Поэма
Инна Кабыш
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 1998
Инна Кабыш
Голубятня
Поэма
…a plague o’both your houses!
W. Shakespeare
“Romeo and Juliet”1
— Пайза умирает! —
закричала внучка Пирога, появляясь на пороге,
и Богданов отец усмехнулся:
— Такие не умирают… —
А мать пожала плечами:
— С чего бы это? —
И внучка Пирога выпалила,
что к Пайзе вчера блудная дочь из Москвы вернулась.
С дочкой-москалькой.
И Богдан выскочил из-за стола
и вместе с Пироговой внучкой
помчался к дому Пайзы,
где собрался уже весь поселок,
и, протиснувшись к двери,
увидел москальку,
которая качала куклу, приговаривая:
— Ты не плачь, не плачь, не плачь,
Я куплю тебе калач… —
“А говорят, что Москва слезам не верит”, —
подумал Богдан.
Пайза лежала на перине
и, глядя в потолок, кричала:
— Вижу Царствие Небесное:
там все прекрасное
и Дух Святой летает!..
— А Мыколу Кабана видишь? —
спросил Чокнутый.
На него зашикали.
— А Мыкыту Терещука? —
не унимался Чокнутый.
Но пастор сказал,
чтобы Чокнутый не отвлекал умирающую
мелкими вопросами.
— Это Мыкола-то с Мыкытой мелкие, —
возмутился Чокнутый, —
да их потому и раздавило,
что проход для них был слишком узким,
а я сутки продержался,
и что люди, каждый день спускавшиеся в ад,
непременно должны быть в Небесном Царстве, —
но Пайза отрезала,
что там вообще нет шахтеров, —
и Чокнутый заорал,
что она врет, —
и Пайза возмутилась,
что кто здесь умирающий: он или я? —
И тогда Чокнутый заявил,
что он этого так не оставит,
и ушел, хлопнув дверью.
А пастор спросил,
не оставит ли Пайза завещание, —
и Пайза ответила,
что завещает свой дом баптистам.
— Вот сука!.. — сказали в толпе.
И пастор велел ей хорошо подумать,
а остальным прихожанам
идти в “Райский уголок”,
местную баптистскую церковь, на служение,
а детям с учителем Пирогом —
в воскресную школу на занятия.
И когда все тронулись,
Богдан подошел к москальке
и сказал: “Пойдем…” —
и она оставила свою куклу
и пошла за ним.
…А в воскресной школе
учитель Пирог торжественно сказал,
что сегодня мы получили свидетельство бытия
Царствия Небесного от очевидца, —
а москалька возразила,
что Пайза ничего не видит —
просто она нас с мамой ненавидит, —
и Пирог строго спросил:
— Ты не веришь в Царство Небесное? —
а москалька ответила,
что не верит Пайзе, —
а Пирог спросил:
— А в Бога веришь? —
и она ответила, что да,
и перекрестилась, —
и Пирог буркнул,
что православные
всегда считают себя правыми
и никому другому не верят,
и вообще, где твой батько,
и не за это ли Пайза вас с матерью ненавидит.
И внук Кобасы, регента церковного хора,
сказал громким шепотом:
— Выблядок москальский! —
И москалька выскочила из-за парты
и выбежала из класса.
И Богдан двинул Кобасову внуку,
так что у того кровь из носа потекла,
и выскочил за дверь.
— Пошли домой, —
сказал он, догнав москальку.
— У нас нет дома, —
ответила она.
— Есть, — сказал Богдан, —
и там сейчас никого нет,
потому что отец с матерью в церкви. —
И она вздохнула —
так глубоко, что голова закружилась, —
и дала ему руку.
…Но отец с матерью были дома.
Особенно мать,
потому что дом был ее приданым.
И отец кричал,
что чего же ты не в церкви,
наверное, думаешь,
что и Небесное Царство тебе дадут в приданое, —
а мать ответила,
что наконец дали воду,
а ей нужно постирать джинсы Богдану,
и что другие ребята с отцами,
а у тебя ножа наточить не допросишься,
но отец пел “Дивлюсь я на небо”,—
и мать кричала,
что лучше бы ты пил, —
но отец говорил,
что если в начале было Слово,
то в конце будет Слово, воссоединившееся с Музыкой,
то есть Песня,
недаром же ангелов
так часто изображают поющими,
и надо Песню сделать былью,
потому что шахту в конце концов закроют, —
а в хоре у Кобасы пели мимо нот,
и отец, сбегая из церкви,
всякий раз кричал, что больше туда не пойдет,
и с горя… запевал:
— Чому я не сокiл, чому не лiтаю…
— А чому ты стираешь в воскресенье? —
спросил Богдан у матери.
— А почему ты не в “Райском уголке” у Пирога? —
спросила в ответ мать,
потому что она хотела,
чтобы у ее сына
были чистые джинсы и райское блаженство.
И Богдан сказал,
что напрасно она считает,
что райский уголок — это там, где Пирог,
и что это… — он указал на москальку и вдруг вспомнил, что
забыл спросить ее имя…
Но тут дверь распахнулась,
и появились пастор с Пирогом,
Пирогова внучка с регентом Кобасой
и Кобасов внук с платком.
