Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2018
Труба зовёт!
— Правильно сделали, что выбрали наш магазин! У нас лучший в городе выбор детских игрушек. Вам помочь с выбором игрушки? Кому будете брать: мальчику, девочке? Сколько лет?
— Да не тарахти ты, милая! Сами управимся. Ну чего ты стоишь, как пень, Михал Андреич? А, глаза разбежались! Ну от тебя, я вижу, тут толку мало будет. Вот что, милая, мы вот с дедом идём на день рождения к внуку наших друзей. Парню три года…
— О, для него у нас огромный выбор игрушек! Вот действующая модель вертолёта. Вот велосипед с электроприводом. Вот…
— Погоди, погоди, затарахтела. А ты, Михал Егорыч, поставь-ка на место этот чёртов танк, не будем мы его брать. Нам бы что-нибудь подешевле и посердитей. Ответ должен быть адекватным! А потому мы возьмём, пожалуй, вон ту штукенцию.
— Так это же копия духовой трубы. Предупреждаю: очень громкий инструмент! Труба устроена так, что малыш прилагает совсем немного усилий, чтобы извлечь из него звук, по децибелам не уступающий мощности настоящего инструмента. Очень полезная для развития лёгких игрушка. Но непростое испытание для слуха окружающих.
— Как ты сказала? Непростое пытание уха окружающих? О, нам это так знакомо, да, Михал Егорыч?
— Кто в коме, дорогая?
— Вот глухая тетеря! Ладно, милая, заверни-ка нам эту трубу. Да пошли мы к Кошкиным. Они нам, сволочи,— барабан нашему внуку. А мы им вот ответ вот эту штукенцию! Ну, Михал Андреич, положи-ка на место этого шагающего солдатика, и вперёд — труба зовёт!
На все сто!
— Добренькое утро, Галина Андреевна!
— Для кого-то оно, может, и доброе, а вот для тебя, смотрю я, Ханыгин, не очень. Что, опять за старое взялся?
— Да что вы, Галина Андреевна, не о том речь! Я хочу сказать, что вы сегодня прекрасно выглядите!
— Ну тебя, Ханыгин. Так уж и прекрасно. Я сегодня не выспалась.
— А причёска какая у вас сегодня, Галина Андреевна! Она так вам к лицу.
— Причёска? Да вроде обычная. Как всегда.
— Нет, не скажите! Вы сегодня, Галина Андреевна, вся необычная. Вон как глаза-то светятся, прямо как звёздочки. Влюбились, что ли?
— Ханыгин, прекрати меня смущать. Кому я нужна, старуха!
— Да разве тридцатник для женщины — возраст? Тем более для такой как вы, Галина Андреевна.
— Какой тридцатник, Ханыгин? Да мне уже за пятьде… Мне за со… Да мне уже под сорок!
— Никому больше не говорите так. Галина Андреевна! Тридцатник, не больше!
— Ох, Ханыгин, не знала, что ты такой льстец!
— А вот мне бы вы сколько дали, Галина Андреевна?
— Тебе? М-м, трудно сказать. Ты, Ханыгин, как раз в таком возрасте, что тебе и сорок можно дать, и все шестьдесят.
— Дайте лучше сто, Галина Андреевна!
— Чего сто?
— Рублей, рублей, Галина Андреевна. С получки отдам, ей-богу!
— А, паразит, вон ты почему так ко мне ластился! Наврал мне тут с три короба, какая я хорошая, так думаешь, что я расслабилась, на похмелку тебе дам? Пошёл вон, Ханыгин!
— Ну извините, Галина Андреевна. Так бы и сказали, что у вас денег нет. И ничего я вам не врал. Ладно уж, пойду к Полине Георгиевне, она вроде вчера пенсию получила.
— А ну постой, Ханыгин! Что ты там говорил про мои глаза?..
Свидание
— Мужчина, вы тут кого-то ждёте?
— Жду. Но не вас.
— А может быть, всё-таки меня?
— Почему вы так решили?
— Ну, я же вижу, вы в руках держите газету «Флирт», и рубашка на вас кремовая.
— Погодите, погодите… Ну-ка, назовите свой ник.
— «Нефертити».
— Ну да, как же я сразу не понял. Вот и кофточка на вас любимого киркоровского цвета. Юбочка синяя. Всё точно, как написали. Что ж вы так долго не подходили, я уже чуть было не ушёл.
— Не забывайте, что я всё-таки дама. И потом, я хотела убедиться, что вы в самом деле тот, как вы себя описали. Я шла к Гераклу. Ведь это ваш ник?
— Да, я «Геракл». А что, не похож?
— Нет, почему же. Правда, вот этот ваш нос картошкой как-то не вяжется с тем греческим профилем, который вы приписали себе.
— Что вы говорите! А вы вот написали, что у вас большие голубые глаза. Они, конечно, с голубизной. Немного. Но вот насчёт больших… Может, вы слегка прищурились?
— Кто бы говорил! А где широкие плечи? Что за опухоль скрывает ваш брюшной пресс? Впрочем, я вижу, что он у вас действительно накачан. Вот только чем?
— А как насчёт «длинных стройных ног»? Или по дороге нечаянно погнули?
— Ах ты, коротышка! Тоже мне, Геракл недоношенный! Лгун несчастный!
— Сама-то, сама-то! Нефертитька, вот ты кто!
— Прощай! И забудь мой электронный адрес!
— Да уж конечно! Сейчас приду домой, и убью все твои посты. И без тебя всякого хлама в компе хватает!
— Ну, что же ты не уходишь, Геракл! Или как тебя на самом деле?
— Да Коля я. Слушай, а ты вообще-то ничего. Не Нефертити, конечно. Да и кто она такая, эта Нефертити? Миф египетский. А ты вот она, живая, сердитая, но в моём вкусе. Как тебя зовут?
— Ну, допустим, Вероника. А как насчёт погнутых ног?
— Вероника… Какое чудное имя. А насчёт ног извини. Это я со зла ляпнул, когда ты по моему носу проехалась. Очень даже ничего ноги. Я бы даже сказал — ножки. Признаться, не люблю глупых дылд с ножищами. До них, как до уток, всё доходит только на седьмые сутки. И вообще, мне кажется, мы подходим друг другу.
— Ты так думаешь, Николай? Признаться, и ты мне сразу понравился. Иначе бы я к тебе просто не подошла. Вот только зачем наврал про себя?
