Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2017
С поэзией Льва Черноморцева я впервые познакомился в Иркутске, будучи студентом-заочником университета имени А. А. Жданова. Учился я на журналиста, однако наш факультет назывался историко-филологическим и давал широкие академические знания. Учили нас люди талантливые, умные, истинные патриоты Сибири. На лекциях по сибирской печати и сибирской литературе я услышал имя поэта Льва Черноморцева. Впрочем, оно ни о чём не говорило мне, а насторожило то, что он — красноярец, здесь родился и вырос и что является племянником известного сибирского художника-пейзажиста Дмитрия Иннокентьевича Каратанова. Ну и как же было не познакомиться ближе с творчеством своего земляка! И я занялся поисками фактического материала о нём самом, стал знакомиться с его поэтическими сборниками, к тому времени уже изрядно подзабытыми.
Лев Черноморцев гордился тем, что он сибиряк, и свою кровную связь, мысли и чувства проверял Сибирью, подчёркивал в стихах:
Я люблю Сибирь большой любовью,
Горы её, пашни и становья,
И колхозных родичей своих.
Или вот такие строки:
Не таёжной, старой, промысловой,
Я горжусь своей Сибирью новой.
Как русский поэт он с любовью писал о многочисленных народах Сибири, приенисейских аборигенах. И они платили ему тем же:
Меня встречают всюду добрым словом.
Со мной эвенки делятся уловом,
Я друг и брат хакасов и долган.
В 1971 году Восточно-Сибирское книжное издательство (Иркутск) издало сборник «Литературная Сибирь. Писатели Восточной Сибири» тиражом в пять тысяч экземпляров, по тем временам довольно ничтожным. Составитель сборника профессор Иркутского госуниверситета, доктор филологии В. П. Трушкин писал, что литературоведческое издание «существенно отличается от подобного рода справочных изданий как по широте охвата материала, так и по принципам подачи его… сборник призван раскрыть перед читателем духовные богатства, накопленные писателями-сибиряками, особенно нашими современниками». Почти сразу же после выхода в свет книга стала библиографической редкостью.
В книге около ста кратких биографий, и среди них — Льва Черноморцева.
Лев Николаевич Черноморцев (1903–1974) родился в Красноярске 6 мая в семье железнодорожного техника. Учился в гимназии, а потом в средней школе второй ступени. Когда мальчику исполнилось 12 лет, умер отец, и большая семья Черноморцевых осталась без средств к существованию. Пришлось подростку устраиваться на работу: сначала по найму у кустарей — «мальчиком на побегушках», потом — грузчиком на пристани, а немного повзрослев,— конторщиком в мастерских уземотдела и одновременно слесарем.
На формирование духовного облика будущего поэта, его пристрастий и интересов большое влияние оказал Дмитрий Иннокентьевич Каратанов, родной дядя. Которая из трёх сестёр художника (Вера, Ольга или Анфиса) была женой Николая Черноморцева и матерью Льва, выяснить не удалось. Возможно, ею стала младшая сестра, Анфиса, родившаяся в 1884 году; так что замуж она могла выйти в восемнадцать лет, а в девятнадцать разрешиться сыном. Дмитрий Иннокентьевич любил племянника, и тот, в свою очередь, привязался к художнику, ходил за ним по пятам, интересовался, наблюдал за работой дяди, подолгу всматривался, как на холсте мазок за мазком возникало чудо.
Художник всячески поощрял его интерес к искусству, подогревал в нём любовь к прекрасному — к великолепию сибирской природы. Приучая к длительным переходам, брал с собою в тайгу, в тундру, к стойбищам эвенков, плавал с ним по сибирским рекам, часто усаживая за вёсла. Он учил подростка всему, что могло бы пригодиться ему во взрослой жизни. Но художником, как мечтал Дмитрий Иннокентьевич, племянник не стал: он втайне от всех писал стихи.
Так юный Лев Черноморцев и взрослел, опекаемый родным дядей, известным в Сибири художником-пейзажистом, которого великий Суриков благословил на творчество…
В ночь на 20 февраля 1921 года в Красноярске готовился контрреволюционный мятеж, однако за сутки до него Енисейская губчека арестовала его организаторов — эсеров Николаева, Сибирцева и Попова. Заговор был ликвидирован. В Омске, Томске, Новониколаевске и Красноярске арестованы члены антисоветского «Союза трудового крестьянства».
