Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2016
* * *
Всё — от прошлого до грядущего — не
считается…
Молчаливая правда душит во мне
скиталицу.
Если вычеркнуть только слово
из строчек,
чтобы не было остановок
и точек,
разбросать бы по редким станциям
печали,
начинать каждый миг, как танец,
сначала…
Позабыть всё плохое, чтобы
хорошей стать:
бессловесно царапины штопать,
следы — стирать.
И не знать, что такое раны
от тех, кто
рисовал день твой — ярким, разных
оттенков.
Я в дороге приобретённою
амнезией
дорожила бы в лето тёплое
или в зиму…
Я б молила богов в старости
об одном:
сохраните беспамятство
и мой дом…
* * *
Мне кажется, Вагнер любил рок,
тот, который сам изобрёл,
к которому слушателя привёл,
выдернув из пространства бездомного,
бросив его в пучину бездонную,
в металло-железо-бетонный мирок.
Вагнер знал, что с ума сойти
можно от музыки этой дикой,
броситься в пламя красное с криком,
выкрасить солнце в чёрный
и ежесекундно поминать чёрта,
кричать, подгоняя себя на краю: лети-и-и.
Вагнер берёг музыку, но не сердце.
Он рвал его в жалкие клочья,
раздаривая себя элитарно-точно,
живя вспышками частыми, честными,
говорил громко звуками вещими,
танцуя палочкою танго смерти.
* * *
Пройдусь по выцветшему городу,
остановлюсь в неподходящем месте —
на каменном мосту,
что брошен в море.
Проснётся порт,
растянется в улыбке горизонт,
и донесётся тёплый южный говор:
«Спасибо, что ты был на этом свете…»