— Веронька, ну это же реклама. Ты, кстати, тоже пропиарила себя — будь здоров. Ладно, забудем об этом. Предлагаю продолжить нашу беседу у меня дома за чашкой шампанского.
— Надеюсь, приставать не будешь?
— И не надейся!
— Тогда пошли.
Баушка
— Хтой там?
— Открой, баушка! Мы по твоему объявлению.
— А, сейчас-сейчас. Только гляну в глазок… А пошто это вас двое парней?
— В чём дело, баушка? Сдаёшь комнату молодой семье или как?
— Вы, што ли, семья?
— Ну. Братья мы, сироты. Сами не местные, угла своего нету. Жить нам негде. Впусти. Поглядим на твои жилищные и прочие условия. Кстати, баушка, ты одна?
— Одна, сыночки. А, нет, ещё внучек со мной.
— Какой ещё внучек?
— Да сейчас никакой. Ну, проходите. Вот за этой дверью ваша комнатка. Сейчас там внучек спит.
— Пусть спит, нам он до лампочки. А ну говори, бабка, где твои накопления?
— Да вы что, сыночки, каки таки накопления? Пенсия у меня маленькая. Вот потому и решила комнатку сдавать.
— Не прибедняйся. Знаем мы вас, божьих одуванчиков, у каждой по чулочку с денежкой припрятано. А ну, веди нас к своим финансам! А то мы сейчас твоему внучеку бо-бо сделаем!
— Так вы, сыночки, никак грабители?
— Ну, что-то вроде этого.
— А пошто вы не этих… как их… не олиграфов грабите, а по старушкам промышляете?
— Мы что, придурки? У олигархов охрана. Ты, бабка, много не болтай. Гони пенсию! Мы знаем, тебе вчера принесли. И твоему соседу. И твоей подружке, Аглае Баглаевне. Мы у них уже были. Теперь твоя очередь.
— А, вона вы как! Ну, тады без внучека нам никак. Мишутка-а! Ну-к вставай, тут квартиранты пришли. Твой диван хотят занять.
— А это что ещё за амбал? Ай, не надо, братан! Уй, баушка, уйми его! Да сама-то, сама-то своей клюкой тоже пореже маши!
— Да я бы и рада, паскудники вы этакие, но мы ведь теперь не успокоимся, пока вы не отдадите всё, что сегодня по городу награбили.
— Вот, забирайте! Только дайте на своих ногах уйти!
— Поздно, босяки! Вот уже и полиция по ваши грешные души!
— Какая ещё полиция, баушка, когда ты её успела вызвать?
— А чего её вызывать? Мой внучек — он и есть полиция! Давно вас, заблудших волков в овечьих шкурах, пасёт! Вот мы с ним на пару операцию и провернули! Вяжи их, внучек! Погодь, дай-ка я им ещё пару раз батогом наподдам! Вот так, вот так, поганцы. А теперь веди их туда, внучек, где Макар телят не пас!
Чудовище
— Алё, полиция?
— Да, полиция. Лейтенант Горбенко. Что там у вас? Кто вы?
— Ой, миленький, ко мне в квартиру пробралось ужасное существо!
— Почему вы говорите шёпотом? Говорите громче, пожалуйста. Как вас зовут? Какое ещё существо?
— Я — Варвара Петровна, пенсионерка. А существо на кухне. Я подпёрла дверь стулом. Приезжайте скорее, пожалуйста, пока оно оттуда не выбралось!
— Варвара Петровна, подождите! Вы на ночь никаких таблеток не принимали?
— Да ничего я не принимала!
— Хорошо! Опишите, как выглядит это существо?
— Как, как… Ужасно! Косматое, безбровое, безгубое, глазки маленькие, злые.
— И что это существо делает? Оно агрессивно?
— Да, в общем, нет. Вот вижу через стеклянную дверь, сидит себе ко мне спиной, чай пьёт. Вообще какое-то странное… Старается лицо от меня спрятать.
— Так… Вы дома одна?
— Нет. Сын у меня дома. Спит.
— Так что же вы сразу не сказали! Идите и разбудите его, пусть посмотрит, кто это там у вас такой страшный чаи распивает. А потом нам позвонит.
— Да как я его разбужу, товарищ мили… полиционер! Он только вчера женился. У него первая брачная ночь была. И он теперь спит с молодой женой. Поди, без задних ног, хи-хи! И я его понимаю! Эллочка у него такая красавица, такая красавица!
— Так, подождите, подождите, Варвара Петровна! Говорите, сын женился? А вы часто видели жену его, красавицу эту?
— Ну, как часто… Раза три приводил он её домой. Уж такая красавица! Белолицая, брови чёрные, ресницы густые и длинные, глаза большущие, ротик аленький и маленький…
— И она у вас… То есть у вашего сына, оставалась на ночь? И вы её видели по утрам?
— Ну что вы, как можно? Разве я бы позволила им, до свадьбы?
— Уф! Ну тогда всё ясно. Не морочьте мне голову, Варвара Петровна! Сейчас это существо напьётся чаю, и опять уляжется под бочок к вашему сыну. То есть — к своему мужу. А утром снова оборотится в красавицу. Так что спите спокойно, мамаша!
Груша на ночь
И вот в очередной раз наступило время, когда застарелый холостяк Шишкин почувствовал, что больше не может без женщины. Шишкин вышел на угол улицы, где в их небольшом городке обычно тусовались ночные бабочки.
Под одним из пока ещё неразбитых фонарей переминалась с ноги на ногу кучка вызывающе одетых девиц.
— Развлечься желаем? — подкатила к нему грубо накрашенная «мамка».— Кого желаете: блондинку, шатенку, брюнетку?
— Мне масть по фигу. Желательно такую, чтобы была на всё готова, всё умела, и чтобы была поздоровее. Причём на всю ночь.
— Ух ты! — уважительно хмыкнула «мамка».— Не перевелись ещё мужики.
Домой к себе Шишкин привёл крупную широкоплечую девицу с грубыми, даже на вид шершавыми руками — видимо, приехала в город «на заработки» из ближайшей деревни. Её звали Груша.
Как только они вошли в квартиру, Шишкин замкнул дверь, а ключ спрятал в карман.
— Ну, Груша, за работу,— сказал он, проводя девицу в свою холостяцкую двушку.
Груша огляделась и ахнула:
— Божечка ты мой, это что за сарай? Нет, я в таких условиях работать не могу! Я девушка аккуратная.
