Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2017
1.
Чудо чудное… диво дивное. Светло-светлая и прекрасно украшенная земля. Теперь такое принято называть «местом силы». Хотя какая сила? Чусовой. И даже не тот, советский, о котором ярче и больнее всего напоминал мне домик Астафьева, притулившийся у поворота чадящей и грохочущей дороги, а — последних времён, когда воздух над этой дорогой стал почти совершенно прозрачен в силу радикальной трансформации причины чада и грохота,— некогда крупнейшего в стране предприятия чёрной металлургии. Воздух стал чище. Будущее — туманнее. Но Аринина гора, к которой стремится наш автомобиль, по-прежнему излучает то ли свет, то ли мглу, то ли действительно какую-то уму непостижимую силу — втягивает новичка-пришельца в «лес между мирами». Потому что как ни называй это место — горнолыжным ли курортом, школой ли олимпийского резерва, турбазой ли «Огонёк», этнопарком ли, суть от этого не меняется. Место силы. Сказка. Заповедник времён.
Поэт Юрий Беликов подтверждает мою интуитивную догадку: «Поэзия начинается, когда я подчиняюсь некой вибрации. Есть несколько таких мест в нашем Уральском ландшафте. Одно из них то, где мы сейчас находимся. Когда я здесь в одиночестве, меня может подчинить вибрация… видишь, мы сейчас наблюдаем вон тот фонтанчик… я люблю сидеть на той скамеечке… на ней любил сидеть Леонард Дмитриевич… именно сидеть в одиночестве… ловить эту вибрацию. Если я её словил, дальше уже наступает та самая внутренняя тревога… произведение во мне начинает жить, развиваться и в конце концов выплёскивается на бумагу…»
Леонард Дмитриевич Постников — гений этого места. В этом году ему исполнилось бы 90 лет. Он ушёл в мир иной в 2015-м. Когда я приезжала в Чусовой два года назад, встретиться с ним уже не удалось — он был тяжело болен, но все разговоры о парке, о «сказке», так или иначе соприкасались с его делом, именем, борьбой, не прекращавшейся почти до самого предела его земной жизни. Теперь дело отца продолжает Ольга Леонардовна — дочь. Под её зорким глазом, в её крепких руках Земля Постникова живёт своей особой жизнью — до сих пор загадочной, хотя и открытой настежь. На все четыре стороны. Свидетельствую — в любой день недели, не говоря уже о субботе и воскресенье, посетители бродят по парку с раннего утра до позднего вечера. Работают экскурсоводы. Проводятся мастер-классы народных ремёсел. Струйки того самого фонтана рассыпаются под ветром на пруду. Раздуваются паруса над стругом, пришвартованным к деревянным мосткам. А по улочке со старинными избушками и церквями, перевезёнными сюда из разных уголков Пермского края — спасёнными! — неторопливо шествуют гуси и утки. Вот радость-то детворе! Здесь всё живое, с каждым «экспонатом» можно пообщаться, ну, разве что вожак гусиного стада вытянет шею, зашипит и сделает вид, что собирается вас ущипнуть. Зато ручная ворона Клара вовсе не прочь принять от вас угощение и поболтать с вами почти на человечьем языке. Такое место.
В начале августа 2017 года здесь, на Земле Постникова, мы устроили выездное совещание редколлегии журнала «День и ночь». Собственно, редколлегию представляли я и Юра Беликов, зато авторы журнала, приехавшие из Перми, могли высказать нам и одобрение, и претензии, и конструктивные пожелания. И всё же не это стало главным в нашем сборе… Главное всё-таки — в совместном «причащении» обитающему здесь духу. Оказалось, он действительно нас соединяет. А соединяет он не всех и каждого. Так что вкус некой «избранности» нам открылся не зря. Как однажды заметил Маяковский: «У советских собственная гордость…» У чусовских — собственное достоинство: слышать нарастающий гул времён — как прошлого, так и будущего. Даже встреча наша потребовала какого-то особого названия. Я предложила — «слёт». «А я возьму глубже,— сказал Юра,— Сретенье».
2.
Так совпало, что накануне нашего Сретенья в третьем номере «Дня и ночи» были опубликованы «Страшные сказки» — стихотворная подборка Анатолия Субботина — одного из нынешних моих знакомцев. А в ней — посвящение Леонарду Дмитриевичу. Приведу заключительную строфу:
Из-под ног коттеджа, словно табурет,
вышиблена почва, но обвала нет.
И висит Икаром, карой над землёй
ощутимый, страшный и духовный слой.
Это — про Землю Постникова. Про то самое «место силы». Ибо всякое здесь случалось: и наводнения, и пожары, и облыжные обвинения её держателя. А «духовный слой» — вот он: под вами, перед вами и над вами. Не то — «Икаром», не то — «карой».
Есть человек — есть проблема. Люди вроде Постникова для любого начальства — проблема. Потому что они всегда видят больше и дальше других, и то, что теперь называют «проектом», неизбежно разомкнуто ими в долгосрочную продуктивную перспективу. «Я знаю, город будет; я знаю — саду цвесть…» Совсем юным человеком, выпускником педагогического института, в 1954 году Постников был назначен директором маленькой спортивной школы — и уже тогда в его голове на месте этой школы воздвиглось нечто грандиозное. Не в деталях, конечно. И не сразу. Но опорные точки невероятного по масштабам того времени плана были им поставлены, видимо, уже тогда.
Ольга Леонардовна вспоминает: «Взял папа эту спортивку. Показалось скучновато. С первых шагов он себя проявил именно как человек, стремящийся подвести под спорт научную основу. Не так, как у нас привыкли. Особое внимание обращал на спортивную технику. По диплому у него была специальность — плавание и лёгкая атлетика… и у мамы тоже… Зимой, для себя, на лыжах. Все тогда бегали на лыжах-то. Но показалось ему это скучновато. Тогда в принципе все спортом занимались. И у железной дороги много секций было, и на заводе… Направили его в эту школу. Плавание он очень любил, детство провёл в Лысьве. Там два пруда, где можно плавать. А в Чусовом плавать негде. Реки с сильным течением, детей туда не засунешь. И решил он устроить бассейн. В пустом срубе — бассейн десять на три метра. Рядом баня находилась — это здание до сих пор стоит,— оттуда он каким-то пиратским способом провёл горячую воду. Появилась круглогодичная секция пловцов. Опять вроде скучновато.
