Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2016
Женька
Женьке очень хотелось быть мальчиком. Не потому, что ей не хотелось быть девочкой; в девочках ей всё нравилось, кроме завязывания косичек и необходимости носить неудобные платья, ведь штаны или шорты куда как лучше. Женьке хотелось быть мальчиком потому, что её отец всегда мечтал о сыне. Он никогда не говорил этого Женьке, просто однажды она сама услышала, как отец жаловался деду, что у него нет сына. А дед на это возразил:
— Знаешь, Шурик, вот у меня — Танюрка и Валюрка, две дочки, лучше всяких пацанов! Я поначалу тоже расстраивался, сына ждал, а потом привык. Девочки даже лучше: по хозяйству помогут, на стол накроют, помоют там, зашьют, ну и всякое такое.
— Хорошо всё это, батя, да без сына никак. Должен быть пацан в семье, понимаешь; вон у матери моей трое нас, любой заступится, если надо, скотину накормит, починит, смастерит. Да что говорить! Люблю я девчонок своих, но сына ещё бы больше любил. Надеялся до последнего, что Женька мальчиком родится.
Разговор давно ушёл в прошлое, но Женьке въелись эти слова в память очень чётко и глубоко. Она всем сердцем любила отца, боготворила его и старалась быть похожей на своего Шурика.
Сегодня был очень важный день для Женьки. Отец разбудил её рано утром, они вместе позавтракали под мерное посапывание домашних и отправились на дело. Отец выкатил из сарая свой чёрный велосипед со словами:
— Карета подана!
Женька забралась на своё место — небольшое детское сиденье, прикрученное к раме, поставила ноги на специальные педали и кивнула, что она готова.
— С ветерком?! — подмигнул ей отец.
— С ветерком,— радостно отозвалась Женька.
Они выехали со своей улицы и направились в центр города на базар. Хозяйство у Паниных было и не большое, и не маленькое. Отец, с детства привыкший к скотине, держал дома кроликов и кур, которых выращивал сам, а за поросятами периодически выезжал на рынок. Женька очень любила выбирать поросят, особенно ей нравились чёрные хрюши за свой интересный окрас. Розовых было полным полно, а вот чёрные попадались нечасто, за это они ей и нравились.
По базару Женька ходила с видом знатока; отец согласно кивал, когда она указывала на того или иного поросёнка, и подходил поближе, чтобы внимательнее его осмотреть. Ему нравилось, что Женька интересуется подобными делами, он любил бывать с дочерью. Очень часто Женька приходила к нему, пока он делал что-то во дворе, и помогала. В инструментах она разбиралась не хуже взрослого, стараясь не отставать от отца и заменить ему сына. Они вместе стругали доски, сооружали клетки для кроликов, чинили лестницы и всё в таком духе.
А сегодня Женька внимательно рассматривала живой товар, чтобы выбрать самых хороших и здоровых поросят. Она переводила взгляд с одного на другого, но ей так никто и не нравился. И тут мешок, лежащий прямо у её ног, хрюкнул и зашевелился. Женька подпрыгнула от неожиданности.
— Это чего у вас там? — спросила она продавца.
Тот нагнулся над мешком и вытряхнул небольшого бледно-розового поросёнка в пятнах. Отметины были по всему телу, особенно кокетливо был подведён левый глаз, и серое сердце красовалось на правом боку. Женька была сражена: такого миленького хрюшу она ещё не видела.
Когда торги с продавцом были закончены, в мешке у отца визжали три поросёнка. Отец с Женькой походили ещё по рынку, прикупили свежих фруктов и кулёк шоколадных конфет. Неживые покупки привязали к рулю велосипеда, а живой мешок отец вручил Женьке, которая заняла своё место. Она крепко держала кончик мешка, стараясь, чтобы поросятам было как можно лучше.
Мама уже была на ногах, а Людка — старшая сестра — всё ещё дрыхла, она любила поспать, тем более что сегодня был выходной и ни в какую школу не было нужно. Мама суетилась по хозяйству, готовила завтрак и обед. Услышав звук открывающейся калитки, она вытерла мокрые руки о передник и вышла на крыльцо.
— Купили? — спросила она, поправляя платок.
— А то,— подмигнул ей весело отец,— лучших! Сама Женька выбирала.
— Ну, раз сама Женька,— засмеялась мама в ответ, глядя на довольную дочь,— то понятно. Ладно, я пойду готовить, а вы пока занимайтесь делами.
Когда велосипед был поставлен на своё привычное место, Женька с отцом занялись поросятами. Отец ещё раз внимательно осмотрел каждого, а потом отправил их в свинарник, не забыв закрыть дверь. Поросята весело зачавкали заранее припасённой для них едой.
