Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2018
Светло и звёздно
Дышать тобой под небом ноября,
Дышать тобой… Прерывисто, неровно…
Смотреть, как разливается заря
По старым кровлям.
И, есть ли смысл что-то говорить
В столь ранний час. Когда так сладко город,
Так беззаботно, так спокойно спит
В созвездьях комнат.
Дышать тобой и чувствовать тепло.
Дрожат ресницы, сладко пахнет воздух.
И мне с тобой в рассветный час светло,
Светло и звёздно.
И, захлебнувшись нежностью к тебе,
Лежу, смотрю и слушаю, как дышишь.
А за окном неслышно белый снег
На цыпочках идёт,
Целуя
крыши…
В шестнадцать, после расставаний
В шестнадцать, после расставаний,
Тянулись дни, как вереница.
И шла пора простых желаний:
Остыть и заново влюбиться.
Простить. Опять в людей поверить,
Расправить крылья. Все секреты
Кому-то новому доверить,
И даже — не жалеть об этом.
Но, вот уже — чуть-чуть за двадцать,
А, вот уже — слегка за тридцать…
Труднее стало расставаться,
И глупо стало — верить в принцев.
Душевных нет уже метаний,
И жизнь меняет интересы,
Пришла пора иных желаний:
Согреться, выспаться. Воскреснуть —
Из бывших связей. Ставить точку,
Там, где хотелось — запятую…
Так сладко спит в кроватке дочка,
Что я во сне её целую.
Когда-нибудь, всё же, папа…
I.
Тихо в квартире. Слышно соседский счётчик.
Мама легла. Устала на двух работах.
Ире — четыре. Папа у Иры — лётчик.
Только не пишет папа ей отчего-то.
Владику — восемь. Хочет быть космонавтом,
Мама ему в «Детском Мире» купила ракету.
Владик уверен: в небе, где звёзды — папа.
Может быть, даже приедет к ним этим летом.
Ане — двенадцать. Мама у Ани — повар
В местной столовой. Папа по миру ездит.
Он — акробат. Выполняет смертельный номер.
Мама сказала. Повода нет — не верить.
Саше — шестнадцать. Осенью Саше — в колледж,
Хотел бы как папа — актёром. Но будет — столяр.
Мама уходит на ночь. Ведь мама — сторож,
У каждого в жизни свои, несомненно, роли…
II.
Игорь Андреевич в кресле-качалке — на даче,
Жизнь пролетела. Поездки… Командировки.
Игорь Андреевич — взрослый. И он — не плачет,
Пьёт молоко и бегает стометровки.
Игорь Андреевич ездил по всей России:
Сибирь, Сахалин, Карелия, Крайний Север.
Игорь Андреевич был как актёр — красивым,
Статным, как лётчик. Как акробат — был смелым.
Время летело. Быстро менялись даты,
Так, что и города он не все запомнил.
Игорь считает, что это теперь — расплата
За бурную жизнь — тишина в лабиринтах комнат.
Он одинок. Из родных лишь — собака Черри.
Тапочки носит. И преданно тянет лапу.
Владики, Иры и Саши упорно верят,
Что к ним приедет
Когда-нибудь
Всё же папа…
Травяное
По-июльски жарко. Прячемся на лугу
Мы в высоких травах в полдень, нарушая привычный его уклад.
У меня в душе — миллион серебряных тонких струн,
Только тронь их — вздрогнут и зазвенят.
Обнимать тебя, на лопатках пальцами выводя слова,
Раздевая, медленно опускать в траву.
И от счастья этого тихо сходить с ума
И границ не чувствовать у счастья этого наяву.
На медовой коже солнце чертит горячий круг,
И от круга к ключицам тянется золотая нить.
Я законченный атеист, мой сердечный друг,
Но — готова всех Богов за тебя молить.
И твои глаза… цвета свежей, густой травы,
Я смотрю в них — время теряет вес.
Я смотрю в них, и кажется — подо мной обрыв.
Не глаза, а зелёный дремучий лес.
Ты смеёшься взглядом, путая всё во мне:
Диораму кадров — лето, ладони, вкус
Земляничных губ, настоянный на вине
Из лучей от солнца (пробую и сдаюсь).
А шальной июль расщедрился чабрецом,
Воздух густ настолько, что в горле слегка горчит.
Из всего лишь вижу: руки, глаза, лицо,
И как небо смотрит сверху.
Улыбается.
И молчит.
Общего — ничего
Это не я молчу. Это — ты не слышишь.
Март обнимает солнцем дома и крыши,
Я поднимаюсь выше, ещё чуть выше.
Город распластан тающей пятернёй.
Воздух горчит немного. И ты им дышишь.
Жаль лишь, что не со мной.
Общие улицы тают, бегут ручьями,
Полнятся радостью, светом и голубями,
Яркими куртками, шляпами и плащами.
Только пусты они без тебя.
И я стою, как потерянный плюшевый заяц — наружу швами,
И остро желаю тебя обнять.
Сны перестали быть и казаться вещими,
Я состою из воронок, узлов и трещин.
Молча пакую мысли, как старые вещи,
Выбрасываю в окно.
Город смеётся, танцует, лучами блещет,
Ветвями яблони на ветру трепещет,
Жаль, что теперь, кроме города,
У нас общего — ничего…
Амен
Возврат в эту точку, где мы с тобой — «не врозь»,
Возврат в эту зиму, где было всему начало,
Где семя — в обоих — доверия проросло,
И дерево это цвело и не осыпалось.
Где было: касание, вспышка, магнит такой,
Что тянет сквозь километры бетонной толщи.
И в сердце рождался тогда лишь у нас покой,
Когда мы летели друг к другу сквозь эту толщу.
Возврат в это время, где небо в твоих глазах,
Смешавшись с твоим изумрудным, казалось морем.
Где мы отражались у вечности в зеркалах
И строили сотни общих своих историй.
Где было: несёшься сквозь пробки к тебе. Сквозь снег.
Сквозь тонны проблем, разрядив их биением сердца.
И столько уже мной написано о тебе.
Что, если всё сжечь, то можно в мороз согреться.
Возврат в эту ночь, где только твой силуэт
На белых, но тёплых стенах дрожит от счастья,
Где свечи танцуют и близится томно рассвет,
И очень не хочется с ночью такой прощаться.
Где важно в течение дня мне твоё «Алло»,
Что согревает мне пальцы сквозь снег и трубку…
Но только теперь все дороги к тебе замело.
И общий наш мир разломился, став слишком хрупким.
И просто осталось, что — помнить. В душе хранить.
Греться в молчании зим о тебе стихами.
И, может, и можно связать нашу тонкую красную нить,
Но я, обернувшись, шепчу тебе: «Амен».
Амен.
Каждый из нас — бессмертен, пока влюблён
Мой ненаглядный, так хорошо без «но»,
Так хорошо, тепло и светло внутри.
Этот апрель сочетанием нежных нот
Тихо звучит, задавая обоим ритм
Плавного танца. Кружится всё вокруг
(или Земля потеряла ориентир?),
Медным червонцем солнце очертит круг,
Мягких теней рассекречивая пунктир.
Мой замечательный, так хорошо вдвоём
В эту весну входить нам, за шагом шаг.
Вновь погружаясь в глаз твоих окоём,
Чувствую, как от счастья легко дышать.
Время не старит души… На склоне дней
Кто носит весну внутри, тот уже — спасён.
Даже когда невесом наш букетик дней,
Каждый из нас — бессмертен, пока влюблён.