— А ты думаешь, я тебя зачем выкупил на всю ночь? — хмыкнул Шишкин.— Вот твой фронт работ.
И он провёл Грушу по своим «апартаментам». Полы во всех комнатах были затоптаны, как будто через квартиру Шишкина прогнали стадо слонов. В кухонной раковине чуть не под потолок высилась грязная засохшая посуда. Вся ванная била забита нестиранным бельём и рубашками.
Груша обессилено села на стул, прямо на газетку с какой-то закуской, и заплакала:
— Дяденька, может всё же в постельку, а? Я ласковая!
— Не-а, для этого дела у меня есть бесплатная подружка,— отрицательно помотал головой Шишкин.— Только ленивая, зараза. Ещё больше, чем я. Так что давай-ка, Груша, отрабатывай свой гонорар. А я пока сосну…
И Шишкин, упав на свой продавленный холостяцкий диван, безмятежно засвистел носом…
Банкрот
Тут на днях ко мне зашёл сосед Михеич. Мрачный такой.
— У тебя вроде ружьё есть? — спросил он прямо с порога.
— Ну, есть,— отвечаю.— А зачем оно тебе?
— Застрелиться хочу,— мрачно сообщил Михеич.
— Это почему?
— Потому как банкрот я.
— Ты — банкрот? — удивился я.— Это с каких таких щей?
— Да вот,— сел на стул сосед.— Вчера приходит с работы моя. Дулась, дулась, а потом и выдала: «Яков, я вот тут посчитала… Ты совсем у меня нерентабельный». Достаёт, зараза, свой куркулятор и давай тыкать в кнопки: «Посуди сам,— говорит она мне.— Вот я получаю двадцать тысяч, а ты всего двенадцать. Мяса же ты жрёшь вдвое больше меня, а ещё куришь, раз в неделю назюзюкиваешься после бани. Итого твои затраты составляют восемь тысяч семьсот рублей. А вода, а свет, а отопление? А шапку тебе новую справили? Выходит, что ты мне ещё должен остаёшься. Ну и на фиг ты мне такой?» — говорит она мне.
Михеич задохнулся от негодования:
— «Так что давай,— говорит,— или ищи себе дополнительную работу, или с сегодняшнего дня переходим на взаиморасчёт». И включила мне в натуральную отработку стирку, мытьё полов и посуды. Прислугу сделать из меня хочет, инфляция ходячая!
Я нейтрально молчал.
— И что мне теперь делать, а? В столярке у нас больше не заработать, а на двух работах я не сдюжу — грыжа у меня. Остаётся одно… Так дашь ружьё или нет?
Михеич с надеждой уставился на меня.
— Подожди,— сказал я и сходил за калькулятором, при виде которого моего соседа просто перекосило.— А теперь, Михеич, слушай сюда. Ружьё я тебе дам, но ты мне должен заплатить за аренду — на дворе уже давно рыночные отношения, не забывай об этом. И также за патрон, а лучше за два, вдруг с первой попытки у тебя не получится. И за возмещение морального ущерба, поскольку меня в милицию таскать начнут — ты ведь из моего ружья стреляться собрался. Итого, по самым скромным подсчётам, с тебя четыре тысячи двести двадцать шесть рублей. Учти, в долг я тебе стреляться не дам…
Михеич встал и молча хлопнул за собой дверью.
А через пару дней мне стало известно, что он устроился подрабатывать в бригаду сантехников. Ну вот, а говорил — грыжа…
Датка
Мне в мэрии нужно было подписать очень важную для себя бумагу. Ну прямо жизнь без этой бумаги — не жизнь. А вопрос не решается.
Чиновник, который мог эту бумагу подписать, упрямый попался. Говорит:
— Нельзя! Закон не позволяет…
А я ему:
— Нет в России таких законов, которые нельзя было бы обойти. При желании, конечно.
Чиновник задумался.
— Желание,— говорит,— есть. И обход один хитрый имеется. Но сами понимаете…
— Конечно,— обрадовался я.— Сколько?
Чиновник занервничал:
— Нет, деньгами не возьму. А вдруг они у вас меченые ОБЭПом.
— Да какой ещё Обэп? — говорю я ему.— Впервые такое странное имя слышу. Ну если деньгами не хотите, давайте я вам свою машину подкачу. Иномарка. «Таврия» называется.
Чиновник руками и ногами замахал:
— А за рулём оперативник, да? Нет, это тоже взятка. А за взятки сейчас очень крепко взялись.
Я тогда говорю ему:
— Может, у вас сын есть? Неженатый? Так давайте я за него свою дочку отдам? Она у меня опять не замужем.
— А свадьбу на скрытую камеру снимут, да? — сердится мой визави.— Это ведь тоже вроде взятки будет: вы отдаёте нам свою дочь, а мы её берём. Не, так нынче дела не решаются.
Закурили мы с ним, сидим расстроенные. Ну никак вопрос не решается. Прямо беда. А беда — она сближает людей. Чиновник коньячку достал. Чокнулись мы. И тут меня осенило.
— А давайте,— говорю,— не я вам, а вы мне дадите. И вопрос решится, и к вам не придраться. Вы же ничего не взяли. А совсем даже наоборот. То есть это не взятка с вашей стороны получается, а датка!
Замороченный чиновник даже подпрыгнул от радости:
— А ведь верно! Сколько?
Я написал на бумажке. Ровно столько, чтобы можно было мою иномарку отремонтировать.
Чиновник тут же залез в сейф, отслюнил мне, сколько я просил, и бумагу мою подписал. И расстались, мы довольные друг другом…
Амнезия
…Серёгу Суховеева знаешь? Ну да, этот самый, из отдела снабжения. Так вот, всего три дня его не было дома. Ну, завис в одном месте, у одинокой и безотказной. На работе сказал, что заболел, дома заявил, что в командировку уехал. Да в такую дыру, что сигнал до его мобильника не будет доходить, так что лучше ему не звонить.
А завис, дурак, недалеко от своего дома. И дважды дурак, что на исходе третьего дня сам пошёл в магазин — выпить там ещё взять, закусить. Подружка отказалась идти, сказала, что она на дедовщину не подписывалась. А только на бабовщину.
Ну, Серёга уже всё взял, и когда расплачивался, надо же такому случиться — в магазин тот пришла его дочь, восьмиклассница Томка. Хлеб у них с мамкой дома кончился. Раньше всегда Суховеев, когда шёл с работы, прикупал хлеб. А тут семейство его весь хлеб подъело, а Суховеева нет — он же в командировке. Вот жена Суховеева и снарядила дочь за хлебом.