На столе уже стояли чашки, дымящиеся горячим чаем, возвышалась гора свежих блинов, смазанных маслом, стояла вазочка с вареньем, конфеты, мёд, пряники и вафли. Людка умывалась в ванной, напевая что-то себе под нос. Вообще семья Паниных была музыкальная: дед играл на гармошке, а бабушка была первой певицей и плясуньей в деревне. Они так и познакомились, веселясь на свадьбе друзей, а потом и поженились, да так и прожили всю жизнь вместе. Дед Петя и баба Нина. А в них и все остальные пошли. И мать у Женьки пела, причём довольно неплохо, и тётя, и братья двоюродные оба, и Людка, и сама Женька.
Бывало, соберётся вся родня вместе за столом — и песню заведут. Дед гармошку свою вынесет, бабушка станет за ним, на правое плечо его облокотится и заводит мотив, а там и все остальные подхватят. Женьке очень нравились такие взрослые посиделки, она даже не могла понять, чем именно. Ну вот сидят люди, едят, о непонятных вещах толкуют, скука, да и только, для детских ушей. Но вот начинается песня — и Женька превращается вся в слух. Приятно и протяжно поются застольные песни, о любви, о жизни, о мечтах и надеждах, недетские песни, но очень хорошие.
Часто Женька оставалась у бабушки, и та учила её петь эти самые песни. И вот заведут они мелодию на два голоса, Женька первым, а бабушка вторым, и так спокойно и в то же время радостно было Женьке, что не хотелось, чтобы заканчивалась песня. Бывало, что бабушка брала стихи Никитина или Кольцова и пела их на свой лад, как ей хотелось. А самым любимым стихотворением Женьки был «Хуторок» Кольцова. Грустные стихи, поэтому и песня была грустная, но какая песня!
Наконец Людка закончила свой утренний туалет и присоединилась ко всем. Чай был со смородиновыми листьями, как любила Женька, она с удовольствием съела пару блинов с вареньем, поблагодарила маму за вкусный завтрак и пошла в свою комнату проведать кукол. Сегодня у них по расписанию были русский язык и математика. Женька рассадила кукол по дивану, открыла дверь шифоньера, которая служила ей классной доской, достала старые учебники из стола, по которым занималась ещё мама Женьки, и раскрыла азбуку на странице с закладкой. Женьке шёл седьмой год, она недавно поступила в школу, но читать умела с пяти лет. И в этом была заслуга её лучшего друга, который был младше на целый год.
Дома у Паниных была куча детских книжек с картинками, которые мама читала перед сном Женьке, днём же Женька тщетно пялилась на непонятные символы, пытаясь осознать, как мама, папа и Людка их понимают. Может, они притворялись и просто рассказывали сказки по картинкам? Сидела Женька и думала, пока в гости Ромка не пришёл. Он протянул ей книгу.
— Моя любимая,— сказал он, усаживаясь по-турецки на пол и кладя книжку рядом.
На обложке была нарисована девочка с коровой, а сверху крупными красными буквами было что-то написано.
— Кло-шеч-ка-Хав-ло-шеч-ка,— прочитал он по слогам, ведя пальцем по символам, и перевернул страницу.
Сказка оказалась интересная: про хорошую девочку, которой помогала волшебная корова, а мачеха и её дочери — Одноглазка, Двуглазка и Трёхглазка — извели корову. Но сказка хорошо закончилась: приехал принц и забрал Хаврошечку с собой. Интересно стало Женьке, тоже захотелось самой книжки разные читать в любое время. Уговаривать Ромку долго не пришлось, он сразу согласился стать учителем. Всего за несколько дней освоила Женька науку, сама и не поняла как. Ромка читал по слогам, пальцем водил, а она запоминала значки и звучание, так и научилась. А потом и кукол своих учить стала.
Сегодня они проходили букву «Д», похожую на дом. Женька застелила ковёр под дверцей бумагой, чтобы мама не ругалась, что мел по всему дому растащили, и стала медленно выводить прописную «Д».
— Это большая «Дэ»,— обернулась она к куклам и заглянула в учебник.— «Дом», «Дерево», «Девочка»,— прочитала она примеры своим ученицам и снова обратилась к доске.— А это маленькая «дэ». Запишите в своих тетрадках.
Женька в процессе урока подходила к куклам и писала у каждой в тетради буквы и слова, иногда намеренно неправильно за глупых учениц, ведь в каждом классе должны быть отличники и двоечники. А потом, когда урок заканчивался, она собирала тетради на проверку и рисовала красной ручкой звёздочки, квадратики и кружочки, которые ставила им в школе первая учительница: «отлично», «хорошо» и «плохо».
