрип, скккрип…
23 декабря — 1938 г.
В школе дела ничего. От Павла последнее время нет никаких писем, а от папы и от мамы — совсем ничего. 12 смотрели «Александр Невский». Ничего. Только мне не понравилось, вернее трудно понять направление боя, лишь видишь сверкают палаши, топоры, [нрзб.], доспехи, а кто побеждает непонятно.
В Доме пионеров уже получил постоянный пропуск № 3475. Уже получил задание написать рецензию к «Александру Невскому» и исторический рассказ из Смутного времени.
[…]
Однако неожиданно Юра пишет совсем другое.
15 февраля — 1939 г. (подражание Зощенко)
Я, после того, как приехал с дачи, 3 дня лежал — болела поясница, потому что, когда я приложился в Серебряном Бору на одно место, моя несчастная почка оторвалась и где-то в безвоздушном пространстве моего живота путешествует. Ну, лежал я без боли, а как начну с лестницы сходить, так кажется мне, будто живот мой наизнанку выворачивают, или кишки краковяк отплясывают. А как лежу, так ничего, и читать можно, и размышлять, и в шахматы играть, и радио слушать.
Ну-с, вот наслаждался я таким образом три дня, а потом — в школу. И вдруг через несколько дней просыпаюсь я и чую, что болит моя нога в суставе и в том месте, где эта самая нога к брюху прикрепляется. Ну, я того, сего, потыкал, потрогал, как будто ничего. В школу пошел, прямо можно сказать, танталовы муки испытывал все уроки. Через 4 дня и это прошло. Ну как-будто все? Ан нет! Поехали мы на дачу в выходной, в ленинские дни. Солнце, на реке, блестящей как стекло, конькобежцы, лед сверкает, искрится! Все ребята на коньках. Ну и мы не рыжие. Одел и я свои гаги. Катался по всей реке с Ганькой около часа. Потом пришел домой и чувствую, что будто в моих, этих самых кожаных ботинках — там какой-то тарарам преужаснейший. Раздеваюсь и что же, братцы вы мои родненькие, там целая кровавая лужа, а в той луже виднеется престрашнейшая мозолина. И как это я не заметил, что в евонных ботинках с ранами я шлялся. Доехал, значит, я кое-как до Москвы, ну и промучился порядочно с этими самыми волдырями, ни дна им, ни покрышки. Стало проходить. Вздохнул я свободно, и вдруг глядь, да, кажись, голова болит. Ей-богу болит!!! Лег я в кровать, а сам думаю, ну, сердечный, опять скапустился. Да и правда, оказался грипп. Лежал я до сегодняшнего дня, а сегодня вот выздоровел и наслаждаюсь здоровой нормальной жизнью. До чего хороша и приятна здоровая жизнь! Постойте, что это у меня в животе колет, а? Ой! Ей-ей!!! Этот, как его, запор, али катар зачинается! Да и в ухе чтой-то хлюпает?! Началось, опять двадцать пять! Снова здорово!
Юрий Валентинович очень любил Зощенко. Любил за глубоко человеческий печальный взгляд на несовершенство людей. И еще за то, что он прощал им это. Часто вечерами вслух читал мне его рассказы. Читал замечательно, у него вообще был незаурядный актерский дар. И вот однажды, после зощенковской фразы «Тут у одной зубной врачихи муж помер. А, думает, — ерунда! Потом смотрит — нет, не ерунда», он замолчал. Погодя сказал:
— Вот когда я помру, ты тоже сначала подумаешь, «а, ерунда»! А
потом — нет, не ерунда.Присказка ему запомнилась, и он еще несколько раз повторял ее, пока я не рассердилась и не попросила больше так не шутить.
Я тогда не знала, что в четырнадцать лет он уже писал рассказы, подражая Зощенко. Теперь знаю; знаю, увы, и что — «не ерунда».
И еще одно горькое знание: может быть, та боль в почке, тот удар от падения на лед, простуда и были, в какой-то мере, причиной его смертельной болезни. Он умер от рака почки.
