Глава из книги «Жизнь — житуха — житие»
Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2017
По моему убеждению, человек — существо парное. Учёные могут возразить, что природа такого свойства в его натуру не закладывала: в первобытных сообществах господствовала полигамия. Да, господствовала, физиологически люди до сих пор от тех задатков не освободились (как, например, от остатков волосяного покрова). Но в том и дело, что в первобытной стае обитал ещё не человек, а его биологический предшественник. Человеком он стал, когда обрёл язык, душу, совесть, способность к любви и верности. Тогда он и стал существом парным. То есть если кому досталось прошагать свой земной путь одиноко, то он изведал лишь половину настоящей жизни. Хотя сам может этого и не понимать. Глухой от рождения не знает ведь, чего он лишён, некоторые только смутно, «понаслышке» представляют, что в мире существует нечто ему недоступное. Совсем другое, если тот же путь довелось пройти вдвоём, взявшись за руки. Тогда… А вот тогда возможны, как говорится, варианты — кому что выпадет.
Когда двое сходятся в молодости, нет для них никаких правил, предопределяющих будущий результат, приходится вверять свои судьбы чистой случайности. Любовь? Она, даже если самая страстная, сводница временная: вложит две руки одну в другую и сама с любопытством наблюдает со стороны, что у них там получится? А получится или нет, надолго ли и как именно, светло либо маята на всю жизнь, это уж зависит от его и её характеров, от их способностей и разных совпадений или несовпадений.
Мне в жизни повезло: досталась вторая половинка — настоящий подарок судьбы. Благодаря ей я и понял, что горе на двоих — полгоря, зато радость становится вдвое больше, такая вот семейная арифметика. Сорок пять лет совместной жизни — достаточный срок для понимания: друг без друга каждый из нас получил бы за отпущенные года лишь полжизни, и только вместе — полную. Эту житейскую мудрость я особенно больно почувствовал, когда… Нет, пока о тяжёлом не буду.
Для знакомых — Валентина Ивановна, для близких — Валюша, в домашнем обиходе — наша мама, мама Валя… Откровенно говоря, в роли прототипа она не раз ходила у меня в разных книгах и рассказах, и странно было бы иначе. Но в соответствии с литературными законами всё время под чужими именами и даже с разными портретами. А теперь пришла пора рассказать просто о ней, моей женщине, без выдумок и литературных ухищрений, как оно было на самом деле. Видимо, в последний раз. В качестве последней благодарности. В некотором роде — литературного приношения дорогому человеку. Хорошо бы в стихах, но — увы — приходится заурядной прозой, потому как иного мне не дано. Что могу…
Весы и Козерог
Однажды она принесла с работы широкую перфоленту, заполненную машинописным текстом, оживлённо пояснила: у них в учреждении наладчики занимались профилактикой ЭВМ (они только входили в обиход) и вот, дескать, в шутку… Это был гороскоп. Я сразу вспомнил, что когда-то в детстве видел на базаре слепого с изрытым оспой лицом, на коленях у которого помещался ящичек с бумажками, сложенными под вид аптечных порошков. На ящичке сидела рыжеватая подслеповатая морская свинка, кое-кто совал в руку гадальщику деньги, и по его приказу зверушка, быстро-быстро перебирая лапками, выхватывала из картотеки записочку, подавала её в зубах. Выбирала человеку судьбу. Современный гороскоп был выдан ЭВМ и соответствующе оформлен входными и выходными данными, часами и минутами отработки. Но каково было изложено!
Оказалось, что наша мама Валя появилась на свет под созвездием Весов, про которое говорилось, что это Великий знак женственности, под ним родились Брижит Бардо и Софи Лорен. «Покровительство Венеры делает этих женщин обольстительно ленивыми и капризными, они любят спать допоздна. Любить и быть любимыми — их главное предназначение». Ну и тому подобное. Главное, что для мамы Вали эта велеречивая компьютерная астрология явно как-то звучала, для неё, человека достаточно разумного и прагматичного! Наверное, её подкупало именно то, как «карты говорили». Я задумчиво помычал и заявил, что всё это чушь поросячья. Например, ей положено спать допоздна, а что-то я за ней такого не замечал.
— Да ты просто не знаешь! — обиделась моя прекрасная половина.— Это я утром на работу тороплюсь, а так-то, если б можно… Всё сходится! У нас, между прочим, и в роду вредных не было. А вот ещё смотри: «Между Весами и Козерогом наблюдается сильное влечение, но отношения осложняются раздражительным характером Козерога. Поэтому их союз неустойчив и требует постоянных усилий».
— Какой ещё Козерог?
— Так это ж твой месяц рождения!
О, Господи, только этого мне не хватало. Ну и покровитель достался, ёлки-палки, Великий знак земли. Чушь всё это конечно. Хотя, если отнестись с юмором…
Взять летний отдых на нашем Красноярском море — тут она права, тут наша мама действительно обожает подолгу валяться в палатке, и днём всяко нежится, просто радуясь окружающему миру. И действительно очень любит, когда её любят. Вдруг спрашивает: «Ты чего так смотришь, я лохматая, да?» Я, кажется, никак особенно не смотрел, но ей что-то показалось, чувствительный приёмник постоянно настроен на эту волну — как её воспринимают окружающие. И если б ответил, что я и не смотрел, это вызвало бы только обиду. Но мне в подобных ситуациях сообразительности кажется хватало.
Надо же, Козерог. Совсем земляной, что ли? И — у-у, какой упрямый — рогом упирается! Не знаю, я вовсе не считаю свой характер исключительно отрицательным и вредным. Да, иногда слышу за спиной: «Слишком много о себе думает!» Хотя лично я выразился бы иначе: не «о себе», а «про себя». Не всегда ведь в жизни лёгкость и покладистость хороши. Представить себе командира-размазню или какого-нибудь изобретателя — безвольного слюнтяя (раньше говорили: «Мухи на киселе не обидит!»), разве они добьются своего, станет полезной их деятельность? В конце концов, я представитель сильного пола, это им надо оправдывать льстивое фирменное определение «прекрасная половина». Хотя, по-моему, я и в семейном обиходе не такой уж неподъёмный могильный валун…
Оладушки
Да, с этим не поспоришь — мы с моей второй половинкой ну очень отличаемся! По характерам, по всему, как бы это сказать, мирочувствию… Вспомнился забавный эпизод во время летней жизни в палатке. Наскучив бездельем, наша мама заявила:
— А пожарю-ка я к ужину оладушков, ты не против?
Радость, которую я постарался изобразить с помощью театральной мизансцены, должна была выглядеть неописуемой. Её оладушки сами по себе прелесть, но дело заключалось не только в сиюминутном обжорном удовольствии. Я давно сам хотел научиться их жарить: очень удобная в походе еда. Стакан муки, горсть сухого молока, пузырёк масла — вес и объём компонентов минимален, а питательность — о-го-го! Каши я давно освоил, а с тестом отношения у меня не складывались. Я люблю чёткие нормы и пропорции, тесто же и само по себе, и работа с ним — дело расплывчатое и бесформенное. И вот мы всё приготовили, я уселся по-восточному у ног шеф-оладушницы, раскрыв записную книжку и навострив карандаш.
— Значит так, ты всё делаешь и последовательно громким голосом, как на уроке, объясняешь, а я добросовестно записываю. Мастер-класс в кулинарном техникуме. Вопрос первый: сколько требуется муки, чтобы получилась одна еда на одного человека?
— Откуда я знаю? Смотря какой аппетит.
— Но как-то ведь ты для начала определяешься?
— Чего я определяюсь? — искренне удивляется она.— Просто сыплешь, сколько рука возьмёт.
— Рука-а… Мне-то что писать? Стакан, два?
— Так и пиши: стакан. Можно два. Насыплешь горкой, делаешь в ней небольшую лунку и в неё постепенно подливаешь воду.
— Сколько воды? — Мой карандаш снова споткнулся на бегу.
— Ну, я так сказать не могу. Оно само покажет, когда хватит.