Жили мы там же, в этом же доме. В какой-то каморке — вчетвером. Мама ещё и брат старший. Но душа, видно, требовала размаха. Был у него в Лысьве любимый учитель, тренер, Константин Кем, у которого он занимался лёгкой атлетикой. От него отец много перенял. Он часто ездил в Лысьву — советоваться. Вроде столько надо. За что хвататься? сверху давят… заставляют… ГТО не ГТО… спартакиада районная… но когда за всё хватаешься, уровень-то какой? Хотя пловцов они сразу подняли. Там были и чемпионы России, не говоря уже о чемпионах области. Кем говорит: у тебя там горы кругом, ты что думаешь? бери горные лыжи.
Представляете, что такое была та спортивная школа? Сруб, обыкновенный сруб, только длинный. А зав. ГорОНО у нас был великолепный… потом больше таких не было. Ширяев Алексей Филиппович. Он как-то сразу проникся… мало бывает чиновников, у которых есть государственное мышление… которые понимают ситуацию и видят вперёд. А не то, что сегодня отчитайся, а завтра наплевать. Они с отцом договорились, что надо строить новое здание спортшколы. Результаты пошли, дети идут. Из этого сарая надо перебираться. Горком партии подключился.
А у отца уже созрела идея. Горы-то горы. Походил по окрестностям ближайшим, выбрал Аринину гору. Ни дороги, ничего тут не было. И вот, когда комиссия ждала его в городе, он ушёл на сплав дня на три… сначала, правда, избушку перетащил сюда, со срубом договорился с кем-то, сюда перетащил и ушёл на сплав. Его вызывают: ты что, япона мать, куда делся? мы тут тебя ждём, такие большие начальники, а ты отдыхаешь, непонятно где, найти тебя не можем. Мы вроде кол вбили, где будет новая спортивная школа. Он говорит: а у меня уже есть спортивная школа. Поехали. Где-то доехали, где-то дошли пешочком: сруб стоит. И вот таким методом… может быть, это смешно, но более шестидесяти лет так и продолжается. Методом самостроя. Методом «Господи, помоги». Так и пошло. Сруб стоит. Дети набраны. В основном, конечно, на первых порах дети и родители помогали. Сруб поставить, печку сложить… ходили пешочком. В лучшем случае на лошадёнках приезжали. Потихоньку вырубили просеки на горе. Поставили подъёмничек примитивный, бугельный. И первая волна тренеров была работящая, дружная. Помогали. Одним из первых Курбатов Валентин Яковлевич занимался в этой спортивной школе, знаменитый наш литературный критик. У нас хранится его диплом. Вон на стене копия висит. 15 апреля 55-го года. Подпись председателя комиссии, а почерк — отца… Диплом ученика Валентина Курбатова… за второе место на соревнованиях… сохранил же Курбатов!»
Смотрю на Ольгу Леонардовну: спортсменка! Выправка, стать, в каждом движении — энергия воли. Помню, мои подружки, студентки-филологи посмеивались над ребятами с факультета физического воспитания: сила есть — ума не надо. А тут — прекрасная русская речь, интонация — как у хорошего диктора с телевидения. Да что! Нынешним дикторам до Ольги Постниковой — как до луны пешком. И говорить с ней хочется — о наболевшем.
МС. Меня поражает всегда: как человек находит цель? Мы же все рождаемся голенькими. Казалось бы, откуда что берётся? И вдруг — словно задача какая-то сверху спущена. И человек начинает озираться… подтягиваться… из одной сферы — в другую… словно камертон какой-то в каждого вживлён: моё — не моё… холодно — тепло — ещё теплее — горячо! Эврика! Нашёл! Есть такие люди, для которых цель — строительство миров. Великий Владимир Соловьёв, философ, называл это «теургией». Есть люди, призванные продолжать дело Бога на земле. Образ мира, такой, каким он должен быть, всё отчётливее проступает в сознании — и человек всю жизнь идёт к этому образу. Несмотря на то, что всё кругом другое, и палки в колёса… и — всё равно. Рано или поздно он добивается своего. Пространство вокруг него начинает структурироваться… уплотняться… как будто масло из сметаны сбивается… Как в сказке о двух лягушках. Один — сдаётся и тонет. Другой борется до конца и создаёт новый мир.
ОП. Таким, пожалуй, был и Астафьев… А вот ещё особенность: папа с детства любил рисовать. В Пермском книжном издательстве работал художник Валерий Аверкиев. Великолепный иллюстратор. График. Практически на нём всё и держалось. Издательство было в Перми — от миниатюры до роскошных альбомов выпускали. И детских писателей было много. Аверкиев — основной иллюстратор был. Папин одногодок. В Лысьве они всё состязались, кто кого перерисует.
Где корни? Его отец, мой дедушка, Дмитрий Герасимович,— полуцыган. Подхватил его ветер революции — и был он назначен первым красным директором Пермского оперного театра. Семья жила напротив. Рядом с театром. Недолго он там продержался. Видимо, закрутил какие-то романы с балеринками… Высокий был, красивый… цыганского вида… статный. Но отец и его сестра не любили деда вспоминать. По вполне понятным причинам. А бабушка гордая была. Это с двумя детьми-то надо было ещё как-то жить дальше. В конце концов дед уехал в Архангельск. Там второй раз женился. Отец к нему ездил один раз на каникулы. Так что и оттуда тоже могут быть определённые склонности — театр. И в Перми бабушка по галереям его водила, по выставкам… Вот и тяга к рисованию. Сколько себя помню, он брал меня с собой в Пермь — мы всегда ходили в художественные салоны и магазинчики. Выбираем краски, что-то интересное покупаем для оформления… это тоже с детства.
Маяковского любил. Бабушка Маяковского не шибко жаловала. А отец даже в юности подражал ему одно время. Очень любил природу — любил и по реке сплавляться, и просто бродить… по лесам, по полям… в принципе-то родился он не здесь, но в детстве перевезли сюда — Лысьва… а Чусовой вообще незнакомый город был. Его сюда послали по распределению. Но он полюбил Чусовой. Тут — реки. Сразу три реки.
