Митрополит Иларион (Алфеев). Иисус Христос. Жизнь и учение: в 6 кн.— М.: Изд-во Сретенского монастыря; Эксмо; Общецерковная аспирантура и докторантура, 2016.— Кн. 1: Начало Евангелия.— 800 с.: ил.
Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2017
…хлеб
наш насущный…
У человечества не так много абсолютных эталонов, «мер и весов», с которыми волей-неволей сверяют и частные поступки, и целые общественные парадигмы сотни миллионов людей.
Имя одного из таких эталонов — Иисус Христос.
«По-христиански» означает — так, как поступил бы Он. В смысле бытийном — с бесконечной любовью к сущему и, следовательно, страждущему, мужественно прощая любую слабость, кроме той, что возомнила себя силой.
Кто же такой Иисус, заронивший в самое сердце цивилизации столь неотразимый поведенческий образец? Каким видится этот человек и Бог, может быть, впервые в истории близкий каждому своим земным рождением и впервые же, кажется, не карающий за любую провинность, но стремящийся раскрыть человеку её суть и отучить от зла?
Можно ли вообще различить его подлинный образ за километровыми штабелями христологической литературы, если почти каждый священник даже самого малого прихода, старается добавить к нему хоть что-нибудь от своего понимания?
Нужда в изъяснении православного Христа сегодня обостряется тем, что времена, когда людям было достаточно еженедельной храмовой проповеди, миновали более века назад. Всеобщая грамотность ставит перед возрождающимся Православием небывало сложные и синтетические задачи: уже слишком многие проповедники других конфессий опередили отечественных богословов в том, насколько близко они смогли подойти к общечеловеческому языку и восприятию Христа.
В сражении за души Православие не вкрадчиво, но крайне избирательно в средствах: свобода воли. Священник не должен приставать к людям дома и на улице, как иеговист. Его обязывают действовать в пределах той самой свободы воли, в том числе нападки на Православие, попрёки его тем, что оно, мол, религия социально не состоявшихся, рабов государя и чиновничества, и в рамках свободы священник предпринимает многоаспектный анализ первоисточников, утоляя интеллектуальный голод стоящих на пороге веры.
…иже еси…
Митрополит Волоколамский, викарий Святейшего патриарха Московского и Всея Руси Иларион (Алфеев) произвёл всестороннее исследование того, что есть самое начало веры, прекрасно отдавая себе отчёт, в какую эпоху он живёт.
Мы не на пороге «информационного общества» — мы уже в нём: изменены сами способы организации текста, он приспосабливается под тех, кто ищет ответы в поисковиках, потому и информация развёртывается под поиск конкретных запросов — с самого начала до самого конца.
Нужно обладать органически современным мышлением для того, чтобы ощутить, к какому пособию склонится грамотное население третьего тысячелетия и как следует объяснять ему сложнейшие проблемы той же аксиологии, какие аргументы и каким языком приводить.
Несомненное новаторство Владыки Илариона заключается в системном и последовательном развёртывании темы. Он начинает… с Булгакова, такого понятного преобладающему большинству, прочерчивая генетику сомнений в историческом существовании Христа. Из небольшого, но фундаментального очерка становится понятной судьба всего двадцатого века: немцы засомневались, русские прочли и тоже засомневались… а теперь вспомним цифры потерь во Второй мировой войне и спросим себя — а так ли уж безобидна резкая смена цивилизационной парадигмы и, во вполне уместной частности, отказ от Христа?
…Кто сказал, что верующему многого объяснять не надо? Да, верующий самозабвенно так порой поглощён феноменом соотнесения себя с чем-то безмерно высоким, что некоторые первоочередные вопросы просто не приходят ему в голову. Многие неофиты прямо говорят — «так надо», легкомысленно забывая о том, что именно на таких «армейско-уставных» максимах выстраиваются обвинения Церкви в том, что она учит бездумию. Но куда важнее объяснять колеблющемуся и тогда уж сомневающемуся так же самозабвенно, как верующему,— до конца.
От таких людей просто нельзя ничего не скрывать — лукавые умолчания были бы преступлением против их веры и их самих.
Косвенно импульс к написанию книги Владыки Илариона приведён в одной из цитат историка и бывшего министра Временного правительства А. В. Карташёва:
«В миссионерском походе по обширному лицу родной земли нельзя обойтись одними устарелыми средствами из арсенала нашей научно-богословской отсталости… нужно владеть оружием новейшей научной техники».
Как заметна здесь риторика военных лет (цитата — 1944 года), и, однако же, проступает в ней неоспоримое: каждому времени уготован Христос, которого для каждого времени следует пояснять, и каждое такое пояснение знаменует отчёт времени о самом себе.
Православие — не сверху донизу логическая система, подобная еврейской Каббале, многое в нём постижимо чувством, но не его накалом, как привыкли католики, а незамутнённой глубиной.
Владыка Иларион осуществляет масштабную проповедь, бесстрашно и спокойно приводя аргументы «противных» сторон.
