Русские в новом зарубежье
Юрий Суровцев
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 1997
Реальные драмы
и политиканские мифы
Русские в новом зарубежье
То и дело слышишь сегодня: распадается! Вот-вот распадется! Уже распалась русска нация! И потому главным образом, что после исчезновения СССР оказалась отрезанной от России большая «диаспора», 25 миллионов наших соотечественников. В новообразованных государствах эти 25 миллионов дискриминируют, унижают, едва ли не геноциду подвергают. Отсюда лозунги дня: «Не дадим в обиду своих!», «Требуем от власти российской защитить их всеми имеющимися в ее распоряжении средствами!»
Прежде всего это составляет, конечно, пафос национал-патриотической публицистики. Но и с либерально-демократического фланга доносятся те же призывы. И с парламентских трибун. Бывает, и в официальных документах, особливо думских, звучит. Широкое, черт побери, умонастроение!
Так что же это — только политиканский популизм?
«Нам
плохо, как никогда»
Нет, не только! К помощи взывают и из недр русского населения, ставшего нацменьшинством в новых государствах — соседях России.
Спору нет: «В результате распада СССР русские утратили не только свою прежнюю самоидентификацию, но и свое особое положение, связанное с их численностью и ролью в создании российской, а затем и советской государственности. В многонациональном Советском Союзе русские занимали преимущественное положение в партийных и государственных структурах, в армии и госбезопасности. Они же составляли костяк технических специалистов и директорат крупных новостроек в Средней Азии, Прибалтике, Закавказье», — справедливо констатирует объективный, честный ученый А. Язькова, вовсе не склонная, замечу, отрицать и громадную положительную культурно-организационную работу русских переселенцев вообще и русских специалистов и «руководителей производства» в частности 1 .
Но оставим в стороне утраты функционеров и представителей «директората». Переживают реальные драмы «простые люди» — растерянные, не приспособившиеся к резкому изменению прежней, казавшейся столь устойчивой жизни, действительно ущемляемые в юридических правах и житейских перспективах. Люди эти обижены и на официальную Россию: мало прислушивается она к их бедам и опасениям — иногда, быть может, необоснованным, порою преувеличенным, но нередко еще как оправданным!
Пишет жительница Бендер, мечтающая уехать из Приднестровья в Россию, к сыну: «Нам плохо, как никогда… Жили безбедно… сейчас же на наши сбережения даже тапочки, в чем хоронить, не купишь. Сейчас мы нищие, полуголодные и одинокие». Автор письма в Москву сумела съездить — полагала: там помогут. Но в администрации президентской ее отфутболили, в Федеральной миграционной службе (ФМС) вообще не стали разговаривать. Просит газету: «Помогите, пусть нас услышат Черномырдин, Чубайс, Ельцин и другие высокопоставленные лица. Мы нуждаемся в их помощи и защите» 2 .
Намного страшней житейские истории собеседниц замечательной нашей писательницы, бесстрашно ищущей правду, — Светланы Алексиевич. В своей потрясающей «Чернобыльской молитве» она приводит свидетельства беженок, людей, вынужденных, минуя «бессильную Россию», осесть на Гомельщине, на землях, насквозь радиоактивно зараженных, убийственно опасных. Говорит «таджикская русская» женщина: «Ехали мы сюда в душанбинском поезде, стекол нет, холодина, не топят, стрелять не стреляли, но по дороге в окна камни кидали, стекла били: «Русские, убирайтесь!»… Россия никогда не спасала своих людей, потому что бесконечная. Всегда несчастная, необустроенная. Честно говоря, я и не чувствую, что моя родина — Россия, мы воспитывались по-другому: наша Родина — Советский Союз. Вот и не знаешь теперь, как душу спасти? Никто не щелкает здесь затвором — уже хорошо».
А вот беженка из Киргизии, где родилась и выросла (папа — русский, мама — украинка, муж — татарин): «В паспорте у меня и у детей записано — русские, а мы — не русские. Мы — советские… Нашей страны нет, а мы — есть… Ничего не давали с собой брать, кроме детей: «Тут все наше». А где мое? Бегут люди. Едут. Все русские люди. Советские. Они нигде не нужны. Их никто не ждет».
Русские из Латвии спрашивают: куда, к кому ехать? Да и на что? Суждения, правда, более спокойные, чем цитированные выше: «Русские не торопятся уезжать на свою историческую Родину — несмотря на косые взгляды, экономические и прочие неурядицы. Потому что — обжились и все-таки есть работа, и на улицах чисто, а мясо стоит 50 сантимов, то есть 5 тысяч рублей. И дети уже ходят в латышский детский сад. А еще потому, что в России их никто не ждет… Вообще те русские, которые живут здесь, сильно отличаются от русских в России. Потому что в результате они оказались без Родины и вне какой бы то ни было культуры. Большинство приехало сюда по лимиту, на время, поэтому и вело себя соответствующе — как в гостинице. Они и латышами, естественно, не стали, хотя прожили здесь по 20-30 лет, и с Россией все связи уже разорвали. И именно по этим людям у латышей складывается мнение о русских вообще. Я могу трижды выучить латышский язык — а его действительно знаю, потому что он мне нравится, — но отношение ко мне все равно не изменится» 3 .
Такие искренние свидетельства — людей, истинно страдающих из-за осознания своей «русскости» среди нерусских, — не могут не вызывать ответного сопереживания. Ну а для политических обобщений они несут в себе — латентно, ежели сказать по-ученому, — многие проблемы, без уяснения которых призывы к «защите» и «помощи» русской диаспоре останутся лишь популистскими жестами. Сочувствуя, держаться надо, однако, правила Тацита, которое «Независимая газета» взяла себе эпиграфом, не всегда, впрочем, ему нынче соответствуя. Оно гласит: «Sine ira et studio», что значит — «Без гнева и пристрастия».
Попробуем последовать Тациту.
1 См.:Языкова А.А. Российская диаспора в странах нового зарубежья. М.: ИМЕПИ РАН, 1996. С. 5
2 Моск. Комсомолец. 1995. 3 февр.
3 Аргументы и факты. 1996. No 12.
«Диаспора», «Диаспора»… А
диаспора ли?
Что оно, собственно, значит, это древнее-древнее слово «диаспора»? Изначально «диаспора» — это рассеяние евреев по разным странам после вавилонского плена, то есть после далекого-далекого 586 года до нашей эры. Постепенно подобные процессы стали захватывать и другие народы, и термин начал распространяться на иные религиозные и этнические меньшинства, поселявшиеся вне своей исторической родины. Так, давно возникла армянская диаспора, охватившая многие страны, больше всего Россию, страны Ближнего Востока, США, Францию. Громадна диаспора китайская. В диаспоре живет примерно одна седьмая часть всего польского этноса.
