Беседу ведет Ирина Доронина
Думитру Балан "Если не торопиться стрелять"
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 1996
Думитру Балан
Если не торопиться стрелять
Беседу ведет Ирина Доронина
В конце 50-х годов Думитру Балан (для друзей тогдашних и более поздних просто Дима) окончил русское отделение филологического факультета МГУ им. Ломоносова, женился на русской девушке Гале и вернулся с нею в Бухарест, где с тех самых пор с любовью и энтузиазмом преподает русскую литературу в университете, переводит ее и пишет о ней. В былые годы он часто приезжал в Москву: со студентами, с коллегами, по приглашению друзей, которых у него здесь столько, сколько нет у иных старожилов. Для многих советских писателей и журналистов, посещавших Бухарест, он был радушным, заботливым и щедрым хозяином. Едва ли кто-нибудь из них забыл его маленькую квартирку, доверху набитую книгами. Даже после того, как он подарил своему родному городу Сучаве целую библиотеку и перевез большую часть книг и журнальных комплектов на кафедру, предоставив их в
пользование коллегам, книг в доме столько, что однажды они чуть не создали угрозу жизни его семьи. В первые же мгновенья печально памятного бухарестского
землетрясени стеллажи и бесчисленные, громоздящиеся до потолка стопки книг обрушились и завалили входную дверь.
В последние годы Думитру Балан бывает в России реже. «Не означает ли это, что отношения между румынской и российской интеллигенцией стали более прохладными?» поинтересовались мы.
Д.Б.: Если говорить об интеллигенции, о писателях, преподавателях, вообще о людях, профессионально занимающихся культурой, то отношение в целом сохраняется не просто дружеское, но я бы сказал, любовное, потому что русская культура, которая столько дала культуре мировой, румынам очень близка. Вероятно, в силу каких-то свойств национального характера она нам, быть может, ближе, чем западная. Но, увы, межгосударственные связи в области культуры (не экономики, там, насколько я знаю, все идет хорошо) переживают тяжелые времена. Начиная с 1991 года, мы не получаем ни одного литературного журнала, ни одной литературной газеты, не видим новых книг, кроме тех, что присылают нам друзья. Я не могу включить в свой университетский курс текущую российскую литературу, поскольку нет возможности обеспечить студентов книгами, да и сам я не в состоянии следить за новинками должным образом.
И.Д.: И это вы, человек, который всегда был начитан в текущей советской литературе лучше, чем иные отечественные специалисты!
Д.Б.: Так ведь прежде я каждый год подписывалс на 40 названий советских литературных журналов и газет. А сейчас не имею такой возможности.
И.Д.: Это вопрос финансов?
Д.Б.: Это прежде всего вопрос отсутствия необходимых межгосударственных соглашений. И многие частные подписчики, и библиотеки, и кафедры русской литературы готовы оплатить доставку в любой валюте, но подписку не принимают. Вот я и вынужден «кормить» студентов отрывочными сведениями. Читали мы с ними, например, рассказы вашего бывшего главного редактора Пьецуха, они им очень понравились, особенно «Наш человек в футляре», «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова, еще кое-что. Но ведь это не назовешь систематическим изучением литературы.
И.Д.: Ограничиваетесь классикой?
Д.Б.: Да, с классикой гораздо проще. В последнее время у нас переиздаются произведени Толстого, Достоевского, Лермонтова, Тургенева, многих других русских классиков, причем, в прекрасных обложках, с отличными иллюстрациями, и все это раскупается. Я уж не говорю о книгах, которые раньше были недоступны, скажем, Замятин или «Доктор Живаго» Пастернака, но даже и книги, которые и прежде выходили большими тиражами «Война и мир», «Анна Каренина», к примеру, расходятся без труда.
И.Д.: Вы говорите о переводах, но ведь ваши студенты, насколько я знаю, обязаны читать по-русски.
Д.Б.: Да, в отличие от некоторых других стран, мы преподаем русскую литературу по-русски, и студенты пишут свои работы на русском языке у нас всегда была сильная школа преподавателей-русистов, и традиции ее, слава Богу, сохранились (при Чаушеску была попытка перевести преподавание на румынский, но нам удалось отстоять свои позиции). Говоря об интересе к русской культуре, я имел в виду не только студентов-русистов, но и читающую публику вообще.
И.Д.: Не уменьшилось ли количество желающих изучать русский язык и литературу? В других странах это сейчас происходит.
