Разучимся ли мы читать
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 1997
Разучимся ли мы читать
старомодные романы?
Рубрику ведет Лев Аннинский
Наша критика, занятая проблемами концептуализма, постконцептуализма и масскульта, несколько отошла от споров о «Детях Арбата», меж тем на Западе Анатолия Рыбакова продолжают обсуждать.
Недавно в Бостоне, США, вышел заключительный роман трилогии — «Прах и пепел» — переведенный на английский Антониной Байс (по отзывам экспертов, перевод хороший, хотя и небезупречный).
Американские критики откликнулись. Передо мной несколько рецензий. Процитирую наиболее интересное, выделив три темы.
Тема первая: главные герои романа.
«Интеллигентный, глубокомысленный, стойкий, медленно освобождающийся от иллюзий, внушенных ему системой, в которую он страстно верил, Саша — глубоко трогательный характер, идеальное стеклышко, сквозь которое мы наблюдаем, как рассыпаются революционные идеалы. Но главный рыбаковский характер — Сатана…»
Стоп… о Сатане, перекрестясь, чуть позже. А пока — о Саше Панкратове (как судит о нем Джудит Данфорд в газете «Чикаго трибюн»). Вопрос просматривается достаточно головоломный: как это глубоко честный и стойкий человек верит в такую чушь, как революционные идеалы?
Тут может быть два логичных ответа. Или идеалы действительно чушь, и чем быстрее освобождается от них чистая и честная душа, тем лучше; или наш герой, попавшийся на такую удочку, как «революционные идеалы», не так глубокомыслен и интеллигентен, как нам только что сказали. Есть и еще одно объяснение, мистическое: Сатана… Но все-таки подождем о нем.
Рядом с Сашей у Рыбакова имеется еще Варя. В ее характере некоторые критики находят объяснение загадки. Владимир Рудинский (наш человек в Буэнос-Айресе; орган соответственно называется «Наша газета» — русскоязычная) пишет:
«Варя, в сущности, гораздо менее банальный образ, чем главный персонаж, Саша Панкратов. Нам теперь без конца повторяют, будто подсоветская молодежь жила идеалами сталинизма и лишь редко с трудом оные изживала. Варенька — живое тому опровержение. Живя с детства в советских условиях, она интуитивно и целиком отвергает большевицкую (так. — Л. А.) идеологию и умно, активно ей противостоит. В этом глубокая правда; сколько именно таких девушек я знал в молодости в советской России! Впрочем, конечно, и мужской молодежи, настроенной так же, — нас было немало. Увы! Сделать тогда практически нельзя было ничего. Выбор был только, — погибнуть или выжить…»
Интересное рассуждение. «Гораздо менее банальное», чем кажется на первый взгляд. То есть чем при втягивании в спор о том, жила ли советская молодежь (прошу прощения: «подсоветская») идеалами сталинизма или не жила.
Кстати, я не вполне понимаю, что такое «идеалы сталинизма». Насколько я помню, таких идеалов не было. Как не было и самого «сталинизма» — термин появился задним числом. Идеалы — были. Но не сталинизма, а ленинизма, точнее — марксизма-ленинизма. При этом Ленин и Сталин воспринимались не как творцы идеалов, а как вожди, знающие путь и имеющие волю к их реализации. Идеалы же были — от Маркса. Маркс же был — наследник всей гуманистической мысли человечества. В связи с чем глубокий и честный человек МОГ в них искренне верить. Теперь все это представляется либо глупостью, либо подлостью. Я допускаю, что Вл. Рудинский искренне не помнит ничего, кроме дилеммы: выжить или не выжить, стоявшей перед «мужской молодежью», но что касается девушек, которых он «столько» знал в молодости, то хочется спросить: так Варенька рыбаковская — жила или только выживала? А если жила — то с идеалами или без? А если с идеалами, то к идеалам Саши они имели какое-нибудь отношение? Или никакого? Как сказали бы в ту эпоху, она была «за» или «против»?