Ну вот. Первая цель была поставлена — зимние виды спорта. Избушка появилась. Практически сразу пошли результаты. Роюсь в архивах. Сборная страны по горным лыжам приезжала в детскую спортивную школу. Каким-то образом отец наладил контакты с поляками, с чехами… с детскими школами их связь завязал — это в те времена! Ему очень хотелось вывозить ребят, чтобы они видели большой мир… те приезжали к нам, мы выезжали туда… помню, полуголодное время было, но для гостей старались найти какие-то фрукты… зимой — проблема была… Наши дети были приучены не бояться чужих — иностранцы-не иностранцы… не было никакого идолопоклонства… они видели — такие же ребятишки. Так и пошло. Горные лыжи. Результаты. Всё отлично».
Отлично. Но снова — скучновато. Неугомонная мысль Постникова жадно тянется ко всему новому. Он выписывает иностранные журналы — чешские, румынские, болгарские. Эти журналы для определённой части тогдашней интеллигенции восполняли дефицит информации, которую через официальные СМИ получить было невозможно. Оттуда, видимо, Постников и почерпнул образы будущей санной трассы, а позднее — фристайла.
Ни то ни другое на имеющуюся базу никак не проецировалось.
Во многом благодаря знакомству с Леонардом Дмитриевичем ставший краеведом Роман Шпигель в книге о Чусовом пишет: «Одним из первых на Урале, кто обратил внимание на новую дисциплину и „просёк“ перспективу её развития, был Леонард Дмитриевич Постников. Он понял, что санный спорт очень подходил для спортивной школы, а база „Огонёк“ имела все необходимые условия для его развития. Эту идею Постникова, впрочем, как и многие его идеи, в городе восприняли неоднозначно, а тренеры горнолыжников и вовсе были против, проявив непонятную ревность. Директор настаивал на своём и пригласил на работу из Ленинграда Леонида Григорьевича Кузьмина, одного из первых тренеров саночников в России.
Сделав проект своими силами, приступили к строительству первой санной трассы на «Огоньке»1. Мы прошли эту трассу — сверху донизу. Даже теперь, летом, без снега, когда на виду все трещины, дыры и прорехи, санная трасса — впечатляет. Поневоле прикидываешь на себя — каково нестись по этим крутым извивам со скоростью торнадо?! А каково строить-то было такое чудо? Практически — с нуля.
Ольга Леонардовна говорит: «Тогда трассы были страшнющие. Никто не понимал, что строить. Ездили тогда… битые-перебитые… непонятно, на каком инвентаре… но суть отец понял. Приехал: всё — будем строить санную трассу. Как? Кому это нужно? Не олимпийский вид. Никто тебе не даст его развивать. Упёрся рогом! Построил первые два виража… помню, сани сами делали… по картинке — он нарисовал… длительный, конечно, процесс… он искал и проектировщиков… чтобы всё было грамотно, чтобы не вылетали люди с трассы-то. Нашёл проектировщиков. Первую санную трассу открыли. 500 метров. Потом продолжили до 800. И… на ком экспериментировать? На собственном ребёнке. Гоняли на санях. Спортивные-то очень дорогие были. Купил народные сани. Жёсткие, сложно управляемые. Мы гоняли… сначала по дороге, потом на гору полезли. На трассу горнолыжную. Оттуда гоняли. Что и как делать, никто толком не знает. Специалистов нет. Как управлять? Какие соревнования? Какие требования? Я помню, даже проблемой было — какие правила соревнований… ладно. Это не можем найти — надо всё равно учиться. Вышел он на питерцев. А там была группа взрослых — тётеньки, мужики. Детей никто не набирал. А взрослых набирали из других видов спорта. Они закончили где-то карьеру — или по какой-то другой причине отсеялись: их всех на сани толкали. Что мотогонщиков, что десятиборцев, пятиборцев — кто поздоровее-потолще, всех туда. Они приехали, помню, на первый сбор. В комбинезонах… мы катались чуть ли не в телогрейках, в валенках, в платках. А эти приехали — такие космонавты! Комбинезоны, на ногах обувь какая-то приличная… в касках… этот первый совместный сбор нас сразу научил. Мы увидели: как кататься, как управлять. Мы же ездили — двумя руками держались. Понабрались у них и опыта, и наглости. Поняли — и стали тётенек-то взрослых обгонять. Хотя они такие раскрасавицы разодетые… и поняли, что особо нечего их бояться. А дальше — пошло. Неофициально группа у нас была набрана. Как-то выкрутились… так всю жизнь — не живём, а выкручиваемся. Выкручиваемся, вопреки всему. Но главное — результат. Наши саночники сейчас сильнейшие в стране. На Олимпиаду в Сочи 14 человек из Чусового поехали, из Перми двое. Из Питера в сборную попали 8 человек. А всю жизнь только и слышим в спину: что делает? всё не так… ну, начальству-то виднее. Но где это начальство? Что от них осталось? А нервы… до психических срывов доходило… я сейчас понимаю: когда всё время напряжение, и никто тебя не слышит и не хочет понимать… сидят со своей бумажкой какой-то… это не положено — вот это. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Не хотят слышать! Конечно, попадались люди адекватные и среди высоких чиновников. Тот же Борис Коноплёв. Пермский партийный босс. Его все звали — «царь Борис». Они чем-то с отцом схожи были. Такой же прямолинейностью. Не слушал он особо своё руководство. Тоже — что в башке засело, то и будет делать. И были ситуации, когда Коноплёв спасал отца. Говорил: не трогайте его. Вот так. А то б загрызли. Эти шавки — как родственники. Кто-то идёт, а они прижались, сидят… смотрят. Все такого же уровня, такого же миропонимания. На работу пришёл в восемь — в пять ушёл. Обед — обязательно с двенадцати до часу. Потом домой пошёл. И наплевать ему, что будет. Семья, конечно, огородик. В основном — такой уровень. И они не понимают — зачем это всё… зачем это ему? Кому это надо? Ну, тебе, понятно, не надо. Но всё равно нам надо страну-то чем-то удерживать. Что будет, если все руки опустим?»