И соль, и воду, и чего там ещё — всё у неё на глазок, на чутьё. Ёлки-палки, что писать-то: «как рука возьмёт»?! Ничего конкретного и чёткого! То ли дело, твёрдая определённость наших мужских железа или доски: отмерял, прочертил, отрезал, угол наметил по транспортиру. А это их тесто… И всё у них так, не фиксировано, по настроению. Два разных мироощущения.
Оладушки жарить я научился, иногда затеваю их (больше ради ритуала-воспоминания). Но какими они сегодня выйдут, предсказать невозможно — то получше, то малость неудалые… И сам по себе снова и снова возникает перед глазами тот её урок.
Да, мы очень разные. В том числе и внешне. Она — смуглая «креолка» (действительно с отдалёнными — от деда по отцу — персидскими кровями), у меня в студенческие годы чуть не прозвищем стало иронически подправленное определение из немецкого философа — «белобрысая бестия». Наверное, она себя в юности, как теперь говорят, позиционировала в облике задумчивой Татьяны Лариной, а позже втайне считала похожей на великолепную загадочную «Незизвестную» с картины Крамского (действительно, сходство замечали многие).
И тут — Козерог… А куда смотрела-то! Сама выбирала. Это мужики считают, что пару себе избирают именно они. На самом деле я давно понял, что это самообман ради ложного возвеличивания собственной роли. Ты выбрал, а она ведь может с тобой «пойти», а может и «не пойти», так что последнее слово за ними. Ага, и вот бы сошлись оба Весы! И дрыхнули б вместе до обеда. Только кто бы им этот обед приготовил! Козерог… А сама почему-то подарила мне скульптурку Дон Кихота и на книжном стеллаже вон пристроила его портрет — значит, Козерог-то не такой уж безнадёжный?
А она… Вот уж точно, кто был наделён талантом быть женой, подругой, устраивать в семье всё ладом и путём. Как она это делала? Просто объяснить не могу — по-разному. Легко, а иногда где и схитрит, пойдёт обходным манёвром. Но никогда — чтоб вызвать обиду.
Вот говорю теперь «была, была»… Про мою Валюшу? Нет, не могу я о ней в прошедшем времени, не получается!
Например, знает, что очередной ремонт в квартире для меня будто землетрясение, терпеть их не могу. Тем более отнимают выходные от рыбалки и охоты. И начинает готовить меня исподволь, задолго, сперва будто невзначай, потом настойчивее. Я с любопытством наблюдаю за её тактикой и… постепенно понимаю, что не отвертишься, в конце концов придётся — смиряюсь. Глядишь, наркоз подействовал удачно и операция проходит почти безболезненно. А ведь можно было бы добиваться своего и на нервах.
Сына она мне хорошего не только родила и вырастила, но и помогала воспитывать на пару. Главную опору у неё в этом процессе составляли ссылки на мой авторитет. «Разве настоящие мужчины так поступают?» Сынуля пробует обороняться: «А ты всё знаешь — как настоящие мужчины?» — «Поговори ещё у меня, остряк! Вот скажу отцу, он тебя не похвалит». Не знаю, как это действовало на «настоящего мужчину», а меня как-то обязывало соответствовать. И приятно, чего тут скрывать.
Портрет в охотничьем
интерьере
Очень важно в нашей семейной жизни было — как она относилась к моему увлечению природой. Многие жёны считают пристрастие своих мужей к охоте или рыбалке баловством, забавой где-то на стороне, лишь отбирающей время от семейных дел. А моя сразу почувствовала, что эта страсть занимает такую часть мужниной души, что с нею или считайся и принимай как есть (наподобие какой-нибудь слишком заметной родинки на любимом лице), либо сразу откажись. Потому что бороться с этой «родинкой», пытаться вывести её с помощью скальпеля или выжечь химией не только бессмысленно, но и опасно. Я это отношение сразу оценил, но всю глубину её женской интуиции постиг годов так через 25 совместной жизни. Однажды ввязался писать сценарий для фильма и пригласил киношников к себе домой — сойтись поближе за дружественным столом.
Отвечая на один из вопросов новых гостей, она весело пояснила:
— Нет, в Сибирь мы поехали не сразу после института, сперва — в степное село: понимаете, мы тогда ещё в степи не охотились. Вот в степи поохотимся, а уж затем и в Сибирь.
Я те далёкие обстоятельства как-то уже подзабыл и, услыхав её рассказ, увидел события со стороны: это я такой был шалопай?! Муж, основа семьи… А она, выходит, ещё на заре наших отношений всё так отчётливо по-взрослому понимала? И не бросила. Но и бороться не стала. Любила, что ли своего белобрысого дурня. Поехала за ним «поохотиться» в степь, потом в тюменскую глухомань. Декабристка, понимаешь ли… Не просто покорно следовала по моим сумасбродным следам, а вполне осознанно, надеясь, что куда-то к настоящему они её муженька выведут, и ведь не ошиблась.
Подозреваю, какая-нибудь решительная феминистка в конце концов может возмутиться: «И что это он её всё время подхваливает за то, что соглашалась, на своём не настаивала — надо же иметь и собственную гордость!» Отвечаю. Во-первых, она сама выбрала такого. А другим достаются — какой-нибудь увлечённый дачник, изобретатель, актёр, спортсмен — мало ли. И — умей с этим считаться. А иначе — скандалы: «Если ты меня любишь, то должен!..» Это лучше? А во-вторых, моя Валюша очень даже умела отстаивать своё. Только без демонстрации «принципов». Я же говорю — талант, быть женой — ещё какое искусство! Наше дело проще: люби и заботься. Ну, ещё старайся не обманывать.
Да, так вот про охоту… Валя бороться не стала, и более того! Когда возник вопрос о моём переходе в «Известия», то сыграла такую роль, что я до сих пор, вспоминая этот эпизод нашей жизни, не могу отделаться от чувства величайшего изумления.
Дело обстояло следующим образом. На выбор имелось два свободных места для собкоров — Ярославль и Красноярск. В Сибири, в Тюменской области, мы уже пожили и вернулись в Самару. Красноярск меня манил, но и несколько настораживал: всё-таки Сибирь Восточная. А уж с женской точки зрения Ярославль был безусловно более привлекательным, именно в бытовом плане. Однако места в нём требовалось немного подождать, пока сидевший там собкор решит свои проблемы с квартирой и переездом в другой город, И тогда моя Валюша вдруг предложила с задорным блеском в глазах: «А! Давай в Красноярск!» Тут уж я согласился без колебаний.
Не исключаю, что у неё могли быть свои тайные соображения. Например, хотелось быстрее разъехаться со свекровью, хотя они с нею и жили без крупных конфликтов. Дело теперь не в этом, главное, что решение, как позже оказалось, имело в прямом смысле судьбоносное значение. Не знаю, что ждало в Ярославле меня, а вот несколько собкоров-известинцев, сменивших после того друг друга в этом городе,— ни один добром не кончил. Первый вскоре умер от диабета. Второй похоронил молодую жену. Третий сам жив остался, но задавил на машине человека. Четвёртый — сорока лет не исполнилось! — умер от рака. Пришлось корпункт в Ярославле закрыть. Мистика какая-то. Но меня чаша сия миновала. И как мне теперь не быть благодарным жене за её тогдашнюю решимость и неожиданную инициативу.
Достался муж совсем пропащий, охотник и рыбак, можно было бы на это обстоятельство сердиться, а она… сама полюбила поездки в лес, жизнь по неделе в палатке во время отпусков, научилась искусно управляться с приносимой мною дичью и рыбой — всё превратила в совместные интересы и увлечения.
Но всё-таки и на природе наше поведение и восприятие сильно отличались. Допустим, отправились за грибами. Я в лесу рыскаю, образно говоря, по компасу соображений: какой вокруг тип растительности и почвы, солнечное место или тенистое — соответственно, могут расти разные грибы. Но могут сегодня и не появиться, так как влияет множество условий: дожди или засуха, стоит тепло или похолодало, сроки — всё не перечислить, что надо учитывать в поведении. Поиск грибов — сложный процесс! Ничего подобного для моей спутницы не существует. Приехали в лес — бредёт себе тихо чуть позади или сбоку от меня и смотрит под ноги, не обременяя себя думами. Глядишь, что-то и попадётся. Даже может иной раз больше, чем мне, определяющему путь…
С грибами у нас вообще сложилась целая история, о которой стоит рассказать особо. Это обозначилось как один из серьёзных личных недостатков моей молодой жены — она грибов не признавала вообще.