Да ни то, ни другое. Интуитивно ведет себя человек по-человечески, не слишком вникая в «большевицкую идеологию» и никак ее явно не «отвергая», а просто живет в ее поле — по-своему. Вы человеческую душу не втиснете ни в какую доктрину. И советскую молодежь (пардон, подсоветскую) не втиснете. Ребром вопрос стоял только для тех, кто сам втискивался: или — или? А втискивались — чтобы преуспеть. И для тех, кто хотел преуспеть, выбор был действительно узок: «иди и гибни безупречно» или выживай (за чужой счет). И «сделать практически» действительно «нельзя было ничего», если ты с потрохами влезал в доктрину.
А нормальный человек — Варенька — жил «законом сердца» в доставшихся ему условиях и потому МОГ что-то сделать. А если верил в «революционные идеалы», так ведь и они не сводились к формуле: если он скажет: «Солги» — солги. Они еще много чего открывали человеку.
Сейчас, конечно, это невозможно вообразить. Считается, что люди или были безумны, или притворялись. Так Саша-то Панкратов тоже ни в те, ни в эти ворота не влезает. У Рыбакова память лучше, чем у его критиков. У него, разумеется, доктрина людей корежит, но и люди доктрину собой кормят. В том числе и добровольно.
«Люди перестают нормально разговаривать, они вообще не «нормальны». Каждый — под подозрением, каждый может быть (и будет) вашим обвинителем» (Джудит Данфорд).
Если КАЖДЫЙ, то вопрос уже в том, откуда это в людях.
Сатана!
Итак, пункт второй: Сталин.
«Изображение Сталина — проблема для русских писателей. Портреты или искажены ненавистью — как у А. Солженицына в «Круге первом», или засалены комедийным гротеском, как у писателей вроде В. Войновича или А. Синявского, где Сталин присутствует как безумец, но отсутствует как человек. У Анатолия Рыбакова Сталин реалистичен и достоверен» (Ричард Лурье, «Нью-Йорк таймс», книжное обозрение).
«В новом романе Сталин снова — главный персонаж, и снова поднят вопрос о том, как один человек, настолько демонический и злой, сумел подчинить своей тиранической и убийственной воле целую страну и ее сильнейших представителей. Мы присутствуем при том, как Сталин уничтожает самых достойных» (Ричард Бернстайн, «Нью-Йорк таймс»).
«Жуткий восточный тиран, чудовищный титан нашего века» (Вл. Рудинский).
Откуда все-таки берется «тиран»? Из какого материала выстраивается «титан»? И как же это удалось Сталину истребить достойных и подчинить сильнейших? Он что, САМ истреблял? А может, руками этих достойных, опираясь на этих сильнейших, которые готовы были уничтожить друг друга и потому верой и правдой служили Сталину и так сотворили «тирана-титана» из «серой кляксы»?
Возвращаюсь к старому вопросу: что это в людях — глупость или подлость?
Отвечаю: и то и другое… И еще третье — для интеллигентных и глубокомысленных: павший на всех кровавый морок тотальной войны, зверские законы которой одни принимают как шанс, другие — как несчастье, случившееся по чьей-то злой воле, а третьи — как стихию, дурную погоду, ненастье, в условиях которого надо жить, причем жить по-человечески. Варенька, где ты?
Наконец, главное: откуда на нас эта погода, этот кровавый морок, этот бред истории?
Р. Бернстайн:
«В мире Рыбакова добро побеждает в целом, но не в частном. Отдельные жизни сломаны, раздавлены политикой. Центральная тема романа — это невозможность избежать частных последствий, когда диктаторы решают, каковы цель и значение истории».
Все это было бы так, ЕСЛИ БЫ диктаторы действительно «решали». Но я думаю, все происходит наоборот. Диктаторы решают — по частностям: как выскочить из той или иной ситуации, как выжить в сложившейся обстановке. Но «цель и значение истории»? — извините, этого диктаторы не только не решают, но иногда и не ведают. Это, как теперь говорят, Господь Бог решает, которого Маркс пытался заклясть с помощью «законов истории». А если не вышло, переадресуем вопросы Тому, из-за Которого не вышло (привожу орфографию в соответствие с предметом).