— Ах мне эта Катька, ничего учить не хочет, одни двойки хватает,— причитала она, малюя очередной круг в тетради.— Я бьюсь с ними, бьюсь — никакой благодарности и отдачи,— вставляла она слова учительницы и качала головой.
Были у неё и любимчики, и лодыри, и выскочки, которым она частенько делала замечания среди занятий. У каждой куклы была своя история, свой характер, которыми их наделила Женька, и мама была спокойна, что дочка мирно играет дома, а не лазает по деревьям или брошенным стройкам.
Когда закончился второй урок, Женька вытерла доску несколько раз, чтобы убрать меловые разводы с дверцы, аккуратно свернула бумагу и выбросила её в ведро. Куклы разошлись по домам, оставив ей на проверку тетради, а мама позвала юную учительницу кушать.
После сытного обеда отец расположился с дочками в зале. Сегодня суббота, а значит, время для «Острова сокровищ». Людка развернула красочную игру-ходилку с названием книги Стивенсона и достала разноцветные фишки. Сегодня Женьке не везло, кубик останавливался постоянно на мелких цифрах, оставляя её позади всех. Главное — уметь проигрывать, как учил отец, без слёз, соплей и прочего. К победе надо стремиться, но если уж фортуна отвернулась от тебя, то уметь держать лицо.
Пока Людка сидела в пиратской тюрьме, а отец угодил в болото, Женька гнала свой фрегат на всех парах к финишу, долго тряся кубик в ладошках, потом дуя на него и забавляя тем самым отца, который смеялся от души, глядя, как старшая дочь кусает заусенцы, а младшая колдует.
В итоге победил Мурзик, который возомнил себя Харламовым и забил шайбу-кубик под диван, разбросав фишки по полу, и с видом кота, выполнившего свой долг, развалился посреди игры пузом кверху.
— Победила дружба,— сказал отец, поднимаясь с пола.— Вы тут без меня играйте, а мне работать пора.
Отец ушёл, но играть с Людкой было определённо не во что: она была взрослее Женьки на целых восемь лет и не желала водиться с мелюзгой. Поэтому Людка встала и вышла вслед за отцом, отправившись к одной из своих подружек, а Женька стала собирать разбросанные куски игры. Мурзик категорически не хотел сползать с карты сокровищ, поэтому Женьке пришлось вытаскивать её из-под упрямого кота. В итоге она порвала карту до середины и очень рассердилась и на себя и на животное.
— Вот что ты наделал, отвратительный Мурзик,— сказала со вздохом Женька,— папину любимую игру порвал. Он теперь с нами не захочет играть.
Она ещё раз посмотрела на карту, принесла ножницы, клей и бумагу и стала исправлять свою ошибку. Получилось довольно неплохо, только красивая картина сзади с изображением отчаянных пиратов, пустившихся в дальнее плавание, была сильно испорчена кривой белой бумажной лентой.
А вечером, как всегда, отец позвал младшую дочку в спальню.
— Где там моя великая сказочница? — спросил он, укладываясь в своей постели.
Женька запрыгнула в кровать, устроилась поудобнее и начала сказывать.
— «Лисичка со скалочкой»,— произнесла она название.— Шла однажды лисичка по лесу и нашла скалочку,— стала она рассказывать сказку, которую отец слышал уже раз восемьдесят.
Это была любимая Женькина сказка, а отцу очень нравилось, когда дочь рассказывает ему что-то на ночь, пускай и слышанное не один десяток раз. Он с интересом наблюдал за Женькой, которая снова и снова пересказывала знаменитый сюжет. Закончив, Женька проверяла отца: спит или нет,— и заново рассказывала ту же самую сказку, если он не успевал уснуть. Когда Женька уверялась, что отец видит третий сон, она отправлялась в свою кровать и спала как убитая, радуясь, что она укладывает самого папу.
Но отец никогда не ложился первым, он делал вид, что именно Женька его убаюкивает, ждал, пока она сама уснёт, а потом уже занимался своими делами.
Сегодня отец крепко обнял Женьку и прошептал:
— Женька, как же я тебя люблю.
Он немного помолчал и добавил:
— Ты не сын — ты лучше, чем сын. Ты — моя Женька! Я хотел сына, но теперь понимаю, как я счастлив, имея такую дочь.
Женьке было приятно это слушать, поэтому она рассказала сказку ещё интереснее и загадочнее, чем обычно, и радостная ушла к себе.