В Енисейской губернии объявлено военное положение. В Красноярском, Ачинском, Канском и Минусинском уездах на базе коммунистических полков были созданы части особого назначения (ЧОН). Восемнадцатилетний Лев Черноморцев в это тяжёлое для Красноярска время добровольцем записался в Красную Армию. Участвовал в боях против отряда генерала Олиферова в Хакасии, состоявшего из офицеров разбитой колчаковской армии, и после его разгрома отправлен в Монголию,— там вместо атамана Семёнова закрепился барон Унгерн, которого поддерживала Япония.
Барон захватил столицу Монголии Ургу (ныне Улан-Батор), чинил жестокий суд и расправу. Монголы организовали народное правительство, и оно попросило Советскую страну помочь им. Закалённые в боях и походах части Красной Армии разгромили белогвардейцев и их пособников-японцев, а самого генерала Унгерна взяли в плен, отправили в Сибирь, в Новониколаевск, и после громкого суда расстреляли.
Уволившись в запас, Лев Черноморцев остановился в Иркутске. Ещё в 1918 году здесь был основан государственный университет, и бывших воинов зачисляли на первый курс вне очереди. Лев Черноморцев поступил на литературное отделение педагогического факультета, покорив приёмную комиссию чтением своих стихов. Учился, можно сказать, средне, к некоторым наукам относился небрежно, зато всецело был увлечён поэзией. По отзывам товарищей, он задумчиво бродил по длинным, плохо освещенным коридорам университета, «вечно читая свои и чужие стихи»:
Просторно и чудесно
С людьми на свете жить!..
Об этом надо песню
Хорошую сложить.
И пусть она вливается
В сердца моих друзей,
Как Ангара-красавица
В могучий Енисей.
Летние каникулы студент Черноморцев проводил в родном ему Красноярске. И опять вместе с дядей, Дмитрием Иннокентьевичем Каратановым, участвует в походах по красивейшим местам Сибири: Байкал, Ангара, Енисей, Томь, Обь, Мана… В устье Подкаменной Тунгуски встретились с этнографической экспедицией Красноярского музея, старыми знакомыми: А. Я. Тугариновым, А. Л. Яворским, М. А. Дмитриевым, П. Т. Вороновым, с которыми провели весь день в расспросах и воспоминаниях. Каратанов делал зарисовки, Черноморцев записывал рассказы учёных мужей, сочинял стихи:
И славлю я обычай юрт и чумов —
Не о себе, а о другом подумай:
«Усталый путник, гостем будь, входи!..»
…И пусть глаза слепит в чащобе вьюга,
За сотни вёрст в пути мы видим друга,
Что где-то там шагает позади…
Благотворное влияние на студента Льва Черноморцева, по его собственному признанию, оказали преподаватели университета: этнограф Г. С. Виноградов и этнограф-фольклорист, историк литературы М. К. Азадовский. Заведуя кафедрой русской литературы, Азадовский одновременно возглавлял отдел Географического общества Восточной Сибири. Вместе с Виноградовым он основал в Иркутске журнал «Сибирская живая старина» — первое советское этнографическое издание, ставшее научным событием. Редактором журнала стал Г. С. Виноградов. Они умело прививали студентам вкус к хорошей книге, к поэзии.
Черноморцев активно участвовал в работе Иркутского литературно-художественного объединения (ИЛХО), во многом обновлённого, когда на смену его зачинателям пришла подросшая поэтическая молодёжь: Елена Жилкина, Василий Непомнящий, теперь вот и он, Лев Черноморцев. Из поэтов старшего поколения в ИЛХО оставались двое — Александр Балин и Иван Молчанов-Сибирский. Лев Черноморцев подружился с ними, а вскоре познакомился с Исааком Гольдбергом, автором широко известного цикла эвенкийских рассказов о свободной жизни эвенков.
В 1925 году выходит очередная книга «во многом обновлённого ИЛХО», составленная в основном из стихов молодых авторов. Здесь впервые были напечатаны стихи Василия Непомнящего и Льва Черноморцева, причём два стихотворения Черноморцева, отобранные для сборника, были ещё довольно слабы, юношеские, зато, как отметила критика, отличала их «яркая бытовая живопись, свежая образность».
Профессор литературы В. Трушкин, анализируя творчество членов ИЛХО, писал, что «молодой Лев Черноморцев в своей лирике намеренно избегает всякой гладкописи. В его ранних произведениях чувствуется влияние конструктивистов. Поэт предпочитает усложнённый синтаксис, густую образность, буйство красок». И приводит пример — четыре строчки:
Когда в лога ползут туманы
И дремлют синие гряды,
Не ты ль, варнак, ноздрёю рваной
Вдыхал костра колючий дым.
«С ненасытной жадностью к краскам, необычным звукосочетаниям поэт живописует далёкий север»,— подытоживает В. Трушкин.