Диаспора образуется эмигрантами, но понятие это не адекватно понятию «эмиграция» как таковому. Диаспора — это прежде всего п р о ч н о о с е в- ш а я в «чужом» государстве, пустившая там корни часть какого-либо этноса. Часть значительная, хотя никакой процентной «нормы» не существует. Будучи меньшинством данной страны, диаспора не ассимилируется (по крайней мере, до сегодня) с «титульным» этносом.
Под таким углом зрения рассматривается сейчас русское население в новообразованных странах — соседях России. Но важный момент: диаспора — это та часть этноса, котора в ы н у ж д е н а была оставить свою родину, причем не поодиночке, а, как говорят французы, en masse. Она, диаспора, постепенно пополняется и за счет рождаемости на «чужой» земле, и за счет новых переселенцев, но возникновение ее есть акт в ы н у ж д е н н ы й. Она образуется либо по причине насилия со стороны победивших, а то и разрушивших их родное государство врагов (так возникли еврейская и армянская диаспоры), либо по причинам экономического порядка (польские, русские,немецкие евреи, ирландцы, итальянцы, поляки, украинцы, мексиканцы в США, сегодняшний миллион турок — в Германии). Политические пертурбации тоже могут стать причиной резкого увеличения эмиграционных потоков и образования диаспор (эмиграция евреев из гитлеровской Германии, расширение испанской диаспоры в Латинской Америке и Европе за счет эмигрантов-республиканцев после гражданской войны 30-х годов, массовая русская эмиграция «первой волны»).
Существует, однако, иной, не диаспорический тип проживания значительной части того или иного этноса за рубежом: когда государственные границы рассекают этот этнос. Тогда речь надо вести не о диаспоре, а о р а з д е л е н н о м н а р о д е. И это как раз «наш случай»: русское население Казахстана, Узбекистана, Украины — бывших союзных республик СССР — не результат вынужденного рассеяния русских, нет, просто новые государственные границы отделили значительные части русского этноса от России. Так испокон веков туркмены живут в Иране, таджики — в Афганистане по ту сторону Копет-дага и Пянджа. В Южном Азербайджане, на севере государства Иран, азербайджанцев больше, чем в Республике Азербайджан. Существуют два Кита — КНР и Китайская республика на острове Тайвань (а этнос один), венгерское меньшинство в нынешней Республике Словакии и в Румынии…
Жизненная, политическая, культурная проблематика разделенных народов и н а я, чем у диаспоры. Вот почему, а не ученой точности ради, мы здесь хлопочем о разделении формулировок.
У различных диаспор, живущих в одном «чужом» государстве по его законам и правилам (ну, скажем, у итальянцев, поляков, армян, мексиканцев, русских, осевших в США), проблемы этнобытия схожи, хотя, конечно, и не совпадают. Разделенные же народы разделялись (или, чаще, их делили) всякий раз по особому стечению обстоятельств, причин и следствий, и потому нынешнюю проблематику их этнобытия вряд ли можно охватить общими формулами. Что, в самом деле, общего между проблемами китайцев КНР и Тайваня, таджиков по «ту» и «эту» стороны Пянджа и сербов в нынешней Сербии и в новых государствах, возникших вместо республик бывшей СФРЮ?
Существование русской диаспоры в странах «дальнего» зарубежья бесспорно. То, что нынешняя Россия не должна упускать ее из виду, обязана контактировать с ней, в нужных случаях поддерживать, основываясь на нормах международного права, — тоже бесспорно. Но валить в одну кучу проблемы этой диаспоры с проблемами русского населения в странах зарубежья «ближнего» — затея напрасная.
И неплодотворная.
Между тем в «Концепции государственной национальной политики Российской Федерации», документе важном, программном, следы такой «смази вселенской» налицо. Там, например, провозглашается «поддержка соотечественников, проживающих в зарубежных странах, в сохранении и развитии родного языка, культуры и национальных традиций, в укреплении их связей с Родиной в соответствии с нормами международного права». Получается, что миллиону русских в США Россия обязана оказывать поддержку по одной «графе» с теми русскими в Таджикистане, Киргизии, Латвии, Молдавии, чьи свидетельства были приведены выше?
Тенденция соединять несоединимое, чтоб «пошире взять», — существует. Вот хотя бы конгрессы российских соотечественников, что они дали? Зато на них отовсюду были представители «русской диаспоры», и, кажется, именно после второго такого международного конгресса (Санкт-Петербург, сентябрь 1992 г.) замелькали уже набившие теперь оскомину цифры: за рубежами России живет 30 млн «р о с с и я н», из них 25 — в «ближнем» зарубежье. Не так давно А. Микитаев, тогда председатель Комиссии по вопросам гражданства при президенте России, вверг нас в недоумение такими опять же «объединяющими» все и вся цифрами: «… в новых независимых государствах проживает свыше 25 миллионов россиян (курсив мой. — Ю. С.), а в дальнем зарубежье свыше 23 миллионов. Всего же в мире, как считают ученые (кто именно? — Ю. С.), свыше 240 миллионов людей говорят на русском языке или (хорошенькое «или»! — Ю. С.) считают его родным» 1 . Поистине все смешалось в голове столь ответственного сотрудника, коим был Абдулах Микитаев!
Продолжающееся доныне смешение понятий «диаспора» и «разделенный народ», неразличимость понятий «русские (этнические)», «россияне» и «русско-язычные» запутывает дело и научного исследования, и реальной поддержки тех, кому «плохо, как никогда» в новообразованных государствах. Надо знать точно, где, кому и по какой причине плохо и, соответственно, чем и как им помогать.
«Хлопцы, чьи вы будете?»
Помните известную в сталинские времена песню о Щорсе: «Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведет?»
«…То, что за пределами России после распада СССР оказалось 25 млн русских (курсив мой. — Ю. С.)… уже достаточно широко известно», — начинает одну из своих статей известный этнолог Ю. Арутюнян. Кому, однако, известно? А. Микитаев, как мы помним, говорил о 25 миллионах «россиян». Г. Райло, главный специалист Управления печати и информации Миннаца РФ, — есть и такое официальное управление! — заверяет, что «после развала СССР возникла ситуация, когда 25 миллионов этнических россиян (курсив и здесь мой. — Ю. С.) оказались отрезанными от своей исторической родины в так называемом ближнем зарубежье» 2 . А вот на коллегии Минобразования РФ, посвященной «проблемам образования русскоязычного населения на территории (одна территория на всех? — Ю. С.) так называемого нового зарубежья», оперировали цифрой — «25 млн человек, признающих русский язык родным (курсив мой. — Ю. С.)» 3 .