Время текло незаметно, дни рождения Людки и Женьки, родившихся в один месяц, сменил главный семейный праздник — Новый год. Женька любила Новый год: одно удовольствие наряжать настоящую ёлку, пахнущую хвоей, колоть тонкие пальчики об иголки, поставить фигурки Деда Мороза и Снегурочки у новогодней красавицы и, выключив свет, сидеть перед разноцветными огнями, ожидая чуда.
В новогоднюю ночь Люда, как старшая, оставалась с родителями за столом, смотря новогодние передачи, а Женька, вдоволь навеселившись и налопавшись вкусностей, поскорее отправлялась спать, ведь чем скорее она уснёт, тем быстрее наступит Новый год, придёт Дед Мороз и оставит на столе подарок для Женьки. Жалко только, что этот самый Мороз никогда не приходил к ним домой, пока Женька была на ногах. Мама говорила, что настоящий Дед Мороз приходит поздней ночью и оставляет подарки для хороших детей.
Женька считала себя хорошим ребёнком, которому Дед просто обязан был подарить заводной паровозик с вагончиками. Который год ожидая Деда, чтобы посмотреть на него воочию, она случайно погрузилась в сон, где большой поезд стучал по рельсам: чух-чух,— а она глядела в окно одного из вагонов, который вёз её к Деду Морозу.
Когда Женька проснулась, уже светало. Людка спала напротив в своей постели, и Женька вдруг вспомнила, какой сегодня день. Она поднялась на локте, чтобы получше рассмотреть стол. Вот он! Разноцветный свёрток с бантом. Она тихо, чтобы не разбудить сестру, подкралась к подарку, лежащему на её стороне. Около сестры тоже был подарок. Неужели она хороший ребёнок? — подумала Женька. Ну и ладно. Да у неё, как всегда, что-то ненужное, вечно ей этот Дед книжки неинтересные тащит. Самому, небось, не хочется читать, так он всё ей.
Женька взяла свой подарок и на цыпочках вышла на кухню. Когда дверь была закрыта, она зашуршала бумагой и чуть не завизжала от счастья. Ну и молодец этот Мороз, правильно угадал про паровозик, а может, и письмо дошло, которое она маме отдавала для Деда Мороза. Как бы то ни было, подарок теперь был Женькин. Зелёный паровозик с трубой и чёрными колёсами заводился маленьким аккуратным ключиком и мог тащить за собой пять вагончиков: с углём, дровами, почтой и два пассажирских вагона. Каждый из них сцеплялся с другим, так что машинист сам мог выбрать, что сегодня везти и куда.
Женька завела игрушку, и поезд поехал, весело жужжа. Рельсов у него не было, поэтому локомотив врезался в стену и жужжал там, пока завод не кончился. Женька вся сияла. За этим занятием она провела около часа, а потом пошла похвалиться маме и папе, что она теперь машинист.
Прошли зимние каникулы, а за ними убежала и сама зима. Шёл второй месяц весны. Природа пробуждалась ото сна, птицы завели свои трели, время шло к лету, которое Женька очень любила. Несмотря на то, что день рождения у Женьки был зимой, она больше любила лето, потому что именно летом можно сбросить с себя ворох ненужной одежды и бегать весь день с мальчишками по своим ребячьим делам.
Женька вышла на крыльцо, вдохнула чистый апрельский воздух и пошла на улицу в поисках ребят. Она надела свою новенькую пёструю куртку, потому что настроение было хорошее. На улице она встретила Андрюшку, Сашку и Ромку, которые собирались в яр кататься с горы. В яру сошёл ещё не весь снег, и кое-где можно было попытать счастья прокатиться на клеёнке. Когда Женька забралась на гору, у неё захватило дух от высоты, с которой придётся скатиться, и она невольно отшагнула, размышляя, стоит ли вообще начинать. Под ногами чернел спуск с островками грязного снега.
— Не будь девчонкой,— подначил её Сашка,— тут всего-то скатиться,— махнул он рукой в сторону,— зато знаешь сколько ощущений!
— Я не трушу,— ответила Женька и подошла к краю.
Она собралась с духом, села на чёрный кусок клеёнки, одолженный у Андрея, и, оттолкнувшись ногами, поехала по склону. Снег куда-то испарился, оставив Женьку один на один с грязной жижей, по которой она и поплыла. Скорость была приличная, и тут внезапно Женька подпрыгнула на месте, больно ударившись о кочку прямо посередине дорожки. Корень дерева неудачно расположился в этом месте. Клеёнка вылетела из-под Женьки, и весь оставшийся путь Женька катилась кубарем, успев закрыть голову руками.
Женька лежала на боку, когда к ней подбежали остальные ребята. Она медленно села и посмотрела на них.
— Ну ты и мужик,— начал было подбадривать Сашка, но Женька только отмахнулась от него.
