Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2017
Чёрная берёза
1.
Сбив облака-шатуны в белоснежную стаю,
В степь запустил пятерню разыгравшийся ветер,
К роще берёзовой грудью приник: «Засыпаю»,
Дар драгоценный в траву обронил — не заметил.
Семечко малое родичам в ноги упало:
«Смилуйтесь, матушки, дайте мне светлое место.
С ветром неделю летела и лесом, и палом,
Бабочкой лёгкой над всем Оренбургским уездом».
Слаб голосок — наклонились берёзы-сестрицы,
Вяхири стихли, сглотнув, как росу, воркованья…
…Вяжет покров Богородица — щёлкают спицы,
В такт им черницы седой пред иконой метанья.
Петелька к петельке мира плетётся основа,
Вслед за поклоном поклон, и душе — облегченье.
Смерть на подходе, но жизнь зарождается снова
В семечке чёрной берёзы — чудесном творенье.
2.
Ножки поджал искривлённые сын под фуфайкой.
Мамка, слезливо: «Гостинцы сложила в корзину».
Доктор вздохнул, руки щёлоком вымыв над шайкой:
«Рад бы помочь да не в силах — просите Зосиму1».
Вёрст девятнадцать тряслись по холмам на лошадке.
Раз девятнадцать молились, мечтая о чуде:
«Мальчик трёхлетний, с рожденья был справный да гладкий,
Господи Боже, что дальше с ребёночком будет?..»
«Будет стоять!» — возгласила монашка Зосима,
И окропила ножонки святою водою…
Сила по Вере! Как семечко, ветром носимо,
Чудо Господне спустилось, восстав над бедою!
Мальчик пошёл… На Афоне он станет монахом,
Крест перламутровый — щедрый подарок черницы —
Век, не снимая, проносит под нижней рубахой.
…Чёрный росток вместе с белыми к небу стремится.
3.
Гроб кипарисовый — схимницы жёсткое ложе.
Страждущим дни отдавала, а ночи — молитвам.
Дар провидения — не оступиться поможет,
Дар исцеления — с хворью успешная битва.
Властью гонимая, Божье несущая Слово,
Близких утратив, для дальних открывшая душу,
В чёрных одеждах, отрёкшись от шума мирского,
Сердцем согрела озябших в духовную стужу.
«После кончины мою раскопают могилу —
Золото станут искать по дурному навету.
Значит, спаслась я… Как семечко, древо покину,
В новый чертог полечу, ближе к горнему свету!»
Сбив облака-шатуны в белоснежную стаю,
К чёрной берёзе спешит на свидание ветер:
— Вспомнил Зосиму тогда я, шепнув: «Засыпаю»,
В край оренбургский тебя перенёс и приветил.
Светъ
Епископу Сергию (Никольскому)
Вырываясь из недр, свет лучился, борясь с темнотой.
Звёзды меркли пред ним… Покраснел диск Луны золотой,
От обиды и боли дрожа в бесконечных рыданьях.
Место утренней казни сияло подземным огнём,
Будто воздух горел, освещая степной окоём,
Возвещая о власти безбожной ужасных деяньях…
…не разверзлась земля, возмущая от гнева миры,
Лишь потухший маяк встрепенулся на теле горы,
Слыша выстрелы вместе с вороньим раскатистым: «Кара!» —
Небо сонно ворочалось средь пелены облаков,
Трупы долго грузили, сажали в машины стрелков.
Спал Урал, и подёрнулась рябью случайной Сакмара.
Не дождутся латунные гильзы ребячьей руки —
Отпугнут капли крови… Пустых папирос мундштуки
И окурки слюнявые, вбитые в почву с притопом,
Лоскутки от одежд — всё зелёные скроют холсты,
Пулей сбитую ветку и рваную ткань бересты
Смоют струи дождя, низвергаясь холодной потоком.
Нет Епископа с братией, словно бы не было их…
Ручейки пересохли, злой ветер вдруг сдулся и стих.
С наступлением ночи исторгла свет вешняя почва.
Это память проснулась и стала вопить в небеса:
«Боже, очи отверзи, яви на земле чудеса!..»
— Наш Епископ убит,— сообщила народная почта.
Свет проникнет в сердца, выгоняя сомненья и страх.
«На тебя я надеюсь» — так Сергию рёк Патриарх2,
Посох тяжкий вручая — нелёгкую пастыря долю.
Кто посмеет стереть в книге жизни добра письмена?
Лютой смертью погибших не сгинут вовек имена,
Сутью мира оставшись — крутой человеческой солью!
Крупка
Св. Константину Сухову
…А над Кинелем ночка крупку несла в подоле,
Не удержала в дланях краешек скользкий ситца.
Если молитва чья-то прервана злою волей —
Целой и невредимой к Богу она домчится.
Осень пошла на убыль — скорой зиме на прибыль
Ровно покрыла тропки крупка в конце недели.
— Батюшку отпустите! — Разве они смогли бы,
Старенькие ладони, тянущие к шинелям…
Прямо из храма взяли, били прикладом в спину,
По серебристой крупке — волоком да на берег:
«Кокнем — царём поедешь — выделим лошадину
Вместе с телегой старой и не попросим денег».
День, с чёрной ночкой схожий, тучами небо застит.
— Батюшку не губите! — Плач над рекой вселенский.
Сон — большевистский морок — сгинь, забери напасти!
В храме оплыли свечи, тени легли на фрески.
На ноги встал священник, крупку сметая с рясы.
— Что, Константине, больно? Что, Константине, страшно? —
Щёлкнул курок взводимый… «Точите зря вы лясы,
В Божьем чертоге стынут и питиё и брашно.
К деткам спешу на небо, ждут меня — не дождутся,
В долгом служенье Богу — четверо на погосте…»
Только солдатам стыдно, молча на крупке мнутся.
Сам комиссар усатый: «Цельтесь в попа! Не бойтесь!»
И, палачам прощая, глядя на Божье сито,
Сеявшее снежинки, принял он смерть героя.
Крупка не стала манной, кровью святой полита,
Белым лишь оградила место его покоя.
На берегу Кинеля, рядышком с иорданью
Песней молитва к Богу, словно на крыльях, мчится.
Ночь обернула крупку чёрной прохладной тканью —
Не удержала в дланях краешек скользкий ситца…
1. Зосима Еннатская — русская православная святая, преподобная.
2. Патриарх Тихон.