Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2018
Леденцы для Мячика
Собаки лаяли яростно, захлёбываясь, взвизгивая и подвывая. Валя взглянула на часы — 3:45. И так каждую ночь. Окно закрывать было нельзя — в комнате было очень душно. Этот выводок родился и подрос в каком-то укромном месте за гаражами. Теперь псы постоянно выясняли отношения друг с другом и ревниво оберегали свою территорию от пришлых собак. В результате постоянного недосыпа кружилась голова, а в ушах противно звенело.
Надо сказать, что к собакам Валя всегда относилась хорошо. В отличие от кошек — те вызывали недоверие. В кошачьих глазах читалось — всё знаю про тебя, человечишко, хвост — наглым вымпелом. Страшный зверь. Школьницей, вместе с двумя закадычными подругами, кормила уличных щенят. Постоянно находила таких, заброшенных, отощавших. Таскала из дома еду. На обеденные деньги покупала голубоватое молоко в больших стеклянных бутылях. Тогда, в восьмидесятые прошлого века, оно продавалось именно так. Плавленые сырки, дешёвая ливерная колбаса… Однажды даже принесла новый отрез тёмно-синей толстой ткани — на подстилку. Как его не хватились?
Своей собакой обзавестись не удалось. В детстве не разрешили родители, а сейчас частые командировки исключали такую возможность. В целом работа медицинским представителем её вполне устраивала. Она любила бывать в разных городах, любила новые лица, тренинги… И даже работу в режиме цейтнота. Ощущала себя в этом постоянном кипении лет на 20–25.
Сегодня нужно было сделать несколько визитов к участковым терапевтам и заехать в пару-тройку аптек. Накинула плащ. Свинцовое с тёмно-синими тучами небо не робко намекало, а говорило прямо:
— Дам грозу!
Уже выскочив за дверь, вернулась. А леденцы для Мячика? Вдруг встретится. Мячик — ярко-рыжий, дивной красоты померанский шпиц. Вместе с хозяйкой, одинокой дамой далеко за сорок, он жил в том же подъезде, что и Валя. Собачонок обожал леденцы монпансье. Хозяйка позволяла при встречах угощать его крошечным кусочком застывшего разноцветного сахарного сиропа.
На площадке первого этажа к Валентине радостно бросился апельсиновый пушистый шарик. Достала из металлической коробочки оранжевый леденец.
— Апельсиновый для апельсинчика! Ты моё чудо, прелесть моя!
Хозяйка Мячика снисходительно улыбалась:
— Раз уж так нравится вам собака, взяли бы и себе такую же. Могу подсказать телефон хороших заводчиков. В нашем с вами возрасте, знаете ли, мало уж радостей остаётся. Вот и порадуйте себя собачкой.
Валя замерла. Ответила:
— Спасибо. В следующий раз.
И ушла, провожаемая удивлённым взглядом собеседницы.
День прошёл бесцветно. Валя делала всё механически. В голове крутилась одна единственная мысль:
— Как же так? Эта почти пятидесятилетняя тётка считает её ровесницей, ровней?! Ну и путь по паспорту 46, на самом-то деле… Ведь и чувствует она себя… И выглядит… Да ей никто никогда больше 30 не давал!
Ночью не заснула ни на минуту. Что же это… Через 3 года и два месяца — уже 50? За окном лаяли и выли. В этом отвратительном вое слышались нотки злорадства и иронии. На следующий день она позвонила в домоуправление и пожаловалась на стаю бродячих собак. Через несколько дней, ночью, Валя услышала визг и звуки выстрелов. Собаки больше по ночам не шумели.
Кольцо от Тиффани
На путёвку в санаторий «Рябиновый» Тамара откладывала деньги целый год. Путёвка стоила недёшево — 60 тысяч на 18 дней с питанием и лечебными процедурами. Служила Тамара библиотекарем в университетской библиотеке и получала зарплату 12 тысяч 553 рубля. Чуть больше трёх тысяч — квартплата за двухкомнатную хрущёвку. Оставалось девять. Режим строжайшей экономии, и вот она — путёвка. На гладкой, глянцевой бумаге, с яркими фотографиями.