Она встала на ноги и увидела, что вся одежда покрыта весенней грязью. Новенькая яркая куртка, купленная любимым папой, была испорчена. Женьке захотелось зареветь, но рядом были эти отвратительные мальчишки, подбившие её на глупость.
— Что же вы стоите? — сказала она.— Давайте бегите на горку и катайтесь в своё удовольствие. Это же так весело! Вы же за этим сюда пришли! — съязвила она, развернулась и пошла домой.
В этот раз ребята так и не рискнули покататься: никто не хотел повторить подвиг Женьки.
Дома её ждала разгневанная мама, которая, завидев Женьку, стала отчитывать её, что девочки так не делают и что надевать новые куртки на прогулку глупо. Женька выслушала молча, злясь на Сашку, который пришёл домой чистый. Мама решила на примере показать, как трудно отстирать то, что так легко испачкать.
Женька склонилась над тазом с почерневшей от грязи водой и задумчиво натирала куртку хозяйственным мылом, когда вбежала Людка.
— Папку убили! — закричала она.
— Какого папку? — выбежала на крик мама, хватаясь за стену.
— Нашего,— заплакала Людка и села на пол.
Мыло выскочило из Женькиных рук и заюлило по ванной из стороны в сторону. Она тихо вошла в коридор, где в оцепенении сидели мама и сестра, а потом бросилась опрометью на улицу, но мать схватила её за футболку.
— Держи её,— приказала она Людке.— Ждите,— её била нервная дрожь, и слёзы стекали по лицу.
Мать сбросила передник и выскочила на улицу, а Людка крепко держала пинающуюся Женьку, которой просто необходимо было увидеть отца. Она ещё не знала, что такое «умер», но всем своим нутром поняла, что это значит что-то очень плохое.
Прошла целая вечность, когда за окном послышался вой сирены скорой помощи. Людка вскочила и бросилась к окну, ведущему на улицу. Женьке только этого было и надо, она бежала как только могла, изо всех сил бежала к отцу. Выскочив на улицу, она осмотрелась и увидела толпу людей и машину скорой, бросилась к ним. Успела она увидеть лишь бледное лицо матери, садящейся в машину, и двери захлопнулись. На плечи опустились чьи-то взрослые руки — тётя Рая. Она взяла Женьку за руку и повела в дом. Рядом топал Андрюшка, грустно заглядывая в глаза. Проходя мимо соседок, Женька невольно услышала:
— Я как увидела, что он осел, так и выскочила сразу. Все смотрят, а Витька его теребит: вставай, мол, хватит притворяться. А я вижу, он побелел весь, и глаза стеклянные. Ну всё, сразу ясно. Можно и пульс не щупать.
Женька остановилась как вкопанная и уставилась на соседок.
— Что с папой? — спросила она дрогнувшим голосом.
Соседка явно не ожидала такого вопроса и стушевалась, не зная, что ответить ребёнку.
— Пойдём,— подтолкнула её тётя Рая к дому.— Мама, когда приедет, сама всё вам расскажет.
Никогда время для Женьки не текло настолько медленно. Она с лихвой почувствовала, как идут секунды, перетекая в минуты, которые тянули за собой длиннющие часы. Наконец мама вернулась с тётей Валей — своей родной сестрой. Лицо мамы было опухшим от слёз, она еле переступала ногами, явно напоенная лекарствами. Девочки сидели молча и ждали.
— Умер папа,— тихо сказала мама, стараясь не плакать.
— А как это — умер? — спросила Женька, не понимая.
— Умер — это значит умер! — закричала Людка.— Это вот закопают отца глубоко в землю, и всё — нет его больше! — она злилась на глупую маленькую Женьку.
— А зачем? — всё ещё не понимая, спрашивала Женька.
Людка было снова захотела закричать, но тётя Валя обняла её и увела в комнату, чтобы поговорить и попытаться успокоить. Женька посмотрела на маму.
— Ну зачем его закапывать? — повторила она опять.
Мама горько усмехнулась и покачала головой, словно стараясь прогнать всё это, как плохой сон. Понимая, что детям сейчас как никогда нужна её поддержка, она попыталась привести мысли в порядок и объяснить младшей как можно проще:
— Потому что он больше не сможет жить с нами, его организм сломался. Вот как часы, у которых выскакивает пружинка, они больше не ходят — они сломались.
— А если починить? — попыталась найти выход Женька.
Мама снова заплакала и сказала сквозь слёзы:
— Человек сильно отличается от часов, и очень часто бывает так, что детальки нельзя заменить, потому что их просто нет, потому что у каждого человека свои детальки, а самая главная — сердце. И если сердце ломается — человек тоже ломается. Он умирает.