Христос — тот, в чьём существовании сомневаться так же глупо, как в бытии, например, Гомера, Сократа, Платона и Аристотеля, точно так же не оставивших нам личных вещей для грядущего музея-квартиры и тем более групповых фотографий с поклонниками их таланта.
Митрополит разъясняет, почему для Церкви Иисус является не только удивительным человеком, но и Богом, лишь единожды назвав себя так, обращаясь к искусителю. Попутно раскрывается суть отвергнутого Церковью арианства, а также, например, исламского отношения к Иисусу как исключительно пророку. В списке заблуждений, кажется, не упущено ничего. Так, попытки западных учёных последних трёх столетий «демифологизировать» Христа стоят в одном ряду с «переводом» Евангелия Львом Толстым, и после такой постановки уже не надо долго объяснять отлучение Толстого — следует лишь обратиться к первоисточнику и сравнить тексты изначальный и писательский.
…как мы прощаем…
Владыка Иларион не пытается опровергнуть беспокойные сомнения и догадки тех, кому «во Христе тесно», но, обнародуя, взвешивает их. Часты обороты вроде «совокупность имеющихся данных позволяет сделать лишь приблизительные выводы…», «косвенное подтверждение этой гипотезы…», «евангелист умалчивает» — но они употреблены вовсе не от беспомощности.
Автор в тексте находится отнюдь не в фарисейской позиции всезнайки, в манере американского евангелического проповедника кидающего в зал оглушительно простые ответы. Автор, и это чувствуется по структуре фразы,— сам в процессе познания, и сам в сомнении, и этим сомнением, как сетью, вовлекает в воронку рассмотрения огромного материала ещё более впечатляющее количество подтверждений и опровержений. И здесь поистине отверзаются бездны. Однако верность истине, какой бы она ни была, не позволяет отметать мелочи — толкование дат, фактов, мест тёмных, наслаивающихся и противоречащих друг другу в рамках одной традиции.
Автор не просто «научен» — каждое противоречие он разбирает текстологически, предлагая не верить, но принять к сведению, учитывая множество факторов, действовавших в Древнем мире, в частности, особенности устной традиции, человеческой памяти, последующих редакций. Именно этой совокупностью черт определялся церковный канон, в котором не двенадцать, а всего четыре Евангелия, два из которых — Марка и Луки — написаны «со слов» апостолов Петра и Павла, но, тем не менее, признаны каноническими.
Те, кто считает подробный разбор хитросплетений двухтысячелетней давности большой роскошью, пусть припомнят, что, отстаивая своё понимание тайн и загадок Евангелия, люди шли на смерть. Секуляризованному горожанину XXI века непременно при этом покажется, что ни один умозрительный предмет не сравнится в цене с человеческой жизнью, но прошлое не учитывает этой наивной веры. И не стоит забывать, что сатирическое изображение битв «тупоконечников и остроконечников» описано не только «писателем Свифтом», но и — англиканским священником, деканом собора Святого Петра Джонатаном Свифтом…
Реконструктивное восстановление евангельских истин — задача непомерная, но митрополит Иларион, кажется, справляется с ней без напряжения, запретив себе употребление богословских выражений там, где в них нет нужды, он придерживается предельной ясности там, где смысл играет с толкователем в прятки. При этом нельзя назвать эти усилия исключительно герменевтическими — речь идёт не о букве, но о духе, верном понимании штриха, знака, события.
Кому
молимся?
Один из лучших и наиболее лаконичных разделов книги — об облике Иисуса, чертах его характера.
Каким он был? Красивым, высоким, русым, любопытным, стремительным, выносливым, полным свежести. Одиноким.
Он умел и радоваться, и гневаться, и удивляться, и жалеть, и горевать, и тосковать, но вот чего в нём не было совсем — так это липкой, фирменно «пророческой» взбулькивающей экзальтации, заставляющей гиперболизировать окружающее и явно перегибать палку. Он воздавал только то, что должен был, ни больше ни меньше — той мерой, что отмерена, и, может быть, не им. Он был поэт, и он любил людей так, что они помнят его любовь до сих пор. И многим и многим миллионам рождённых и ещё не родившихся обязательно захочется иметь именно такого друга, а не другого.
«Постхристианская эпоха наступит только после второго пришествия Иисуса Христа» — жёстко, показывая не просто характер, но бескомпромиссный нрав, пишет Владыка Иларион.
…Есть тысячи путей не верить ни во что, совершать подлость за подлостью и думать, что наказания не последует, потому что «всё позволено», прав сильнейший. Общества биологические порой благоденствуют десятилетиями и даже столетиями.
Но есть только один способ для человека оставаться человеком даже посреди таких обществ — признать, что чудо было, по крайней мере, единожды, но может случиться в любой момент с любым, если он, этот любой, по какому-то неведомому соизволению избран для него.
Не к этому ли призывает первая книга шеститомной серии Владыки Илариона, ставшая в 2016 году лауреатомXI конкурса «Просвещение через книгу»? Возможно, однако, первое, к чему она призывает,— к признанию прав первых свидетелей чуда свидетельствовать о нём.