Д.Б.: У нас после 1989 года количество студентов возросло. Раньше мы принимали 20 человек, сейчас 40. Кроме того, есть группы, изучающие русскую литературу как вторую специальность, так что в общей сложности их около ста на каждом курсе. И это только в Бухаресте, а ведь русские отделения есть и в других университетах словом, популярность нашей специальности не падает.
И.Д.: Я знаю, что когда-то в румынских школах русский язык был обязательным предметом, как, впрочем, и в других странах Восточной Европы. Не аукнулось ли это неприязнью к русскому в школе?
Д.Б.: Определенные сложности есть. Многие родители, думая о будущем своих детей, хотят, чтобы те изучали английский, французский, немецкий… Преподавателей же этих языков (квалифицированных преподавателей) у нас мало когда мы боролись с мировыми империализмом, профессия эта не приветствовалась. Зато школьники и студенты, изучающие сегодня эти языки, имеют возможность ездить в соответствующие страны, знакомитьс с их культурой. А вот высокопрофессиональных педагогов-русистов мы подготовили достаточно, но традиция обмена с Россией студентами, школьниками и преподавателями прервана. Институт русского языка, по приглашению которого мы сюда прибыли, проявил инициативу, но этого мало. Нужны решения на государственном уровне, тогда будут разработаны и необходимые программы обмена.
И.Д.: А с Молдовой культурный обмен поддерживается?
Д.Б.: Да, с Молдовой у нас уже давно налажены тесные отношения: льготный режим пересечени границы (впрочем, сейчас, когда я ехал в Россию, формальности тоже были весьма условными), хорошие экономические связи, многие молодые люди из Молдовы учатся в наших вузах.
И.Д.: А каково сейчас в Румынии отношение к «молдавскому вопросу»?
Д.Б.: Разное. Люди старшего поколения «помнят», что Молдова была румынской территорией, и знают, что молдавский язык это румынский язык, как бы ни старались в свое время иные «ученые» доказать, что это нечто «совсем другое». Забавно, что особенно усердствовали даже не московские (профессор Будагов и тогда настаивал, что различия между молдавским и румынским языками чисто диалектальные), а именно некоторые кишиневские лингвисты. Они додумались даже до комической идеи перевести Садовяну на молдавский язык! Так вот, старые люди и некоторые политики-авантюристы поднимают вопрос о немедленном воссоединении, но большой поддержкой не пользуются. Мы слишком долго жили в разных государствах, и сейчас нам нужно для начала осознать самих себя: кто мы, как хотим жить, а уж потом думать, создавать нам единое государство или нет. Это вопрос будущего.
И.Д.: Событи в Приднестровье находят отклик в Румынии?
Д.Б.: Когда они обостряются, у Российского посольства собираются демонстрации, участники которых обвиняют Россию в поддержке Тирасполя. Доля справедливости в этом конечно есть: когда армия одного государства находится на территории другого, свобода последнего не может быть полной и безоговорочной. Однако я выскажу мысль, которая кому-то, быть может, покажется крамольной: Приднестровье никогда не было румынской территорией. Румыния простиралась только до Днестра. И надо было признавать это с самого начала, как ни трудно это сделать кишиневскому правительству.
И.Д.: Но ведь это означало бы передел границ.
Д.Б.: Да, дело опасное, но можно было попробовать договориться, устроить так, чтобы жители Молдовы и Приднестровья могли свободно, без формальностей ездить друг к другу, чтобы экономические связи были более тесными, устранить препятствия для совместной производственной деятельности… Я уверен, если не торопиться стрелять, договориться можно о многом. Впрочем, это дело Снегура, не наше.
И.Д.: Тогда давайте поговорим о «ваших делах». Есть ли в самой Румынии проблемы, подобные молдавско-приднестровским?
Д.Б.: Есть. И они не новы, хотя, когда экономическое положение в Румынии было хорошим (а это 60-е и даже начало 70-х годов), они не выходили на поверхность так заметно. Когда же экономическое положение ухудшилось, когда с питанием стало плохо, всплыли и национальные вопросы, главным образом венгерский.
В последние годы правления Чаушеску вопрос этот стал активно подогреваться, я бы сказал, прежде всего в интеллигентской среде: вы ведь знаете, что если высказывается известный писатель, ученый, артист, то он, в отличие от простого человека, находит значительную аудиторию. Например, в Венгрии вышла новая работа по истории Трансильвании, доказывающая, что эту территорию необходимо вернуть Венгрии. Много материалов стало посвящаться этому вопросу и в общедоступной печати, причем, с обеих сторон, и, понятно, отношени в конце 80-х стали довольно напряженными.