Мощная идея — магнит. Рядом с Постниковым, помимо жены и детей, крепкого домашнего тыла,— откуда ни возьмись, всегда появлялись такие же, как он, сумасшедшие, которых увлекала его мечта, не смущали трудности. К Леонарду Дмитриевичу подтягивались люди, которые не собирались опускать руки. В начале семидесятых на левом берегу речки Архиповки стали строить достойную своего предназначения Школу олимпийского резерва. Леонард Дмитриевич наладил контакты с молодыми московскими архитекторами, для которых этот проект мог стать дипломной работой. Нужно ли объяснять, почему ребята были очарованы и самим местом, и возможными перспективами, и личностью директора школы. Архитектурный комплекс ДЮСШОР «Огонёк» — подлинный шедевр стиля. Глядя на главный корпус с другого берега Архиповки, я ощущала себя… где-нибудь в Альпах, может быть? Помните фильм «Отель „У погибшего альпиниста“» по сценарию Стругацких? Главный корпус «Огонька» чем-то неуловимо напоминает этот отель. А ещё клуб «Алый парус», где юные спортсмены могли слушать музыку, читать, музицировать, общаться… В сущности, и этнопарк возник из желания Постникова приобщить детей к красоте родной земли, к её живой истории. Он хотел воспитывать патриотов, а не приспособленцев, для которых джинсы и жвачка важнее родовых святынь.
Вот и Александр Иванович Лобанов, учёный-экономист, преподаватель Пермского университета и, между прочим, четырёхкратный чемпион Пермского края по плаванию, рассказывает, что у Постникова были ещё дальше идущие намерения. Он надеялся создать новую горнолыжную базу, которую возглавил бы его сын Владислав. «Влад хотел просто расширить сезон,— вспоминает Лобанов,— И делалось две попытки. Первая попытка — сделать выездную базу. Отсюда. Чтобы недалеко. Быстро перебросить на вертолёте ребят — 10 человек. Команда, тренеры, продукты. Туда забросили. И там, в районе Ослянки, в одном ущелье есть великолепная зона, где даже летом снег. Ослянка где-то 1100 м имеет в высоту. А для них очень важно было расширить сезон. Чтобы можно было раньше начинать и позже заканчивать. Не ездить на Кавказ, ещё куда-то. Потому что дорогостоящее удовольствие. Со всеми гостиницами, арендами и так далее… я даже помог… Владик говорит: спроектируешь нам домики — нам всё это сделают… а дальше пусть использует местная власть, когда мы отсутствуем — как базу можно использовать туристическую, тем более река рядом. Красивые места. Это один вариант был. А второй вариант — Владик хотел ещё попробовать использовать гору рядом с главным корпусом, слева… сейчас там могульный 2 склон, а он хотел попробовать его использовать для скоростного спуска. Сделать 90-метровый трамплин, чтобы с него горнолыжники прыгали, что тоже очень важно — умение совершать прыжки на длинные дистанции, причём в стойке, как у горнолыжника…»
Владислав Леонардович Постников, выдающийся тренер и спортсмен-горнолыжник, ушёл из жизни в 2001 году. Отец пережил его на 14 лет. Какая нужна была сила воли и мужество, чтобы даже эта утрата не выбила его из седла!
3.
Этнографический парк реки Чусовой… просыпаюсь рано утром от непонятного резкого звука за окошком. Гостевой домик, в котором я живу,— реставрированная избушка, но — со всеми «удобствами» внутри. Тепло и уютно, и всё же из-под одеяла выбираться не хочется. Звук ближе, поднимаюсь сама и поднимаю занавеску на окне… по улице мимо деревянных построек — избушек, сарайчиков, скамеек — неторопливо движется удивительная процессия: во главе — большущий белый гусак, время от времени издающий тот самый резкий гортанный звук, разбудивший меня, за ним — несколько гусынь, дебелых и важных, словно купчихи, следом — стайкой — утки, чуть поодаль — семенит серый котяра, чуть обгоняя на ходу высокую плотную женщину в красной куртке, видимо, работницу парка. Замыкает шествие, прихрамывая на все четыре, даже по виду — древний, седой как лунь крупный пёс. Позже я узнала, что это Грей. Ему и правда вроде бы перевалило за 20 лет. Он здесь старожил и всеобщий любимец. Здравствуй, новый день! Эх, хорошо!
По камням среди берёз, осин и ёлок журчит Архиповка, приток Чусовой. Милая лесная речушка, коварная, однако, словно капризная сельская красотка. В своё время именно она (вспомните приведённую выше строфу из Анатолия Субботина про «вышибленную почву») стала косвенной причиной размежевания территории на тот момент единого спортивно-культурного центра «Огонёк» на спортшколу и этнопарк. Теперь это — две разных земли: берег левый, берег правый. По весне как-то взбунтовалась речка, вышла из берегов и нанесла ощутимый ущерб сооружениям базы. Виноватым, конечно, оказался директор. Печальная история.
С самого утра над Архиповкой стучат топоры — идёт стройка, продолжается реставрация. Добровольцы-помощники словно сами собой сюда тянутся. Кого только не было — и МЧС, и исправительные учреждения, и даже Общество слепых. Приезжают старые друзья — работают в охотку, бескорыстно. А сколько душ, почти неприкаянных, нашли здесь «дом и долю»!
Вот ещё фрагмент из рассказа Ольги Леонардовны: «Света Петровская — гончар. Приехала случайно, можно сказать. Привезла её подруга, Нина Бойко, писательница. Нина раньше часто ездила, с Курбатовым в хороших отношениях. И Свету привезла с собой. А Света как раз… там, где она работала, на коксохиме,— закрылось её дело. Она работала мастером-гончаром. Ей делать нечего было, вот приехала — и так и осталась. Тоже с нуля начали. Ничего не было. Даже куда посадить её не знали. Сначала в бане жила. Потом в другом месте. Сейчас вот дом ей строим второй год. Не знаешь просто, за что хвататься. У меня пять строек — и все срочные. И без денег всё. Стараюсь даже не задумываться. Так, потихоньку…»
Так, потихоньку всё и идёт. Памятные места Александра Грина. Выразительный памятник на въезде над речкой. Алые паруса. Землянка на склоне горы,— воспроизведение той, где он якобы ночевал когда-то,— под грохочущей чуть ли не поминутно железнодорожной колеёй. Музейные экспозиции. Писатели. Музыканты. Художники. Лет двести-триста схвачено бережно хранимыми артефактами. Перевезённые из разных мест по брёвнышку и заново собранные церкви. И тут же — оружие и техника времён Великой отечественной войны. А совсем недавно здесь открыли выставку под открытым небом, посвящённую истории металлургического завода. Особая песня. Вновь даю слово Ольге Леонардовне — это надо слышать из первых уст.