А Серёга сей момент из виду упустил и никак не предполагал, что может столкнуться с дочкой нос к носу именно в сей момент. И потому был он одет в тапки на босу ногу и в одной рубашке навыпуск. Не, штаны-то на нём, слава Богу, тоже были. Но плаща не было. И шляпы. И галстука. И туфлей. А тапки. И рубашка поверх спортивных штанов.
В общем, совсем до неприличия по-домашнему был одет Серёга Суховеев. Как будто только на пять минут выскочил из дома. Да так оно и было. Вот только не из своего дома выскочил Суховеев, а из дома своей симпатичной знакомой, всего за два дома от своего дома.
Ну, дочурка Томка его, конечно, увидела. И обрадовалась, и удивилась — всё вместе.
— Папка! — кричит.— Ты уже приехал? И сам решил хлеба купить? Молодец! Вот только почему ты раздетый? Вернее, одетый, но не совсем? А, папка?
Серёга видит — влип. И хоть дурак дураком, а всё же попытался выкрутиться.
— Ты,— говорит,— кто, девочка? И я кто? И чего я тут делаю?
В общем, амнезию стал изображать. А Томка — она девочка умная, даром, что ли, от телевизора не отлипает всё своё свободное время. Всяких передач там насмотрелась, в том числе про этих бедных мужиков, которых находят без памяти в разных удалённых от собственного местожительства адресах. Обрадовалась:
— Папка, так у тебя амнезия? Отпад! В школе расскажу — никто же не поверит! Ничего, я на телевидение позвоню, тебя по ящику покажут, и все сразу догонят, какой ты у меня знаменитый, поскольку ни фига не помнишь. Ты и правда ни фига не помнишь?
— Девочка, я тебя не знаю,— уныло подтвердил Суховеев, подтягивая сползающие штаны — так похудел за три напряжённых дня.— И кто я сам, тоже не знаю. Ты иди, девочка. И я пойду, куда глаза глядят. Может, вспомню чего.
— Куда это ты пойдёшь? — вцепилась Томка в рукав отцовской рубашки.— Пошли домой. Мы тут недалеко живём. Мамку увидишь — всё вспомнишь. Она у нас такая. Хотя нет, сразу не вспоминай. Я сначала телевизионщиков вызову, пусть у тебя интервью возьмут. Только обязательно скажешь, что это я тебя нашла, чтобы они и меня сняли. Пусть Ксюха Барбариго лопнет от зависти!
И как ни упирался Серёга, Томка всё-таки притащила его домой. Ну не калечить же ему было собственную дочь, хотя он отчаянно делал вид, что не узнает её. Да и народ на них с интересом оборачивался, в том числе один милиционер. Так вот Серёга после трёх дней зависания у симпатичной знакомой совсем неожиданно для себя оказался перед ясными и грозными очами своей супружницы. Которую он тут же признал за незнакомую и снова, как давеча в магазине, завёл свою шарманку: «Кто вы, женщина? А кто я? И что я тут делаю?» В общем, решил стоять на своём до конца — авось пронесёт.
Да куда там! Серёгина жена Лизавета, как только глянула на его «прикид», на пакет в руке с шампанским и коньяком с закусью, всё сходу поняла.
— Ты — козёл блудливый! — закричала она.— А я твоя вдова!
Да как даст Серёге скалкой по башке. И откуда они у них только берутся, причём в самое нужное для них время? И всё, Серёга в отключке. Что с ним дальше, говоришь? А то — в «дурке» он сейчас, потому как ничего не помнит и никого не узнаёт. Амнезия у него. Как он и хотел…
Предъява
— Так, это кто кинул?
— Это я. Извините.
— Ты что, ботаник, предъяву мне делаешь?
— Простите, не понял?
— Ну, в смысле, стрелку мне забить хочешь?
— Как это?
— Ты что, русского языка не понимаешь?
— Почему же? Я, в некотором роде, филолог.
— Так вот, философ, ты что, рамсы попутал.
— Чего я, извините, напутал?
— Нет, ты только погляди на него! Шлангом прикинулся!
— Боюсь повторно вызвать ваше раздражение, но я не…
— Так, заткнись, профессор! В последний раз спрашиваю! Возможно, на понятном тебе языке. С какой целью ты кинул в меня этот слепленный тобой комок снега, а?
— Ну, просто настроение у меня хорошее! Смотрю, идёт молодой интеллигентный человек с хорошим, открытым лицом…
— Ага, понятно! Расслабуху я, говоришь, допустил, открылся. Ну, дальше трактуй свой безрассудный поступок.
— Ну, я слепил снежок и кинул в вас. Просто так. Извините, если вам не понравилось.
— Значит, ты ничего ко мне не имеешь?
— Ничего, кроме первоначальной симпатии. Хотя от неё, кажется, уже ничего…
— И никто тебя ко мне не подсылал?
— Да нет. Я сам. Смотрю, идёт молодой симпатичный человек…
— А, так ты голубой?
— Простите? А, вы в этом смысле… Нет, что вы, я женщин люблю.
— Хм! Что-то я тогда никак не врублюсь… Впрочем, некогда мне тут с тобой.
— Ну, тогда я пошёл?
— Куда это ты пошёл? Ты понимаешь, что на твоё действие я просто обязан ответить противодействием? Иначе это будет не по-пацански!
— Понимаю… Наверное. Хотя не совсем.
— Щас поймёшь, ботаник несчастный! Становись вот к этой стенке.
— Вот сюда? Хорошо. Можно, я очки сниму?
— Ладно, снимай. И не шевелись, пока я не прицелюсь! Во, сходу попал! Не больно?
— Да нет! Снежок вы слепили не очень твёрдый.
— Ну тогда мы с тобой, значит, разошлись краями. Бывай, ботаник!
Жизнь или кошелёк
(Подражая О. Генри)
— Кошелёк или жизнь? — прохрипел кто-то над ухом Коптелкина.
— А вы что бы хотели? — печально сказал Коптелкин.
— Ты что, мужик, совсем страх потерял? — озадаченно спросил грабитель.— Видишь, какой у меня нож? Чик — и привет!
— Большой,— согласился Коптелкин.— И страшный.
— Вот,— успокоился грабитель, снял скрывающую его лицо чёрную маску и вытер вспотевший лоб.— Повторяю для особо тупых: жизнь или кошелёк?