После 89-го года, когда у всех возникло ощущение, что свобода беспредельна, начались эксцессы. Сначала был убит румынский милиционер, который участвовал в подавлении волнений, затем румынские крестьяне приехали в Тыргу-Муреш, чтобы отомстить… В марте это кончилось кровопролитием. События подогревались и средствами массовой информации, в том числе за пределами Румынии. Например, все телевизионные агентства распространили репортаж, где показывалось, как избивают венгра. Впоследствии оказалось, что это был не венгр, а румын, но опровержения не последовало, и по свету пошла гулять первая версия.
Потом венгры создали партию. Это единственная, насколько мне известно, партия, образованная по этническому принципу. Партии представителей других национальных меньшинств имеют определенную политическую ориентацию: они либо либеральные, либо социал-демократические, либо еще какие-нибудь, эта же партия основана исключительно на национальной принадлежности. Возможно, поначалу в этом и был смысл, но впоследствии дело сильно осложнилось, так как от требования культурной автономии партия перешла к требованию автономии территориальной. В ответ начали подсчитывать, что румыны живут здесь 2 000 лет, а венгры около тысячи. Политика вмешалась даже в семейные отношения. Поскольку об этом беспрерывно трубят, поскольку от руководства партии постоянно исходят провокационные призывы, в семьях, которые прекрасно жили, вместе растили детей, говорили и по-румынски, и по-венгерски, где нечего было делить, вдруг возникли конфликты. У меня перед глазами пример одного моего коллеги, женатого на венгерке. У них всегда были прекрасные отношения, а тут что-то случилось: они стали спорить и ссориться из-за того, что она что-то услышала по радио или прочитала в газете. В венгерских газетах появляются выпады, в румынских ответы определенных партий, например, партии «Великая Румыния». Но что интересно, венгры есть не только в венгерской националистической партии, они есть даже в «Великой Румынии», и они критикуют поведение своих собратьев-венгров, что доказывает: вопрос этот в первую очередь не национальный, а политический. Однако, мне кажется, у нас никогда не дойдет до того, что происходит в нынешней Югославии. Характер румына не воинственный, румыны всегда готовы к компромиссам, и компромиссы были найдены, одни из них оправданные, другие, с моей точки зрения, нет, но все равно компромисс всегда лучше, чем насилие. К тому же парламентом приняты необходимые законы, например, закон об образовании. Правда, венгры еще не довольны, они хотят, чтобы были вузы на венгерском языке, хотя есть венгерские отделения в Клуже, в других местах, есть венгерские школы, лицеи, издаются учебники… В экономическом же отношении никаких различий между положением румын, венгров, и, скажем, цыган или армян нет.
И.Д.: А кстати, насколько однородно население Румынии? Какие национальные меньшинства, кроме уже названных вами, живут в ней?
Д.Б.: У нас есть еще греческая община, турецкая, татарская… Отношения с ними складываются прекрасно.
И.Д.: Они живут компактно?
Д.Б.: Нет, рассеяно: турки большей частью в Добрудже, греки в Бухаресте, в Яссах; армяне в Сучаве, в Бухаресте… Как и венгры, они выпускают свои газеты, журналы. Сейчас возобновлена даже газета на албанском языке. Она выходила до войны, потом был большой перерыв, теперь она издается снова. Где есть достаточное количество населения, говорящего на одном из этих языков, существуют национальные школы.
И.Д.: И цыганские?
Д.Б.: С цыганами вопрос особый. Они рассеяны по всей стране живут в Трансильвании, в Констанце, Бухаресте, на юге… Как этническое единство они не выдвигают никаких требований, но у властей есть определенные проблемы, связанные со спецификой цыганского образа жизни, не зависящей от того, обитают ли они в Румынии, в России, Венгрии или где-то еще. Среди них есть немало замечательных людей и прекрасных специалистов, например, музыкантов, но появилось и много новоиспеченных «бизнесменов», не овладевших пока цивилизованными формами ведения дел. К тому же, когда Румыния открыла границы, поток румынских цыган хлынул на Запад, чему Запад нисколько не обрадовался, так что пришлось заключать соглашения, например, с Германией, с Францией о возращении лиц, незаконно перешедших границу. Что же касаетс вашего вопроса, то в массе своей цыгане вообще не хотят давать детям образование. Государству даже приходится идти на «уловки»: пособия многодетным семьям распределяют только через школы, чтобы цыгане все же посылали туда детей.