Автобус до санатория шёл несколько часов. Пологое, Большой Турун, Чуково — скопления хибар из потемневших брёвен, огородики, чахлые кусты малины. Умирающие деревни были окружены лугами — травы там росли буйно, жирно. Казалось, они готовились спрятать, поглотить оставленное человеком.
Наконец показались холмы — за ними было солёное озеро, на берегу которого стоял санаторий. Густой запах сероводорода стал просачиваться в салон автобуса.
Шесть корпусов санатория, два — новые, кирпичные, с хорошим ремонтом. Вокруг — молоденькие, весёлые ёлочки.
На газонах старых корпусов стояли плотные заросли тёмно-зелёной крапивы с узкими, хищными листьями. Комната Тамары была, конечно же, в старом. В столовую и на процедуры нужно было идти в первый корпус, самый комфортабельный, с «люксами». Ели в столовой или ресторане с улучшенным питанием.
Тамара ходила на массаж, на душ Шарко, на грязевые аппликации и минеральные ванны. Всё входило в стоимость путёвки. «Грязь» пользовалась особой популярностью. Возле отделения для этой процедуры всегда скапливалась очередь. Вот и сегодня там сидело несколько человек. Тамара вздохнула и уселась неподалёку от молодой женщины, которую не раз замечала то в процедурном отделении, то возле ресторана — женщина питалась именно там. Сама-то Тамара ела в столовой.
— А я уж и забыла, как это — очередь…
Тамара взглянула на соседку. Красивая, ярко-рыжая. Глаза — янтарные, лисьи. Что она здесь делает? Такой — место на заграничном курорте. Слово за слово — разговорились. Оказалось, что в санатории работает какой-то уникальный массажист, к нему Алёна и приехала. А после курса лечения — с мужем во Францию.
Новая знакомая оказалась общительной. С удовольствием делилась подробностями своей жизни, рассказывала о поездках.
Дни стояли хорошие, солнечные. Было приятно сидеть на маленьком пляже, подстелив толстое махровое полотенце, зелёное с синими полосками, то слушая болтовню новой знакомой, то уплывая в полусон. В этом полусне Биг-Бен превращался в Эйфелеву башню, а покинув Дворец дожей, можно было сразу увидеть Саграда Фамилия. Лучи солнца бились о поверхность воды, осколки сверкали…
— Это кольцо муж купил у Тиффани, в Нью-Йорке. Белое золото, изумруд, бриллианты.
«Совсем я ничего не понимаю в украшениях,— думала Тамара.— Вот не отличила бы от бижутерии».
Прощаясь, Алёна сказала:
— Обязательно звони! Лучше — осенью, точно уже вернёмся из Франции.
Из санатория Тамара приехала довольная, отдохнувшая. После грязи и солёной воды кожа была ровной, гладкой. Ноги — лёгкими, исчезла постоянная ноющая боль в спине возле лопаток.
Перед учебным годом дел в библиотеке всегда много — незаметно промелькнул хвостик лета, сентябрь принёс обычную студенческую суету. Однажды Светлана, заведующая отделом художественной литературы, попросила Тамару помочь ей — съездить вместе к подруге.
— Такая баба несчастная, ты знаешь… Ребёнок — инвалид, сама бьётся то там, то тут. А за ним — уход нужен. И деньги нужны. А кто держать будет — часто на больничном с ним. Заедем, отвезём кабачки да тыквы с дачи.
Подъехали к кирпичной пятиэтажке. Увесистые сумки оттягивали руки. Поднялись на последний этаж. Старую железную дверь открыла худая женщина в фартуке поверх халата. Лицо показалось знакомым. Ольга — так звали подругу Светланы, долго их благодарила. Пока пили чай, Тамара исподволь присматривалась к хозяйке, удивительно похожей на Алёну. Но Алёна смотрела вокруг прямо, ярко. А у этой глаза — тёмные, тусклые. Не выдержав, спросила:
— Ольга, у вас есть сестра-близнец? Недавно встретила женщину, ну копия вы.
