Разрозненные записи к теме
Геннадий Айги.Поэзия-как-Молчание
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 1996
Геннадий Айги
Поэзия-как-Молчание1
Разрозненные записи к теме
1
Слушание — вместо говорения. Даже — важнее видения, какого угодно (даже — в воображении).
И: шорохи-и-шуршания. Шуршит — столь отдаленное — уже — начало. «Мое», «я сам».
Там «всё» — молчание. Все — давно — распрощались. Пусты строения. Холод. Давний ветер, — он мертв. Пустые чуланы. Ветер, — мертвая рассыпанность — мертвой муки.
Не ностальгировать. Я — ведь — и не… — куда уж. Слишком — из прекратившихся пространств из «сил», — давно отмененных.
Все было — чтобы умолкнуть. Но — там. Во имя всего, что — там.
Без веяний — «душ». Без — встреч.
Возвращение-сон. Но уже — ни к кому. В холод. В безымянность. В отсутствие.
2
Паузы — места преклонения: перед — Песней.
3
Одинокие листья строк, — будто действительно — на ветру.
«Истина в поэзии — накал», — это зависшая — в пустоте — строка.
4
Молчание — как «Место Бога» (место наивысшей Творческой Силы).
«Бог»? — это цитата: из Бога». (Это — из неопубликованного моего стихотворения.)
Это — было, когда был — накал.
5
В сырость — налево от вечерней дороги. Така там эпоха была — Смерть Хороводов. Словно что-то бесшумно грызущее — молчание леса. Притягивая. Быть — растворенным.
6
Современное многоговорение. Множатс вещи, — ширится каталогизация их. «Современный эпос».
И: когда — нет той самой «полушки», котора числилась («в народе») там, — «за душой».
7
Умалчивания в русской поэзии, как ни странно, больше всего у Пушкина, в последние два-три года его жизни. Все чаще отточия, оборванные фразы с многоточием. Вроде: «что тут еще говорить», и — «ни к чему».
8
Да, не надо ностальгировать. Но оплакивать покойного — должно.
9
Увы, все, что еще немного трогает, — из чего-то «высокого». Не сказать же: «Будь проклято». (Что с того, что многие слова — мертвы. Особенно — «самые значительные».)
И вот, кое-что — «из такого».
10
Простота — это больше, чем Мощь: это слабость сильнее, чем Мощь: это Чудо.
11
Мои строки — лишь из отточий. Не «пустота», не «ничто», — эти отточия — шуршат (это «мир — сам по себе»).
12
В эпоху кинжалов и шпаг — монументальность шекспировских трагедий.
Нож, топор — значительны — пластичностью. Даже — монументальны.
Современные дикие военные самолеты… — они мелко-подробны, как саранча. (Говорю о том, как это видится, их математически-подробное содержание убедит только ум.)
13
Есть у меня и строки, состоящие только из двоеточия.
Это — «не-мое» молчание.
«Тишина самого Мира» (по возможности, «абсолютная»).
14
Хижина, лачуга — грандиознее небоскребов.
Здесь — окрик: «Противопоставление цивилизации культуре».
Я — только констатирую.
(Что ж… и «ответный выпад»: цивилизации — это лишь отдельные периоды единой Культуры… — да, «с Сотворения Мира».)
15
И — беспрерывно бродит Нерваль. Говорение —
шагов, мелькание фигуры, — тень, говорение рваной одежды — в вихре.
Последняя «поэма» — из «самого себя».
16
Все больше становится мелких вещей. И все больше — мелких слов.
Болтливость вещей. Болтливость поэзии.
17
Безвыходно.
18
К одному знаменитому старцу пришел другой, не менее знаменитый.
Виделись — впервые. Начался разговор. Внезапно запел во дворе петух.
— А что, отец, у вас есть петухи? — поинтересовался гость.
— Есть. А тебе-то какое дело до этого? — ответил хозяин и прекратил разговор.
19
Кому трудно говорить? — тому, которого — не ждут. (Аудитория и поэт.)
20
Неудавшийся монах. Все «пред-страсти» (так и не утихшие — до вхожденья в молчание) — «у мира на виду», это и есть — «творчество». Не дойдя — до желаемого «очищения», и все — бессознательно.
21
Передвигающееся Зеркало. Стихотворный Бедеккер.
22
А это — Вагнер. «Поистине, величие поэта скорее всего открывается там, где он молчит, чтобы невысказанное само высказалось в молчании».
23
Это налево от деревни, сперва дорога — немного в гору, через две версты — уже не «сельское», «ничье» — поле: «само по себе». Рытвины, кочки, застарелые травы. Но… — нельзя мне — здесь — к этому прикоснуться (с «прозаической необязательностью», лишь «испачкаю» для себя это место и не уловлю уже его — в «стихотвотворение»), оставляю…………. (шуршащее его пребывание).
24
Мощно молчит — Бетховен.
25
Оговариваемся: прекрасного многоговорения (есть ведь такое… — есть и «волшебная болтливость» великих произведений) здесь не касаемся. Это — совсем другое искусство (не исследованное специально, — в отличие от риторики).
26
Лица-поля и поля-лица.
27
И только один пример прекрасного «многоговорения». Романы Достоевского, когда мы вспоминаем их «отвлеченно», слышны, как бессловесная музыка боли (притом каждый — по-своему, очень «определенно»).
Возможно, есть здесь — и музыка Молчания.
Не хочется подробно говорить о том, что есть и «неслышные» произведения больших писателей (а-музыкальны… похоже, что также — а-поэтичны).
28
Есть и «просто мыслительная» ангажированность, искушаемость — рассужденчеством. И возникает: актуальность молчания.