И пастор, глядя на таз с мыльной пеной, сказал,
что у родителей, не соблюдающих заповеди,
дети всегда вырастают разбойниками, —
а Пирог,
покосившись на москальку,
поддакнул,
что вот оно православие-то, —
а Кобасов внук из-за спины деда прогнусил:
— Тили-тили тесто,
жених и невеста, —
а Богданов отец закричал регенту Кобасе,
что у вас своя свадьба,
а у нас своя, —
и сел в угол точить нож, —
а мать, вытирая руки о передник,
закричала на Богдана,
что не для того она рискует своей вечной жизнью,
чтобы ее сын достался какой-то москальке, —
а пастор сказал:
— Шла бы ты, дивчина, домой,
мы тут сами разберемся… —
а Богдан ответил,
что тогда они уйдут вместе…
А появившаяся на пороге дочь Пайзы
закричала дочери,
что знаешь ли ты, что это баптисты,
а баптисты на своих служениях приносят в жертву детей,
а я ищу тебя с самого утра, —
а москалька ответила,
что с утра утекло много крови
и она уже не ребенок, —
а взрослых, — заорала ее мать, —
вообще расчленяют и едят, —
и пастор возмутился,
что это придумали коммунисты,
чтобы натравить неверующих на баптистов
и отобрать у них церкви, —
и дочь Пайзы закричала,
что ее отец тоже был коммунистом,
и даже стахановцем,
а все знают, что он чудный человек,
хоть и пьяница,
потому что шахту,
отделившуюся от России и не нужную Украине,
закрыли —
и выбросили человека из забоя в запой,
а вот ее мать Пайза,
которая вдруг стала ходить в церковь,
а всю жизнь поедом ела отца,
живя на его деньги,
а меня попрекала куском хлеба,
почему я и сбежала из дома,
хочет теперь сбагрить отца в ЛТП,
а дом отдает баптистам,
чтоб я у нее в ногах повалялась, —
а мать Богдана перебила,
что, если ты такая гордая,
возвращайся в свою Москву,
а то ишь, иностранка выискалась, —
а дочь Пайзы ответила,
что что ж, по-твоему, Богдан Хмельницкий
зря старался
и мне надо было в Москве жрать рожки с макаронами,
когда дома сад с огородами…
И тут вбежал ее отец, стахановец,
с листом бумаги в руке
и закричал,
что выдайте вы ей, Бога ради, расписку,
что забираете ее дом,
а то я за себя не ручаюсь
, —и сунул пастору лист.
И вдруг влетела раскрасневшаяся Пайза
и закричала дочери:
— Будешь у баптистов двор мести! —
А пастор заметил,
что негоже его прихожанке так шуметь, —
а Пайза завопила,
что я сама себе хозяйка, —
и тогда пастор сказал,
что бумага-то вот она,
а ты живее всех живых, —
и помахал перед Пайзиным лицом чистым листом, —
и Пайза окрысилась,
что это еще ничего не значит
и я в любой момент могу от вас уйти, —
а стахановец сказал,
что чего ходить-то:
умирай сейчас, при свидетелях, —
а Пайза ответила,
что нечего горячку пороть,
потому что это дело серьезное,
а лучше дайте мне чего-нибудь поесть,
потому что я умираю от голода,
а хочу за принцип, —
а Богданов отец,
точивший нож,
буркнул, что ты и так упитанная, —
а стахановец выдернул у него нож
и заколол Пайзу.
— Радикальное средство от паразитов, —
закричал, появляясь в дверях со склянкой в руках,
Чокнутый, —
страшный яд. Собственного изобретения.
И стахановец выхватил у него склянку
и залпом выпил.
— Сумасшедший! — завопил Чокнутый.
А Богдан схватил москальку за руку,
и они выскочили на дорогу,
начинавшуюся от самого крыльца,
по которой некуда было идти,
потому что сзади был дом,
а впереди Москва…
— Погодите! — раздалось за их спинами.
Они оглянулись:
это был Чокнутый.
—За мной! — крикнул Чокнутый,
и они побежали наверх…
И на самом верху
Богдан увидел башенный копер,
а рядом — сетчатый сарай.
— Райская машина, — пояснил Чокнутый, —
собственного изобретения.
Потому что если ад — шахта,
то рай должен быть вверху напротив,
и если нас не пускают в главные Ворота,
мы зайдем с Черного Хода,
потому что воссоединять надо не Украину с Россией,
а Землю с Небом…
— Похоже на голубятню, — заметил Богдан, разглядывая машину.
— А это и есть голубятня, — сказал Чокнутый
и протянул им ключи.
И они вошли внутрь —
в сенное тепло и темноту —
и закрыли за собой дверь.
А Чокнутый сел на порог и закурил.
…И москалька сказала: “Спину колет…”
А Богдан прошептал: “Потерпи. Сейчас полетим…”
И она вскрикнула от резкой боли —
и небо над шахтой стало красное-прекрасное,
а с крыши голубятни полетел голубь,
и Чокнутый, пуская вслед ему дым, подумал,
что Пайза была права,
когда врала про Небесное Царство.
1…Чума на оба ваши дома! В. Шекспир “Ромео и Джульетта” (пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник).