Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2017
Я не видел его со школы, и вообще не знал, как и на что он живёт. Не интересовался. Но вот недавно встретил его в парке у памятника Ленину. Он так смотрел на этот памятник, словно хотел его взглядом опрокинуть. Когда я его окликнул, он даже не сразу меня узнал, посмотрел так, словно я привидение какое-то и уж сто лет как помер. То, что он мне рассказал, показалось мне настолько удивительным, что я его даже тайком записал на телефон. Правда, видео у меня не получилось, потому что криво мобильник держал: хотелось же незаметно снять. И это жалко. Надо было видеть его лицо, когда он мне всё это рассказывал. Но слова его — вот они.
А знаешь ли ты, Митя, что я их всех остановить мог? И революции бы тогда не было, и империя была бы цела, Финляндия была бы наша — мы бы туда могли свалить, если б захотели. А главное, все бы нас боялись, особенно всякое там хамьё вроде работяг и нерусей. Они бы у нас по струночке ходили, и вкалывали как надо. А мы бы с тобой, как белые люди, чёрную икру ложками ели. Были б мы дворянами, жили бы в поместьях… Ну, или купцами, тоже неплохо. Это ж как олигархи, только лучше. Потому что олигархи наворовали всё, а купцы честным трудом заработали. Сам понимаешь, если бы не Ленин со своей шайкой, жизнь совсем другая была бы.
Но не просто так я обо всём этом думал, а с пользой. Я изобрёл водку времени. Представляешь? Пьёшь её, вырубаешься, а просыпаешься уже там. Вот и решил я спасти Россию и отменить революцию. Дело-то святое!
Первым делом прилетел в 1916 год… Только не спрашивай меня, как там. Я столько раз туда летал и столько времени там проторчал, что совсем привык и уже ничего особенного не испытываю. Да и разницы почти не чувствую. Что значит, почему? Я когда впервые устроился в эту свою химическую шарашку лаборантом, меня тоже сперва запахи напрягали, наружу подышать выбегал. А теперь освоился. Так и там. Сначала запах и темень меня раздражали (канализацию и электричество там как-то не жалуют), а потом вроде ничего стало. Это ведь я сначала думал, что быстренько слетаю, царя предупрежу, и дело сделано…
Во-первых, меня с первых шагов поймали как подозрительного, скрутили и отвели в участок. А когда выяснилось, что у меня паспорта нет, так ещё и морду набили. Слава богу, в самый опасный момент я всегда мог назад вернуться. Потому что со страха обычно трезвеешь.
Ну, одежду я у Кати взял, она ж костюмер в оперном, паспорт на принтере распечатал. Но даже после всех этих усилий к царю меня не пустили. Прикинь, Митя? Просто так взяли и выперли. Даже после одной из попыток снова в участок отвели. Я им: «Не имеете права!» А они только ржут. Главное, не хотят понять, идиоты, что я ради них же стараюсь. Я уж и пророком прикидываться пробовал, там, про будущее им рассказывать. Говорят: «Вставай в очередь. У нас этих предсказателей при дворе — девать некуда. Или ты Распутина потеснить хочешь?» Я уж и прямо им объяснял, что я из будущего — так меня в психушку заперли. Знаешь, дурдома у них, конечно, жуткие. Грязища, вонища… И правда с ума сойти можно. Я там и суток не продержался.
А один раз меня даже за террориста приняли: решили, что я к царю рвусь, чтобы его убить. Отвели в тюрьму «до выяснения». Думал, выяснят и отпустят. День сижу, два сижу и чуть не каждый час на допросы бегаю. Главное, паспорт я себе выправил дворянский, но что-то их насторожило, задали парочку вопросов про родственников, и я засыпался. Ну, не совсем, но то, что я не голубых кровей, они догадались. И, опять же, бить принялись, а главное, меня с их еды уже так скрутило, что пришлось опять в наше время возвращаться. Тюрьмы у них не лучше, чем психушки. Ну, а в наших я не сидел — сравнивать не могу.
В общем, понял я, что до царя мне добраться труднее, чем до последнего уровня в Марио. Решил идти в охранное отделение, но там уже вести себя умнее и пророка из себя не изображать. Надо сказать, что там меня приняли вежливо и выслушали внимательно. Я им сразу объявил, что нужно Ленина ловить, потому что он немецкий шпион. Полицейский чин сразу спрашивает:
— Доказательства какие имеете?
— Какие ж,— говорю,— ещё доказательства, если он революцию в России сделать хочет?
А он мне, знаешь, так с усмешечкой:
— Это мы и без вас знаем. Этого сейчас каждый второй хочет. Если же Ленин шпион, то он нам не опасен, поскольку он за границей находится.
— Так ведь он приедет! Приедет в семнадцатом году!
— Откуда такая информация? — спрашивает.
Я язык и прикусил:
— Так,— говорю,— слыхал.
— Связи с большевиками имеете?
— Боже упаси!
— Больше ничего не желаете сообщить?
— Только то, что Россия в опасности!
— Благодарю. Это нам тоже известно.
— А как же насчёт Ленина?
— Как приедет, сразу арестуем,— и опять посмеивается.
Ну, думаю, дело сделано. Возвращаюсь к нам, просыпаюсь и чувствую, что-то я как-то ни разу не граф и не помещик — всё по-старому. Бегу сюда, а памятник на месте!
«Чего же я не учёл?» — думаю. Решил вернуться туда, дождаться приезда Ленина, чтобы лично проконтролировать, как его брать будут. Специально в Интернете посмотрел ещё, что приехать он должен в апреле.
И главное, прибыл туда заранее — прямо первого апреля, чтобы ничего не пропустить. Хожу по Питеру и чувствую, что что-то не так. Больно уж все какие-то весёлые. Солдаты, вместо того чтобы маршировать, сидят на бордюрах, на гармошках играют да семечки лузгают. И что бы ты думал? Революция, оказывается, уже произошла! Я в охранку кинулся, а там никого, все полицейские попрятались. Доусмехались, идиоты. Значит, и Ленина на вокзале арестовать будет некому. И вообще, представь себе, я ведь дождался его приезда, так там его с таким восторгом встречали, будто это группа «Metallica».
Видишь, как трудно одному на целом свете умным быть: одни, когда их предупреждаешь, посмеиваются или в тюрьму тебя норовят упрятать; другие, понимаешь, всей Россией прут Ленина на вокзале встречать, а когда я им пытался объяснить, что он кровавый диктатор и шпион, так мне же ещё и по морде надавали. Я им говорю, что из-за революции Сталин всех в лагеря посадит, а они мне: «Это вообще кто?» Я тогда уже подумал на всё рукой махнуть: ну и получайте то, что заслужили.
Вернулся к себе домой, а там Николай на меня с фотографии смотрит и словно говорит: «Весь народ меня предал, и ты тоже». А рядом постер с Хабенским, ну, то есть с «Адмиралом». И понял я, что не всё ещё потеряно: истинная Россия ведь не в народе, а в царе заключается, в его чистых глазах и аккуратной бороде, в прямой осанке. Ради них и стоит продолжать борьбу. Да и кроме того, ведь лучшие люди, то есть высшие офицеры, после революции уже одумались, поняли, где угроза и кто главный враг. Надо только не допустить ужасного расстрела царской семьи, спасти их и переправить к своим — к белым.
Ты не представляешь, как я рисковал, сколько раз пробовал и сколько извёл своей чудесной водки! Но спасти всю семью мне никак не удавалось. Особенно с дамочками было много хлопот. Короче, решил спасти только кого-то одного, чтобы сберечь династию. Больше всех мне, конечно, было жалко маленького царевича. Но, блин, он у меня постоянно помирал в дороге. Очень уж оказался хилый. Я уж потом выяснил, что болезнь у него тяжёлая. Короче, шаг влево, шаг вправо — и не жилец. Ну никак мне не удавалось ему жизнь сохранить.
Тогда решил сконцентрировать усилия на самом Николае. Он мужик крепкий, спортивный, как и полагается настоящему русскому. Но и с ним получалось, как с барышней: «не буду» да «не хочу». Я ему про будущее России, а он мне про какие-то гарантии, я ему: «Вас тут расстреляют всех»,— а он мне: «Бог даст, всё обойдётся»,— я ему: «На бога надейся, а сам не плошай»,— а он на меня ножкой топает да на жену всё оглядывается. Смекнул я, короче, что тут не с ним, а с ней нужно договариваться, хотя по-русски она не очень хорошо разговаривает.
Короче, через неё только я Николая и уломал. Бежали мы через всю Россию к Колчаку. А там его как раз кем-то провозглашали. Не то сибирским главнокомандующим, не то верховным диктатором каким-то. Не помню, какими неправдами, но прорвались мы к нему на приём. Так и так, говорю, вот вам ваш император. А он только губы скривил:
— Никому своё инкогнито не раскрывали?
— Никак нет! — я уж там выучил, как с офицерами говорить, а то сразу за пистолет хватаются. А он нам:
— Кто вы такие, мы ещё выясним. Уведите.
