Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2018
* * *
Вот привидится невесть что в полусне —
Я опять в середине прошлого века.
Репродуктор шипит на белой стене
О кончине великого человека.
На чердак убирают святые лики.
Вдруг найдёт проверяющий в них крамолу.
Поздней ночью единственной свечки блики
Освятят обряд вопреки комсомолу
И во славу пасхальному чуду…
Правда, крестиков на груди не носили.
Но сказал же Поэт, что Бог — повсюду,
А не только в углах висит в бессилье…
Во дворе расцветают белые кашки,
И на бабушкиных пяльцах они же…
Время вышло, ни дна ему, ни поблажки.
Только странно — оно мне всё ближе, ближе…
Память
Слышишь топот копыт
И гортанные крики?
Видишь зарево алое издалека?
За окном проплывают опять в облака
Тени предков убитых,
Неясные, светлые блики.
А за ними летят —
Сердце вздрогнет невольно —
Островерхие всадники ночи и зла.
В страхе прячет звезду в свой подол полумгла,
Не успеет их встретить
Набат колокольный.
Вот один настигает уже,
Вот нагнулся…
Вскрикнешь — Господи, чудо яви!
Это генная память клокочет в крови,
Это красной луны
Вдруг зрачок содрогнулся…
И проснёшься от ужаса
В смятой постели,
Створки окон рванёшь — это бред и обман!
И увидишь — внизу распустился тюльпан,
Там, где капли кровавые ночью алели…
* * *
Стихи писать, когда кровавая,
Обожествлённая в примете,
Луна висит над переправою,
Последней, может быть, на свете.
И кто читать их будет вечером,
И, перепроверяя каждое
В блокнотике, дождём помеченном,
Запоминая с горькой жаждою
Всё, что сегодня мне услышалось,
Столбцами слов, ко тьме взыскующих…
А голуби гудят под крышею,
Примет не зная существующих.
* * *
Художнику Ю. Рысухину
Белым-бело, мороз под сорок,
В степи не видно ни души,
Ни неба… Только белый морок
В январской меркнущей тиши.
Испуг мурашками по коже,
Ополовинен каждый вдох.
И крикнуть хочется — ну, что же,
Давай, устрой переполох!
Пройдись позёмкой по дороге,
Волчицей сумрачной рыча.
Тут пригодился бы под ноги
Тулупчик заячий с плеча
Петруши… Городи сугробы,
Буран пусти по весям всем.
Не для врагов своих, а чтобы
Сказать — пришла, мол, насовсем.
Художник выставит картины,
Где из событий только снег.
Страну ажурной паутины
Понять не хочет новый век.
Её нещадно в мире судит —
Тюрьма да нищая сума!
А я скажу — смотрите, люди,
Россия — это ведь зима…
Степные сосны
И зачем привёз мне однажды крёстный
Вместо бус росток в золотой смоле?
Мол, в подарок дали степные сосны,
Хоть и нет таковых на всей земле.
И пришлось мне, выйдя на босу ногу,
В предвечерний сад с молодой травой,
Посадить в песок сию недотрогу,
Да поить из чарки водой живой.
Не гналась за славой, стихи и дочки
Подрастали в соснах среди чудес,
Где шептались ночью цветы и почки,
И река Времён обтекала лес.
Он привык к невзгодам — судьба такая.
Достаётся трудно ему вода.
Но от корня к корню перетекая,
Смыслословом делится он всегда.
Вот и я на склоне плывущей Леты
Вижу, как из тьмы подползает сушь,
Как силён в поспешности — есть приметы —
Древоточец сосен и мелких душ…
На Смоленском кладбище
У надгробий с ангелами нет фотографий,
А порой имён — стирает буковки время.
Что два века? — Мелочь.
И читатели эпитафий
Спешат — ведь у каждого своё бремя.
Кто-то лбом прижался к стене часовни,
Слёзно молится Ксении, словно Богу.
Как та женщина, в паричке, глаза совьи,
Или та, дитя убившая в чреве…
Их много —
Колыбелек мраморных в сосновой завесе,
Со свечами, негасимыми даже ветром,
Что несёт коровок божьих с ближнего леса,
И с залива чаек хмуроватым рассветом.
И мне бы здесь присмотреть местечко заранее…
А внук тянет к храму, где крещён был в Успенье.
Запомнит ли он, как плыло солнце в тумане,
Как звучало в небе это молитвопенье —
Сонных сосен мерное шевеленье?