— А мне всё равно. Хотите, кошелёк берите, хотите — жизнь.
— Как это? — снова оторопел грабитель.
— Ну вот такая дилемма стоит перед вами,— терпеливо пояснил Коптелкин.— Или берите мой кошелёк — он у меня, кстати, пустой, или делайте свой «чик!»
— Не, вот клиент попался, а? Так тебе что, жизни не жалко?
— А зачем она мне, такая?
— Какая это «такая»? — переспросил грабитель. Он сел на стоящую рядом уличную лавку и похлопал по ней ладонью, приглашая Коптелкина присесть рядом.— Чем твоя жизнь тебе так досадила, что ты хочешь… э-э-э, вот так запросто отдать её первому прохожему?
— Вам в подробностях или вкратце?
— Спешить мне теперь уже некуда. Сбил ты меня с рабочего ритма. Так что излагай поподробнее.
— Ну, во-первых, жена меня бросила…
— Так это же радость-то какая! Живи теперь как хочешь!
— Во-вторых, тёща-то осталась. Не хочет к себе в деревню возвращаться. Ей, говорит, и тут хорошо.
— Это уже хуже. Но вполне решаемо. Ты где живёшь?
— Улица Жириновича, сорок пять, квартира семнадцать.
— Так мы с тобой ещё и на одной улице живём! Мой дом через два от твоего. Земеля! Так вот, я тебе или тёщу выживу, или жену верну. Падлой буду. Выбирай.
— Лучше первое.
— Молоток! Что ещё?
— Сосед наглец, ещё два года назад занимал у меня пятьсот рублей, до сих пор не отдаёт.
— Отдаст,— убедительно сказал грабитель.— С процентами! Так, дальше?
— На работе меня сократили.
— Что за работа?
— Да так, рекламный агент я.
— Ха, у меня как раз один клиент заведует рекламным агентством. Я ему недавно паспорт вернул. Нашёл и вернул. Так что я тебя к нему пристрою, не сомневайся. Ну как, жить тебе захотелось?
— Да как-то не знаю… Ну, можно попробовать ещё раз.
— Тогда держи-ка вот тыщонку.
— Зачем это?
— Держи, говорю! И положи её в кошелёк. А кошелёк — в карман!
— Ну хорошо, спасибо. Только я не знаю, когда отдам.
— Зато я знаю!
Грабитель снова вытащил свой страшный нож и прохрипел:
— Жизнь или кошелёк?
— Ой, да заберите вы ваши деньги, только не машите у меня перед носом этим жутким тесаком!
— Ну вот, я сегодня как бы и заработал немного,— сказал удовлетворенно странный грабитель, пряча деньги и нож в карман.— На пиво с чипсами хватит. Пошли, земеля, посидим, ещё за жизнь потолкуем. А делами твоими завтра займёмся. Я всё равно на пенсии, и делать мне нечего.
— А вот это вот: ножик ваш жуткий, «Жизнь или кошелёк»?
— Да не бери в голову, это я подрабатываю иногда. На пенсию разве проживёшь? Ну пошли, пошли!
И они отправились в ближайшую пивную.
Чуть не поймал!
Карасёв вернулся из командировки. И не успел даже чемодан на пол поставить, как жена Галина тут же сунула ему в руки два полных мусорных пакета.
— Вынеси,— говорит,— милый.
Карасёв думает: «Ага! Пока я хожу до мусорного контейнера и обратно, она любовника за это время выпустит! Нашла дурачка! Сейчас я вас застукаю, голубчиков!»
Тихонечко поднялся этажом выше, затаился там на площадке… И ждёт, когда жена его начнёт выпускать любовника.
Ну, ждёт пять минут, десять минут. А никто из их квартиры не выходит.
«Ага! — думает Карасёв.— Как же я сразу не догадался. Она его с балкона спускает, наверное!»
А жили Карасёвы на четвёртом этаже пятиэтажной хрущёвки. «Как раз должен успеть! — злорадно думает Карасёв. Опять хватает пакеты с мусором и стремглав несётся вниз. Огибает дом, становится под свой балкон. И ждёт, когда в его хищно расставленные руки спустится неведомый пока ещё любовник жены.
Прошло пять минут, десять… А никто и не думает спускаться с балкона его четвёртого этажа.
Отошёл Карасёв немного в сторону и видит через полуоткрытую дверь своего балкона, как там штора колышется, да непонятные звуки из квартиры слышны. Хотя какие там непонятные! Очень даже понятные!
Тут вся кровь, какая была в организме Карасёва, бросилась ему в голову. Аж глаза из орбит чуть не выскочили от неистового напора ревности. Заскрипел Карасёв зубами:
«Какая наглость! Специально спровадили меня на мусорку, чтобы закончить своё гнусное дело!»
И Карасёв галопом поскакал домой, рисуя в своём распалённом воображении страшные сцены мести неверной жене и её коварному любовнику.
Он подбежал к своей двери, толкнулся, а она заперта изнутри. Тут у Карасёва и вовсе помутилось в глазах и в сознании. Он стал биться в дверь руками, ногами и даже головой, и кричать на весь дом:
— Галька, открой! Открой, тебе говорят!
Галина открыла. И торопливо так говорит:
— Ну чего ты так кричишь? Сам же, наверное, и захлопнул дверь. Да, милый, я совсем забыла, у нас хлеба нет. Сходи, пожалуйста…
А сама повернулась, чтобы в дом уйти. Но Карасёв, не будь дурак, оттолкнул её и прошмыгнул вперёд. Кинулся, как положено, к шкафу, заглянул на антресоли, на балкон, сделал полную ревизию спальни. Никого!
Озадаченный, он вышел в гостиную. И снова услышал те самые сексуальные звуки, которые давеча донеслись до него с балкона. Они исходили из работающего телевизора, перед которым в напряжённой позе замерла его жена Галина.
Она смотрела любовный сериал «Яростная страсть», который начался ещё задолго до отъезда Карасёва в командировку и не закончился даже за время его трёхмесячной командировки.
— Принёс хлеб? Иди мой руки, сейчас ужинать будем,— не отрываясь от телевизора, сказала Галина. И всхлипнула:
— Ты представляешь, он всё-таки бросил её! Беременную! Ну не скотина, а?
Ах, какой мужчина!