Уже со следующего года стихи Льва Черноморцева регулярно появляются в иркутской газете «Власть труда», в томской «Красное знамя», в новосибирских «Советская Сибирь» и «Молодой рабочий». Весной 1927 года во втором выпуске журнала «Сибирские огни» появилось его стихотворение «Гостеприимство» — о том, что он желанный гость многочисленных народов Сибири. Стихи «Север», «Фактория», «Таёжный путь» и другие охотно печатают отраслевые журналы «Охотник и рыбак Сибири», «Охотник и пушник Сибири». Любовь и уважение к малым народам Сибири, воспитанные в нём с детства художником Д. И. Каратановым, определили и тему творчества поэта. Поэтический голос его креп и мужал.
Эвенк ушёл из чума на охоту.
Но, уходя, как будто ждал кого-то
(Быть может, путник забредёт какой?),
Охапку веток в камелёк подкинул,
И добрый кус сушёной сохатины
Он положил заботливой рукой.
(«Гостеприимство»)
В апреле 1927 года в большинстве китайских провинций произошёл контрреволюционный переворот, во главе которого стоял Чан Кайши. Началась большая кровавая чистка: разгоняли профсоюзы, расстреливали коммунистов, тюрьмы заполнялись неугодными чанкайшистам людьми. Западные державы активно поддерживали Чай Канши, в китайских водах сконцентрировали около 200 боевых кораблей. Испортились взаимоотношения между Китаем и СССР. Китайские власти захватили дорогу и арестовали советских служащих. Не сумев урегулировать конфликт, советское правительство приняло меры по обеспечению безопасности Дальнего Востока. В августе была создана Особая Дальневосточная армия (ОДВА) под командованием В. К. Блюхера. Началась мобилизация резервистов.
Лев Черноморцев был призван на действительную военную службу, направлен в Особую Краснознамённую Дальневосточную армию, участвовал в боях на Китайско-Восточной железной дороге. В октябре были разгромлены группировки китайских войск в двух самых агрессивных районах, уничтожена Сунгарийская флотилия противника, в ноябре проведена победоносная операция по «зачистке», и в конце декабря китайцы подписали Хабаровский протокол, «восстановивший прежнее положение на КВЖД.
Отслужив два года, в 1930 году Лев Черноморцев увольняется из армии; вероятно, был тяжело ранен и списан вчистую, но сведений об этом, даже намёка, отыскать не удалось.
В период военной службы поэт не порывал связи с родными приенисейскими местами, был верен сибирской теме, часто выступал со своими стихами в армейской газете «Тревога» и в читинской газете «Забайкальский рабочий». Дальневосточные читатели узнавали особый поэтический почерк Льва Черноморцева по мощности, сибирскому колориту, по ярким художественным образам, подчёркивающим дикость и необжитость родных просторов: «глухомань», «чаща», «трущоба», «бурелом», «берложий сон» — слова, которыми порой злоупотреблял автор, но они только усиливали эффект авторского восприятия сибирской природы.
В 1930 году Лев Черноморцев уезжает в Москву, где входит в круг известных стране поэтов, бывших сибиряков, близко сходится с Павлом Васильевым, автором остроконфликтных произведений о событиях Гражданской войны, о коллективизации. Но в следующем году неожиданно Павел Васильев был арестован по так называемому «делу сибирских писателей», бывших сотрудников журнала «Сибирские огни». Арестованы также Леонид Мартынов, Сергей Марков, Лев Черноморцев, обвинённые в «симпатиях к белому движению», в «воспевании колчаковщины». Черноморцева и Васильева вскоре освободили «за недостаточностью улик», остальных писателей выслали из Москвы. Поэма «Песнь о гибели казачьего войска», за которую Павел Васильев пострадал, готовилась к печати в журнале «Новый мир», но была отложена до окончания следствия.
Первая книга стихов Льва Черноморцева под названием «Тайга» вышла в 1934 году, и уже в ней была заложена оптимистическая направленность творчества поэта: природа, труд, новая жизнь малых народов Сибири. У поэта зоркий глаз, яркий и точный в определениях поэтический язык. Охотники, лесорубы, сплавщики леса, плотники, геологи — излюбленные герои стихотворений, в которых утверждается «неизбежность победы нового над обречённым старым». Это и стихотворение «Кержак», и «Кержацкий дом», и «Одинокие стойбища Тыма», и «Ночлег»… В «Ночлеге» показана старая крестьянская изба с пыльными вербами в углу за божницей, но на столе стопка книг,— это сын старой хозяйки, тракторист, работает и учится, борется «за победу нового на селе». А вот как поэтически ярко и образно поэт изображает любимую тайгу:
Теперь здесь голо, грязно, пусто…
Глядищь — и кровь стучит в виски.