М-да, надо и впрямь, как говаривал один известный генсек, о п р е д е л я- т ь с я. До него то же самое советовал делать Рене Декарт, полагая — конечно, наивно, — что, определив значение понятий, мы избавим мир от половины заблуждений. Увы, нет. Но и то верно, что с такой путаницей понятий мы от заблуждений тем более не избавимся.
В опубликованном в «Независимой газете» (1993, 7 сент.) коллективном докладе, реализованном еще три года назад в Горбачев-фонде группой научных сотрудников Института международных экономических и политических исследований РАН (А. Язькова, Б. Пугачев, Ю. Суровцев, Б. Шмелев) в сводной таблице были р а з в е д е н ы графы «русское население» республик СССР, кроме РСФСР, и «назвавшие родным языком русский» нерусские. Обычно в число русскоязычных включают этнических русских. Точнее и продуктивнее их различать.
Некоторые данные из той сводной таблицы. По Украине рядом с 11,3 млн собственно русских на конец 80-х было 5,5 млн нерусских русскоязычных. По Казахстану: 6,2 млн русских и 1,5 млн нерусских русскоязычных. По Латвии — 905 000 и 217 000 соответственно, по Молдавии — 562 000 и 439 000…
Кстати, термин «русскоязычные» не отнесешь не только к строгим, но и к удачно звучащим по-русски, может быть, лучше уж «русскофоны» — по аналогии с англо- и франкофонами. Во всяком случае, мы будем употреблять понятие «русскоязычного населения» для обозначения тех этнически нерусских, дл которых русский язык — первый по частоте и широте употребления. Он может быть у таких людей и единственным, но главное — они говорят на нем и думают, поэтому он и «родной», хотя не совпадает с этнически-материнским.
Опять же кстати будет заметить, что вообще нельзя отождествлять самосознание и язык, на котором говорит человек. Сколько в России армян, которые говорят и думают по-русски, но не перестают ощущать себя армянами! То же самое со многими русскими в США или Франции. По некоторым данным, 31 процент этнических украинцев сейчас являются русскофонами, но они — украинцы!
Небесполезно уточнить и вроде бы само собой разумеющееся понятие «этнические русские». (К зарубежным русским применим английский термин co-ethnics). Ежели папа и мама русские, то и у детей их «пятый пункт» будет — русские, живи они хоть в Москве, хоть в Киеве, хоть в Ташкенте. Нужно, чтобы произошло что-то почти невероятное, чтобы дети русских родителей посчитали себя нерусскими. Но смешанные браки делают картину не столь ясной. Люди с а м о- о п р е д е л я ю т с я по субъективной воле, как с у б ъ е к т ы п р а в а. Слава Богу, эта объективная закономерность, кажется, начинает утверждаться и у нас в России как признак ее демократичности. Во всяком случае, в помянутой «Концепции государственной национальной политики РФ» среди основных принципов этой политики четко формулируется «право каждого гражданина определять и указывать свою национальную принадлежность без всякого принуждения».
Итак, «русские» — это русские по э т н и ч е с к о м у с а м о с о з — н а н и ю, а не по «составу крови». Куда более загадочны «россияне». И совершенно обессмысливается, если к нему отнестись всерьез, словосочетание «этнические россияне» (а его употребляют не только главспецы из Миннаца, оно то и дело мелькает на страницах прессы). Можно ощущать себя кастильцем, астурийцем, андалузцем и о д н о в р е м е н н о — испанцем. Можно быть кахетинцем, хевсуром, сваном — но все они грузины. Можно называть себя «донцом», «казаком» вообще и при этом — русским. Но быть одновременно испанцем и французом или русским и грузином — невозможно.
«Россияне» — это и русские, и татары, и башкиры, и буряты, и кабардинцы, и карелы и так далее. Поэтому «этнические россияне» — нонсенс. Россияне — понятие не этническое, а гражданское, это — граждане Российской Федерации с любым (надеемся, все же уходящим в прошлое) паспортным «пятым пунктом».
Путаницу понятий «русские», «русскоязычные», «россияне», устроенную по некомпетентности одними, политиканским соображениям другими, по обеим причинам — третьими, подчас пытаются распутать, прибегая к словосочетанию «зарубежные соотечественники», отчего легче не становится.
О содержании понятия «соотечественник» сейчас активно спорят юристы, политики и политологи, историки и «просто» публицисты. Но, поскольку объем данной статьи лимитирован, ее автор, не мудрствуя лукаво, «примкнет» к В. И. Далю, великому знатоку ж и в о г о русского языка, хоть и был он датским потомком. Цитирую: «Соотечественник — рожденный в одном отечестве, отчизне; соотчич, наше(свое)земец, земляк, едино(одно)земец, соземец, родович, родинич, сородич». А также: «рожденный в одном с кем государстве». Вот если следовать Далю, то соотечественники наши, российские, за рубежом — это те, кто идентифицирует себя с русскими, татарами, башкирами, калмыками и другими народами Российской Федерации. Если живущие в России украинцы, казахи, белорусы, армяне, грузины не потеряли своего этнического самосознания (хот бы их «родным» языком и стал русский), то они соотечественники, co-ethnics, соответственно: украинцев, казахов, белорусов, армян, грузин из Украины, Казахстана, Беларуси, Армении, Грузии.
В свое время С. Шахрай (будучи тогда руководителем Миннаца!) настаивал, что соотечественниками следует считать всех граждан и потомков граждан бывшего СССР. Не считаем так! Не думаю, что СССР, тем паче империя Российская, есть некое «предотечество» нынешней РФ.
Сказанное, конечно, не означает, что Россия не должна защищать украинцев, белорусов, казахов, армян, как русскоговорящих, так и говорящих только на своих языках, в случаях, если в странах нового зарубежья, где они составляют «национальное меньшинство», по отношению к ним нарушаются права человека. Россия как член ООН, как член Совета Безопасности ООН, как д е м о к р а т и- ч е с к а я держава несет ответственность за соблюдение этих прав не только по отношению к своим, строго говоря, соотечественникам. Но по отношению к ним — ответственность двойная! Само собой понятно, что по отношению к своим, российским г р а ж д а н а м (любого этнического «корня») поддержка и помощь обязательны. Но г р а ж д а н РФ, постоянно или долговременно живущих за рубежом, не так уж много. В странах нового зарубежья, по косвенным данным, их примерно 250 тысяч человек. Ну а сколько же наших co-ethnics, граждан нового зарубежья (и еще апатридов, то есть лиц без гражданства), постоянно живущих там, работающих, рожающих и воспитывающих детей?
