Публикация и комментарий Ольги Трифоновой
Юрий Трифонов
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 1998
Юрий Трифонов
Из дневников и рабочих тетрадей
Шестидесятые — годы, именем которых было названо литературное движение, к которому причисляют и Трифонова. Впрочем, записывают и в семидесятники. Вспомнилась смешная история. Но она относится к годам восьмидесятым, когда вдруг заговорили о “литературе нравственного начала”. Юрий очень веселился по этому поводу и однажды после какого-то Пленума, где его упоминали как писателя направления нравственного, составил прошение, адресованное Правлению Союза писателей. Текст примерно такой: “Прошу перевести меня из литературы “быта” в литературу “нравственности”. С уважением, Юрий Трифонов”. Прошение было передано по назначению. Ответа не последовало.
Так вот шестидесятые.
Что происходило в его жизни. Ничего особенного, если посмотреть на факты жизни внешней. В 1958 году жена организовала обмен квартиры, и семья переехала по новому адресу: улица Георгиу Дежа, дом 8, квартира 11. Это одна из бывших Песчаных, сейчас, кажется, вновь Песчаная. Ральф Шредер — один из самых близких Юре людей, однажды сказал: “Какие здесь вокруг противные названия улиц — Ульбрихта, Дежа…” Ральфа можно понять, — он отсидел при Ульбрихте несколько лет в одиночке как диссидент.
Квартира была на последнем этаже, под крышей. Летом в ней жарко, зимой холодно. Одна из наших американских приятельниц пояснила: “В таких квартирах в Америке живут неудачники”. Ю. В. и был таковым в те годы. Перебивался случайными заработками, брал деньги в долг у друзей (особенно щедр был Алексей Арбузов
1), писал сценарии для фильмов о спорте, переводил по подстрочникам. А это вот что. В те времена начальники в республиках хотели быть еще и писателями. Особенно идеологические начальники. Их романы и поэмы “переводились” сначала дословно, а затем снова “переводили” уже на литературный русский. Зачастую приходилось попросту писать наново, так беспомощны были эти “творения”. Хотя не всегда. Встречались и по-настоящему талантливые люди, но… редко. Ю. В. переводил с киргизского, с туркменского, но деньги это давало небольшие.Конечно, переезд на другую квартиру всколыхнул надежды на новую жизнь. Старая не очень ладилась. У Нины Нелиной наступили трудные времена, она больше не пела в Большом театре, а работала в Москонцерте. Это было совсем иное: холодные электрички, концерты в воинских частях. Нина тяжело переживала новое состояние, но и жить вместе становилось все труднее. Юрий Казаков рассказывал мне, как однажды она в гневе выбросила в окно уникальную игру ма-джонг. Ей показалось, что оба Юры (ее муж и Казаков) слишком долго засиделись за “идиотским занятием”. Они побежали вниз, шел дождь, они ползали в темноте по мокрому асфальту, отыскивая драгоценные инкрустированные кости. “Эту игру привез отец из Китая”, — сказал Юрий, а Казаков ответил что-то вроде “Я бы не простил”.
А Ю. В. простил. Он любил Нину, жалел, понимал трудное состояние ее души. Его самого “Знамя” терзало доделками, переделками в романе “Утоление жажды”. Нина хотела жить за городом. Купили в рассрочку недостроенный дом в писательском поселке на Пахре, и Нина с увлечением занялась строительством: доски, рубероид, рабочие, счета, накладные…
Все это было не ее, но Ю. В. молчал: хоть какая-то отдушина. Витя Фогельсон2 и его жена, актриса театра “Современник” Лиля Толмачева рассказывали мне, что как-то приехали в гости на дачу и вместо прежней Нины увидели женщину, которая могла говорить только о штукатурке, масляной краске, плутоватости рабочих. Ю. В. потихоньку начинал ненавидеть дачу и все больше времени проводил в Москве. В Москве был письменный стол (а ведь кроме письменного стола и книг, ему, по сути, больше ничего не было нужно), в Москве — друзья. Он умел и любил дружить. Самым близким в те времена был Александр Гладков. В Москве ждала работа. Не рассказы для газеты “Советский спорт”, не сценарии документальных фильмов о спорте, не “переводы” по подстрочнику, а толстые тетради в клеенчатых обложках. Дневники и рабочие тетради.
Их очень много, особенно тех, что относятся к “глухим” шестидесятым. В одних — записи о прочитанных книгах, в других — анализ истории страны и истории революции, в третьих — записи бесед с разными людьми. Он одновременно подготавливал себя и к роману о “сером доме” (Доме на набережной), где прошло его детство, а это требовало размышлений (надо было понять — причины того, что произошло в тридцать седьмом году), и к роману о революции. А тут уж и вовсе нужны были “археологические раскопки”. Ю. В. начал издалека, от Бакунина и Герцена, от Нечаева и Лопатина.