Точнее сказать, не знала, поэтому не только не испытывала интереса, но просто боялась их. Объяснение простое: родом мама Валя из оренбургских степей, из старинного уездного городка Бузулук — откуда там быть грибам? Только её отец, с молодости шофёр, поездивший и повидавший другие земли, иногда после дождика собирал вокруг забора молоденькие шампиньоны, сам жарил и ел в одиночестве, в то время как вся остальная семья, забившись по углам, в ужасе наблюдала, ожидая, когда он начнёт корчиться от смертельной отравы. А я — с детства грибопоклонник. И в Туле мать собирала знаменитые «алексинские» белые боровики, и уж тем более позже мы все увлекались грибной охотой в вятских лесах. Две биографии — две, можно сказать, жизненные школы. Много и упорно пришлось мне потрудиться над её воспитанием, пока не обратил в свою веру. Приведу лишь один эпизод этой долгой истории.
Однажды я принёс из лесу так называемые летние опята. Вид у них был несимпатичный — тёмно-коричневые, пахли древесной трухой, но с описанием в определителе полностью совпадали. А написано было, что они съедобны. Не так уж она была нужна, их съедобность, однако другие грибы ещё не выросли, а главное, провоцировала меня любознательность. Короче, я решил сварить эти не совсем надёжные опята, чтобы изведать на вкус.
— Ну уж нет,— решительно заявила мама Валя,— я пробовать не стану. Если тебе так хочется, вари сам. И ешь… А я буду рядом сидеть и, если что, вызову скорую помощь.
— Ха! Это ты так спокойно благославляешь меня на тот свет? Даже не пытаешься остановить! Ну и ну…
— Балда! Сам ведь затеваешь эксперимент на собственном здоровье, что же я должна стать на пути научного поиска? И так обзываешь меня консерватором.
Звонить по «03» не потребовалось, грибки оказались не вредными. Но абсолютно безвкусными. И совершенно несомненно, что по своему мирочувствию наша мама оставалась стихийной язычницей. Только дома она отмечала все православные праздники, а стоило попасть в мир природы — окружающее начинало казаться ей одухотворённым, наполненным таинственными живыми шорохами, непонятными еле уловимыми движениями, особенно за спиной. Может, и не до такой степени, что из-за каждого дерева высовывались бороды нечистой силы и криво подмигивала лихо одноглазое, но всё же. А с теми, кто открыто обитал вокруг нашего стана, у мамы Вали складывались личные отношения дружбы или неприятия.
Взять её постоянные ссоры с воронами. Эти нас просто осаждали. Ещё до восхода рассаживались на голых высохших берёзах и начинали орать. У одной голос скрипучий, как у злой старухи. Другая, когда каркает, тужится с такими усилиями, будто одолевает рвота. Всё время растаскивают мусор, который мы складываем в специально вырытую яму. Смотришь, утром консервные банки и драные полиэтиленовые пакеты вновь разбросаны по всей округе. Противные создания, и хозяйка стана принимается их гонять.
— Кыш, кыш, паразитки! Идите работать, лес очищайте, санитары чёрные! Однако вороны воспитательных речей не воспринимают.
Вечером на нашу луговину выполз из лесных дебрей туман. Он, словно некое бесформенное, но целеустремлённое существо, медленно-настойчиво подкатывался к нам мрачноватым серым клубом.
— Посмотри, посмотри — туман,— тревожно округлив глаза, прошептала мама Валя.— Он к нам тянется.
— Ну и чо, съест тебя, что ли?
— Но ведь говорят — он едкий…— голос замирающий.
— Ништяк, если что, будем его вениками отгонять.
Или возвращаюсь с ловли — она встречает возбуждённой скороговоркой: вдруг вон из тех кустов выскочил какой-то чёрный чертёнок!
— Гм, вроде, они тут раньше не водились…
— Я сама видела, вон там сидел!
— И хвост длинный загнутый, глаза красные, да?
— Хвост не заметила, а уши длинные…
— Ха! Заяц, белячок, выбрался из урёмы погулять. Они за ночь весь песок на косе истоптали: прыгают, веселятся.
— Зайцы ведь белые! «Заяц белый, куда бегал…»
— Белые — зимой, на снегу, а летом беляки бурые, чёрный — это тебе со страху показалось. Он, поди, сам тебя напугался от неожиданности.
— Нет, сидел спокойно и шевелил ушами.
— Легко на этот раз отделалась, мог бы и загрызть!
— Тебе бы только посмеяться надо мной,— слегка обиделась она.
Женская мудрость.
И женская логика
На её примере я понял, что и язычники могли быть мудрыми, одно другого вовсе не исключает. Меня много раз поражала её неожиданная способность понять и оценить события или поступки человека на каком-то совершенно ином, глубинном уровне. Однажды говорю:
— Странно у вас получается. Любила девушка парня, всей душой любила, без обмана. Проводила на фронт — рыдала, слала хорошие письма… А его убили. И что? Пострадала, погоревала и давай глазками зыркать, другого искать. Это как?
— Ты думаешь, ей легко?
— Нет, конечно. Только он-то в земле — её защищал, для него мира больше не существует, а она с другим милуется, детей наживает.
— Ну, знаешь, если как ты думать, то жизнь на земле прекратится.
Меня словно ошпарило. И её откровенностью, и неожиданным подходом к сути. «Чтобы жизнь продолжалась!» Святое дело. Но если б и меня убило, значит, она так же — с другим?! Какая же может быть жизнь, если меня на земле уже не будет?.. А после, поостыв, признал: как ни обидно, ни горько, а её правда общая больше моей личной.
Нет, умница моя Валюша, умница. Даже могла со стороны судить поведение некоторых подружек-сослуживиц. Вот, говорит, Ирка Портнягина хвасталась: у неё муж моет посуду. Специально добивалась ради принципа. Не потому, что самой некогда или нельзя, нет — он моет, а она рядом стоит смотрит, испытывает счастье. Главное, он её просил: «Ты только никому не рассказывай». Как же не рассказать, цель всей операции — чтобы победить и всем рассказать! Вот дурёха-то, наверняка у них кончится плохо. Моя мама всегда говорила: «Мужчина — он тоже ласку любит!» Ха-ха-ха!
А Ирке принцип важнее всего, как будто не знает, сколько разводов из-за этой посуды.
После таких разговоров и я иногда начинал мыть зловредные тарелки — просто так, без всяких принципов. Иногда.
Честно говоря, ход её мысли порой казался мне… скажем так, неожиданным.
— Папуля,— это её обычное ко мне обращение,— скоро весна, надо мне что-нибудь купить на ноги, а то совсем обуть нечего.
— Как это нечего? — Брови у меня сами собой озадаченно вздымаются.— Сколько всего в прихожей выстроилось, целая флотилия.
— Ну, это я не считаю! — На лице милая наивная улыбочка. Я понимаю — привела бы какие-то доводы, что-то, дескать, подносилось, другое из моды вышло. Аргументы, доказательства! Нет, мило и простенько: это она не считает, и всё тут. Попробуй опровергнуть (я и спорить не собирался, но если бы!). Поневоле приходит на ум выражение «женская логика». То есть вроде и логика, но особая, в кавычках. Не как у меня.
После купания хорошо погреться на солнышке. Тут у мамы Вали свои заботы: от ярких лучей на лбу и переносье могут вылезти веснушки. С юности она привыкла вести с ними неустанную борьбу, и, казалось, уже победила! Но вдруг — на тебе.
— Чудачка, это же возвращается твоя вторая юность.
— Тебе нравится, правда? Ты когда-то говорил, что мне рыжие конопушки идут.
— Конечно! Хоть посмотришь настоящее русское лицо.
Такие слова — елей на её душу. Однако… борьба с веснушками всё равно продолжается непримиримая. Вот как её понять? Или я предлагаю:
— Давайте сфотографируемся на память об этих летних днях?