Сразу скажем, не 25 миллионов.
Потому хотя бы, что немало их уже возвратилось и продолжает возвращаться в Россию. Суммарная цифра разными политиками в разных источниках называется разная. Кстати, у радикал-патриотов она самая большая, что не мешает им громче других кричать о 25 миллионах. По официальным же данным ФМС, за 1992-1994 годы зарегистрировано 826 000 лиц, приехавших в Россию из бывших республик СССР, и более 400 000 вынужденных мигрантов из зон вооруженных конфликтов в самой России, главным образом из Чечни. Через год руководитель ФМС Татьяна Регент заявила, что за последние три года в РФ переехало более 2,7 миллиона человек из государств ближнего зарубежья, к осени 1996-го Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев назвало цифру 3 млн. Так что мы вряд ли ошибемся в подсчетах, если «роковую» цифру 25 млн уменьшим хотя бы на два с половиной миллиона.
А затем… затем еще более чем на миллион «белорусских русских», так как едва ли кто-нибудь рискнет оспаривать тот факт, что в Беларуси нет «русского вопроса», толкающего русских на отъезд. Затем поставим минус еще перед явно большей частью русского меньшинства, живущего в Украине. Хотя в западных ее областях ситуация для этнических русских неблагоприятна, но на востоке и юге Украины живет явное большинство русского населения страны, и оттуда не наблюдается никакого этнического «исхода». Так что минус еще восемь миллио-нов — это будет вполне обоснованная цифра.
Сколько же остается? Миллионов четырнадцать-пятнадцать? Цифра все равно огромная, но не 25 млн.
Далее. Никто еще не определил процент тех н е уезжающих русских, которые не просто как-то приспособились к новым условиям жизни, но и преуспели там, заняв не последнее место в экономически-хозяйственной нише. Конечно, процент этот невелик, но все же… «Новые русские» есть не только в самой России. И не только в Крыму. В Латвии и Эстонии их существенная экономическая роль отмечается и в прессе, и аналитиками, которые вообще-то резко критикуют любые формы дискриминации русского меньшинства. Как бы то ни было, цифру опять нужно уменьшить.
Ну а, кроме количества, есть, как известно, и качество. Реальные жизненные ситуации в разных странах оказываются разными.
1 Микитаев А. Россияне под ветрами истории. «Правда-5», 1995. 1-8 дек.
2 Российская Федерация. 1995. No 14
3 Сегодня. 1995. 28 окт.
Типология и конкретика «русского вопроса»
Читаешь научную литературу, затем погружаешься в политическую публицистику — и словно оказываешься в другом мире: ученые стремятся выявить процессы, х а р а к т е р н ы е для д а н н о й страны, региона, и лишь в самых осторожных выражениях, с количественными данными в руках, пробуют выявить сходное в разных регионах, а вот «злободневникам»-публицистам, политикам-идеологам российского великодержавия ничего не стоит сразу же построить общую схему и предложить общее псевдорешение, состоящее большей частью из деклараций и угроз. Отнюдь не одному Жириновскому присуща нынче подобна «стилистика». И не исключительно одной какой-либо партии или блоку свойственна наивная вера в то, что существует единственный (и именно у России) ключ, коим можно открыть все двери. Подобная «методология» чувствуется даже в столь важном документе, каковым претендует быть (обязывающе, хоть и не вполне грамотно названный) «Стратегический курс России с (?) государствами-участниками Содружества независимых государств». Той же методологией была продиктована выдвигавшаяся не столь давно идея «двойного гражданства», призванная якобы защитить соотечественников, но не принесшая российским официальным ведомствам ничего, кроме конфуза, и получившая от наших партнеров по СНГ почти всеобщий «отлуп».
Здесь у меня, конечно, нет возможности дать полную типологию всего спектра стран — бывших республик СССР, но о полюсах этого спектра, хотя бы коротко, сказать необходимо.
По краям его достаточно явно выделяются макрорегионы: на западе от России — страны Балтии плюс, пожалуй, Молдова, в меньшей степени, но par exellence. Это государства, ориентирующиеся на европейский тип развития. Сейчас это — парламентские республики с плюралистской структурой социально-политической жизни. Решительно отталкивается от этого типа развития «лукашенковская» Беларусь. Кажется, поворачивается в эту сторону Украина, хотя она — подобно России — велика и политически многолика, интересы ее микрорегионов совместить в одном векторе движения трудно. Одно только можно сказать определенно: что бы ни говорили К. Затулин в Москве, А. Лукашенко в Минске, лидеры УНА во Львове, некоего «славянского макрорегиона» из РФ, РБ и РУ не получишь. У каждой восточнославянской «сестры» — собственная объективная динамика, что, впрочем, их общим интеграционным интересам не противоречит.
На востоке от европейской России и к югу от ее азиатской части — государства Центральной Азии, президентские республики, авторитарные системы власти и общественного бытия, подчас едва отличимые от власти полутоталитарной (выразимся так). Для самообоснования эти власти апеллируют к «специфике Востока», коему чужды, мол, либерализм, индивидуализм и плюрализм. Рыночная экономика не отрицается, но путь к ней лежит-де через антилибералистскую, патерналистскую политику государства, очень часто отождествляемого с харизматическим лидером «титульного» этноса. С социологической и культурологической точек зрения, здесь на новый лад актуализируются патернализм, клановость, трайбализм, идеологические конструкты «возврата к истокам», в том числе к мусульманским.
Участки спектра на западном и восточном краях неодинаковы и внутри себя, что тоже немаловажно для рассмотрения «русского вопроса». Из балтийского ряда «выпадает» Литва, чьи законы о гражданстве во многом идут вразрез с латвийскими и эстонскими. «Русский вопрос» в Молдове уникально сплелся с приднестровским государственно-политическим. Среди республик бывшей советской Средней Азии особую вариацию представляет, пожалуй, «акаевская» Киргизия.