И утащили нас с Николаем в разные стороны. Меня — в подвал какой-то заперли. Думаю, это ж сколько я уже отсидел в общей сложности за свою любовь к отечеству? Думал, раз «до выяснения», так опять невесть сколько ждать придётся. А оказалось иначе: в ту же ночь слышу за дверью разговор:
— Только чтоб всё было тихо и без свидетелей.
— Не извольте беспокоиться.
И уже мне:
— Эй, выходи!
Смотрю, офицеры за мной пришли, и у всех оружие наготове. Тут я мигом всё понял, понял и проснулся у себя дома в холодном поту. Уж не знаю, что они с царём сделали, знаю только, что затея моя была напрасная, зря я его через всю страну к ним тащил, да ещё и канителился с ним всю дорогу.
Знаешь… может быть, они даже и правильно поступили, и в такое время России был нужен не тюфяк вроде Николая, а настоящий диктатор вроде Колчака. Но постер я всё-таки со стены снял: не вязалось у меня что-то в голове, не клеилось. А может, у меня от постоянных мордобоев какой-то орган отбили, в котором патриотизм помещается… Вообще всё оказалось гораздо сложнее. Это с одной стороны. А с другой — проще. Как ни вертись, всё одно да потому выходит. Я ведь царя-то и на Дон к казакам возил. И этим, как их, учредиловцам пытался пристроить — никому он не нужен оказался.
Помню, как я в народ ходил, крестьян на защиту отечества поднимать. Думал, ладно, в городе рабочие сумасшедшие — на каждое слово тебе цитату из Маркса выдают; а крестьяне-то, особенно те, что позажиточней, должны за порядок стоять. Специально заходил в те избы, что получше справлены, особенно, если железом крыты. Правда, таких почти не нашлось — всё солома. Заводил с мужиками разговор про Россию. А они мне одно: «Россия — это земля. У кого земля — у того и Россия. Сейчас она у помещиков да монастырей. Вот ежели царь нам землю даст, так мы ему в ножки поклонимся. Только что-то долго тянет». И, главное, почти в каждой избе не портрет царя висит, а какой-то бабы. Я спросил, кто это, а мне объясняют: «Спиридонова Марья, народная заступница».
Дома я в «Википедии» посмотрел — ахнул. Стреляла в советника губернатора, сидела в тюрьме. Ленин в юбке какой-то! Да уж, кто первый крикнет: «Землю крестьянам!» — за тем эти мужики и пойдут. Но подкатывать с таким предложением к Николаю — пустой номер.
Опустились у меня руки. Но решил я последний вариант испробовать. Думаю, ты понял, какой. Да, я решил прикончить Ленина своими руками. Я знаю, что в него Каплан стреляла, но как-то мимо, а главное, когда белые ещё силу не набрали Я же решил это сделать в девятнадцатом году, когда и белые уже нормально организовались, и англичане с немцами им стали помогать, и большевики ещё не успели их всех победить.
Прилетел я и явился на митинг, на котором должен был Ленин выступать. Причём сразу же постарался материализоваться среди толпы, чтобы с задних рядов не протискиваться. Удивительное дело: если бы у нас президент так открыто к людям выходил, его бы давно кто-нибудь грохнул. Подбираюсь я, значит, поближе, ощупываю пистолет в кармане (у бати взял табельный). А Ленин рассказывает про советскую власть, про то, что некоторые не могут и не хотят её понять, про то, что всеми другими странами управляют небольшие кучки богачей, а при советах рабочие и крестьяне — сами власть. Знаешь, так наклонился к ним, но смотрит всё равно поверх голов, будто ему там что-то видно такое необыкновенное, а они все к нему, наверх тянутся, словно чтобы вырасти выше своих голов. И понял я, почему он не боится к людям выходить: да потому что его больше всего интересует то, что ему там где-то видится. И может быть, оно-то и важнее, чем сам Ленин, но что это и как его убить, я не знал. И показалось мне, что всё зря. А может, я просто испугался, потому что увидел, что все эти люди за него меня зубами загрызут, порвут, как тряпку.
Но отступать было уже некуда. Выхватил я пушку и — раз-два — уложил дедушку. Целился прямо в лоб — по такому высокому лбу не промажешь! Они там все, как один человек, вскрикнули. И этим криком меня прямо-таки сдуло, выкинуло обратно к нам. Я снова в парк побежал, а памятник всё равно — вот он. Только, кажется, выглядит он на нём теперь помоложе, что ли.
Вот я уже битый час тут стою и гадаю, чего же я не учёл, чего я не понял? Митя, может, ты мне объяснишь, почему они там смогли изменить историю, а я — нет? Водка времени у меня с собой. Хочешь, слетаем?