Тут у Крышкина жена уехала проведать свою маму на недельку в деревню. Остался Крышкин один. А когда женатый мужчина остаётся один, его начинают одолевать всякие разные мысли. Крышкин не мог отделаться от одной: «Почему бы мне не навестить нашу одинокую соседку Марью Ивановну? Скучно ей, наверное».
А она, эта Марья Ивановна, ничего себе женщина. Когда, бывало зайдёт по соседству — за солью там, хлебушком, так порой взглянет, аж мурашки начинают бегать у Крышкина по всем щекотливым местам. Потом жена не раз говорила, что Марья Ивановна очень хвалит Крышкина. Так и говорит: «Какой замечательный у тебя муж. Не пьёт, не гуляет, хозяйственный, симпатичный. Мне бы такого!»
Ну разве можно мужьям передавать, что о них хорошего говорят соседки и подружки? Ну и значит, решился Крышкин, купил цветов, вина и пошёл к Марье Ивановне под благовидным предлогом. Позвонил. Марья Ивановна дверь открыла, стоит перед ним в халатике, переминается с ноги на ногу. То одну коленку, покажет, то другую. У Крышкина аж в горле пересохло.
— Я это… Хотел время узнать,— пролепетал он.
А Марья Ивановна посмотрела на букет цветов у Крышкина под мышкой, на бутылку вина, которую он держал перед собой как букет (всё перепутал в последний момент от волнения), понимающе улыбнулась и нежно проворковала:
— У меня с собой нет часов. Проходите в дом, там посмотрим, сколько сейчас времени.
Вошли. Марья Ивановна забрала у Крышкина бутылку, поставила на стол, букет определила в вазу. Потом вышла из спальни с будильником и говорит:
— Ах, Григорий Фёдорович! Не скажу я вам, сколько сейчас времени. Будильник у меня сломался.
Крышкин, до этого стоявший с опущенными вдоль туловища руками и не знающий, что ему дальше говорить, как вести себя (ну, между нами, не ходок он был), аж вскинулся весь:
— Это мы мигом! У вас отвёртка есть?.. Ладно, я свою принесу!
Убежал домой, принёс набор инструментов, раскидал будильник, собрал его, и тот снова пошёл.
— Принимайте работу, Марья Ивановна! Вот только надо бы точное время поставить. Включите телевизор, вот-вот новости должны начаться.
Марья Ивановна всплеснула руками:
— Ой, Григорий Фёдорович, сломался у меня телевизор! Хотела завтра мастера вызвать…
— Зачем нам чужой мастер? — напыжился Крышкин.— Мы сами мастера!
Разобрал он телевизор, собрал его, включил — работает! Включили они с Марьей Ивановой НТВ — как раз ночные новости идут, поставили на будильнике точное время. А Марья Ивановна, уже зевает, прикрыв прелестный рот ладошкой. И вежливо так говорит:
— Чаю не хотите, Григорий Фёдорович?
— А теперь можно и чаю. Или чего покрепче,— солидно отвечает ей очень довольный собой Крышкин.— Вот только руки помою…
И направился в ванную комнату.
— Ай! — спохватилась Марья Ивановна.— Осторожнее, Григорий Фёдорович. У меня только горячая вода идёт, кран с холодной сломался. Давайте я вам лучше из чайника полью!
— Ещё чего не хватало! — возмутился Крышкин.— Или я не мужчина? Сейчас починим.
Провозился он с краном долго. Но под утро таки отремонтировал. Кричит из ванной:
— Марья Ивановна, принимайте работу!
А в ответ — тишина. Вышел Крышкин в гостиную и видит: спит Марья Ивановна на диване. Уютно так свернулась калачиком, кулачок подложила под розовую щёку, и посапывает, улыбаясь во сне.
Вздохнул Крышкин, на цыпочках вышел из квартиры Марьи Ивановны, и захлопнул за собой дверь.
А Марье Ивановне в это время снилось, что Крышкин ремонтирует ей квартиру.
— Ах, какой мужчина! — томно пролепетала она во сне и перевернулась на другой бочок…
Прямая линия с
переворотом
После предновогодней президентской пресс-конференции некто Иван Лыткин собрал вокруг себя всё своё семейство.
— Поскольку семья наша — это как бы государство в государстве, то я могу считать себя в ней президентом,— торжественно объявил он.
— И открываю прямую линию со своим народом. Так мы узнаем, какие у нас есть проблемы и как их решить.
Первой высказалась жена Лыткина, Маргарита. Ядовито так:
— Уважаемый президент, можно ли принять такой указ, чтобы мужья всю зарплату приносили домой?
— Этот вопрос мелкобытовой. Мыслить надо глобальней,— внушительно ответил «президент».
— О чём вот молчит уходящее поколение?
Он ткнул пальцем в тестя. Павел Петрович вскочил с места и тонко закричал:
— Я ещё никуда не ухожу! И скажу всю правду как есть. Почему наша верховная власть не ограждает молодёжь от тлетворного влияния западной культуры? Эти оглоеды всё время переключают телевизор на эротику да боевики.
— Когда это? — страшно удивился «президент».
— А тогда, когда ваше превосходительство изволют дрыхнуть без задних ног.
— Так,— зловеще сказал Лыткин и принялся расстёгивать ремень.
— Незаконно это,— басом сказал Вовочка.— Неконту… Не-конс-титу-ционно!
— Да,— поддержал младшего брательника шестиклассник Фёдор.
— А деду не верьте. Он наглотается «колёс», вот и глючит…
— Нет, ну что это такое! — всплеснула руками тёща, Харитина Ивановна.
— Требую пресекать хамство со стороны молодёжи! Нужен закон об уважении к старшим.
— Да? А младшие что, не люди? — опять выступил вперёд Вовочка.
— Господин президент, хочу компьютер! Стану хакером, взломаю банк.
И тогда пап… господину президенту не надо будет делать нычки в старом валенке.
— Это где? — встрепенулась «первая леди».?— Да в темнушке, я сколько раз оттуда брал на жвачки,— проболтался будущий хакер.
— Вот почему у нас нехватка финансов: народ вкалывает, а государство, понимаешь, обирает его! — возмутилась супруга «президента».— Ну, старый пим, погоди!
Она оставила высокое собрание и скрылась в чулане. Вышла на свет с пыльным валенком в руках.
Потрясла его. На пол выпала пятирублёвая монета и со звоном покатилась под диван.
За монеткой наперебой кинулось подрастающее поколение.
— Валютный запас давно исчерпан! — не моргнув глазом, заявил Лыткин.