«Когда завод начали рушить… тоже случайно получилось. С Никитой (внуком Леонарда Дмитриевича) учился в школе мальчик. Он потом работал в доменном цехе. Перезванивались время от времени. И вот он говорит: доменный цех собираются ломать. Всё пропадёт. Поговори с мамой, может, что-то и удастся с завода-то для музея забрать. Через него вышли на начальника доменного цеха. Тот подтвердил: да, всё демонтируется, ничего не остаётся. Я говорю: давай в музей… начальник вызвал парня, который мог всё это демонтировать. Из их же работников. Ему бы надо медаль на пузо, а вот так… если бы узнали,— его сгрызли бы просто, начальника этого доменного цеха. А так он дал монтажника своего, который всё необходимое подготовил к перевозке и дальнейшему монтажу… такие железяки — тоже надо знать и уметь, как с ними обращаться… На голое место же вывозили. Там всё заросшее было. Травой, кустарником. Отсыпали. Два или три года отсыпку только делали. Болотина была. Заросшая болотина. И в конце концов этот парень… я таких не видела больше. Не попадалось в жизни таких трудяг. Интеллигентный. Работящий. Его не надо подталкивать. Он видит работу. Из ничего сделает конфетку. Вот эту площадку — он один и делал. Иногда я ему давала помощников, волонтёров. По мелочи чего-то они ему помогали. Цветочки посадить, покрасить. А так — в одиночку всё… на коленках… Он там на заводе-то был ценный работник. Десять лет проработал в доменном цехе. Его в конце концов и наградили. Он лауреат премии Голицына. Наградили и в итоге сократили с завода. Он в этом цехе 10 лет, у него на глазах это всё… другому, может быть, всё равно — а! так… ладно… выпил 100 грамм… ну, угробили завод. Не первый и не последний. А этот — всё через сердце, видимо. Он душу вложил. Рассказывал — вот тут я делал… вот тут такой-то монтаж был… этот помогал, молодец… вот этот, этот… Всё! Всё под нож экскаватора. Его увольняют. Суют ему 50 тысяч в зубы. Вставай на биржу. Вот тебе выходное пособие. Он мне звонит — я не буду эти деньги брать и ни на какую биржу не буду вставать. Уйду к тебе. Возьмёшь? У меня ни штата, ничего. Но как-то выкрутилась. Сейчас уже даже не помню — как. Взяла его — и вот, слава Богу, он эту площадку сделал. А он… видно, всё это накладывалось, всякие переживания. И доменный-то развалился, и с завода-то уволили… и семейные дела… и у него рак. Он у меня отработал два года. 2 октября открыли вот эту заводскую площадку. И он мне говорит: прости, завтра не выйду. У него страшнейшие боли, видимо, были. Он держался до последнего. Открытие прошло, и я вижу: он уже никакой. И всё. Понеслось. Лечение. Здесь не могли понять, что у него такое. Дочь забрала его в Москву. Определили рак 4-й стадии. Причём — мозг. Голова умнейшая, светлейшая. Мужик мудрый. Тем не менее не дожил до 60 лет. Прошёл он всё это лечение. Звонит — я еду на работу к тебе. Какая работа? Ты еле встал… в автобусах падаешь… Посиди дома, полечись. Потом видно будет. Нет, если Катя со мной не поедет, дочь, я сам прилечу и завтра к тебе приду. Делай, что хочешь. Тут наши бабы: что делает-то? Что делает? убьёт мужика-то… А он: не пустишь, я сам — сяду на поезд… ты будешь виновата. Он без работы не мог. Приехал. Три шага ступил — в тенёчек… в норку… сядет… Говорю: ездить не будешь — живи у отца в доме. Машину буду за тобой посылать, жил-то в соседнем городе, на работу ездил каждый день. Мы его по понедельникам забирали… здесь потихонечку-потихонечку он начал расхаживаться. Потом он у меня танцевать уже тут начал. С Зиной. Музыку включит — танцует. Какой он был, когда приехал! Ужас! Мёртвый. Толстый, мёртвый. И потом опять — железячки-не железячки. И пошло, и понеслось. Мосты. Один мост, мост второй. Сколько же он успел сделать-то! Да много чего успел. Пока не свалился. Всё говорил: только не выгоняй меня».
Это — рассказ о Евгении Шуганкове. На стенде у входа на созданную им площадку — фотографии и памятный текст: «Так бывает: живёт человек на белом свете, знает, что приговорён тяжким недугом, но об этом не скулит, не ноет — самозабвенно делает свою работу. Таким был мастер на все руки Евгений Сергеевич Шуганков, чей земной путь оборвался 6 декабря. Евгений немного не дотянул до своего 60-летия, с которым мы могли бы поздравить его в декабре. Горько и пусто без таких людей… Особенно — Парку истории реки Чусовой, который без тихого, но деятельного присутствия Жени словно замер. Шуганков в нашем Парке — с 2014 года. Москвич, работавший на Чусовском металлургическом заводе, лауреат престижной Голицынской премии, он полюбил левый берег Архиповки, его часовни, крестьянские дома, памятные знаки, да и вообще — весь дух и воздух воплощений и замыслов Леонарда Дмитриевича Постникова. Сразу на въезде в Парк — уже ставшая знаменитой историческая площадка Чусовского металлургического завода. Её полностью смонтировал Женя. Он же заменил металлический кораблик на маковке „Ассоли“ — памятном знаке Архангело-Пашийскому заводу, когда-то изготовленному по макету легендарного художника Павла Шардакова. Посетители Парка наверняка запомнили уютную беседку на пруду близ храма св. Георгия Победоносца. Её тоже установил Женя. А мост на остров? И мост на остров — шуганковский. Это немудрено: Евгений участвовал во всех серьёзных ремонтных работах в Парке… А ещё он любил поэзию! Мог целыми кусками цитировать пушкинского „Евгения Онегина“. Евгений — „Евгения“…»
Такие люди.
4.
В последний день моего гостевания на Земле Постникова — пьём чай с экономистом Александром Ивановичем Лобановым и архитектором Андреем Сергеевичем Калининым.