— Нет, никаких братьев-сестёр, к сожалению,— ответила Ольга.— Одни мы с Пашкой.
«Бывает же такое невероятное сходство»,— думала Тамара.
Прощаясь, вышли в коридор. На тумбочке лежало знакомое кольцо.
— Какое колечко… Красивое,— вырвалось у неё.
— Да это я Ольгуше привезла из Турции в подарок. Бижутерия, но — классная! — сказала Светлана.
Крупное, броское кольцо искрилось. Смеялось. Фальшивый изумруд влажно мерцал.
Три грани
Этого молодого человека Изабелла Львовна заметила уже давно. Он постоянно попадался ей на глаза. Умудрялся даже как-то проникать во двор дома, защищённый кодовым доступом. Ранним утром, когда Изабелла выходила на пробежку в парк, он сидел на скамье у подъезда. Днём она встречала его в супермаркете. Вечером, возвращаясь с уроков в вокальной студии или занятий йогой, замечала знакомую фигуру, прячущуюся в полумраке.
Изабелла была актрисой. Когда-то она служила в театре, снялась в нескольких советских фильмах, в эпизодических ролях. Персонажи её были, как правило, отрицательные, но странно обаятельные. Они запоминались. Так что знаки внимания со стороны поклонников, даже весьма неоднозначные, были ей вполне знакомы. Даже сейчас, в её совсем уже старческие годы, попадались чудаковатые типы, желающие более близкого общения. Изабелле они внушали брезгливость.
— Извращенцы,— думала она.
Но этот парень чем-то цеплял. И даже не тем, что был красив. Такой тип внешности принято называть аристократическим. Тонкое, точёное лицо. Большие глаза. Цвет их старая актриса разглядеть не смогла. Высокий, худой, но разворот плеч широкий, мощный. Светло-русый, почти блондин, похожий на её первую любовь, красавца-сокурсника Серёгу. После окончания Щуки тот как-то очень быстро спился и умер.
В этот день в супермаркете было совсем пусто. Изабелла взяла упаковку бумажных полотенец, бананы, виноград. Парень стоял совсем рядом, возле лотка с апельсинами. Смотрел на неё.
— Молодой человек, поможете донести?..— неожиданно для себя самой вырвалось у Изабеллы Львовны.
Шагнул навстречу, взял протянутую корзину. Нежно и осторожно подхватил Изабеллу под руку. Вместе они пошли к кассам.
Hi, dear Fly!
Вот пишу тебе, как только появились новости. Уверен, ты улыбнулся, прочитав моё приветствие. Помнишь нашу англичанку, Ирочку? Нашу Банни? А тётю Таню? Если бы не она, кто бы научил нас с тобой уходить, исчезать из реальности, пропадать в книгах? Нет, ну есть, конечно, другие способы улететь… Ну, ты понимаешь. Fly, я нашёл её. Нашёл эту старую суку, мою мать. Она живёт здесь, в Москве. В большом доме, в самом центре. Дом старый, но такой зачётный. А недавно я побывал у неё в квартире. Здоровая. Лакшери. Вспомни нашу обшарпанную детдомовскую столовку, наши спальни. Хотя о спальнях лучше не вспоминать. Кощей, бывший директор. Гад, сволочь.