— Давайте! Только я сейчас немного причешусь и переоденусь.
— Но тогда будет уже неправда! А надо запечатлеть именно, как мы тут живём.
— Чтобы все видели, какая я была лохматая? Нет уж…
Красота для неё важнее истины.
Её прекрасные недостатки
Достоинств у нашей мамы неисчислимо, однако, ради справедливости, необходимо признать, что наблюдались у неё и некоторые отдельные…
Которые, в полном соответствии с учением греческого философа, являлись продолжением лучших черт её характера. До такой степени развившихся, что порой превращались в свои противоположности.
Каждое утро летней жизни на берегу она выходит из палатки свежая, как роса на восходе, с безоблачной улыбкой во взгляде — явление Венеры миру.
— Как вам спалось сегодня, моя повелительница? — почтительно интересуюсь я.
— Ох, не могу, всё болит…
— Вот бы никогда не подумал. А что именно?
— Спинушка отваливается, рука онемела, рёбрышки ноют — мочи нет.
Я не сразу понял, что это своего рода ритуал.
— Да,— заметил однажды,— твоя жизнь настоящий подвиг. В подобном состоянии надо срочно госпитализировать, а ты ещё улыбаешься.
— Балда осиновая. Тебе бы только посмеяться надо мной,
— Что ты, просто завидую! — И вдруг заподозрил: — Слушай, а ты в детстве «Принцессу на горошине» читала?
— Ха-ха-ха! Мне её отец прочитал, когда я ещё букв не знала.
— Так я и подумал. И всё помнишь? — Смеётся.— Видишь, какое ответственное дело — руководство детским чтением: с бессознательного возраста запало, что настоящая принцесса должна быть нежной и чувствительной, вот теперь и расплачиваешься за искажённые идеалы.
— Ты бы лучше придумал что-нибудь вместо своих дурацких резиновых матрасов! Тоже мне Фрейд-самоучка.
Однажды я предложил переехать всем нашим лагерем на другой залив, недалеко за горкой. Ответ мамы Вали был вполне ожидаемый:
— Нет-нет-нет! — Уезжать с нашего места? И слушать не хочу.
Это её обычная реакция на любое новое предложение, можно даже сказать, нормальная реакция. Позже она чаще всего согласится, но для этого требуются какое-то время и усилия с моей стороны. Раньше я кипятился, выходил из себя, но постепенно стал привыкать: что поделаешь, такое у неё природное свойство (на манер стадии яровизации у озимых растений). Подобная черта определяет общественное положение мамы Вали в нашем сообществе как штатного консерватора. Для неё неизменность положения вещей — сама по себе ценность, поважнее каких-то других возможных выгод. Переехать на новый залив — проститься с родимой землёй и отважиться искать счастья где-то в неведомой Америке или там Австралии — нет, такое выше её сил. Но я-то знаю, что на новом заливе всем будет лучше! Поэтому моя обязанность — найти доводы и силы, чтобы преодолеть её сопротивление и убедить. (Видимо, в этом смысле мой пол считается сильным) В том споре и было выронено вслух: «консерватор».
Она, разумеется, обиделась. Пришлось разъяснять, что меня не так поняли, порицанием данный термин служит лишь в политике, а в обыденной жизни требуются не только безудержные преобразователи, но и мудрые хранители правил и устоев. Кораблю, например, необходимы и лёгкий парус, и основательный киль, иначе недалеко бы он уплыл.
— Ага, выходит, ты красавчик парус, а я тёмный трюм или балласт, как это там у вас…
— Ффу-у, ёлки-палки, я вовсе не это имел в виду! Я о том, что в жизни необходим разумный баланс динамики и устойчивости.
— Вот и прекрасно, не поеду я на твой залив.
Конфликт разрешился как обычно. Но сперва небольшое отступление на ту же тему.
Бабушкины слова
Как-то ещё до этого спора мама Валя заявила, что мои босые пятки скоро станут чёрными и потрескаются, как у старухи-богомолки. Я поинтересовался, где это она видела таких старух? Она засмеялась:
— Где же мне их видеть? Это наша бабка нас, девчонок, так ругала. Она всё священные книги читала и сама ходила в Печорскую лавру пешком.
Очень любопытное явление эти её «бабушкины слова». Запало когда-то в детстве и лежало в глубинах подсознания без нужды и употребления. И вдруг всплывает по совершенно случайному поводу первый и, возможно, единственный раз!
Вот наша мама с показной строгостью отчитывает сынка:
— Как только не стыдно, когти отрóстил — можно на Сионскую гору лазать!
Понятно, что про Сионскую гору тоже бабушкино выражение, почерпнутое из Евангелия. Видать, крутая была гора, коли приходилось цепляться ногтями. И необычное ударение — в любом другом случае наша мама, человек с высшим гуманитарным образованием, сказала бы «отрастил», тоже понятно. Несколько сложнее далось восстановить археологию другого её выражения.
Приходим с Серёжей после вечерней зорьки и дружно требуем: ужин давай, есть хотим! В ответ:
— Вы что разгалделись, словно голодающие турки? Подождите…
Какие турки, почему именно турки? Начинаю выяснять: опять, что ли, бабушка говорила? Точно, она. А какие турки-то, откуда взялись? В ответ по своему обычаю смеётся: откуда, дескать, ей знать? Наверное, пленные, война какая-нибудь. Так это ж когда было-то! Интере-есно… А сколько лет прожила ваша бабка? Ага, если в сороковом году ей было семьдесят, действительно, могла в детстве видеть пленных русско-турецкой войны 1877–78 годов, когда генерал Скобелев брал Плевну, ничего себе! До нас дошло…
И что особенно важно: в памяти женской. Бабушка сохранила — внучке передала, и та, совершенно не задумываясь, через всю жизнь пронесла. А наш сын вряд ли запомнит, ему это ни к чему. Его больше привлекают слова новые — увы — часто совершенно дурацкие. Их он на лету схватывает, потому как больше устремлён вперёд.
Зато женщины — хранительницы устоев и традиций. Не только семейных, но и всей нации. Низкий поклон им за это. Мы-то, мужики, готовы самое святое профукать ради призрачного сиюминутного счастья.
А чтобы закрыть эпизод с новым заливом, скажу только: переехали, прожили неделю. И когда стали собираться домой, мама Валя посчитала справедливым сказать:
— Спасибо, папуля, тут на самом деле лучше…
О мытье полов и
других принципиальных принципах
Естественно, между такими разными типами, как мы с мамой Валей, не могли не возникать недоразумения и конфликты. Не живёт без этого хоть большое, хоть самое маленькое человеческое сообщество. И возникает главная семейная проблема: как их, неизбежные, разрешать. Сразу вспомнилось одно такое недоразумение, из ранних, можно сказать, юмористическое.
Когда я вернулся домой из армии, потребовалось некоторое время, чтобы восстановить только-только начавшие складываться в молодой семье порядки и обычаи, нарушенные долгой разлукой. Возник разговор о мытье полов, и я залихватски бросил:
— Да я столько их в казарме передраил! — И прозвучала эта фраза с интонацией — подумаешь, делов-то, нет проблем! Во всяком случае, Валя её так поняла, будто никаких трудностей, и я готов…
Об этом её заблуждении я узнал много лет спустя, потому как двусмысленное заявление, слетевшее с языка я тут же забыл. А оказывается… что она сама, иронизируя над собой, позже говорила гостям в каком-то застолье:
— Он говорит: «Да я в армии этих полов!..» Ну, думаю, хоть в чём-то мне повезло, раз готов мыть полы. А с остальным я сама по дому справлюсь.
Слава Богу, поняв своё заблуждение, она не стала устраивать конфликтов, про себя решила пережить потихоньку. Правда, полы я тоже иногда мыл, главным образом, когда ей случалось приболеть.
Не хочется теперь вспоминать о других столкновениях, которые, как я уже признал, случались. Главное, повторю, как научиться их преодолевать. Ей это давалось легче: характером её судьба наградила лёгким, отходчивым, да и просто добрым. В её поведении преобладало стремление острые углы сгладить, всё округлить и смягчить. Природное качество. Козерогу пришлось сложнее.