И.Д.: Значит, болезненным остается только венгерский вопрос. Возможно, я ошибаюсь, но у меня создалось впечатление, что вы считаете, будто вопрос этот создан пропагандой. Однако дыма без огня не бывает. Пропаганда может лишь раздуть его. Значит, были, видимо, у венгров причины для недовольства, их права, наверное, действительно ущемлялись?
Д.Б.: Ущемлялись не только права венгров, но и всех граждан Румынии, поскольку попрана была демократия. Когда нельзя открыто говорить о том, что чувствуешь, что считаешь несправедливым (может быть, действительно было недостаточно школ или газет на венгерском языке), когда за любое такое высказывание человека могли выгнать с работы, то у венгра возникало ощущение, что его-то выгоняют потому, что он венгр. Мы ведь в былые времена, разговаривая, всегда смотрели, кто рядом: если лучший друг все в порядке, но если бы кто-то третий, следовало остерегаться. Конечно, нельзя сказать, что все было прекрасно и безоблачно, но то был запрет на критику властей для всех, а в такой ситуации, разумеется, возникают подозрения, что тебя притесняют из-за твоей национальной принадлежности.
И.Д.: То есть, под спудом обиды таились?
Д.Б.: Да, разумеется, таились, и существовали незажившие раны. В 1940 году по воле Гитлера Трансильвани перешла к Венгрии, и румыны стали подвергаться гонениям со стороны воинствующих хортистов. Были вырезаны многие румынские семьи: с детьми, женщинами, стариками. Сейчас там стоят памятники этим безвинным жертвам. Были разрушены православные церкви. И конечно, это не забывается, те, у кого погибли близкие, порой склонны ответственность за преступления хортистов перекладывать на плечи венгров вообще. А у венгров свои предрассудки наш язык ущемлен, стало быть, путь все румыны учат венгерский. Румын входит в магазин и обращается к продавщице по-румынски, она ему не отвечает. Это было, насколько я знаю, и прежде, есть и теперь. Но теперь появилось много экстремистов, готовых подбрасывать поленья в костер.
И.Д.: Вот вы сказали, что румыны живут на этой земле две тысячи лет, а венгры только тысячу. Считаете ли вы, что, пытаясь потушить национальные конфликты, которые сейчас повсюду тлеют, а кое-где и полыхают, имеет смысл фехтовать историческими фактами? Ведь всегда на аргумент, приведенный одной стороной, найдетс более «древний» контраргумент. Но для нынешних людей, проживших в этом конкретном месте всю свою жизнь, что из того? Какая им-то разница, кто древнее исторически, если у них нет и не было другой родины?
Д.Б.: Конечно, это не имеет практического смысла. Ответы на исторические вопросы давать надо, и искать научную истину необходимо, но этим должны заниматься ученые, и публиковать свои изыскани они должны в научных изданиях, а не делать из них пропагандистских жупелов. Например, в Венгрии вышла книга, в которой доказывается, что, когда Атилла пришел на землю нынешней Трансильвании, предков румын там вообще не было. Возможно. Однако это задача для историков, и путь они этим займутся. Сегодняшние же политические партии не имеют права использовать подобные выводы дл манипуляции общественным сознанием. А венгерские власти отдали эти материалы в газеты и распространили по всему миру через международные организации. Что ж, нынешним жителям Трансильвании руководствоваться этими сведениями древней истории в сегодняшней жизни? Абсурд!
И.Д.: Как свидетельствует новейшая история, национальные конфликты то вспыхивают, то затухают в зависимости от экономической, политической, международной обстановки. Но что, с вашей точки зрения, лежит в их основе, что питает их и не позволяет исчезнуть вовсе?