— Пойдём со мной, мальчик…
А ты знаешь, что его всё-таки замочили? Он же свалил на пенсию, прикупил дом где-то в Адлере. Но его и там нашли. Думаю, кто-то из наших. Fly, напиши, когда приедешь. Ты же приедешь ко мне? Мне тут обещали помочь устроиться, один мэн. Он, кстати, и мать помог найти. Устроимся с тобой в модельном бизнесе, снимем вместе флэт. Знаешь, я так её ненавижу. Столько бабла. Чем бы я ей помешал? Я к ней сейчас часто захожу. Хавчик, бла-бла. Кажется, эта старая шкура думает, что я на неё запал. Прикинь? А когда она поворачивается ко мне спиной, рука сама ищет что-нибудь потяжелее. Врезать по затылку, по этим крашеным рыжим патлам. Fly, приезжай поскорее. Скучаю, жду. Люблю.
Я не веду дневник. Но сегодня особенный день, особенная ситуация. Мне надо выговориться. Похвастаться. Поаплодировать себе. Зрители мне не нужны. Я сам себе зритель. И лучший собеседник. Поэтому сейчас я запишу всю эту историю. А потом сразу сожгу все свои записи. Вот в этой бронзовой пепельнице. 19 век, Германия. Рыбка, выпрыгивающая из маленького, круглого пруда. Люблю такие вещи.
Я познакомился с ним в мастерской у К. Тонкий, талантливый художник. Ценитель красоты во всех её неоднозначных проявлениях… Пообщавшись, понял, что парень законченный неврастеник и явный гей. При этом одержимый идеей найти бросившую его в раннем детстве мать, про которую известно только, что она весьма немолода, живёт в Москве и, кажется, была актрисой. План действий сформировался сразу. Неудивительно, ведь я уже давно обдумывал, как бы решить мою проблему. Рассматривал возможные варианты. Итак, несколько встреч, общение, всё более задушевное… И, наконец, обещание помочь найти мать.
— У меня есть нужные контакты, найдём без проблем,— сказал я.
Существовал, конечно, определённый риск, что всё пойдёт не так, как было задумано. Но я решил рискнуть, выигрыш того стоил. И вот моя тётка, бывшая актриса, бездетная состарившаяся красавица, неожиданно обзавелась сыном. Причём брошенным ею в раннем возрасте и воспитанным в детском доме. А дальше — умелая психологическая обработка, разжигание нужных мне чувств и эмоций. И сегодня поступила информация. Моя тётка убита неизвестным. Видимо, любовником, которого она содержала. После убийства парень покончил с собой. Надеюсь, следствие расценит это именно так… И — voilà! Единственный наследник — я. Потенциальный покупатель на квартиру найден. Следовательно, через полгода, добавив увесистую сумму к своим накоплениям, я навсегда покину пределы этой страны. Новое место жительства уже есть, всё почти устроено. Мой новый дом — sous le ciel de France — ждёт меня!
Фарфоровый ангел
Я подхожу к письменному столу. Беру в руки старую цветную фотографию — две девушки сидят на траве. Позади — деревья, горы. И небо — плакатно-синее. Одинаковые сарафаны. Крепдешин в разноцветный горох. Красные, изумрудные, лимонные горошины на бледном, сливочно-розовом фоне. Одна — кудри цвета льна, бледно-голубые глаза. Фарфоровый ангел. Другая — рыжая, темноглазая. На обороте надпись: «Долли — 21, Лола — 14, 1965 г.». На самом деле — Дарья и Ольга. Старшая и младшая.
Маленькая вырезка из газеты. Бумага почти протёрлась на сгибах, местами в тёмных пятнах. Название заметки — «Трагедия на дороге». Можно прочитать отдельные фразы: «…подающий надежды молодой…, …не справился с управлением на горном серпантине…, …свадьба через две недели…, …скорбим всей…».
Старый конверт. Обрывок письма. «Милая Долли, какая трагедия! Услышала — не поверила! Погибнуть за две недели до свадьбы. Ужас. Сочувствую всем сердцем. Приезжай скорее, все мы тебя ждём! В Москве сейчас очень жарко. Кстати, ты наверняка будешь продавать ваш летний дом в Сочи, ведь это именно по дороге из него… Так имей в виду меня. Я — человек надёжный. Конечно, это память о великом учёном-академике, твоём дедушке. Но…» Дальше оторвано.