Повисла тишина. Женька размышляла над словами мамы. Она осознавала, что не только ей сейчас тяжело, что она должна стараться быть сильной, насколько это возможно. Она размышляла, сама не понимая, что вот именно сейчас, в своём семилетнем возрасте, она начинает постигать боль утраты, разочарования, что есть вещи куда хуже порезанного пальца или сломанной руки. Потеря близкого человека — это дыра в области солнечного сплетения, это невыносимая боль, раздирающая на куски, это бессилие от безысходности.
Отца знали как отличного работника, как заботливого семьянина, как хорошего соседа, который никогда не откажет и выручит в любую минуту, как замечательного человека. Проводить его пришло около двухсот человек, прошедших через весь город с венками. И после всего остались только небольшой холм свежеперекопанной земли и надпись: «Ушёл из жизни ты мгновенно, а боль оставил навсегда. Жена. Дети. Родные».
На улице все жалели осиротевших девочек. Весёлый был человек, отличный музыкант-самоучка. Выучился играть на гитаре и баяне и брал их с собой на крестины, свадьбы и дни рождения. Веселиться умел и других развлекал. А девочек своих просто обожал: дом один построил, собирался вторым заняться, да время вышло. Некому теперь будет этим заниматься, да и не нужно стало это никому.
Но были и злые люди с жалящими языками, которым кости перемыть другим — сущая радость. Обозлятся на жизнь — и других во всех своих бедах винят. Злые люди со злыми сердцами.
Женька сидела на лавочке вместе с другими ребятами, и они выбирали, во что играть.
— Чай-чай-выручай.
— Красочки.
— Самовар кипит, хочет чаю попить.
— Чиби-чиби-стоп.
— Казаки-разбойники.
Дети наперебой предлагали варианты, перекрикивая друг друга. В итоге решили играть в «Посылку». Все расселись на длинное толстое бревно, привезённое специально для детей одним из соседей, и игра началась. Вóдой был Андрюша.
— Тебе пришла посылка из Африки,— обратился он к Денису.— Что тебе прислали?
— Бананы,— предположил тот, но Андрей отрицательно покачал головой.
— Тебе пришла посылка из Африки,— снова сказал он, теперь уже Сашке.— Что тебе прислали?
— Кокосы,— попытался угадать Сашка, и снова было неверно.
— Смотрите,— зашептал Ромка,— Колька идёт. Опять влезет, всю игру перековеркает. Давайте его прогоним, он играть не умеет, он психованный.
Ромка был прав: Колька отличался быстрой раздражительностью, злым характером, любил обижать тех, кто помладше, и трусил перед старшими. Как одногодки, они с Женькой попали в один класс, и там он проявил себя с лихвой. Бедная Анна Николаевна — первая учительница — страдала от таких первогодков как никто другой. Будучи педагогом со стажем, она старалась помочь подобным ученикам, понимая, что дети не виноваты ни в чём, впитывая негатив от своих родителей. Тем не менее все остальные дети негатив испытывали не от Колькиных родителей, а от самого Кольки.
— Ничего мы не будем прекращать,— решил за всех самый старший — Сашка.— Давай, Анрюха, дальше, а если Колька к нам сунется — прогоним его.
— Тебе пришла посылка из Африки,— начал Андрей в третий раз, обращаясь к Женьке.— Что тебе прислали?
Но Женька не успела ответить. Колька как раз подошёл к ним с презрительной улыбкой.
— Веселитесь,— язвительно сказал он.— Ладно они, а ты чего, Панча? — зло сказал он Женьке.— Чего сопли по морде не размазываешь? У тебя ж папашка недавно того,— показал он пальцем в небо.— А ты веселишься тут как ни в чём не бывало. А в школе притворяешься, будто тебе плохо, чтоб жалели все, да ещё и училка говорит, что семья малоимущая,— вставил он новое словечко.— Тоже мне — нищие,— сказал омерзительно Колька и криво усмехнулся.— Всем рассказывают, что у них денег нет, чтоб им все помогали, а сами, небось, трескают мясо и колбасу. Вон дом какой у них, а сами бедные и несчастные, все им деньги на похороны собирали.
Недетские мысли были высказаны Колькой — видно, подслушал где-то и поспешил сорвать очередной приступ злости на ни в чём не повинной Женьке. Словами можно сильно ранить, а можно и просто убить.