Жаль, что в те далекие времена никому не пришло в голову сразу показать его врачу. Он рассказал мне об этом случае задолго до того, как я прочитала его дневники. Когда впервые мы почувствовали, что с его здоровьем что-то неладно.
Поздняя горечь.
И осталось от того зимнего вечера только то, как мальчик, в насквозь промокших ботинках, идет по морозу к троллейбусному кругу, а снег скрип, скрип…
И еще. Между страницами дневника я нашла маленькое насекомое с крошечной золотистой головкой и овальными перламутровыми крылышками. Оно «прилетело» из немыслимо далеких времен, из жаркого лета, когда мальчик, писавший дневник, был и бесконечно счастлив и бесконечно несчастен, одновременно, слитно — так, что названия глаголу, обозначающему это состояние, я найти не могу…
Окончание следует
* В дневниках Ю. Трифонова синтаксис и орфография авторские.
1
П. А. Лурье (дядя Павел). Брат матери (1903—1979). Инженер, участник ВОВ. В дневниках Ю. В. Трифонова много страниц посвящено личности П. А. Лурье и беседам с ним.2
Т. А. Словатинская (бабушка, «бабишка»). Бабушка писателя. (1879—1957).В гражданскую войну — зам. начальника политотдела армии. Дежурный секретарь Политбюро ЦК партии, зав. Приемной ЦК ВКП(б). Впоследствии корректор ВУОАП (Агентства охраны авторских прав).
3
Женичка Е. А. Лурье-Трифонова. Мать писателя (1904—1975). Зоотехник, инженер-экономист.4
В. А. Трифонов. Отец писателя (1888—1938). Активный участник революции, гражданской войны. Государственный деятель.5
А. А. Сольц. Родственник Т. А. Словатинской (1872—1945). Ответственный работник ЦК партии. Прототип Давида Шварца в романе «Исчезновение».6
Е. А. Трифонов (дядя Женя). Дядя писателя (1885—1937). Одаренный литератор, псевдоним Е. Бражнев. Деятель революции и гражданской войны.7
С. С. Хабалов (1858—1924). Генерал-лейтенант. С 1916 года занимал пост начальника Петроградского военного округа. Во время Февральской революции был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. В 1917 году эмигрировал.8
Б. В. Штюрмер (1848—1917). Председатель Совета министров, министр внутренних и иностранных дел в 1916 году.9
Ундик (Ундей, Унди) — А. Г. Словатинский (1917—1942). Приемный сын Т. А. Словатинской.В дневниках Ю. В. есть несколько страниц, посвященных памяти Ундика и обстоятельствам его смерти. Погиб на ВОВ.
10
2 «В». Перед войной в школу принимали с восьми лет, поэтому Юра поступал во второй класс.11
Тинга (Таня) — Т. В. Трифонова (Рейзнер). Сестра Ю. В. Вдова Е. С. Рейзнера, рано ушедшего из жизни талантливого архитектора. В дневниках Ю. В. пишет, что именно Е. С. Рейзнер послужил прототипом Сергея Троицкого, а его жизнь и судьба — сюжетом повести «Другая жизнь».Т. В. Трифонова — кандидат биологических наук, живет в Москве.