Д.Б.: Я не специалист и вряд ли отвечу на этот вопрос исчерпывающе, но один момент мне кажется существенным, хотя о нем говорят реже, чем о других. Огромную роль здесь играют интересы сверхдержав, которые вы уж извините они преследуют преднамеренно и дьявольски продуманно. Посмотрите, что творится в Югославии, где сербы убивают сербов: какой уж тут национальный конфликт! Но у сверхдержав в подобных регионах есть свои экономические, политические, военные интересы. Я не думаю, что дело в Милошевиче или ком-то другом. Что греха таить, есть Россия и есть Америка со своими сателлитами. Разумеется, и в этих странах существуют демократические силы, противостоящие разжиганию страстей, но есть и люди, в чьих руках сосредоточены огромные запасы оружия и которые желают этими запасами воспользоватьс с выгодой. Военно-промышленные комплексы сверхдержав имеют спецслужбы, призванные извлекать прибыль из подобных войн вот они-то, я думаю, и есть истинные виновники того, что национальные распри приобретают кровавый характер. Ну, а на месте всегда найдутся политики, которые готовы и дл себя извлечь пользу из ситуации. Ужасно, что результатом их деятельности является гибель невинных людей. Возьмите Чечню: ведь там не только русские воюют против чеченцев, но русские бомбят русских же! Вспомните: в начале этой войны российские власти отказались от своих летчиков, сбитых чеченцами.
И.Д.: На днях мне довелось стать свидетельницей того, как в одной писательской компании спорили, кто лучше, или, если хотите, кто хуже: Горбачев или Ельцин. В качестве аргумента одна дама напомнила, что при Горбачеве погибло всего (!) девятнадцать человек в Тбилиси, а при Ельцине тысячи в Чечне. Кто-то ей возразил: при Горбачеве были еще и Сумгаит, и Вильнюс, и Баку, и Фергана… Услышав эти «подсчеты», я содрогнулась: если уж писатели люди с обнаженными, как принято считать, нервами способны мерять добро и зло количеством пролитой крови, какой смысл напоминать политикам о слезинке ребенка? И все же, не думаете ли вы, что слово уважаемого, пользующегося почтенной репутацией, честного, непредвзятого, здравомыслящего человека способно образумить людей и оберечь от опрометчивых решений?
Д.Б.: Уверен, что это так! Порой такие люди могут сделать больше, чем закон. Законы принимаются прекрасные, но они зачастую не работают. А думающий о будущем своего народа человек, при настойчивости и упорстве ибо дело это очень не легкое и не быстрое способен достучаться до сердец если не политиков, то простых людей, своих соотечественников, вразумить их. Повторю: если не торопиться стрелять, то путем переговоров, как бы ни были они трудны и долги, как бы ни казалось, что компромисс недостижим, можно добиться очень многого. К сожалению, правда, возможно и обратное: авторитетный человек своим словом способен и разжечь вражду. У нас, как и повсюду, есть люди, зарабатывающие на этом легкий политический капитал. Они делают вид, что пекутся о своем народе, получают голоса, проходят в парламент и там занимаются демагогией.
Как-то я заработался допоздна и среди ночи услышал по радио передачу жаль, что мало кто слышал ее: выступал некий политический деятель и произносил зажигательную речь, призывая венгров к борьбе. И вдруг из зала женщина с сильным венгерским акцентом спросила: «А кто уполномочил вас говорить от нашего имени? Мы всю жизнь прожили по-доброму, по-соседски, зачем вы нас ссорите? Мы вас об этом не просили!» Слышали бы вы, как смешалс и что-то беспомощно залепетал оратор!
Я хочу сказать, что, несмотр ни на что, среди людей есть желание жить мирно и дружно. Тем более сейчас, когда экономическое положение Румынии улучшается. Сдерживается инфляция, товаров в избытке, цены доступны (они гораздо ниже, чем у вас). А самое главное есть свобода открыто обсуждать все проблемы, недовольства и обиды. Открыто и конструктивно. И я уже вижу, что пыл национальной борьбы пошел на убыль то ли политики получили все посты, дома и машины, которых жаждали, то ли люди начинают понимать, что все вопросы можно решить, если иметь терпение и руководствоваться здравым смыслом. Насилие же рождает только насилие и оставляет в памяти народов раны, которые рано или поздно вновь открываются.
И.Д.: И обиженные, бередя свои раны, сами часто бывают несправедливы. Порочный круг. Дай Бог разомкнуть его!
Мы были рады новой встрече с давним другом нашего (и не только нашего) журнала и, прощаясь, по журналистской традиции поинтересовались: «Какой вопрос, на который вам хотелось бы ответить, мы вам не задали?»
Д.Б.: Если бы вы спросили меня, не хочу ли я написать для вашего журнала нечто, интересующее меня профессионально о литературе, о событиях литературной жизни, связанных с Россией, а их у нас немало, я бы ответил: «Закажите!»
И.Д.: Считайте, что уже заказали.