Листок из блокнота: «Белка, не вздумай уходить без меня. Дождись. Машка с Нинкой перетопчутся. Ты ведь не забыла, что через неделю мы летим… В Париж! А ещё столько нужно купить, собрать. Вот сегодня и займёмся. Р. S. принесу твой любимый грильяж! P. P. S. Целую мою любимую сестрёнку!»
Открытка с нарисованной пухлой девочкой, на руках которой — толстый пушистый белый котёнок: «Белка, утром не стала тебя будить, но знаю, что сегодня вечером ты собралась на выставку с Борисом. Так вот — у меня два билета в Большой! На сегодня! На твой любимый! На Щелкунчика! Будь готова к шести. Надень то бархатное, тёмно-синее».
Телеграмма: «Я вылетела. Буду в понедельник. Не волнуйся. Уже поговорила по тел. с Н., он всё устроит».
Выписка из истории болезни, всё заштриховано, кроме части диагноза: «…ишемическая болезнь сердца, нестабильная стенокардия, гипертоническая болезнь III риск 4…».
Обрывок списка на листе в клетку: «…овсянка, две пачки, батон, полкило яблок (Краснодар), кефир, два пакета. Клопидогрель, нитраминт метопролол по одной…».
Старая тетрадь в чёрной коленкоровой обложке. Почти все страницы вырваны, на двух последних:
«Через неделю мне исполнится семьдесят шесть. А вчера я похоронила мою Лолу. Мою Белку. Смотрю на нашу фотографию. Мне — 21. Ей — 14. Она была так смешно и безнадёжно влюблена в моего Д. Синие глаза Д., его песни под гитару, его шутки, которым она смеялась громче всех. Она подглядывала за нами, я знала. Всё это бродило во мне как вино в то отчаянное, жгучее лето. Мы ездили на море — спускались по серпантину прямо к галечному пляжу. Д. всегда был за рулём, он прекрасно водил. Лола очень хотела научиться. Всё время спрашивала, что да как в машине. Даже забиралась под неё. Как-то она спросила, где находится шланг, подающий тормозную жидкость. В тот день, набрав пакет черешни в саду, поехали на пляж. Купались, ели ягоды. Губы, перемазанные тёмно-бордовым соком. Д. смотрел на меня потемневшими глазами. Приехали домой. Мы сразу поднялись в мою комнату, Лола осталась на террасе. Через два часа, когда Д. заснул, я подошла к окну, выглянула. И увидела её. Она лежала под машиной. Через несколько минут вынырнула, в правой руке что-то металлически блеснуло. Как она двигалась! Гибко, быстро. Опасный, нежный, маленький зверёк! Проснулся Д., мы вышли из дома. Подошли к машине. Его ещё можно было остановить. Но я была как под заклятием. Сели в машину. Долго целовала Д., прощаясь. Его глаза стали совсем пьяными. Он уехал. Навсегда. Утром стало известно об аварии. И мы остались вдвоём в нашем зачарованном мире. Она ужасно мучилась, я видела это. Сколько раз готова была рассказать, признаться… Но я не давала ей этой возможности. Сколько раз хотела совершить побег, бросить меня… Но стоило мне посмотреть на неё грустно, с лёгкой укоризной, как она сжималась, опускала голову. И вновь становилась покорной. Моей. Последний день, её худенькая, морщинистая, холодная ладонь. Тонкая, пергаментная кожа, набухшие фиолетовые вены. Она чуть слышно начинает что-то говорить. Я осторожно сжимаю её руку. Она смотрит на меня. Замолкает. Закрывает глаза. И навсегда уходит…»
Закрываю тетрадь. Старуха, за которой я ухаживала последние два года, оставила мне свою квартиру и эту историю. Квартира очень кстати. А вот зачем мне эта история? Не знаю.
На фотографии — две девочки. Фарфоровый ангел. И белка.