МС. Как объяснить феномен Постникова? Удивительный человек. Занимается спортом. Хорошо. Ему этого мало. Нужна школа. Он приходит, начинает что-то делать, строить… оказывается, что у него и музыкальные способности, и к рисованию, и ещё, и ещё. И вокруг этого, казалось бы, далёкого от всяких художественных устремлений дела постепенно возникает живое пространство, в котором сохраняются и развиваются искусства, соединяются времена и судьбы. Его ответвления заполняются самыми разными людьми. Этот магнит притягивает всех. И вот уже — машина времени в действии. Люди, вещи, какая-то особая энергетика и механика… Вселенная! Как это возможно?
АЛ. Тут, понимаете, была создана соответствующая обстановка. Было интересно.
МС. В чём интерес? Объясните!
АЛ. Я, например, лыжами не занимался. Здесь, помимо этого спорта дурацкого, было ещё что-то другое (смех). Ну а как ещё назвать? Бассейн 10,5 метров. Поперёк дома. За стенкой — музыкальная школа. В этом бассейне плаваешь один, потому что он маленький и короткий. Вода 16 градусов. Потому что баня не работает. Она там рядышком. И вот плаваешь один, слышишь эту музыку. А какая там музыка? Нотная грамота в основном. Вот — как? Мы пришли целым классом туда. 57-й год. Все — в отпуск. Туда-сюда… а я — в бассейн записался. Нас целый класс — восьмой — притащили сюда. К новому году осталось двое. Потому что действительно — мороз, холодно, вода холодная, душа не было. Всё это было жёстко. Приходили — руки показывали.— Мыл? — Мыл. А теперь — в ванну. А там — холодная вода с хлоркой. А дальше были определённые интересы. Как-то человека заинтересовывали. Я олимпиаду выиграл школьную в Перми. Пришёл — Постников говорит: молодец. Фотографию налепил на стенку и дал мне лыжи. Гоночные лыжи. Дома лыжи были у нас из бочки сделаны. Отец сделал… мочил, парил, загибал… на валенки — и вперёд. Постников дал мне лыжи с ботинками и говорит: вот тебе лыжи с ботинками — и на «Огонёк». Тут три километра до города. И две горы. Сейчас кто-нибудь ходит? Никого нет. А раньше — у тебя лыжи! Лыжи настоящие! Все тебе завидуют.
А там — уже другие интересы. Ну, например, лагерь здесь был. У нас у всех была форма. Белые шортики с голубыми полосками. Майки белые. Очень красиво. Были лекала для кройки. Родителям говорили — вот, всё очень просто. Шили. Тогда не было тапочек. Пилили их из доски. Пришёл как-то Леонард — принёс вот это… ногу поставил, обвёл. Так… кто больше тапочек сделает, тот победил. И вот мы эти тапочки пилили… Всё на интересе. Мы же не всё время тут тренировались. Да, были тренировки. И были другие вещи. Если летом, так после обеда — за грибами. Кто сколько принесёт. Опять же — кто-то отличник… кто-то принёс, кто-то не принёс. Вечером или на следующий день — грибовница. Тут же было жуткое болото. Сейчас ещё можно его увидеть. К дороге если пойдёте — там. За зиму оттаптывают болото… а так… сюда добраться, на эту сторону, была целая проблема. А болото — это оводы, комары. И прочее. И всем — лопаты, как в том анекдоте: отсюда и до обеда. Канаву копаем. Виды в порядке тренировки. Лопатка, по колено в воде — и узенькую дорожку. Щебёнкой засыпали. Тут же всё насыпное. Бассейн видели? Около бассейна растут две берёзы. Эти берёзы наполовину корнями висели над речкой. Над Архиповкой. Сейчас этого нет. Там большая площадка для автомобилей. Сыпали-сыпали — подвинули Архиповку.
АК. Почти на сто метров.
МС. Кошмар какой! (смех)
АК. Тут труд фантастический проделан.
МС. Воля и труд человека дивные дива творят.
АЛ. Был интерес! Или вот… здесь был дом. Шесть на шесть. Километр отмотаешь, свалишься с горы. У тебя всё уже — дыбом от холода. А посреди дома стоял самовар. Чай с душицей. Какой сахар? Не было. С душицей. И вот сидят все там. Ля-ля-тополя… поговорить, песни попеть…
МС. Рассказать это современным мальчикам-девочкам… Боже! Какой, к чёрту, интерес!
АЛ. Ужас! А летом душицу собирали. Всякие травы… А потом — хотите чаю? может, самовар у кого есть побольше? Притащили самовар… вёдер на пять, наверное, был. Стоял трёхэтажный дом — вот сидит архитектор этого дома (кивает на Андрея Сергеевича.— М. С.). Зал большой. В зале стоял здоровенный самовар. У кого что есть — тащите. И начали тащить — самовары, утюги. Потихонечку набралось. Был интерес.
МС. Созидательный, прежде всего. Правда же? Это мощная воспитательная вещь — созидание! Созидательный интерес.
АК. Созидательный интерес… какой он? как говорят: хороший спрос — подготовленный спрос. Постников дирижировал детьми как хорошим хором… вот они тренируются, соревнуются, а он дирижирует всеми мероприятиями, которые должны были происходить. Дни рождения, праздники… первые, вторые… потом переходили в традицию… И дети начинали играть, как в хорошем умном пионерлагере. Как у Макаренко.
МС. Похоже, это вообще единственный способ воспитания нормальных детей.
АК. Постников всё правильно делал. Подстёгивал их устраивать розыгрыши, ставить какие-то спектакли. К этому готовиться. Они с Зоей Михайловной (супругой Л. Д. Постникова и завучем спортивной школы.— М. С.) отмечали всё это, приветствовали, поддерживали ребят. И все эти, казалось бы, мелочи приводили… к названию-то вот этому, к «Огоньку». Потому что — серый, грязный город… ничего нет… темнота… здесь более, чем в Москве, ощущается длительность зимы… темнота. И, конечно, детям деваться некуда. А тут!!! Праздник! Каждый день может быть праздник. И ты становишься творцом этого праздника. И они… он же ещё молодец как педагог. Он учил не просто творить. Он учил соревноваться в творчестве. Поэтому и родилось название «Огонёк», чтобы тянуться к нему. Кто-то же из детей его придумал. Конкурс на название был. Всё это отмечалось, праздновалось. Любая маленькая инициатива поддерживалась. Ведь это ж были ещё и умные ребята.