12
Эля. Предположительно сын подруги матери Ю. В. — Ксении Васильевны.13
Женя (Женя-маленькая). Е. В. Вахмистрова — дочь В. А. Трифонова от первого брака.14
Наташа. Н. Ю. Григорьева — дочь Е. В. Вахмистровой.15
Макс. Предположительно Г. Н. Мельничанский, друг семьи (1888—1937). Советский государственный и партийный деятель.16
Лена Подвойская. Одноклассница Ю. В. Дочь Н. И. Подвойского. Трагически погибла в 1934 году. Н. И. Подвойский — один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания. Председатель Петроградского Военно-революционного комитета. Он же — персонаж романа «Старик». В романе присутствует и образ Лены.17
Т. М. П. — какой-то шифр.18
Витька. В. Л. Нейгольберг. Историк. Умер в 1994 году.19
Славка. В. С. Березнер. Погиб в ВОВ.20
Володька (Володяй). В. Н. Самсонов. После ареста родителей попал в тюрьму. Судьба его неизвестна.21
Юрий. Ю. В. Вахмистров. Муж Жени маленькой.22
Петька (Петух). П. В. Рубинштейн. Живет в Москве.23
Елена Дмитриевна — не установлено.24
Лена (Ленча). Л. И. Минц. Дочь академика, историка И. И. Минца, ставшего, по словам
Ю. В., одним из прототипов профессора Ганчука из повести «Дом на набережной».25
Зоя («Зайчиха»). З. Д. Палкина.26
Темка — А. Я. Ярослав. Друг и одноклассник Ю. В. Умер в 1991 году.27
Ганя (Ганька). А. Б. Самсонов. Архитектор. Умер в 1987 году.28
Иза — неустановлено.29
Тала — Н. Д. Куманова. Работала редактором.30
Гога. Г. Е. Трифонов (М. Демин). Двоюродный брат Ю. В. Поэт, прозаик (1926—1982?). Умер в Париже.31
М. П. Коршунов (Михикус, Химиус). Одноклассник и друг Ю. В. Писатель, участник ВОВ.32
Лева Тиунов. Близкий друг Ю. В. Был футболистом «Спартака». Умер в 1967 году.По свидетельству М. Коршунова и В. Тереховой, именно в доме Льва Тиунова во время дружеского обеда родилась идея романа «Дома на набережной».
Мать Левы — М. А. Тиунова была известным диктором Всесоюзного радио: во время войны она читала письма с фронта.
33
Лева Федотов. Друг Ю. В. Одаренный многими талантами, он оказал большое влияние на своих друзей и одноклассников. Погиб в 1943 году под Тулой и похоронен в братской могиле.34
Бибка — Урал Васильев. Одноклассник Ю. В. М. Коршунов помнит, что после шестого класса Урал уже не учился в 19-й школе. Видимо, его родители были арестованы. Судьба У. Васильева неизвестна.35
Братья Измайловы — соседи по даче.36
М. Самсонов. Дядя Гани Самсонова.37
Шифр.38
М. А. Булле. Учительница немецкого языка, дававшая частные уроки. О ней — в романе «Старик». Оказавшаяся после ареста родителей в Детском доме, дочь партийного деятеля высокого ранга рассказывала мне, что М. А. Булле приезжала в Детский дом и издали смотрела на свою бывшую ученицу. Потом украдкой сунула ей какой-то гостинец.Вероятно, М. А. в начале войны была выслана из Москвы, как немка.
39О. В. Сальковский («Сало»). Одноклассник и друг Ю. В. Профессор, германист. Живет в Москве.40
Зинаида Николаевна — учительница. 43«Toxodon platensis» (лат.). Ископаемое животное из породы толстокожих, найденное в третичном слое на берегу Рио-Негро. 42Андрей. А. Е. Трифонов. Двоюродный брат Ю. В. Погиб на войне. 43Ксана. К. К. Налбандова. Жена Е. А. Трифонова. 44Беспрозванные Д. Г. и А. А. — сотрудники В. А. Трифонова по Нефтесиндикату. 45Н. Ф. Кретова. Кандидат химических наук. Живет в Москве. 46В. Р. Терехова. Кандидат медицинских наук, литератор. Живет в Москве. 47После заполнения анкеты на Кузнецком, 24, родственникам арестованного сообщали номер для наведения справок. Этот номер Юра ошибочно называет ордером. 48,49Екатерина Евгеньевна и Синичка. Вдова и внучка М. И. Фрумкина. М. И. Фрумкин — участник революции 1905 г. После Октября 1917 г. на руководящей государственной работе. Репрессирован в 1937 г. Погиб в 1938 г. 50В. А. Трифонов был расстрелян 15 марта 1938 года. 51Шифр. 52Борис Биргер. Знаменитый художник. Участник ВОВ. Сейчас живет в Германии.53
Петька. П. Хаит. Одноклассник Ю. В. Участник ВОВ, живет в Москве. 54Медведь. В. Медведев. Одноклассник Ю. В. Погиб на войне. 55Старики Браудэ. Дед и бабушка П. В. Рубинштейна («Петуха»).ї Публикация и комментарии Ольги ТРИФОНОВОЙ