Как высказать такое чувство!
Стоим у входа
И до хруста
Сжимаем крепко кулаки…
Вторая книга Льва Черноморцева была издана в Москве в 1937 году. Непритязательное название сборника — «Стихи» — уже само по себе говорило о том, что ничего нового, свежей мысли, ярких образов поэт не нашёл. Стихи в основном пронизаны «идеей борьбы за будущее страны», патриотическими лозунгами и призывами.
Началась Отечественная война, враг рвался к Москве. Лев Черноморцев пришёл на сборный пункт. Военком полистал его документы и, посуровев, сказал, чтобы отправлялся домой и ждал вызова.
Как бы ни было тяжело на фронте, советское правительство старалось уберечь писателей, направляя их в формируемые армейские и дивизионные газеты. Черноморцев попал в одну из редакций рядовым литсотрудником, но в начале 1942 года был отозван в Москву, в Союз писателей СССР, организовавший эвакуацию семей писателей. Эвакуированных отправляли в глубокий тыл: в Сибирь, в Казахстан. Литераторы с неохотой покидали столицу.
Лев Черноморцев распределён в Красноярск. Вместе с ним на его родину выехали писательница Лия Гераскина, корреспондент «Комсомольской правды» Абрам Рябчиков и широко известный историк Александр Клибанов.
Зима в тот год выдалась суровой. В городе не хватало топлива, закрылись бани. Плохо работал водоканал, вышло из строя центральное отопление. Красноярцы с вёдрами ходили по воду на Качу и Енисей. Заботу об эвакуированных взял на себя секретарь крайкома партии К. У. Черненко. «Запомнились его подкупающая доступность, отзывчивость, сердечность и строгая взыскательность,— писала в своих воспоминаниях З. И. Семигук, бывший директор Красноярского книжного издательства.— Помню, как бережно заботился Константин Устинович об эвакуированных в наш город писателях, учёных, художниках. Ведь за каждой судьбой — неустроенность, трагедия потерь и утрат. И каждого надо было накормить, обогреть, помочь обрести силы, дать почувствовать, что их знания, труд нужны народу». И они в полную силу старались доказать свою нужность стране. Лия Гераскина писала повесть о нравственной перестройке в душах молодёжи — «Аттестат зрелости». Абрам Рябчиков пригодился и здесь, в далёкой Сибири, со своим журналистским опытом. Александр Клибанов занимался историей общественной мысли, религии и сектанства в России в XV–XX веках. Лев Черноморцев подготовил книгу стихов о подвиге советского народа на войне, которая была издана в Красноярске под суровым названием — «Моё оружие».
В книжном издательстве состоялся традиционный «большой сбор». Редакторы обсуждали только что вышедший стихотворный сборник «Линия огня», открывавшийся стихами Льва Черноморцева. Все отметили: стоит лишь пройтись по заголовкам («Говорит Москва», «Мы вернёмся!», «Ночной бой», «Защитники Родины», «Мужество», «Клятва») и сразу ощущается накал времени. Подборку своих стихотворений поэт посвятил Красной Армии.
В том же 1942 году, зимой, в бригаду передовиков труда, которая готовилась к отъезду на фронт с подарками, был включён и Лев Черноморцев. По возвращении для студентов педагогического института устроили встречу с ним. Об этой встрече рассказала потом З. И. Семигук: «Выходит Лёва на сцену, а он вообще не был мастером речи произносить. Долго всматривался в молодые лица. Распахивает свой новенький, с иголочки, армейский полушубок.
— Вот, бойцы мне полушубок подарили! — потрясённо говорит он. И смолк, видно, от волнения. А зал взрывается рукоплесканиями. Всем понятно — это свидетельство силы нашей армии, заботливости воинов о поэте».
Газета «Правда» писала: «В Красноярске литературная жизнь не замирала даже в самые тяжёлые месяцы Отечественной войны, несмотря на то, что многие из работавших здесь писателей ушли в Красную Армию».
Кончилась война, и в Москву стали возвращаться эвакуированные. Уехали поэты Л. Черноморцев, М. Скуратов, И. Ерошин, учёные Н. Озерецкий, М. Москалёв, А Клибанов. В Ленинград вернулся А. Половников. А в Красноярск возвращались фронтовики А. Шадрин, А. Чмыхало, А. Нижегородцев и др.