АЛ. Раньше как было? Суббота — дневник принеси. Двойка в дневнике — до свидания. С понедельника никаких тренировок. А как это? Тренировок нет…
МС. Вот так всесторонне развитая личность и получалась.
АК. Он приблизительно лет тридцать налаживал механизм спортивной школы. Но нужно было запустить спортивную машину так, подобрать тренеров, которые начинают работать в хорошем правильном ритме… ну, как все колёсики механизма. И вот тогда уже можно начать немножко… что-то ещё добавлять. Вроде таких вот находок в деревнях, которые просто валялись3. И вдруг — начать. Действительно — может быть, это? а потом Павел Фёдорович Шардаков, художник… я представляю, сколько нужно было разговоров, общения, чтобы Павел Фёдорович загорелся созданием своих картин для парка… И разговоры, скорее всего, были такие: вот да, перевёз часовню… её бы наполнить… а почему бы и нет? Постников умел находить людей.
МС. В основе любого большого дела — учитель. Леонард Дмитриевич настоящий Учитель. Что называется — от Бога. Он строил мир, в котором могли бы жить он сам и его ученики. Тот мир, в котором им приходилось жить, его не устраивал. Это был мир грубый, жестокий, лишённый творческого начала. Не подходящий для Учителя и его учеников. Он стал строить свой мир, свою жизнь — и вовлёк, как настоящий Демиург, всех, до кого дотянулся. Демиург. Он строит свой мир. Почти игнорируя тот, который остаётся за бортом. Вокруг него начинается брожение, бурление… сначала дети. А детям только дай возможность ощутить остроту переживаний созидателя! Они как мотыльки на огонь к тебе потянутся. А за детьми приходят родители. Хотя бы затем, чтобы поинтересоваться, что тут такое происходит-то. Им тоже интересно… и начинается тотальный творческий процесс.
АЛ. Но тут, видите, ещё что… у него была мощная персональная подготовка. Он всегда шёл впереди всего этого. Был один великий человек, который сказал: наступят времена, и у нас останутся только три профессии… какие?
МС. Учитель, врач, строитель.
АЛ. Инженер.
МС. И вот смотрите — человек жизнь положил и ушёл в другой мир. Но посеяно зерно, и оно всё равно будет расти. Сверлить почву вниз, расти вверх, распространять своё влияние.
АК. В это очень хочется верить.
АЛ. Да будет свет! Но тут столько труда, столько нервотрёпки…
МС. А как же! Ведь усилие уже было приложено, значит, ещё надо. Как растущий ребёнок — чем дальше, тем больше вложений требует. Потом он вырастает, рожает ещё дитё. И так — без конца. Поэтому не надо думать, что будет легко. Не будет легко.
АК. В разговоре о школе всегда хочется говорить не только о Леонарде Дмитриевиче, но и о Зое Михайловне. Это вторая половинка, которая была некой… спиной у Леонарда Дмитриевича. Потому что всё-таки у них и двое детей было.
АЛ. Тыл был хороший. Надёжный тыл.
АК. Но она ведь не только занималась своей семьёй. Она занималась ещё и чужими детьми. Занималась так, что многие дети её уважали, любили… она отвечала всем уважением, вниманием, обязательно всем интересовалась — всем, вплоть до того, как чувствуют себя родители и так далее… и если вдруг что-то у кого-то случалось, подключала все свои возможности, независимо где… здесь, в Москве ли нужно найти — врача или ещё кого-то… отзывчивости была она фантастической. И люди понимали, что эта такая «гроссмуттер», что величину этой «гроссовости» представить невозможно. Она какая-то магически большая. И вместе с тем она было строго индивидуальна с каждым. У неё с каждым был свой диалог. Длительный, продолжительный. Она всё это чётко знала. Поэтому отделять их друг от друга — Леонарда Дмитриевича от Зои Михайловны — мне всегда было немножко больно… честно скажу.
Школа же. Спортивная школа. Горнолыжный спорт… объяснить движение очень сложно. Крайне сложно. А объяснять надо. Малыши. Им — как объяснить? Как сделать то движение или это… а ведь тренеры были молодые ребята. Которые только что закончили сами… или — вдруг ушли из спорта. По каким-то причинам. Например, был такой Андрюша Епифанов. Он был тренером. Молодой парень. Лет, наверное, 25. Я, помню, спросил: Андрюша, а ты можешь показать движения… как сейчас изменилась техника? Я сам почти мастер спорта — бывший. Почти. Не дослужился до этого. Судьба меня развела с горными лыжами. Но мне просто интересно — ведь спорт развивается. И вот он мне на крутом склоне, поставив пяток палочек, умудрился показать… не только объяснить словесно — вкусно, смачно, литературно… без матерных слов… как правильно делать движения, что за чем идёт… и почему так — не сделаешь, будет хуже тебе… он так легко это показал — и на крутом спуске сделал все движения при правильном расположении лыж, при котором они должны скользить на большой скорости. Они-то у него не скользили, а ехали в замедленном движении. Как это было сделано? Как у Кио… Фокус. Я этого понять не могу, потому что в этом положении лыжа скользит… а он мне всё это показывал в замедленном действии… то есть он мог не только объяснить словесно, но и показать. И всё это было настолько ясно, настолько просто… а приехал я с дочкой, ей было пять лет. Они посмотрели, что я с ней мучаюсь. Юра Ахмадулин, тренер, говорит: а ну-ка, дай-ка мне её, через два дня я тебе её верну. (Смех.) Через два дня она ездила, как дышала. Они интереснейшие вещи придумывали. Дети, для того чтобы им забыться, на горе… это же тяжеленное оборудование — горные лыжи, ботинки, крепления… а тренеры самостоятельно придумывали такие развлечения для детей, чтобы они забывали о лыжах. Например, такой приём — целая группа едет и играет в хоккей. Давали им клюшки из палок — и они гоняли мяч на лыжах. Спускаясь с горы — вот таким броуновским движением. Дети забывали, что они на лыжах. Падали, кувыркались, вскакивали, опять бежали… как лягушата… но всё это было — со стороны смотреть — настолько интересно. Заснять — посмотреть, как они все движутся. Это фантастика! То они в футбол, то в салочки… то ещё что-нибудь. И потом смотришь — им нужно было пяток раз так проехать, потом их хоть на трассу ставь. То есть находили такие приёмы, при которых дети забывали, что на них оковы.