В голове у Женьки сильно застучало, и зазвенело в ушах. Недавняя боль всплыла в ней с новой силой, но она была не одна: обида, злость и ненависть к этому соседскому мальчишке наполнила Женьку целиком. Горькие слёзы выступили на её глазах, она сильно сжала кулаки, чтобы сдержаться и не зареветь на всю улицу, чтобы не доставить Кольке ещё большего удовольствия. Стиснув зубы, она перебарывала себя, стараясь успокоиться, но это было уже невозможно. Перед глазами снова всплыл гроб, в котором она видела отца в последний раз в жизни, его холодный лоб, который она целовала в последний раз, его сложенные на груди руки. И всё мгновенно завертелось у неё в голове, пульс участился, слёзы не удержались и потекли по щекам, и она бросилась на Кольку. Маленькие детские кулаки лупили обидчика, как только могли. Колька уже не мог ехидно улыбаться, он стал орать и защищаться. Остальные ребята только смотрели, никто не собирался помогать, никто не хотел помогать Кольке.
Женька отчаянно молотила кулаками, стараясь утопить в ударах свою ярость, она остервенело била по Колькиному лицу, не понимая, куда именно она попадает. Кольке удалось вырваться, и он побежал в сторону дома, растирая слёзы и кровь по лицу. Женька тяжело дышала, смотря сквозь лохматые волосы на убегающего. Внезапно Колька остановился и что-то поднял; он стал возвращаться, держа в руке половинку кирпича и рыча от боли и обиды. Он разбежался и бросил в Женьку кирпич, не осознавая своих действий, он лишь плакал и ненавидел Женьку с её отцом.
Кирпич не долетел до цели, а в Женьке стихала волна ненависти и злости, оставляя её наедине с болью утраты и огромной дырой внутри, которую нечем было заполнить. На улицу стали выбегать взрослые, которые услышали крики на улице; они узнали у ребят, что произошло, и растащили каждого по домам.
Андрей подошёл к Женьке.
— Обезьянка,— сказал он, кладя ей руку на плечо.
Женька уставилась на Андрюшку, не понимая, что он хочет ей сказать.
— Обезьянка,— повторил он,— в посылке была обезьянка.
Он развернулся и пошёл к своей калитке, а потом обернулся и ответил на второй немой вопрос Женьки:
— Тебе же всегда было интересно, что именно в посылке, вот я и сказал,— пожал он плечами и скрылся в своём дворе.
Кольку тоже забрали, ругаясь, что на Женьку заявят в милицию, потому что она разбила Кольке нос и губу. Но Женьке было всё равно.
Когда подошла мама, Женька ничего не сказала, она всё так же сжимала свои кулаки, испачканные своей и чужой кровью, и сопела. Мама молча обняла дочку со слезами на глазах, и тогда Женька не смогла больше сдерживаться, она зарыдала, зарываясь в мамин халат, она плакала и плакала, не в силах остановиться. А потом мама просто отвела её домой, дала успокоительного и легла вместе с ней и Людкой на диван, обняв их. Всё было как всегда: любимая мама, нежные объятия, поцелуй, как перед сном. Не было лишь одного, с чем навсегда придётся смириться в этой жизни.
Со временем боль станет не такой сильной, она притупится, не будет острой и режущей, но она не уйдёт никогда. И через двадцать лет, и через сорок мы не перестанем вспоминать самых близких и родных нам людей, и слёзы утраты скатятся по лицу в память дорогих воспоминаний, которыми мы продолжаем жить.
Женьке очень хотелось быть мальчиком. Не потому, что ей не хотелось быть девочкой; в девочках ей всё нравилось, кроме завязывания косичек и необходимости носить неудобные платья, ведь штаны или шорты куда как лучше. Женьке хотелось быть мальчиком потому, что её отец всегда мечтал о сыне. И сегодня она поступила так, как поступил бы любой мальчишка, когда унизили его отца. Она доказала Кольке, она доказала всем, она доказала самой себе, что честь и отвага присущи не только мужчинам, что не важно, кем ты родился, а важно, кем ты станешь. Женька хотела стать хорошим человеком, которым бы гордился отец, и она пообещала себе стать этим Человеком.
Инстинкт самосохранения
В жизни мне посчастливилось побывать на Сахалине. Места здесь красивые, скажу я вам, вот только немного дикие. Ну как — дикие? Природные места с дикими животными: лисы тут попрошайничают, росомахи разгуливают, ласки, собольки, ну и, конечно же, он — хозяин леса!
А я перед одним упоминанием медведя трепещу, особенно если это упоминание в лесу каком случится. Трусиха ещё та! Это полдела, что выгляжу как человек, а вот душа заячья, чуть что — трепещет и посылает сигналы в мозг. Это у неё инстинкт самосохранения называется.