Вообще вернее очерчивать макрорегионы не по географии и даже не по геополитике, а, скорее, по культурно-цивилизационному фактору. Азербайджан, скажем, экономически безусловно входит в закавказский регион, но по культурно-цивилизационным характеристикам больше тяготеет, полагаю, к «восточному» краю нашего спектра. А «лукашенковская» Беларусь — мост между Западом и Россией! — обнаруживает сегодня, в результате «победоносного» политического курса ее президента, сходство с патерналистской страной-вотчиной Туркменбаши — и такие парадоксы преподносит современность.
Колебания, рывки вперед-назад свойственны едва ли не всем странам нового зарубежья. Окончательный баланс не сложился до сих пор нигде, в том числе и в России. Так что будем осторожны в типологизациях. И в то же время необходимо понимать, что некие общие линии анализа «русских вопросов» в странах нового зарубежья нужны.
Какие, например?
О
юридическом этнократизме
Так называемый бытовой национализм, то есть существующая на уровне обыденного сознания эмоционально-нравственная (точнее, безнравственная) фобия, с трудом поддается научному анализу, хотя наука не может не учитывать ее как фактор межэтнического и межличностного общения. Другое дело — юридическое неравноправие, юридический этнократизм. Он вполне четко может быть проанализирован — желательно, напомню, «без гнева и пристрастия».
Речь о том, когда по закону устанавливаются определенные преимущества «титульного» этноса по отношению к иным этническим группам. Такого рода этнократизм первоначально, после распада СССР, был присущ большинству новообразованных государств (но не России!). Он окрашивал собою идейные платформы многих радикально-национальных движений, а затем и программы действий властных элит. Конечно, и тогда не все склонялись к лозунгам типа «Латвия для латышей», да и официальные власти избегали подобных откровенных высказываний, но государственно-правовой этнократизм, как говорится, просматривался. В том числе и в конституциях иных из обретших суверенность стран.
Предпринятые тогда попытки исторически «освятить» особую роль «титульного» этноса обычно не имели серьезных оснований. Ну в самом деле, можно ли считать нынешний Узбекистан современной формой исторического развития «узбекской государственности» (так сказано в преамбуле узбекской конституции), а нынешнее молдавское государство продолжением «непрерывной государственности молдавского народа в историческом и этническом пространстве» (тоже конституционный тезис), если не забывать о реальных государственных образованиях феодальных времен на территориях сегодняшних Узбекистана и Молдовы? Право слово, на этом фоне даже исторически тоже некорректный миф о тысячелетней российской государственности выглядит все же более основательным (хотя в политике никакие мифы, на наш взгляд, не полезны и рано или поздно «выходят боком»).
Этнократизм в новообразованных странах, понятное дело, бьет прежде всего по русскому меньшинству, которое велико и осознавать себя меньшинством зачастую не склонно. Хотя не только по русскому — поговорите-ка, например, с таджиками из Узбекистана.
Последние полтора-два года показали, однако, что проводить жесткую этнократическую политику — значит расшатывать собственную государственность, дестабилизировать общественную жизнь и осложнять экономическую. Поэтому в некоторых странах сочли за благо приглушить юридическо-этнократические обертоны и внести поправки в законодательства, в том числе и в конституции. Пионером тут выступила, кажется, «акаевская» Киргизия.
Но есть и «упрямцы». Ясно, что самые непримиримые — это Эстония и Латвия. Не только де-факто (когда не по закону, а в силу бытового национализма или чиновничьего произвола), но именно де-юре, по закону, а еще более в подзаконных актах, нарушается здесь основополагающая ооновская Декларация прав человека. Например, ее двадцать первая статья утверждает, что каждый человек имеет право принимать участие в управлении своей страной непосредственно или через свободно выбранных представителей.
Конечно, можно «извернуться» и сказать, что для лишенных избирательных прав русских жителей Эстония не является «своей страной». Но это будет именно юридический «выверт», ибо у кого же узнать «своя» дл человека эта страна или «чужая», как не у самого человека? А таких вопросов русскому населению никто не задавал. Между тем иностранцами в Эстонии объявлены 430 000 человек. Избирательные ограничения установлены такие, что участие неэстонцев даже в муниципальных выборах резко ограничено. «Эстонских русских» толкают в апатридство или к статусу иностранцев. В результате на 1 сентября 1996 года российское гражданство уже приняли почти 115 000 жителей Эстонии. Закон о культурных автономиях в Эстонии есть, но распространяется он только на граждан ЭР, а из 430 000 за последние четыре года натурализовалось там лишь 75 000 человек. Происходит, по определению Комитета ООН по правам человека, «бархатная депортация» неэстонцев, прежде всего русских.
Что до Латвии, там неграждане (постоянные жители, однако!) вообще отстранены от выборов, даже в местные органы власти. Отличий же, касающихся фактических запретов на профессии и права выбора места жительства, между гражданами и негражданами насчитывается без малого семьдесят (поучительные таблицы таких ограничений даны в работе А. Язьковой, со ссылки на которую мы начали эту статью).
Нам могут возразить: государство вольно устанавливать свои внутренние правила, ограничения и цензы. Да, но не такие, которые нарушают международные нормы прав человека. И наиболее успешно защищать права своих co-ethnics в Латвии и Эстонии Россия может, именно защищая права человека.
Казалось бы, парадокс: в Эстонии и Латвии выходят газеты и журналы на русском языке, работают бюджетные театры, причем всего этого «на душу «нетитульного» населения» явно больше, чем на «востоке». Организованных по этническому принципу политических партий в Узбекистане и Казахстане нет, а в Эстонии Русских партий две. Как бы это свидетельствует о том, что «запад» демократичней. А вот с гражданством — наоборот! И хотя из государств «востока» русских граждан бежит на порядок больше, чем неграждан из государств западного кра спектра, причины здесь другие, не юридического порядка.
В Эстонии и Латвии, полагаю, сказывается ориентация на европейскую традицию подо все подводить законы. Руководствоваться бытовым национализмом политические элиты этих стран не считают возможным, поэтому и принимают законоположения, которые значительно урезают — в глазах ушедшей вперед либеральной Европы тоже! — «коэффициент их демократичности». Закон, мол, суров — но таков уж закон.
Мы, россияне, безудержны в эмоциях. Наши защитники соотечественников, пуга других и запугивая самих себя, преувеличенно громко кричат чуть ли не о геноциде русского населения Эстонии и Латвии. А надо бы, опираясь на нормы международного права, хладнокровно и внятно доказывать, что в вопросах гражданства там имеют место элементы юридического э т н о а п а р т е и д а, от которого страдает не повинное ни в чем «антиэстонском» или «антилатышском» русское меньшинство.