В первый же послевоенный год у Льва Черноморцева, едва обжившегося в ликующей Москве, вышла книга «Песнь о Сибири», в которую подобраны лучшие стихи о войне: «Раздумье», «Между боями», «Граната», «Баллада о танкисте». Всё пережитое, выстраданное поэтом щедро отразилось в этом сборнике, отличающемся большой искренностью. О любви к Родине, о тяжёлых испытаниях в борьбе против иноземцев, о мужестве лирического героя стихов Льва Черноморцева — главная тема книги.
В 1950 году в московском издательстве «Советский писатель» вышла книга Черноморцева «Сибирская земля». В ней снова стихи о северянах:
Учитель — сам эвенк. Давно ли
Слепым эвенкский был народ!
Теперь сидят ребята в школе.
Из стойбищ, где снега и лёд,
Их привезли отцы на нартах
С далёких рек Вельмо и Сым…
Через год в Новосибирске была издана очередная книга — и опять о Сибири и сибиряках, она так и называется — «Моя Сибирь». А в 1956 году на прилавках книжных магазинов появилось избранное Льва Черноморцева — лучшие стихи, созданные в разные годы: о сыновней любви к Сибири, к малым народам Севера, приобщающимся к социалистической культуре. И сам автор у них — желанный гость.
Сижу в тепле, вдыхая запах дымный.
Кому за этот кров гостеприимный
Когда, какою отплачу ценой!
Тот же мотив звучит в стихотворениях: «Песнь о Сибири», «Моя тропа», «Далёкий путь», «Большая родня», «Родные места», «Идущий навстречу», «Гостеприимство» — сказалось удивительное влияние художника Каратанова, таскавшего племянника Лёвушку по эвенкийским стойбищам, «где снега и лёд», знакомившего будущего поэта с жизнью и судьбой малых народов Севера.
«И славлю я обычай юрт и чумов»,— писал поэт. Особенно громко славил человека труда: «Счастлив тот, кто крепко делом занят».
Про горы да про речки,
Где добывают клад,
Геологоразведчики
Со мною говорят.
И у костра мне место
Охотники дают,
На промысел рыбтреста
Ловцы меня зовут…
В первых своих книгах Лев Черноморцев подчёркивал дикость, необжитость, сибирских просторов, впоследствии поэтический голос его меняется. Теперь Сибирь у него другая, счастливая, край великих строек и богатых колхозов, край с удивительно щедрой природой, подвластной смелым проектам советского человека. Поэт верен своей теме, своему мироощущению. Преобразованию Сибири посвящены многие стихотворения, вошедшие в книгу «Приметы» (1967): «Здравствуй, Енисей», «Тайгу корчуем», «Уремы», «Конец глухомани», «На строительстве ГЭС»… «Я горжусь своей Сибирью новой»,— утверждает поэт.
На первом месте у него — человек, но человек, неразрывно связанный с природой, его душа близка и понятна поэту, потому и природа передаётся через восприятие лирического героя. В стихах, по утверждению критиков, «много солнца, света, ярких красок», поэт видит всё не так, как простой смертный («стекольщик утреннее солнце пронёс на поднятом плече». А полярный городок Игарка весь освещён огнями кораблей в порту, вспышками электросварки, северным сиянием на тёмном небе («Огни Игарки»). Сибирская тайга — обожаемый поэтом объект для познания природы вообще: она для него живая, наполнена звоном синиц, шумом «зелёных ветров», ярким солнцем, в лучах которого «вспыхивая, золотится на кедрах смуглая кора» («Солнце мира»).
Поэт бережно, с любовью относится ко всему живому; как и сама тайга, стихи «населены» птицами, зверя́ми, охотничьими трофеями. Живые образы присутствуют в каждой бытовой детали: «брат Енисей и Ангара-красавица», «медведь-музыкант»,— всё, что перед глазами, Лев Черноморцев видит в поэтических образах:
Суровые охотничьи трофеи
Висят передо мною на стене.
В заимке над студёным Енисеем
Мерцают угли, в печке пламенея,
Цветёт узор морозный на окне.
Рога оленьи, чудные деревья,
Каких не видел бирюзовый Крым,
Нарисовал седой охотник Север,
Шутя, резцом размашистым своим…
Необычный и очень выразительный образ весны создан поэтом:
По перевалам и по кручам,
Копытом пробивая лёд,
Ярясь в красе своей могучей,
Весна проходит речки вброд.
Последние годы жизни поэт почти ничего не писал — болел, а если что-то и рождал его усталый мозг, то всё это никуда не годилось. Что-то надломилось в душе, ослабла память, на ум всё чаще приходила мысль: всё, исписался…
Лев Николаевич Черноморцев умер в 1974 году в Москве, забытый ещё при жизни…