МС. Надо же! В центре масштабного, культурно значимого дела я снова встречаю отлаженную педагогическую систему. Где происходит нормальный воспитательный процесс, нормальная педагогика? Как раз вот в таких местах. Хор мальчиков. Просто хороший хор. Хореографический коллектив. Детский оркестр. Спортивный клуб. Цирковая или театральная труппа, где молодёжь подрастает прямо на арене, на сцене. Там те же самые процессы идут. Дети, будучи ещё совсем маленькими, начинают всерьёз работать. Причём это не просто — работа. Физически — над собой. Это — выступления. И очень быстро они начинают по-взрослому выступать. Они дают концерты, люди платят за билеты. Ребёночек вовлекается в дело с крохотного возраста, чтобы успеть добиться высочайшего уровня! И так, чтобы вся эта тяжелейшая работа была ему не в тягость, а в радость!
АЛ. И при этом его не испортить. А не так выжимать, как сейчас сплошь и рядом делается.
МС. Совершенно верно! Так устроены лучшие детско-взрослые творческие коллективы. Где почти на равных. Где взрослый столь же заинтересован в ребёнке, как ребёнок во взрослом.
АК. Как сказал Геннадий Зайцев — мы все дети Леонардовы)) я вот тоже — его ребёнок. Он мне как отец, который дал мне нишу, где я мог себя проявить.
М. С. Да, самое главное, что мы есть. Нас не истребили. Мы живы ещё. Надеюсь, что дети… пусть они даже и не пойдут совсем по нашему пути, но они наши дети, и они этот заряд, где бы они ни работали, чем бы ни занимались, сохранят. Я верю. Всё. Будет. Хорошо.
5.
Оптимизм прекрасен. Но меня одолевает тревога. Совершенно очевидно — без серьёзной поддержки государства или хотя бы местной власти Земле Постникова долго не продержаться. Необходимо деятельное участие всех заинтересованных сторон. Кто эти — заинтересованные? Люди искусства. Учителя и дети. Кто ещё? В прошлом году депутаты местного совета отказались присвоить парку имя Постникова. Меня это больно задело. Если народные избранники не отдают себе отчёта во всероссийской, по меньшей мере, значимости и этого места, и этого имени,— о чём вообще говорить? На что надеяться?
В день отъезда мне удалось побеседовать с главой Чусовского муниципального района Сергеем Владимировичем Беловым и членами его команды — Дмитрием Львовичем Акинфиевым, начальником управления по культуре, молодёжной политике и туризму, и Татьяной Робертовной Южаковой, заместителем главы по социальным вопросам. Убедилась — нынешнее районное начальство понимает ценность Земли Постникова (название, кстати, придумал журналист Василий Бубнов), но, чтобы эта земля существовала не в виде ветшающего артефакта или «зоны отчуждения», как в знаменитом романе Стругацких «Пикник на обочине», ей необходимо движение, события, человеческий интерес. Этнопарк должен оставаться своеобразным центром туризма. Это и привлекательно, и… опасно. Не затопчут ли толпы приезжающих неповторимую красоту этих мест, не нарушат ли благодатную тишину, не превратится ли уникальное — в банальное? Всё непросто. Однако необходимость интеллектуальных и материальных вложений в судьбу Земли Постникова руководство района безусловно признаёт.
— Я сам воспитанник этой школы,— говорит Сергей Владимирович.— Для меня те годы, когда я учился здесь, с первого по седьмой класс,— самые яркие, определяющие дальнейшее духовное развитие, поэтому мне всегда приятно находиться здесь. Считаю, что это место — центр духовного патриотического развития. К сожалению, у нас в районе не так много мест, где можно гордиться Чусовским районом. Поэтому здесь вижу главный такой центр для района в целом.
Разговор меня обнадёжил. На обратном пути — из Чусового в Пермь, на вокзал — я поделилась с Юрой Беликовым этой своей надеждой. И — постепенно мы поняли, что уже обсуждаем новый проект. Спустя несколько дней сам Юра поведал об этом на сайте этнографического парка: «В ходе гощения в Парке и взаимных интервью родилась идея о необходимости создания всероссийского общественного движения „Сретенье“, направленного на то, чтобы в разные регионы страны приезжали поэты и прозаики, занимающиеся не исключительно пропагандой собственного творчества, а по природе своей служащие людям и традиционным ценностям. Оказывается, невзирая на пресловутую смену вех, произошедшую в российском обществе, таковых писателей — и в Москве, и в глубинной России — немало. Да и на читателей, не покорившихся „глянцевой литературе“, а воспитанных на русской классике от Пушкина до Астафьева и ощущающих острый дефицит на строгое и в то же время самоцветное русское слово, думается, не потребуется сверхзвукового манка… В своё время основатель Парка истории реки Чусовой Леонард Дмитриевич Постников, могиле которого поклонились прибывшие гости, стал инициатором схожих встреч на левом берегу речки Архиповки. Напомним, что сюда любили приезжать и Виктор Астафьев, и Валентин Курбатов, и Евгений Евтушенко, и Леонид Бородин, и Станислав Куняев, и Владимир Крупин… Имена, золотыми буквами вписанные в историю современной русской литературы. Поэтому возникший на „Земле Постникова“ в результате выездного заседания редакции журнала „День и ночь“ замысел о создании всероссийского общественного движения с красноречивым названием „Сретенье“, как говорится, родился на подготовленной почве»4.
«Вышиблена почва, но обвала нет».
Что ж — «гений места» работает. В своей архитектонике — в своём ключе. Заповедник времён открыт для будущего.
Чусовой — Пермь — Красноярск.
Август — ноябрь, 2017 г.
1. Чусовой спортивный / сост. Р. Э. Шпигель. Ч.
94.— СПб.: Маматов, 2016.— С.
211.
2. Могул — дисциплина лыжного фристайла, состоит в спуске
на горных лыжах по бугристому склону (по буграм, или могулам) и выполнении прыжков
на трамплинах.
3. Андрей Сергеевич говорит о деревянных постройках, вывезенных
из разных уголков Пермского края и по брёвнышку собранных в этнопарке.
4. https://ok.ru/etnopark/album/51004631220435/859075708115