Именно так ставили несколько лет назад «русский вопрос» С. Ковалев, тогдашний председатель Комитета по правам человека ВС РФ, и В. Лукин, возглавлявший Комитет по международным делам и внешнеэкономическим связям. В совместном открытом письме 1 тогдашнему Генеральному секретарю Совета Европы Катрин Лелюмьер они предупреждали об опасности возникновения и роста в Эстонии и Латвии а п а р т е и д а по э т н и ч е с к и м мотивам. И с точки зрения международного права это был куда более верный и потенциально эффективный путь защиты соотечественников, чем угрожающая жестикуляция, от привычки к которой официальная Россия не вполне освободилась до сих пор в отношениях с «упрямыми» балтийскими соседями. О радикал-патриотах а-ля Жириновский и говорить нечего.
Полагаю, что как раз юридический формализм эстонских и латышских властей раздражает их российских оппонентов сильнее, чем юридически не оформленное, но реально существующее в государствах «востока» неравноправие. Там оно проявляется, пожалуй, даже масштабней — в сфере образования, кадровых предпочтений, в структуре профессий, доступных и недоступных для «нетитульного» населения, но проявляется не по закону, избави Аллах! Там нет апатридов. Почти нет неграждан. А русские бегут! Из Казахстана, из Узбекистана. А из Таджикистана, кажется, ушли все, кто способен был уйти.
Между тем наши радикал-патриоты по-прежнему ополчаются в первую голову на дискриминацию «русскоязычных» в Латвии и Эстонии. Тоже своего рода парадокс…
1 См.: Известия. 1992. 26 фев.
«Титульный» и русский — противники, соперники? Нет,
партнеры!
Теперь от темы правовой — к теме лингвистической. Впрочем, тоже в правовом аспекте.
Подавляющее большинство говорящих по-русски (среди них есть и представители «титульного» этноса) прежде не испытывало практической нужды в ином языке общения, кроме русского. Жители столиц, крупных городов, промышленных и культурных центров бывших союзных республик вполне им обходились.
Известно, что до революции Ленин выступал против конституирования государственного языка в будущем государстве рабочих и крестьян, справедливо усматривая в нем элемент принудительности по отношению к нерусским народам. Однако этот завет вождя, как и многие другие, претворился в жизнь двулично: в текстах конституций СССР и большинства союзных республик понятие «государственный язык» отсутствовало, но на деле русский был таковым на всей территории многонационального СССР. Просто в официальной терминологии использовался эвфемизм — «язык межнационального общения».
Нельзя не заметить, что таковым он остается и до сих пор (а в Беларуси, на юге и востоке Украины он остается и языком внутриэтнического общения у «титульных» этносов). Но с точки зрения законодательства ситуация резко изменилась. Молодые поколения поставлены в положение, когда от степени владения государственным языком (при минимуме возможностей его по-настоящему изучить) зависят их натурализация, их карьерно-профессиональные и образовательные перспективы. Старшим поколениям, для которых освоение нового языка тем более затруднительно, возможно, уготовано и вовсе замкнутое внутриэтническое существование.
Об опасности для новообразованных государств сужения сфер употребления русского языка написано уже много. И много убедительного. Гораздо меньше пишут о том, как выйти из состояния юридического неравноправия языков так, чтобы это оказалось взаимовыгодно в с е м у населению.
Никакие напоминания о культурном величии русского языка или о том, что он один из официальных языков мирового содружества наций, делу не помогут, особенно если будут исходить из России. К тому же один ключ и тут всех дверей не откроет. Разнообразие условий диктует и разнообразие решений.
Возможным и полезным представляется микрорегиональный особый статус русского языка — там, где проживает достаточно большое количество населения, говорящего по-русски. Это могут быть большие города, столицы, скажем, Ташкент, Алма-Ата, Бишкек, Рига, Таллинн, Киев, Харьков, Одесса. Кроме того, наиболее урбанизированные области северо-запада и северо-востока Казахстана или, например, район Нарва-Силламяэ в Эстонии. Кстати, напомню, что жители Силламяэ (из 25 000 населения эстонцев — 3,2 процента) ходатайствовали перед властями Эстонии о признании русского для нужд местного самоуправления наряду с эстонским, но … без успеха. Речь идет о равнозначном использовании в этих регионах русского и «титульного» языков, при этом русский не должен объявляться вторым государственным и ни в коем случае не должен использоваться как символ территориального автономизма — последнее может оказаться делом опасным и лишь подстегнет местную «русофобию». Уникальное превращение русского во «второй государственный» в «лукашенковской» Беларуси, с нашей точки зрения, акция стабильности стране не добавляющая.
В некоторых новообразованных государствах продуктивно, на наш взгляд, признание за русским языком статуса о ф и ц и а л ь н о г о языка. Такое понятие в мировой практике существует. Главное — в нем нет элемента обязательности. Без знания государственного языка ты не сможешь стать полицейским или государственным чиновником, «властью». Но к тебе как к представителю власти разрешено законом обращаться и на официальном языке, что очень важно в многоэтничном государстве.
Далее. Государственный язык в государственных школах обязаны учить все. Официальный не обязателен, но учат его, в общем-то, тоже практически все, потому что это н е о б х о д и м о в силу обстоятельств, исторически сложившихся в многоэтничной стране.
Таким исторически предопределенным языком во многих новообразованных государствах может быть, естественно, русский, его «официализация» была бы актом со многих точек зрения разумным. Что касается Латвии и Эстонии, что ж, возможно, когда-нибудь там английский и вытеснит русский, но современный опыт показывает, что, например, широко распространенный в Нидерландах или Швеции английский — это все же иной тип бытования «нетитульного» языка, чем тот же английский в полиэтничной Индии, где он, кстати, имеет статус официального, или — исторический пример — немецкий в прежних Эстляндии, Курляндии и Лифляндии.
В Кыргызстане и Казахстане уже пошли на юридическое признание русского официальным языком, хотя тамошние радикал-патриоты продолжают против этого бороться. Что поделаешь: не только истину вообще, но и собственные истинные выгоды люди постигают не сразу.
И все-таки мы верим: там, где двуязычие обусловлено историческими обстоятельствами, здравый смысл восторжествует. Русский язык — партнер языку государственному, а не соперник, тем паче не враг!
Что делать и… чего
России делать не надо
Как мы, надеюсь, показали, в зависимости от местных условий должны использоваться разные тактики дл достижения общей благородной цели помощи российским co-ethnics в новом зарубежье.
Существует ли здесь тем не менее некий общестратегический вектор политики официальной России?