В какой-то момент я подумал: вот она приняла мою охотничью заразу и приспособилась, значит, по справедливости, и я должен проявлять терпимость по отношению к её качествам, которые меня раздражают, кое в чём себя преодолевать. Например, не люблю я, когда что-то в отношениях остаётся неясным, недоговорённым, неопределённость и незавершённость меня просто угнетают. Поэтому всегда стараюсь всё доводить до полного понимания и чётких формулировок. Представляете, человек во сне увидел, что забыл поставить точку над одной буковкой «i», потерял покой, даже проснулся среди ночи. Встал с постели, нашёл в рукописи злополучную страницу, точку ткнул и только после этого смог уснуть мирно. Так и в семейной жизни я поначалу не щадил сил и чувств ради доказательства какой-нибудь спорной истины — сражались подолгу, ссорились изнурительно. Пока я не начал понимать: бесполезно всё это и просто глупо. Правильно кто-то сказал: хочешь испортить отношения с человеком — начни их выяснять… В конце концов — не от характера, а умом, вопреки характеру — осознал: мир в семье возможен только на основе компромисса. С обеих сторон. Умом дошёл. И начал заставлять себя следовать этому житейскому правилу. Иногда более успешно, иной раз менее. Но старался.
Но даже если, бывало, повздорили… Нет, наша мама молодец, она не скрипучая. Может взвихриться, погнать волну, однако всё — особенно с сыном — вроде как понарошку. Как-то они в палатке — дождь моросил, делать было нечего — затеяли игру в слова, кто кого переговорит. Начали со словечка «гриб», и пошло: грибёнок, грибознай, грибошлёп, старичок-грибовичок… Вот закатываются! Мне надоело, и я им говорю: кончайте вы эту «погрибальную» канитель, вот вам тема для вариаций посложнее — йога. (Специально выбрал позаковыристее, думал, что…) Но мама Валя сразу нашлась:
— У нас папа йог, а сын — йогнёнок…
— Ха-ха-ха! — подхватил тот.— А мама — йогá!
— Что-о? Какая ещё яга?! Я вот тебе сейчас покажу ягу, ишь, чего придумал, мама-яга, умник нашёлся!
Бух! Бах! Бум! Пыль столбом, искры фейерверком! Но — никаких радиоактивных осадков, вот что главное.
Что я со своей стороны привнёс в наш семейный обиход, так это шутейный тон, стремление превратить ершистую ситуацию в юморок. Очень помогает. Помогало… Опять я незаметно перешёл в настоящее время. Никак не могу… Ладно, пусть идёт, как само получается. О чём я сейчас начал? Ага, о шуточках, это был мой вариант снятия напряжения и сглаживания углов. И тоже срабатывало. Со временем размолвок у нас становилось всё меньше, накал страстей слабел, разногласия перестали доходить до стадии огневого столкновения, чаще заканчивались обоюдным молчанием. Я тоже понял: да, лучше перемолчаться. Далее случалось, просто забудешь: и… Но в ответ непреклонное:
— Ты разве не видишь, что я с тобой не разговариваю?
— О, ёлки-палки, извини, запамятовал. Ты бы как-нибудь того, повыразительней, что ли. Дверью молча пару раз хлопни. А то весь воспитательный эффект пропадает. Как девочка из-за кукол.
— Сам ты балда осиновая.
Ффу-у, раз пошла в ход «балда», значит, дело налаживается. Или утром после завтрака она собирается на службу в своё учреждение, а я усаживаюсь за пишущую машинку. Вдруг из прихожей доносится:
— Папуля, я забыла журнал, который обещала Вере Николаевне! Принеси, пожалуйста, а то я уже обулась.
— О, Господи, ты ещё здесь!
— Да чем же это я тебе так надоела?
— Вот твой журнал и ступай. Иди, иди! Когда ты далеко, твой образ вдохновляет меня на творчество. Разве написал бы Петрарка свои прекрасные стихи о любви, если б его Лаура постоянно мозолила глаза в квартире? Хочешь тоже быть увековеченной в слове? Ступай, не задерживайся.
Сравнение с легендарной прекрасной Лаурой действует безотказно. Хотя ей, конечно, хочется одновременно и в стихи, и уютно обитать рядышком с поэтом…
Притащил домой здоровенный водопроводный («газовый») ключ.
— Это ещё что такое? — спрашивает она. В моём хозяйстве и без того хватает разного железа.
— Батюшки! Такой страшный?
— Путь к твоему сердцу лежит через капающий на кухне кран, а с помощью этой штуковины его можно…
— Неужели наконец собрался починить? Тогда всё правильно!
Надо сказать, что мама Валя этот ироничный тон общения не только приняла, я и сам стал порой попадать под стрелы сатиры. Скажем, рыбалка — это дело такое, что рыба может иногда клевать, а иногда почему-то не желает, хоть ты лопни. Возвращаюсь на стан и объясняю:
— Всего штук пять поймал, утро неклёвое. До того нехотя брала, еле-еле зацепляется. Кроме этих пяти, семь штук с крючка сорвались, честное слово.
— Ясненько,— понимающе кивает мама Валя.— Придётся сегодня уху варить с теми, которые сорвались.
— Правильно, ха-ха-ха! — как всегда, возникает на подхвате сынок.— Нам с тобой, мама, эти пять штук, а папе пусть все семь, которые сорвались!
Ишь, остряки! А что поделаешь, сам выпустил в обиход джинна-юмориста, теперь терпи. Эти шуточки порой в нашей повседневности выполняли роль бабочек, оживляющих пустоту воздуха. Или ещё можно сравнить с детскими рисунками-граффити на унылом сером заборе.
Дома вечером подходит мама Валя, задумчиво спрашивает:
— Как ты думаешь, если я на завтра сварю гречневый кулеш? Ты ведь его любишь.
— М-мм… Люблю? Возможно, ты лучше знаешь. Но чтобы решать, надо иметь альтернативу, а из чего выбирать-то? Предложение единственное…
— Нет никакой альтернативы! И не будет, ешьте, что дают! Ещё чего, выбирать ему захотелось. Ты что в ресторан пришёл?
Посоветовались.
Как я был Отеллой
Всё рассказываю, какая чудесная мне досталась жена, моя Валюша. И вдруг слышу ехидный скептический голос: «Вот, блин, какая идеальная. И ты думаешь, она тебе ни разу не изменила? Не бывает такого в жизни». Что ж, признаюсь: однажды точно она вильнула на сторону. А я усёк и разоблачил. Изменила мысленно. Раскрыл я это случайно.
После ужина мирно сидели и смотрели концерт по телевизору. Выступал популярный певец (назову его X., не хватало ещё мне создавать «рейтинг» своему сопернику). Я случайно глянул в сторону притихшей жены и… Поразило её лицо! Необыкновенно озарённое, порозовевшее, глаза лучатся.
— Ты что так уставилась? — буркнул удивлённо.— Влюбилась, что ли в этого красавца?
И тут она от неожиданности себя выдала:
— Да это когда было-то! Столько лет прошло…
— Подожди, что — было?
— Ничего не было,— спохватившись, начала она срочно затыкать пролом, образовавшийся в стене обороны.— Я его только раз и видела, мы с Любкой Казанец ходили на концерт, на стадионе.
— Какой ещё концерт, на каком стадионе? А я где в это время был, почему первый раз слышу?
— Где был, где был… В командировке, наверное. Или на охоте. Дура я призналась, теперь начнёшь приставать. (Наступление — лучший метод обороны.) И не надо тебе ничего знать, меньше знаешь — спокойнее спишь. Тоже мне Отелло.
Спустя время и несколько остыв, я подумал: «На стадионе — это ещё куда ни шло. Ладно, замнём, как говорится, для ясности… А Отелле не позавидуешь. Хотя ему было проще: взял да задушил. По известному правилу: нет человека — нет и проблемы. А в наше время попробуй…»
Её глазами
Любимым чтением моей Вали-Валюши были разные женские истории, от известных и серьёзных с героинями типа королевы Марии-Антуанетты или театральной дивы А. Коонен до душещипательных романов о любви и сомнительных повествований про воровку Соньку Золотую ручку.