С рассказами о спорте связана поучительная история. Ю. В. часто ее вспоминал. Один из его рассказов был напечатан в трех номерах газеты. Алексею Арбузову попался на глаза тот, где была середина, и, встретив Ю. В., он стал пылко восхищаться, так вот, мол, и надо писать — начинать словно с середины и заканчивать на полуслове. Ю. В. ошарашенно молчал. Хватило ума не сказать, что прочитан-то просто отрывок из рассказа, а не рассказ. А потом, в безмерном огорчении, возвращаясь пешком домой, он вдруг понял, что Арбузов, сам того не ведая, сказал очень важное.
Потом он прочел об этом же у Чехова. И, возможно, последний его роман “Время и место” назвал именно так оттого, что у Чехова “Рассказ неизвестного человека” начинается со слов: “…По причинам, о которых не время теперь говорить подробно…”
Меня не оставляет горькое предположение, что роман о жизни
поколения — “Время и место” написан в предчувствии, что ТЕПЕРЬ ему уже нужно говорить подробно — времени отпущено мало.На одном из симпозиумов по русской литературе в Вашингтоне писатель-эмигрант пошутил, что название Юриного романа напоминает ему анекдот о том, как еврей пишет другу с Лубянки: “Дорогой Зяма, наконец-то я нашел время и место сообщить тебе…” Шутка так себе, но в ней есть другой не глумливый смысл: Юра нашел Время и Место для романа о судьбе поколения, и это было его время и его страна, а не “другие берега”.
В дневнике Ю. В. есть запись о том, как на набережной в Марселе Нина догнала моряка и дотронулась до помпона на его берете. Она объяснила, что существует поверье, — это помогает исполнению главного желания, а заветным желанием, оказывается, было остаться во Франции навсегда. Ю. В. был огорчен, и запись об этом эпизоде очень жесткая.
В Париже они с Ниной навестили художника Кременя, с которым когда-то дружил отец Нины Амшей Маркович Нюрнберг. Кремень жил на окраине, и попасть в его маленькую квартиру в огромном доходном доме можно было только по наружной железной лестнице, вроде пожарной. А ведь когда-то он был знаменит, и Амшей Маркович считал, что “Леня талантливее Марка, но ему не повезло”.
То же самое подтвердил и сам великий Марк Шагал, когда мы встретились с ним в Сен-Поле уже в восьмидесятом году.
Амшей Маркович занимал одно время большое место в жизни Ю. В. Во-первых, он был тестем, нет, во-первых, с ним было очень интересно разговаривать о живописи, о профессии художника. Ю. В. мечтал в юности стать художником. Амшей Маркович был человеком неординарным, художником интересным, да и судьбы яркой. Сохранились его записные книжки времен жизни в Париже в двадцатые годы. “Ротонда”, вернисажи, дружба с Марком Шагалом, Сутин, Кремень, Модильяни…
“Кормление проституток”, так и значится в записной книжке “кормление”. Бывает, оказывается, и такое в жизни богемы…
А вот другие житейские истории из записных книжек Ю. В. начала шестидесятых.
07.12.59
Некий киноартист N., молодой человек, спортсмен, боксер, красиво и богатырски сложеный, в поезде заводит легкую связь с актрисой Z. Ей тридцать лет. Муж — ответственный работник. Ему 50 лет. У них двое детей. Он женился на ней, когда она была 18-летней девочкой из театрального училища.
N. возвращается домой. Особой любви к Z. у него нет. Но та влюбилась. Приходит. Вновь какая-то поездка — вместе.
У него было много женщин, но вдруг — эта, влюбился. Серьезно!
Она еще живет с мужем, с детьми, но уже — разрыв. Муж бьет ее поздно вечером, когда дети спят. Она приходит к любовнику с огромными синяками. Подает заявление о разводе. Но пока — жить негде. N. снимает комнату вместе с приятелем.
Однажды муж приезжает к N. с тремя молодцами. Вызвали. Избили его резиновыми шлангами. Он не кричал — Z. была у него дома, боялся, что ее начнут бить.
В другой раз в его отсутствие — бабушка говорила: приходило человек десять мужчин.
И N. и Z., кроме всего прочего, грозят всяческие неприятности на службе. Он — на Мосфильме, ее недавно приняли в ГАБТ.
Ответственный работник нанимает гангстеров! Он, кажется, министр.
Бессмысленно проходит короткая летняя ночь…
Старик (Амшей) говорит:
— Моя молодость напоминает мне эту майскую ночь: она прошла так же стремительно, глупо, без следа.
Сегодня я почувствовал: “что-то кончилось”. Ссоры. Я не могу ее понять: в чем причина? И не могу привыкнуть. Каждая ссора для меня — боль. Вдруг — наступает перелом. Я реагирую спокойно. Что-то кончилось, наверное любовь. Начинается совсем новая жизнь.
1
А. Н. Арбузов – знаменитый драматург.2
В. Фогельсон. Поэт.ї Публикация и комментарий Ольги Трифоновой