Жизнь показывает, что таким вектором не может быть «возвращение на историческую родину» — обустройство миллионов людей России не под силу экономически. Но не только в этом дело. Она и м о р а л ь н о не готова пойти на серьезные жертвы: мы знаем, как уже в России страдают «недобровольно перемещенные лица» — так их называют в мире. Страдают от равнодушия, корыстолюбия, вымогательств местных чиновников, от недоброжелательства окружающих — о том написано множество статей и даже книг, о том криком кричат сами переселенцы и их искренние защитники, среди которых хочется прежде всего назвать общественный Координационный совет во главе с Л. Графовой.
Поле-то правовое Россия создала — хотя бы законами «О беженцах», «О вынужденных переселенцах», «О праве граждан на свободу передвижения, выбора мест пребывания и жительства в пределах РФ», президентским указом «О федеральной миграционной программе» и прочая, прочая. Только вот, как издавна на Руси повелось: законы святы, да исполнители — лихие супостаты. Поэтому ламентации, порой звучащие с высоких трибун, насчет тяжкого положения русских за рубежом, приводят на ум старую мудрость: врачу, исцелися сам.
И все же границы правового поля в общем очерчены и стратегическое направление есть. В «Стратегическом курсе…» оно формулируется так: «Активно содействовать адаптации россиян к новым политическим и социально-экономическим реалиям в странах их постоянного проживания — бывших республиках СССР». Но каков механизм реализации, иными словами, кто у нас занимается этим содействием в порядке прямых служебных обязанностей?
О, кто только не заявляет, что занимается этим делом!
Без претензий на исчерпанность списка перечислим: в первую голову, естественно, Минсотрудничества, рядом с ним — Миннац, рядом — специальный («первый», что должно подчеркивать приоритетность) департамент МИДа. И про Комиссию по вопросам гражданства при президенте не забудем, и про ФМС. Еще? Пожалуйста. Правительственная комиссия по делам зарубежных соотечественников, Комисси Госдумы по международным делам, в Госдуме собираются Совет соотечественников и Ассамблея российских соотечественников…
Как нынче говорят, не хило! Столько радетелей, столько пекущихся! А ежели добавить сюда еще и внегосударственные организации, которых, как подсчитано, во всем СНГ объявилось около 150, и учесть разную, порой противоположную политическую ориентацию перечисленных ведомств, картина получится пестрой и запутанной.
И уже поэтому н е э ф ф е к т и в н о й!
Деклараций сколько угодно, возможностей помогать реально — у большинства институций мало. Хотя отдельные акции все же предпринимаются.
Государственные органы, ведомства РФ способствуют созданию совместных предприятий, чтобы дать работу прежде всего русскому населению — ведь квалифицированные рабочие, ИТР да гуманитарии составляют главную страдательную массу людей, по которым бьют процессы стихийной и сознательной диверсификации хозяйства бывших союзных республик. К такой деятельности подключаются сегодня и отдельные субъекты РФ, и это есть важный и перспективный путь. РФ и российский капитал начинают выкупать у государств нового зарубежья в собственность (подчас в счет погашения их долгов России) предприятия бывшего союзного значения, когда-то создававшиеся людьми, которые приезжали в республики, чтобы «поднимать окраины Союза». Правда, более проворный капитал из дальнего зарубежья нередко оттирает Россию — особенно в Казахстане и Киргизии, но все же кое-что удается сделать.
Сложнее с реальной помощью пенсионерам (даже minimum minimorum, им направляемый, дл России обременителен), а также с культурой, наукой и образованием, на которые и в самой-то России денег отпускается, как известно, — кот наплакал. И все же учебники из России для русских школ пусть мало, но завозятся, находятся возможности двустороннего финансирования Славянского университета в Бишкеке, объявлено, что такой же будет создан в Душанбе и даже в Тирасполе (если это не популистское обещание). Минкульт РФ в меру своих более чем скромных возможностей старается поддерживать поликультурное пространство бывшего СССР. Международный Литфонд и разные до сих пор противостоящие друг другу писательские объединения, организации ПЕН-движения делают кое-что полезное, чтобы не дать распасться этому культурному пространству.
Но речь главным образом о том, что должна и чего не должна делать официальная Россия, ее дипломатия.
Здравый смысл подсказывает, что именно МИДу, и только МИДу, должно принадлежать преимущественное ведение всех внешнеполитических дел, координация всех участвующих в этой работе ведомств. МИД призван «увязать» интересы тех, кого следует защищать, с нормами международного права.
Не станем скрывать — на наш взгляд, в сфере двусторонних отношений российская дипломатия до сих пор долговременные, стратегические интересы подчас подчиняет тактической злобе дня. Это особенно заметно в отношениях России с государствами Центральной Азии.
Не думаем, что достаточно эффективна координирующая роль МИДа и в самой России. Разнобо в толковании того, в чем состоит истинный интерес России, на кого следует ориентироваться в странах-партнерах, было и остается более чем достаточно. Вспомним, как расходились мнения и поведение козыревского МИДа и грачевского МО по таджикским проблемам или как «дружат» многие фракции Госдумы с сепаратистским Приднестровьем, официально н е признанным Россией. Вспомним, что МИД РФ заявлял о своем несогласии с решениями наших законодателей по Севастополю, хотя, в общем-то, и «козыревский», и «примаковский» МИД держится перед Думой весьма робко. Между тем кому как не дипломатам, профессионалам, знатокам внешнеполитических интересов России следовало бы в нужных случаях резко ставить вопрос о том, что иные заявления и практические деяния некоторых фракций законодательной власти наносят ущерб внешнеполитическим интересам страны и создают антидемократический образ новой России, будя в мире старые страхи времен «холодной войны».
Что же до самой нашей Думы… О, ее «прорывы» на фронте защиты соотечественников в странах нового зарубежья уникальны, пожалуй, в истории парламентаризма. Нашим законодателям — «звание», предполагающее, по крайней мере, лояльность к законам, — палец в рот не клади. К эскападам лидера ЛДПР общественность, кажется, уже привыкла. Но когда за предложение Жириновского потребовать (?!) у Казахстана и Украины провести референдум по вопросу о «возвращении России ее исконных земель», то есть, как ни крути, фактически за вмешательство во внутренние дела иностранных государств, голосуют 98 депутатов… Когда зампредседателя Госдумы, юрист по образованию С. Бабурин призывает коллег к юридически немыслимому демаршу — в одностороннем порядке объявить гражданами России… все русскоязычное население Крыма… Когда обычно более сдержанный в эмоциях, чем Дума, Совет Федерации ничтоже, как говорится, сумняшеся о б ъ я в л я е т Севастополь городом российского подчинения… Тогда я вспоминаю, какое большое и отрезвляющее впечатление произвела на меня статья русского писателя из Латвии Владлена Дозорцева в «Общей газете», названная «Когда нас пытаются защитить, нам еще хуже…». Более двух лет прошло с тех пор, но парадокс, содержавшийся в названии статьи, подтверждается многообразным сегодняшним материалом.
