Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2018
* * *
Ворона клюёт восхитительный грецкий орех.
Присыпана листьями старая эстакада.
Не молкнет бакланов и чаек язвительный смех
Утерян в траве драгоценный рубин винограда.
Осенняя Нарния ветру на откуп дана.
Бормочут косые дожди во дворе, как шпана.
В вишнёвом садочке цветёт ядовитый дурман.
Облезлые, ржавые лопасти от карусели
Скрипят монотонно.
И кисломолочный туман
Клубится за домом;
Мне кажется,
С прошлой недели.
Зимний блэкаут
За правопорядком следят со щитов грифоны.
Гремит генератор. Погашен в квартирах свет.
Пишу тебе кратко послание на смартфоне:
«Зима надвигается. Дома тепло. Привет».
Мерцание газа. На скатерти капли воска —
Мой средневековый, страдающий интерьер…
По улицам бродят чудовища в стиле Босха.
Платан застывает, как скованный Гулливер.
— Ты знаешь, мне кажется, наша родная Спарта
Видала такое, что не переcкажешь всем…
Ну, всё, не печалься; наступит 8 Марта —
Куплю тебе новый фонарик с волной «FM».
Осенний двор
Тот двор — не плод мечты сюрреалиста;
Вполне конкретны: дым и листопад.
На пустыре неизъяснимо чисто.
Скребёт метлой задумчивый Рефат.
Скандальных воробьёв галдят семейки.
Слежалась виноградная лоза.
Забыта кем-то книга на скамейке,
А на обложке книги — стрекоза.
Мобильной связи нет. Всегда помехи
В осеннем царстве этого двора.
Цветут дубки. И грецкие орехи
В траве находят ангелы с утра.
Мистическая станция
Мозаики подземной Византии
Под куполом Московского метро.
Гигантские советские святые
Рассеивают медь и серебро.
В подземном небе метрополитена
Суровые имперские гербы
Вмонтированы в мраморные стены.
В текстурах камня — линии судьбы.
В прохладных криптах Нового Царьграда
Стремительно мелькают поезда.
Сбегают в подземелье колоннады.
Мерцает смальта. Светится слюда.
С айфоном замирает Эвридика.
Орфей грустит с гитарой вдалеке.
И торопливо дворники-таджики
Воркуют на персидском языке…
Сон
В лихие девяностые
Легко
Мелькало детство
Чёрно-белой плёнкой.
Заправив джемпер в серое трико,
Я за водой спускался до колонки.
Из Питера «продвинутый» сосед
Привёз пятидюймовые дискеты…
А мы ловили крабов на обед.
И в Новый год — лепили взрывпакеты.
Играли до рассвета «в города».
Удили в Балаклаве барабульку.
Уехал Макс в Канаду навсегда.
А я влюбился безответно в Юльку…
Без света, ночью наблюдали дождь;
Чаи варили из вишнёвых веток.
Ненужный и забытый в сквере вождь
Позеленел, как допотопный предок.
Потом исчез на рынке керосин…
Тянулась жизнь — пронзительно и просто.
На всю округу: бар и магазин.
Мне снился сон:
Мы снова в девяностых…
Памяти Андрея Платонова
1.
Чёрный дым из разрушенной шахты.
В обнажённой степи перекур.
Опасаясь бандитов и шляхты,
Поезд следует на Чевенгур.
Все мы здешние,
Все пассажиры.
Монотонный стальной караван.
Ночь темнее и крепче чифира.
Лопухами зарос котлован.
2.
Словно мухи — спокойные птицы
Чертят в комнатном небе межу.
— Эй, старик, где воды нам напиться?
— Подходите, я вас провожу!
Долго помнится доброе слово.
У колодца — шершавый ковыль,
Одинокая бродит корова;
Всходит солнце
И светится
Пыль…
Портовые окраины
Юность уходит необратимо.
В памяти — тысячи пустяков.
В недрах портовых окраин Крыма
Тени мифических моряков.
Татуировки их позабыты.
Замысловатый культурный код
Коммунистической Атлантиды,
Блёкнет от плеска солёных вод.
Редко случаются здесь морозы,
Сырость затягивает хуторки.
В тридцать, страдая туберкулёзом,
Тихо спиваются рыбаки.
В мутных лагунах ржавеют краны.
Молниеносно скользит хамса.
На волнорезах галдят бакланы.
Там, где прибойная полоса —
Ороговевший скелет дельфина
Среди ракушек и липкой глины.
Заплесневелые парапеты…
Яхты тоскуют без миражей.
Неразделённой любви приметы —
В ликах русалок и сторожей.
От ностальгии укрыться негде
Тем, кто однажды попал сюда.
Хрипы буксира и привкус нефти
Не забываются никогда.
* * *
Склоняется клевера
Робкий цветок;
Увесистый шмель нарушает молчанье.
Дрожит над водой триединый листок —
Сакральной семантики напоминанье.
Тончайшая графика ветхих корней,
Почти повторяет сельджукский орнамент.
Бормочет родник среди мшистых камней
О том, что иная реальность над нами:
Надземное море, считай акварель,
Где солнечный луч, сквозь пространство струится;
В холодных потоках, почти, как форель,
Свободно скользит
То ли, тень, то ли птица…
Умом понимаю и чувствую я
Реальность иного совсем бытия.
Об этом напомнил не только родник,
Об этом и дрозд вспоминает на скрипке
Незримой.
Об этом: забытый язык
Тенистого леса
И туч манускрипты…
Рисунки на берегу
Глушь. Меотида. Каждый здесь флибустьер.
Серым чудовищем — встал на дыбы Боспор.
В Тмутаракани волны черней химер;
Чайки боятся вырваться на простор.
Хрупкая морось; грузный подъёмный кран —
Буквицей ржавой тянется из воды.
Курит на пирсе хитрый старик Тигран.
Выйдешь на пляж, а на песке —
Следы…
Не разберёшь рисунков на берегу.
Якорь забытый. Вьётся лохматый пёс.
Ветром уносит рыжую пустельгу
Осень летит стремительно под откос…
Рождество
Ночь как поезд несётся, берёт на обгон.
Ты снежинки опять мастеришь из бумаги
И с волхвами садишься в последний вагон.
Кто такие волхвы?
Мудрецы или маги?
Вифлеемские звёзды горят наяву.
Упирается в небо крутая дорога…
Сам Владыка вселенной родился в хлеву.
Невозможного нет —
Для Предвечного Бога.
* * *
Мне кажется, такой всегда была
Та улица.
Сырые серпантины…
Выбрасывали пепел не со зла
Квартиросъёмщики над магазином.
Выглядывал котёнок из окна.
Старуха воробьям крошила булку.
И запах порошкового вина
Усиливался в каждом переулке.
Смешно ругался продавец хурмы.
Тянулся к небу кипарис ветвистый.
И старые дворы в канун зимы,
Могли бы изучать медиевисты.
* * *
Не вспомню названия улиц тенистых,
Забуду, как в речке клокочет вода
Забуду часы и визитку таксиста.
Как будто я здесь
И не жил никогда.
Не вспомню стремительный гул самолёта,
Осенние горы, лесное зверьё,
Стихи путевые,
Картины и фото…
Одно только Имя
Запомню Твоё.