Дело в том, что она вообще была убеждена, что мир создан ради женщин — именно для того, чтобы их любили. Вся история человечества движется никакой не классовой борьбой или законами Адама Смита, всё происходит из-за женщин. Войны вспыхивают и миры заключаются, союзы между странами возникают, империи соперничают и рушатся, богатства создаются, дуэли и турниры гремели — всё из-за них.
(Теперь, правда, соперников просто заказывают профессионалам, но суть та же.) Всё ради женщин, по их явной или тайной воле.
С точки зрения профессиональной мне иногда кажется, что такие убеждения формируются из-за чтения «исторических» романов типа Дюма и под влиянием подобного же рода пьес и кинофильмов.
Всерьёз к такому взгляду на миропорядок, как у моей Вали, относиться, понятное дело, нельзя, да и споры заводить — если только от нечего делать. Поэтому я лишь снисходительно посмеивался.
— Хорошо, допустим, когда миром правили короли и царицы, действительно династические браки что-то значили. Хотя «кузен Вилли» и «кузен Никки» в первую мировую ещё как воевали! Германская принцесса была русской царицей и племянницей королевы Англии — и что, это как-то повлияло?
Но исторические примеры на её взгляды не действовали. Все общепринятые понятия у неё странным образом смещались, когда речь заходила о женских персонажах. Княгиня Тараканова — таинственная роковая красавица, сколько покорила блестящих дворов Европы! А подлец Алексей Орлов её соблазнил и обманом…
— Подожди,— опять не могу я сдержаться ввиду явной исторической абсурдности подобной трактовки,— но ведь она сама виновата! Явная авантюристка, государственная преступница, вздумала претендовать на российскую корону. Ты представляешь, к чему это могло привести? Была ведь уже смута из-за Лжедмитрия, полная разруха в стране, море страданий для всего народа. А тебе её жалко.
— Но она женщина… Влюбилась, как дурочка, забеременела от него, а он сдал её в Петропавловскую крепость.
— Да не влюблялась она! Экий красавец… Мужик был здоровый, но у него остался шрам от шпаги во всё лицо, чуть не полноса отрублено. Просто сама рассчитывала его соблазнить, чтобы использовать.
— Всё равно — беременную…
— Знаешь, мы так же вот с внучкой, не помню о чём — тоже возникли разные мнения. Она исчерпала все доводы и воскликнула сердито: «Не спорь со мной! Всё равно я права». Я тогда списал её «аргумент» на неразумный возраст, а теперь слушаю тебя и начинаю думать, что дело не в возрасте, болезнь гнездится глубже.
Фундаментальной основой её трактовки хода мировой истории служило основополагающее убеждение, что главное в жизни вообще — это любовь. Такое понимание всё объясняло. Однажды я спросил:
— Валя, а что это такое — любовь?
— Как что? — Смеётся: —
Любовь — это бурное море,
Любовь — это злой ураган,
Любовь — это счастье и горе,
Любовь — это просто обман.
— Я почему спрашиваю: сегодня прочитал, медики объясняют просто — своего рода гормональный взрыв в молодом организме, чисто физиологическое явление.
— А что, очень возможно,— неожиданно согласилась она.— Чтобы — не раздумывая, очертя голову! А то ведь, если всё умом соображать, люди бы и не сходились. То одно не нравится, то другое пугает или отталкивает, решимости не хватает, Это когда уже за тридцать. А влюбился — и, не задумываясь, головой в омут!
Неожиданно трезвое её суждение на вечно спорную тему. Дело в том, что чётко определить Валину позицию по этому «простенькому» вопросу вообще очень сложно: границы понятий у неё плавают, принципы видоизменяются в зависимости от обстоятельств. Если брать вопрос в морально-философском аспекте, то любовь — это, безусловно, главное в жизни, она должна быть страстной до безрассудства, ради обожаемой женщины человек должен быть способен на всё.— «Постой, как это на всё? Давай уточним: бросить детей, предать страну, дело, друзей? Сделать несчастной другую женщину?» — «Ну,— отвечает,— это уж как сложится».— «Ха, а если этим „безрассудством“ да по тебе? Вот я влюблюсь и, как ты говоришь, всё брошу ради неё?» — Искренне обижается: «При чём здесь я? Тебе обязательно надо меня обидеть.» — «Но это же ты только что провозглашала такой принцип!»
И вдруг, придя с работы из своего учреждения, возбуждённо рассказывает, как у них молодая сотрудница без памяти втюрилась в солдата срочной службы, да ещё кавказца, бегает, словно кошка, караулит его у ворот части, её уже на КПП знают. Так все остальные сослуживицы дружно беднягу осуждают! Хором единогласных присяжных: дурочка, у тебя всё равно с ним ничего не получится! Я не вытерпел и спросил: но ты же сама пела-заливалась про любовь-безрассудство, мол, любят не «за что», а «вопреки»! «Но не до такой же степени,— отвечает,— ей ведь семью надо устраивать, детей рóстить». Я долго подобных нестыковок в её понятиях не постигал, пока не начал подозревать наличие двойного стандарта: это нам, мужикам, положено любить их так, чтобы ради женщины пойти на всё. А им надо и соображать, чтобы не промахнуться. Мудро. Хотя и несколько однобоко. Но пойдём дальше.
— А вот курортная любовь, та же «Дама с собачкой» — это как?
Подозрительно смотрит на меня.
— Что это ты вдруг заинтересовался?
Объясняю: все человеческие законы и нормы осуждают супружеские измены. Моральные принципы утверждают: нехорошо, это предательство. Юридические кодексы грозят санкциями, раньше было — даже уголовными: побивали каменьями, закапывали живьём в землю, теперь, правда, больше гражданскими да имущественными. Все религии мира считают супружескую неверность тяжким грехом. Несколько тысячелетий формировались такие понятия в человеческом обществе и утверждались государством и религиозной идеологией! А всё равно и мужики, и женщины друг другу изменяют. И в быту не очень-то осуждают такое поведение, даже хвалятся. Как это? Поневоле подумаешь, что какие-то древние законы природы, ещё звериные, сильнее всех наших указов и кодексов. А?
— Не знаю я никаких законов,— по-прежнему весело.— Но ты только представь: если б не изменяли? Вам бы и писать в романах было нечего! И в кино снимать, и в театрах показывать. А ты говоришь: почему, зачем…
А ведь правда, скольких бы гениальных творений лишилось искусство! М-да…
Работала моя Валентина в учреждении в основном женском по составу. Кроме положенных производственных интересов, немалую долю их забот составляли события в личной и семейной жизни знакомых сотрудниц. Судя по всему, потребность поделиться собственными радостями и горестями в расчёте на сочувствие или совет часто превышала у них стремление что-то скрыть от посторонних, избежать общественных пересудов. Для меня это странно, однако со стороны дело выглядело именно так. В свою очередь, услыхав что-то интересное, задевшее её собственные душевные струны… Так эти струны долго звучали в её душе, что даже приходя вечером домой, моя женщина ещё чувствовала возбуждение, которое требовало разрядки. В результате кое-что доставалось и мне. Теперь я думаю, что откровенность некоторых её рассказов была свидетельством и того, что она мне доверяла, рассчитывала на мою порядочность и сочувствие. Теперь кое-какие её истории можно рассказать. Разумеется, при условии — ни единого настоящего имени и места действия. Да это и не важно, суть в другом — как она всё это видела и воспринимала.
Девочка и бант
Валя приходит с работы и ещё от порога докладывает:
— Сегодня Светка Миронова водила свою Оленьку первый раз в первый класс, такое событие! Нарядила в праздничное платьице, накрутила на голове огромный бант, вручила нести красивый букет. Идут по улице за ручку, и вдруг Оленька восклицает: «Мама! Мне кажется, что сегодня все на меня смотрят!» Вот, понял, что значит настоящая женщина?
Произнесено было с такой гордостью, будто девчушка слетала в космос и вернулась героиней. Я позволил себе высказаться.
— Ну, так уж и настоящая…
— Ничего ты, балда, не понимаешь в женской душе! — с досадой отреагировала она.