Можно сколь угодно критически относиться к «волюнтаристской» передаче Хрущевым Крыма Украине, я сам отношусь к этой акции без восторга, но следует же отдавать себе отчет в том, что Крым теперь к о н с т и т у ц и о н н о является частью Украины, тем паче что процесс этой передачи был оформлен зимой 1954 года вполне законно в соответствии с конституционными нормами межреспубликанских отношений того времени, о чем свидетельствуют документы, опубликованные в «Историческом архиве» (1992. NNo 1). И когда для красного политиканского словца то в московской мэрии, то в Госдуме, то в Совете Федерации начинают рассматривать Севастополь как некую «11-ю префектуру Москвы», государственным мужам стоило бы семь раз подумать, как такое «словцо» отзовется в украинско-российских отношениях. Тем более что якобы юридические ссылки на то, что Севастополь никогда вербально Украине не передавался, выглядят по меньшей мере неполно, ибо уважаемый Ю. Лужков не упоминает о том, что в Конституции УССР 1978 года Севастополь числился уже как город украинского республиканского подчинения, а в Конституции РСФСР того же года он как город российского республиканского подчинения уже отсутствовал.
Нельзя признать юридически полноценными и опросы населения самого Севастополя. Мнение российских общин м о р а л ь н о очень важно, но только путем м е ж г о с у д а р с т в е н н о г о компромисса может быть решена и судьба Черноморского флота, и юрисдикция Севастополя, и иные «крымские вопросы».
Что же до различных «русских», «российских», «русскоязычных», «славянских» общин в странах нового зарубежья, то вряд ли вообще, сидя в Москве, эту тему можно осмыслить широко и полно — слишком многолика реальная жизнь этих общин. Ясно одно: взаимоотношения любой ветви власти официальной России с общинами соотечественников не должны напоминать связей метрополии с «пятой колонной». Интерпретировать поддержку таких общин недоброжелатели России все равно будут, на чужой роток не накинешь платок, но важно, чтобы на деле Россия была в этом отношении юридически и морально безупречна.
Нужны
еще три государственные декларации
Правова база, на которой должна зиждиться практическая политика России в отношении зарубежных соплеменников, нуждается в развитии. Права А. Язькова: «Необходимо как можно быстрее разработать и принять законодательные акты, которые позволили бы России оказывать им содействие… с учетом нынешних российских и международных реалий» 1 . С учетом реалий… В том-то и дело. И одна из причин того, что давно обсуждаемые в Думе соответствующие законопроекты по-прежнему продолжают обсуждаться, состоит в том, что далеко не все депутаты хотят считаться с реалиями, да и понимают их отнюдь не одинаково.
Здесь не остается иного пути, как искать и найти наконец консенсус.
Однако не все сводится к законодательным актам. Бывают нужны и декларации о целях, принципах, намерениях государства в той или иной области политических отношений. Тут я вернусь к статье В. Дозорцева.
Не знаю, все ли из своей статьи почти трехгодичной давности он повторил бы сегодня, но я считаю по-прежнему актуальным его призыв к тому, чтобы Россия официально выступила с двумя фундаментальными документами, с двумя декларациями.
Перва — о том, что Россия никогда, ни при каких условиях не намерена покушаться на независимость стран Балтии.
Второй документ (передаю точно мысль В. Дозорцева) должен исправить последствия нескольких поспешных официальных заявлений России о том, что она является наследницей всего и вся, что составляло СССР. Понятно, что в свое время такое заявление по многим причинам нужно было сделать, но Россия уже тогда должна была оговорить, за что она н е м о ж е т нести ответственности, какого наследия она на себя н е п р и н и м а е т.
Имей мы такую декларацию, кто знает, педалировался ли бы сегодня мешающий развитию латвийско-российских и эстонско-российских отношений вопрос о том, «оккупировал» ли СССР Прибалтику?
Следовало бы к этим двум добавить и третью, тоже принципиального характера декларацию — о равноправии «нетитульных» этносов в нашем российском «собственном доме».
В Декларации о государственном суверенитете России (тогда еще РСФСР) было заявлено четко и недвусмысленно: «Представителям наций и народностей, проживающим в РСФСР за пределами своих национально-государственных образований или не имеющим их на территории РСФСР, обеспечиваются их законные политические, экономические, этнические и культурные права» 2 . Это про такие этнические группы, как, скажем, греки, болгары, поляки и, разумеется, немцы, так до сих пор и не восстановившие свою автономию. Но это все — и о живущих в России украинцах, белорусах, армянах, грузинах, казахах, латышах, эстонцах… а теперь и о таджиках.
Во времена Советского Союза особых проблем не возникало, поскольку все мы были гражданами СССР и республиканские гражданства общесоюзным «поглощались». Теперь тут есть проблемы. Не столько политические и экономические: у граждан России — украинцев, белорусов, армян, эстонцев полное равенство возможностей с русскими, татарами, якутами и так далее. Но вот проблема обеспечить этнокультурные права представителей тех этносов, которые имеют свои государства по соседству с Россией, существует. Тем более, если эти люди не являются гражданами России. Вот здесь-то и оказалась бы отнюдь не лишней декларация о государственных обязательствах России по отношению к таким людям, об официальной поддержке в удовлетворении их этнокультурных потребностей.
Большое дело сделала Госдума, приняв наконец закон о культурно-национальной автономии, который дает и таким этническим образованиям право на создание своих культурных организаций вне территориальной привязки. Но каковы формы осуществления такой поддержки, пока не ясно. Еще и поэтому политическая декларация была бы весьма полезна. Она касалась бы судеб миллионов людей, ведь в России почти три с половиной миллиона украинцев, более миллиона белорусов, сотни тысяч армян, азербайджанцев, казахов… Разговоры об их культурной ассимиляции досужи. Во всяком случае, не к этому должна вести дело демократическая Россия. Официальная декларация стала бы не последним по важности свидетельством решимости новой России жить в соответствии с подлинно демократическими принципами.
Октябрь-ноябрь 1996
1 Сегодня. 1996. 9 февр.
2 Сов. Россия. 1990. 14 июня.