Что же до романа Рыбакова, то у него так: добро может победить в частном, но не может в целом. Потому что в целом, да еще находясь в гуще драки, вы просто не очень понимаете, где добро, а где зло.
Саше легче: ему Варенька подскажет.
А каково огромной стране, которую терзает история?
Тут в утешение можно вспомнить, что всякий народ, по Монтескье, имеет тот образ правления, которого достоин. И тот образ жизни, который наследует. И тот способ различать «добро» и «зло», который от предков укоренен в «каждом».
Ричард Лурье, между прочим, предусмотрительно отказывается от этой дихотомии. Он дает другую шкалу: не «добро — зло», а «старое — новое».
«Когда Советский Союз испустил дух, эйфорическая американская иллюзия сводилась к тому, что Россия постепенно, пусть и набивая себе неизбежные шишки, придет к современной капиталистической демократии. Мы выиграли холодную войну: ни один их вызов не остался без нашего ответа. Но мы забыли одну очень важную вещь: силу старомодности. Что может быть старомоднее, чем этнические бойни в Боснии или в Чечне? И вот старомодный роман Анатолия Рыбакова «Прах и пепел» напоминает нам о том, что забыть тяжесть прош лого — ошибка, особенно если это такое тяжкое прошлое, как в России».
Я не опровергаю мнения о «старомодности» рыбаковской книги, у американских критиков, кажется, общепринятого, как не реагирую и на их тонкую иронию по поводу старомодности: новомодный писатель может, конечно, продемонстрировать свое отвращение к «идеалам сталинизма», которые он реконструирует по новейшим рецептам, но чтобы понять реальность, надо подключиться к ее дыханию. «Старомодный роман» — часть «старомодной России» — той самой, которая «выстрадала марксизм». Может быть, лучше было бы ей выстрадать что-то другое? Может быть. Например, что-нибудь либерально-демократическое или, напротив, почвенное? Об этом можно спорить (стало можно спорить). Но что в любом случае страна бы ВЫСТРАДАЛА.
А почему, собственно? Почему страданье было так фатально, так неизбежно, что даже за марксизм пришлось схватиться? Почему так мешала Россия Японии в 1904-м, Германии в 1914-м и 1941-м, Америке всю вторую половину ХХ века? А может, еще и Англию с Францией вспомним в 1854-м? А может, и марш Наполеона на Москву?
К кому все эти вопросы? Ко Всевышнему? Или к Сатане как Его падшему полпреду? И что еще предстоит нам пережить такого, о чем потом не спросишь «почему?»? Ибо на такие вопросы не ответит ни «жуткий тиран» в Кремле, ни «самые достойные люди» в его окружении, ни самые достойные представители передовой западной культуры, по чьим идеальным проектам восточные тираны возводят свои империи.
Может, писатели ответят?
А вот это — самый интересный пункт в суждениях американских критиков о новом романе Рыбакова.
Ричард Лурье:
«Преждевременно думать, что страна легко перепрыгнет из диктатуры в демократию; неразумно также ждать новой «Войны и мира» с портретом Сталина, мастерски исполненным кем бы то ни было из тех, чья жизнь была исковеркана при его правлении. Толстой еще не родился, когда Наполеон маршировал к Москве. Единственная проблема в том, что пока Советская эпоха дождется своего Толстого и западные оптимисты убедятся наконец, что это он, — Россия окажется слишком занята пересылкой факсов, игрой на понижение или войной на интерфейсах (я не в силах перевести этот пассаж сколько-нибудь старомодно. — Л. А.) — так что у нее не будет времени читать слоноподобные романы, как бы блестящи они ни были».
Разучится или не разучится Россия читать старомодные романы — вот это как раз отчасти и от нас зависит.
С чем и подождем очередной книги Анатолия Рыбакова.