— Нет, почему же, мне думается — понимаю. У неё родилось особое чувство, что она всем нравится, оказалась центром внимания, когда все взгляды устремлены на тебя. Как будто впервые вышла на сцену в свет юпитеров, сотни глаз тебя рассматривают и оценивают… Да только чему тут радоваться-то? Ей же теперь всю жизнь на этой сцене маяться, и сбежать нельзя. Непрекращающееся состояние тревоги: как ты выглядишь, смотрят ли на тебя, вдруг рядом другая, на которую пялятся больше? Всю жизнь под включённым напряжением: смотрят ли, желанна ли… Чему тут радоваться? Я бы, вдруг доведись, ощущал только досаду: жить всё время на сцене, ни минуты побыть самим собой… Зачем мне это? Других забот хватает.
— Потому что ты не женщина.
— И слава Всевышнему! Я же говорю: как представил сейчас…
«Ничего не понимаешь…» Понимаю! Только отношусь по-иному.
Если б совсем ничего не понимал, разве запомнился бы мимолётный разговор? Ведь теперь, возможно, и Оленька уже своей дочурке накрутила пышный бант и отвела в школу с роскошным букетом в руках.
Дураки в париках
— Ха-ха-ха! Послушай, что тут написано! В семнадцатом веке английский парламент принял закон, запрещавший пользоваться духами. Так как это, дескать, нечестный способ воздействия женщин на мужчин. Вот дураки-то в пудреных париках заседали, больше им делать было нечего.
— Да, в париках, но по сути смотрели глубоко: если вас не тормозить, то сами не остановитесь. Вон декольте на платьях, до того дошли — всю бюстгалтерию напоказ. Это зачем?
Тут она считает за лучшее прибегнуть к плутовато-непонимающей мине.
— Да просто… красиво.
— Но мера-то должна быть, край, где следует остановиться.
Смеётся:
— Ну, это, знаешь, у каждой мера своя.
— Знаем мы вашу меру. Разрешили юбку до колен — мало, поднимай выше! Пошли «мини», всё выше и выше, весь процесс в одном направлении — до полного разнагишания. Назад, к первобытному стаду! Если вас не остановить…
— Ты всегда до глупости доводишь.
— Я довожу? Мини-бикини я придумал?!
— Вам же нравится…
— Ах, вон что, всё ради нас!
Бесполезный, как всегда, разговор.
Жених
— В нашем отделе одна молодая деваха, Женя Ткачук — ну такая, знаешь, добрая, такая смирёная! Никак себе жениха не найдёт. А ты говоришь…— Я ничего не говорил, слушал. Наверное, она имела в виду какой-нибудь прежний спор.— Добрая, милое русское лицо, волосы очень красивые, а ресницы — густые и светлые, как у коровы! Готовит хорошо. Правда, талия у неё немного подкачала, но это ж исправимо. Девки все за неё переживают, говорят: что уж ты такая, прямо тюха-матюха, надо как-то стараться проявить себя, а где и схитрить. Годы-то летят! А живут они вдвоём с отцом. Он, видимо, тоже не вытерпел и привёл ей жениха, вместе работают в троллейбусном парке.
— Гм, любопытная ситуация…
— Она им всё приготовила, накрыла на стол, тоже присела. Говорили в основном мужики, а она слушала. На другой день девки к ней пристали: как прошло, расскажи, какой он, почему неженатый? «Он разведённый… Всю квартиру по-хозяйски осмотрел, все кушанья попробовал и похвалил. Принёс бутылку сухого вина, и ту не допили: завтра, говорит, на работу…» Девки не верят: «Сухое не допили? Не может быть! Это он из себя изображал. А ты-то что?» — «А что я?.. Он так много знает, так рассказывает…» — «Ну, это они все могут!» Короче, в первое знакомство ничего не решилось. Всем интересно, что будет дальше.
Я грешным делом спустя какое-то время тоже напомнил:
— Как там у вас развивается роман у этой, которая с коровьими глазами?
— У Жени Ткачук? Да всё похаживает её жених. Нравится ему у неё ужинать, я ведь говорила, она любит готовить. Ему что, холостому, плохо, что ль, если где кормят вкусненько?
Но однажды моя приходит с работы и — на меня:
— Какие же вы все!.. Этот умник-то, который к Жене Ткачук повадился, ходил-ходил и остался ночевать. Всё естественно, как обычно. А утром позавтракал и заявляет: «Ты бесчестная женщина! Раз меня запросто приняла, значит, и с другими можешь легко». А она, добрая душа, только хотела, как лучше. Но тут и у неё гордость пробудилась. «Я ведь,— говорит ему,— тебя ни к чему не обязывала! Можешь больше не приходить». У нас в отделе все в шоке. Нет, какие же вы все мужики…
— Сволочи! — на лету подхватил я бессмертную чеканную формулу. Она подумала, подумала и всё-таки завершила с печалью в голосе:
— Да. А мы все, бабы, дуры.
Дороже родины
— А у нас один вдруг миллионером стал! Фридрих Фридрихович Вайль. Он, правда, не совсем у нас работает, в смежном учреждении, но часто приходит по делам — инженер по рационализации. Пожилой уже. Он австриец, по-русски говорит с большим акцентом… Как в Сибирь попал? Да я не знаю, он не очень любит объяснять. Может, из пленных?
И вот у него в Австрии умер богатый дядя, всё наследство досталось этому Фридриху Фридриховичу. Пришло сообщение из Австрии, он туда поехал, но ему сказали: хотите получить этот миллион — оставайтесь здесь жить. А у него там нашлись первая жена и двое взрослых детей! Да только и здесь семья, трое подрастают, самая старшая дочь только поступила в институт. Вот он подумал, подумал, и знаешь, что решил? Миллион оставил тем, а сам вернулся в Сибирь на свою инженерскую зарплату. Наши женщины все просто его зауважали: что значит настоящий отец, таких бы побольше. Для него семья дороже какого-то там миллиона. И даже самой Родины.
Я подумал: Бог с ним, с миллионом. Но семья дороже Родины?..
Чисто женское и преимущественно женское чувство. Они ведь от рождения запрограммированы на то, что родительский дом придётся покинуть, уехать, возможно, даже далеко, выйдя за иностранца. Естественно, при такой установке собственная семья — главная ценность в жизни. А я — хоть убей! — не могу представить, как это вообще возможно сменить Родину, мою Россию?! Нет, никак невозможно.
Сюжет для чувствительной
повести
Ещё одна житейская драма, поведанная мне Валей о своих сослуживицах. Приведу её в собственном пересказе.
Молодая женщина родила девочку, у которой определили синдром Дауна. Иначе как Божьим наказанием эту болезнь не назовёшь. Потому что она, хоть и является следствием сбоя в хромосомном развитии, но не наследственная (как, скажем, гемофилия), а, условно говоря, статистическая, то есть родители здоровы, ни мать, ни отец не виноваты, просто случается в природе — один или два гена не зацепились за свои места на скрученной ниточке кода человеческой жизни или прилепились где не положено. Наукой далее подсчитан процент таких трагических случайностей, но от этого никому не легче: семью постигло ужасное несчастье.
Врачи сразу посоветовали молодой маме сдать новорождённую в специальное медицинское заведение. Она долго сопротивлялась, не могла решиться на расставание со своей дочуркой, первенькой долгожданной кровиночкой. Сама не могла представить себя предательницей, страшилась и суда знакомых. Но в конце концов под давлением роковых обстоятельств согласилась. В самом деле, никакой её вины не было в случившейся трагедии, а дело-то молодое, можно ещё родить полноценного здорового ребёнка (ужасный этот процент настолько мал, что угодить в него вторично практически нельзя) и зажить нормально. Больную девочку отдали.
Но счастья семье это не принесло. Муж бедной женщины тоже переносил случившееся тяжело, в его потрясённом сознании возник «пунктик»: как это родился больной ребёнок без всякой причины? Врут, наверное, чтобы успокоить. А если причина существует, то, считал он, виновата супруга (не он же!), и стало быть, на будущее тоже никаких гарантий. Начались споры, ссоры, закончилось разводом. Переживаний за судьбу неудачной внучки и дочери, обвинённой в несчастье и брошенной, не вынес отец молодой женщины — его разбил инсульт, вместо счастливого деда стал тяжёлым паралитиком. Можно представить себе и страдания бабушки, матери несчастной роженицы. Короче, огромная семейная драма из-за нелепой «статистической» ошибки природы.