— Инфляция вон какая, какие тут сбережения выдержат.
— Господин президент! — сказала, нехорошо улыбаясь, его половина.
— Прошу вас пройти в совещательную комнату… Для выяснения некоторых моментов вашей социально-экономической политики.
И «первая леди» втолкнула его мощным торсом в спальню. Оттуда почти сразу же послышались глухие удары валенком.
— А ну, все ко мне! — обрадованно закричал Павел Петрович.
— Это переворот! Будем создавать временное правительство…
Съёмка скрытой
камерой
У меня сосед режиссёром на телевидение работает. На днях он предложил мне:
— Миша, не хочешь подзаработать?
— Чего,— спрашиваю,— делать надо?
И Владик мне популярно объяснил, что в связи с тем, что общество наше черствеет и люди отдаляются друг от друга, задумал он снять сюжет о человеческом равнодушии.
— Твоя задача простая,— втолковывал мне Владик.— Оденешься попроще, ляжешь, куда я тебе скажу, как будто сознание потерял. А мы в это время будем скрытно снимать, как на тебя реагируют прохожие…
И во вторник повезли они меня к главному в нашем городе супермаркету.
— Не доходя вон до той лавочки, ложись на газончик. Но чтобы голова была на тротуаре! И не шевелись,— велел мне Влад.
И я аккуратно лёг поперёк тротуара. Поначалу мне показалось, что Влад прав насчёт равнодушия людей. Они обходили мою голову, а то и перешагивали через меня, и шли себе дальше. Я уж думал вздремнуть немного. И тут кто-то ка-ак пнёт меня! Открыл глаза и вижу две пары ног в форменных штанах. Полицейские!
— Живой, нет?
Один нагнулся, стал ко мне принюхиваться. А я как выйти из дома, по привычке поодеколонился.
— Ффу! Да он парфюма нажрался! — говорит тот, что нагнулся.— Синяк, короче!
— Факт! — соглашается второй.— И что будем делать?
— А куда его? Вытрезвители позакрывали. Так что проспится, сам уйдёт.
И полицейские ноги, перекатив меня на газон, зашагали дальше.
Лежу я, покряхтывая и потирая незаметно бока. И вдруг слышу участливый старушечий голос:
— Что, милок, холодно?
Около меня остановились боты типа «Прощай, молодость!». Бабка лет семидесяти пяти в круглых очках, с большой тёплой шалью на плечах. А трава действительно сырая, холодная. Ага, думаю, нашлась таки добрая душа, сейчас шалью своей меня покроет.
— Вот мой так же любил поваляться на сырой матушке-землице,— запричитала бабка.— Да так и околел, язви его! Я из-за этого козла уже тридцать лет вдовствую. Ты тоже жену свою вдовой хочешь сделать, да?
И так покрыла меня, но не шалью, что я поразился богатству её лексикона. Мало того, бабка пустила в ход свои боты и трость. Охаживала меня, да приговаривала:
— А ну вставай, рожа пьяная, да бегом домой! Пошёл, пошёл, тебе говорят!
Худо бы мне пришлось, если бы с той стороны улицы не прибежал из своей засады Владик. Кое-как угомонил он эту добрую бабку и спровадил от меня подальше.
— Владик — или двойной гонорар, или сам ложись сюда! — выставил я ему ультиматум, почёсывая ушибленный копчик.
— Тихо ты! — зашипел Владик.— Ложись обратно! Будет, будет тебе гонорар! У тебя всё замечательно получается. Потерпи ещё немного!
И убежал к машине с оператором. Ну, думаю, ладно, потерплю ради искусства и истины. Только пристроился на уже подсохшей подо мной травке, как слышу топот и шарканье многих ног. Приоткрыл глаз и вижу, что по тротуару валит толпа в несколько десятков человек, все с синими плакатами и синими же галстуками на шеях и виднеющимися на них белыми буквами ЛДПР.
— Во, бездомный! — обрадованно вскрикнул шедший первым солидный лысый дядька.— А ну вставай, друг, под наши знамёна, и пошли к мэрии на митинг! Будешь представлять собой отряд обманутых дольщиков.
— А сколько заплатите? — шепчу я ему.
— А что, идея уже ничего не стоит? — пожурил меня лысый, уже приготовивший для меня один из их плакатов.— Ты же получишь моральную поддержку от одной из самых влиятельных партий!
— Не-а, лучше деньгами! — помотал я головой.
— Ну, как и наш вождь, мы больше пятихатки на нос не даём,— деловито сказал лысый и полез в карман.
— Пять тыщ? — обрадовался я и уже хотел послать куда подальше Владика с его авантюрой, стоившей мне уже не одного ушиба и синяка на теле.
— Пятьсот рублей,— поправил меня лысый.
— Шли себе мимо и идите. Мимо! — сразу же остыл я к мелочной ЛДПР и снова улёгся на травку.— Мне за работу «не бей лежачего» куда больше дадут!
Элдэпеэровцы нестройными рядами пошли дальше, горланя что-то малопристойное. А я остался лежать и дожидаться дальнейшего развития событий. И они не заставили себя долго ждать. Послышались крики, ругань, выстрелы, топот бегущих ног.
Не успел я опомниться, как ко мне подбежали и… залегли за меня двое смуглых парней и стали отстреливаться от настигающей их с матами группы других молодцов, посветлее. Те тоже стали палить в укрывшихся за мной джигитов.
Матерь божья! Это куда ж я попал: пули свистят, маты летят! Хорошо, что никто из воюющих толком стрелять не умел, так что ни друг в друга, ни в меня они не попали. Но я не стал дожидаться окончания этой битвы, а на карачках, но с невиданной скоростью, перелетел на ту сторону улицы, откуда и велась съёмка скрытой камерой сюжета с моим участием.
Владик встретил меня, потрясая рукой с оттопыренным вверх большим пальцем.
— Вот такой фильм будет! — орал он радостно.— На «Тэфи» его выставлю!
Но с гонораром, шкура телевизионная, всё же меня нагрел.
— Ты, Мишаня,— сказл он, похлопывая меня по плечу,— должен был лежать до логического завершения складывающейся вокруг тебя ситуации. А ты поломал её, слабак! Но всё равно, держи!
И заплатил мне вдвое меньше. Но обещал снова пригласить на съёмки. А что, я не против. Но теперь только в бронежилете…
Идеальный муж
Борис снова задерживался. На работе у него никто не отвечал, мобильник раз за разом выдавал безрадостное: «Абонент находится вне зоны доступности».