29
быть
может
как у монаха — обманчива
ты — пустота? ты как будто омытая
словно’ — сосуд… в ожидание верю
ныне смиренно: вот-вот
как благодать во молящегося
(долго без слов)
тихо войдет
стихотворение
— … Amen
30
Композиторы, говоря, рисуют руками в воздухе (видят — слышанием). В «компании» музыканты остроумнее поэтов (последние плохо шутят, словно выплывают из некой словесной аморфности). Краснобай-художник опасен (не то что поэт, тот и так — «трепач»).
31
Гельдерлин в последних стихах: «Я многое еще мог бы сказать». Лучше уж — так. Молчащие места (словно — в античной трагедии).
32
Странно, в юности мы более лаконичны. Как будто перво-проявленные, свеже-весомые наши боли говорят — собою, «анатомической» выкладкой (с исключением рассуждений «по поводу»).
33
Эти стены и своды — пелись, их — ввысь — распластывало — пение духа (пронизывая и «математику»), — «в современности» бродим — с этим странным «звучанием», словно укрывая его — плащами (толпы — таких людей), какие мы — «не простые»; грусть, вечер; город.
34
В церковном хоре один из певчих вошел в раж. Отец Т. схватил его за чуб и стал трясти: «Ишь, заливается! Замолчи, — не в тебе — дело!»
Пожалуй, и мы — иногда — слишком «заливаемся» очень уж «нашими» акафистами.
35
Столб — полевой — дорожный. В нем — «весь мир». Земля-и-Небо, зимы, осени, весны. Все плачи и говоры — ветра. «Поэма» — там, в ночи, — среди поля.
36
В искусстве любое «post» — многоговорение.
37
Лагерные стихи поэта В.М. В них — забота о близких (и, шире, — о далеком малом народе) — без «разбирательства» с насильниками. Может быть, действительно лучше так? «По-крестьянски» Реакци на беду: не «голосить» слишком, лучше — затопить печь, накормить детей.
38
Чем проклинать этот мир и людей, лучше — молчать.
39
И мама моя молчит (мне — года четыре): мен — наказывая. Уже — властно (и бессознательно) — воздвигая — будущее свое: отсутствие? — не так ли?.. — (Я — бьюсь, в траве, безнее. Давно.)
40
Опять — шорохи-и-шуршания. Это — брат мой.
(Во сне приходит один и тот же человек и говорит, что он, брат мой, не умер.)
На шубе его — мельничная пыль. И — иней за окном, на деревьях.
Грубо сколоченный стол. Хлеб, пиво. И — слов не помню.
Лишь — тепло блаженства, — как «ореол».
И написал бы — только одно: «Памяти — Сиянья лица»
41
«Я в долгу перед вами, багдадские небеса» (да, — Маяковский). Скоро последует — выстрел. И эти небеса оказываются — обрисованными: огромная панорама — Молчания.
42
И — все же… Великое начиналось — сразу за дверью во двор: Вьюгой-до-Неба, Солнцем-входящим-в-мир-Всем-Миром.
43
Ты?.. — из тихо-уходящих собак. (Это ведь была — твоя шутка: «Поэты — это говорящие собаки, от других собак они ничем иным не отличаются».)
44
А до этого — все дальше — в снега. В голое нищенство. Как мало было нужно вещей. Чуть больше — рук. Стихотворение… — все это немногое, все более — без нас — Мир.
45
Меня стало подводить «пение слов». Часто вспоминаю одну строку Гюнтера Айха: «Этот красный гвоздь не переживет зимы». Дай Бог, — говорю я себе, — заскрипеть, как ржавое железо, дай — «жесткой» старости, — точности — необходимейших слов.
46
Лицо,
полное — горя.
Горе — там — «в доньях» лица —
окружает поля. Исчезают горы, дороги.
В пятна
стираются изгороди. Селения.
Вспыхивают лучи как в тумане.
Лицо
(это «райская» — «моя» — Армения),
полное
горя.
Молчание.
47
Недоговаривание — страшнее молчания. «Тот ли Ты?» — спрашивает Иоанн. Вместо прямого ответа — намеки.
48
И — возроди связь: с полем и Солнцем (о, Утреннее — сырое, словно в поту!), с травами и деревьями (о, капли дождевые — в шершавой коре! — легкая дрожь по спине). Неважно, какое будет говорение. Будет — точность — словно диктуемого — Слова.
49
А все-таки, Ты… — всем нам — Молчал. Запустил — нам — наши слова, — как «автономность».
50
Тишина и молчанье (в поэзии) — не одно и то же.
Молчание — тишина с «содержанием», — нашим.
Есть ли «другое» молчанье?
«Небытия — нет, Бог не стал бы заниматься такой чепухой», — говорит русский богослов Владимир Лосский.
Это — о «не-нашем» Молчании. «В том числе» и о тишине — с молчаньем — ушедших. Все — е с т с т в у е т.
И — не будем делать предположения — о чем-то «совсем ином».
51
и — при виде
этого оживления
очень бедного изуродованного деревца
в берлинском скверике
вдруг
начинает работать душа
будто уносится
в Россию
52
Вдруг показалось, что августовская эта прохлада больше подошла — для прощанья с тобою. (Она, эта прохлада, будто веяла-говорила — тобою-успокоившейся.)
53
И — спросят: даже об этом — словами?
Да, — и молчание, и тишину можно творить: лишь — Словом.
И возникает понятие: «Мастерство — Молчания».
54
И — будто само Молчание, входя в груду бумаг, Само вычеркивает рассуждения о Себе, стремясь — слившись со мной — стать: Единым, и все более — Абсолютным.
Июль-сентябрь 1992
Берлин