Дальше события развивались следующим образом. Дед через год умер. Молодая начала оправляться от потрясения и думать о том, как бы всё-таки устроить свою дальнейшую личную жизнь, найти хорошего человека и родить нормального ребёнка. А старая стала всё больше задумываться о судьбе сданной в спецприёмник внучки. Да, больная, но — живая душа, родная! Как она там? И не удержалась, поехала проведать.
Девочке было уже почти три года, но выглядела она не больше чем на полтора. Слабенькая, недоразвитая, почти не ходила и не говорила. Но улыбалась! Ах, как она светло и беззащитно улыбалась… Родное, милое, слабенькое создание. Бабушка обливалась слезами, держа на руках это жалкое, беспомощное тельце, а девочка всё улыбалась ей, и такая это была по-детски ангельская улыбка, что добрая пожилая женщина просто не смогла вернуть её воспитательницам! Решение пришло само собой, без рассуждений: бабушка забрала больную девочку домой. Она не задумывалась о последствиях своего поступка, ею руководила только доброта. Это ж ясно, что в родном доме внучке будет лучше, чем в казённом заведении, на чужих руках… Многие из детей, в среду которых попала девочка, пугали непривычного человека своей явной внешней ущербностью, ибо в приёмнике содержались и настоящие уроды, произведённые на свет алкоголиками и наркоманами.
Однако неожиданное появление девочки дома привело к новому акту семейной трагедии.
— Ах, значит, ты добренькая, а я злодейка! — кричала на свою мать молодая.— Я во всём виновата! Зачем, зачем ты это сделала? Думаешь, я меньше тебя переживала, совсем бесчувственная? Только стала забывать, только отошла от горя, только начала надеяться — а теперь кому я нужна с таким дитём! Понимаешь, что ты натворила?!
И дочь ушла из родного дома, кое-как устроившись в какой-то общаге. Стала больная внучка для старой женщины единственным светом в окошке на закате разбитой одинокой жизни.
Тут надо пояснить, что эти «дауны» — как говорится, Божьи дети. Да, неполноценные в умственном развитии, но вовсе не идиоты. А по характеру добрые, улыбчивые и совершенно не понимающие зла. Попроси у него игрушку или — у взрослого — денежку, отдаст не жалеючи, всё с той же светлой улыбкой на лице. А девочка, о которой у нас речь, в заботливых бабушкиных руках стала быстро поправляться, расти, научилась ходить и понемногу ворковать какие-то детские словечки. Разве можно опять расставаться с таким созданием? Она превратилась в новый смысл существования для одинокой бабушки, не просто скрашивала её старость — необходимость о ком-то родном заботиться поддерживала саму жизнь пожилой женщины, не позволяла расслабляться и опускать руки. «Нельзя мне самой теперь ни болеть, ни, тем более, умирать: с кем же останется Настенька? Одна-то ведь пропадёт…»
Вот такую я слушал от жены на протяжении нескольких лет семейную сагу с продолжением. И даже стал думать: а ведь какой ёмкий сюжет — целая повесть, и какая глубинная, просто-таки греческая трагедия! Это я сейчас изложил всё бегло и схематично, а если с настоящими эмоциональными диалогами (молодая и её муж в первой части, думы деда, молодая и её старая мать…), да ежели со сценами-картинами, с напряжёнными внутренними переживаниями персонажей! У каждого своё: оценки, желания, поступки. И ведь главное — никто не виноват, только игра рока, вот в чём ужас-то. И на фоне событий — разные характеры, поведение. Да, почти готовая повесть, как говорится, осталось её только написать…
А написать-то и нельзя. То есть я сам не готов. Представляю: вот взялся и сделал. А кто-то потратит время и прочитает. И останется в полном недоумении: да, история тяжёлая, но что хотел сказать, на чьей стороне автор? Действительно, бабушка добрая, стало быть… Но ведь может помереть… «Дауны», они тоже долго не живут, но вдруг так случится — девочка останется одна, и что с ней станет? Вот вам и доброта, послушалась совета собственного сердца, а что в результате? Получается, доброта не всегда правильно? Хорошенькая «идея»…
С другой стороны, как осудить молодую? Она ведь мечтает о счастье, хочет родить и воспитать ребёнка — это ж великое благое дело! Вы-то, автор, собственно, за кого? Упрекать природу за её ошибки? Смешно и глупо. Тем более и она, так сказать, не со зла, а просто случайность, сам объяснял.
И что я отвечу? Допустим, не обязательно, чтобы в повести было откровенное поучение «с кафедры». Но ведь читатель и без прямого текста поймёт настроение автора, кому он больше сочувствует. А если никому, ежели вся затея сводится к многозначительному открытию; «Сложно всё в жизни…» — так это и без меня давно всем известно. И получается, что сказать мне по существу нечего. А просто потоптаться на чужом горе, эффектно посмаковать всякие «ужасти» (как сегодня часто снимают кино — только чтобы поразить разными спецэффектами) — нет, до такого я ещё не докатился. Нечего сказать — не пиши, принцип честного творчества. А жаль, такой сюжет пропал…
Без неё…
Вот пишу теперь, перебираю в памяти минувшие события, и порой остро резанёт вопрос: а зачем, кому нужно? Нет больше со мной моей Валюши, не уберёг её от подлого недуга. Вдруг подкралась болезнь из тех, что медики называют «системными», то есть которые они не лечат. Объяснить могут — ослабление иммунитета вследствие возрастных изменений в организме, необратимые процессы — а остановить не умеют. Я не уберёг…
Даже не предполагал, что она занимала в моём бытии такое важное место. Всю жизнь мужик бьётся, чтобы «реализовать себя» — в стройках, в бизнесе, науке, в литературном слове или живописи, кому что достанется. Но вот она ушла, и я почувствовал, что все эти старания и достижения, всё как-то… плоско. Лишь она, моя женщина, придавала жизни трёхмерный объём, как бы сказать, голографическое состояние. Наверное, выражаюсь я сейчас смутно и непонятно — это надо самому пережить, тогда сразу дойдёт. Только не дай Бог.
Когда её не стало, я… Честно признаюсь: смерть отца и матери перенёс легче. Возможно, это звучит кощунственно, однако вполне объяснимо: потеря родителей естественна, она предполагается естественным ходом событий, к ней человек подспудно готов. А когда теряешь любимую женщину, с которой вместе прошёл путь в несколько десятилетий, это не только противоестественно, это незаконно, несправедливо, такого не должно быть! Но произошло. То есть, собственно, та полная и настоящая человеческая жизнь, которая мне была отведена, закончилась, осталось доживать, наступили сумерки дня. Они могут длиться подольше или покороче, но главное — солнца больше не увидеть. Вот такое состояние. Со временем рана затянулась, однако… всё равно остался инвалидом. Главный смысл ушёл.
Вот, к примеру, вернулся с рыбалки — будто бы всё, как прежде: отдохнул, азарт потешил, принёс хариусов. А зачем? Что я без этих хариусов не проживу, есть нечего? А то было — дома разложишь добычу: смотрите, каких я красавцев приволок, это всё для вас, для тебя, моя родная! «Ах, какие хариусы! — скажет она.— Ты у нас, папуля, сегодня молодец…» Вот ради чего они были нужны. А теперь…
Не для кого стало жить, пусто. Пишу вот — для кого, для чего? В надежде, что ещё кому-то покажется интересно и поучительно? Ох, мало вероятности, этот опыт каждый постигает только на собственных радостях и потерях. А я всё-таки пишу…
Просто вспоминаю, как рука об руку шли по земле, мысленно возвращаюсь к дорогим картинкам и «сюжетам», бормочу одно и то же. Это как в поминальной службе «Сорокоуст» — вновь и вновь звучат одни и те же слова прощания… Приношу цветы благодарности и памяти о ней. Да, пусть это будет мой «Сорокоуст». Прости меня, Валя…