— Скотина, где же ты можешь находиться, а? — злобно сказала Анна и тихо заплакала. А ведь обещал быть вовремя. Эта проклятая пятница! Опять закуролесил с сослуживцами! Впрочем, уже в который раз.
Часы показывали половину одиннадцатого вечера, когда Анна, отчаявшись дождаться своего непутёвого муженька, поужинала сама и уселась на диван перед негромко работающим телевизором, уютно подобрав ноги.
Она взяла с тумбочки недавно купленный глянцевый журнал «Двое» и стала рассеянно его перелистывать. И в конце номера наткнулась на лаконичное объявление: «Идеальный муж. Оплата почасовая». Хмыкнула — где они, идеальные мужья? — и вообще, что это за услуга такая странная? И потому любопытства ради набрала указанный номер.
— Алло? Это идеальный почасовой муж? — с иронией спросила Анна, когда там только подняли трубку.
— Добрый вечер! — сразу же отозвался дружелюбный мужской голос.— Давайте знакомиться! Меня зовут Эдуард. Спасибо, что позвонили нам. Итак, чтобы вы хотели?
— Классику! — выпалила, не раздумывая, Анна и тут же покраснела: господи, что она мелет?
— Ну вот, я возвращаюсь с работы,— кашлянув, деловито произнёс назвавшийся Эдуардом визави.
А, так это не секс по телефону! Тогда что же? Инсценировка какой-нибудь благостной семейной коллизии, причём с её участием? Стало интересно. Анна приглушила звук телевизора и уселась на диване поудобнее.
— А ты не ошибаешься, Эдуард? — с сомнением спросила она.— Ты точно возвращаешься с работы? Тебя не сократили? Не выгнали за пьянку?
— Нет-нет! — живо возразил Эдуард.— У меня отличная, высокооплачиваемая должность. Я очень постарался на этой неделе, так что еду домой с неплохой премией.
— Вот как! — обрадованно воскликнула Анна и заёрзала на диване, вспомнив, что давно уже хотела купить себе серёжки с маленькими чудесными бриллиантами, которые она присмотрела в ювелирном магазинчике по соседству. Конечно, только премии мужа… То есть этого Эдуарда, вряд ли хватит, но ничего, она у мамы может перехватить недостающую сумму. Лишь бы донёс премию домой, козёл!
— И ты несёшь эту премию домой? — с сомнением переспросила Анна.— Нигде её… это… не промотал?
— Да что ты, дорогая! — жарко прошептал в трубку Эдуард.— Это не в моих правилах. Усвой раз и навсегда: всё заработанное я считаю прямо-таки священным долгом отдать своей жене…
— Ох! — вся так и обмерла на своём диване Анна.
А «идеальный муж» Эдуард просто-таки продолжал её добивать.
— Кроме того, у меня на этой неделе образовался небольшой приработок,— ворковал он своим сексуальным баритоном прямо в пылающее ушко Анны.— И я на него купил тебе колечко с брюликом, и несу вот домой. Для тебе, любимая!
Анна почувствовала, что до оргазма ей остались считанные секунды.
— Ах, милый! — прошептала она.— Дальше, дорогой, дальше!
— Вот я уже у нашего подъезда,— доложил Эдуард.— Но что это? Мне путь домой преграждают двое мужчин. И они делают мне гнусное предложение…
— Господи, я знаю, кто это! — задохнулась от волнения Анна.— Это же Витька Кривулин и Фёдор Перетятько. И я знаю, чего они от тебя хотят, сволочи! Ну, продолжай, что у вас там происходит?
— А что я ещё мог сказать этим опустившимся личностям? — насмешливо хмыкнул Эдуард.— Я им непреклонно заявил: «Нет, уважаемые, премию я несу только домой и ничего пить с вами не собираюсь. Тем более что жёнушка моя не переносит запаха алкоголя… Сойдите с моего пути, иначе я за себя не ручаюсь!»
— Так и сказал? — изумилась Анна.— Ой, мамочки мои! Ой, не могу!!! Не останавливайся, дорогой!
— Ага! — польщено сказал Эдуард.— Вот я уже поднимаюсь по лестнице… Прошёл второй этаж, взошёл на третий. И тут из двадцать третьей квартиры высовывается молодая привлекательная женщина в лёгком халатике…
— А, её я тоже знаю! — возмущённо подпрыгнула на диване Анна.— У нас все её знают. Только она живёт в шестнадцатой квартире. Это разведёнка Ольга Заходько. Всё охотится на чужих мужиков. Прибила бы! Ну и чего ей надо?
— Она просит помочь ей передвинуть шкаф,— сообщил Эдуард.
— И что, пойдёшь? — ревниво спросила Анна.
— Да ну что ты! — успокоил её Эдуард.— Я знаю, чем это обычно кончается. Потому и ей тоже заявляю свой решительный отказ.
— Это невероятно! — счастливо пролепетала Анна.— Боже, что ты со мной делаешь? Продолжай, пожалуйста!
— Да я уже у двери нашей квартиры,— уставшим голосом сказал Эдуард.
— Надо же, дошёл! — возликовала Анна… — Отлично, Эдуард! Всё как в жизни!… Хотя постой, в дверь ко мне звонят. Неужели ты и в самом деле пришёл ко мне?
— К сожалению, это не предусмотрено прейскурантом,— удивительно быстро сменив тон на бесстрастный, заявил Эдуард.— Имитация счастливой семейной жизни происходит только по телефону.
— Вот чёрт, мне уже не просто звонят, а пинают в дверь и матерятся! — торопливо прошептала в трубку Анна.— Простите, Эдуард, это, похоже, мой настоящий муженёк, мой Борюсик приполз, чтобы ему пусто было. Пойду уж, открою. А вам огромное спасибо!
— Пожалуйста,— вежливо сказал Эдуард.— Счёт получите завтра.
Анна посмотрела на часы. Ого! Она проболтала с этим идеальным телефонным супругом Эдуардом полчаса!
— А скидок у вас, случайно, нет? — с надеждой спросила Анна напоследок, нашаривая ногами тапочки.
— Скидки? — переспросил Эдуард.— Есть, но только одиноким женщинам. А вы, судя по всему, числитесь замужем.
— Вот именно — числюсь,— вздохнула Анна и пошла отпирать трещавшую под напором законного супруга дверь.