И вот пошли мы однажды красотами любоваться да ягоду собирать. Я, муж мой да друг его — Славка. Хороший такой мужик, жаль только, что заикается, поэтому рассказы у него такие долгие и мучительные.
Идём мы, значит, по лесу, кругом птички поют, лес шумит, ручей журчит, а муж мой, Вовка, всё байки про медведей травит, знает, нехороший человек, что я не люблю этого, и делает, паразит такой. И вот завёл он очередной рассказ про туристов, которые пошли в лес, а там медведь! И тут внезапно Славка остановился и говорит:
— Та-та-там ме-ме-ме…— и пальцем так мне за спину тычет.
Всё, думаю, прощай, моя жизнь, не познавшая число «тридцать», мама, сестра, племянник, ну, тут пошёл перечень моих родственников и близких, довольно длинный такой список. Стою, молюсь, с жизнью прощаюсь, а они спокойненькие такие, мужики эти,— видно, про себя уже решили, что мне помирать, раз я хуже всех бегаю. Не зря же у Славки шутка даже такая имеется: в лес одному ходить нельзя, надо с собой двух плохо бегущих брать, мало ли что.
— Ме-ме-место хорошее для к-к-клюквы,— прозаикался Славка и прошёл мимо меня.
Ме-ме — что? Я как ошалелая пялилась на мужа. Ме-место? Да я уж почти с жизнью простилась! А мужики такие довольные: шастают по поляне, ягодой рты набивают и щурятся от удовольствия.
Я душу из пятки вытряхнула, выдохнула и пошла к мужикам.
Клюкву быстренько всю собрали, даже туес удалось наполнить немного, и дальше двинулись.
Идём, разговоры разговариваем, наслаждаемся лесом, слышим — впереди река шумит, решили к воде спуститься. Я уже подуспокоилась, с душой своей помирились. А тут Славка опять тычет пальцем на другой берег и говорит:
— Та-та-там ме-ме-ме…
Мамочки, пронеслось у меня в голове, точно он: небось, рыбу пришёл ловить, жир на зиму наедать. Жизнь мотается передо мной с бешеной скоростью: вот я маленькая в лужу упала, первая двойка, школьный выпускной, институт и… И всё! Нечему больше перед глазами крутиться, вышла вся киноплёнка. Бледнею я, глаза закрыла, жду, чего дальше будет.
— Ме-ме-мельница та-там старая,— заикается Славка,— не-не работает уже.
— Пойдём поближе посмотрим,— оживился мой Вовка,— люблю такие вещи!
И двинули мужики к мельнице. Так, настроила я себя, хватит трусить! Что ж такое-то? Меня это «ме-ме-ме» до инфаркта доведёт.
Спустилась я следом к реке, руки в воде полощу, лицо мою, фыркаю от удовольствия, а сама посмеиваюсь тихонько над собой. А тут снова Славка блеять стал:
— Та-та-там ме-ме-ме…
— Ме-ме-место хорошее для клюквы? — смеюсь я, дразня его.
— Не-не-нет,— качает он головой, а сам продолжает: — Ме-ме-ме…
— Ме-ме-мельница старая? — перебиваю я его опять.
— Да не-нет! — раздражённо кричит он и сильно матерится.— Е-етить-кол-лотить, ме-ме-меня ещё и д-дразнят.
— Хватит, Ирка,— вступается за друга муж.— Чего там, Славка?
Тот, немного помолчав и успокоившись, снова тычет в лес и говорит:
— Та-та-там ме-ме-медведь…
— Та-та-там? — начала заикаться я уже не понарошку.
И тут нервы мои сдали, я заорала на весь лес и бросилась наутёк; пускай эти двое сами со своими медведя́ми разбираются, а мне инстинкт самосохранения велит убираться отсюда быстрее. Да! Так быстро я ещё никогда не бегала.
Ближе к вечеру вернулись муж со Славкой, долго смеялись надо мной, дураки.
— И как там медведь? — поинтересовалась я, стараясь придать себе вид как можно спокойнее.
— Какой медведь? — утирал слёзы от смеха муж.— Не было его там,— и, чуть помолчав добавил: — Сегодня!
— Как не было? — ошалела я.— Так Славка же сказал, что там медведь!
— Ага, сказал,— досмеялся муж,— что там медведь был год назад, когда он с мужиками за грибами ходил, так ты ж не дослушала.
— Год назад? — недоверчиво переспросила я и пожала плечами: мол, ну и ладно.
А сама думаю: это сколько же теперь времени мне они случай припоминать будут?
— Да ну вас с вашими «та-та-там ме-ме-ме»,— отмахнулась
я и пошла варить вкусный борщ и жарить котлеты, чтобы отвлечь их от моей оказии.