Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2016
*
* *
Пять лет прошло. Здесь всё мертво и немо.
Анна Ахматова, 1910
Сто лет прошло, и век другой ступает.
Другая жизнь. Другие корабли.
Вулкан исландский пеплом посыпает
израненную голову земли.
Меняется шуршанье лёгких юбок
на жёсткое шуршание банкнот,
но шум и гам из капитанских рубок
серебряных не заглушает нот.
Оранжевый закат или пунцовый
непоправимым облаком плывёт.
Какой ты, век наш? Цинковый, свинцовый?
Пускай потом потомок назовёт.
Века друг к другу тесно припадают.
К каким бы ни пристали берегам,
нас по приметам вечным разгадают:
по музыке, картинам и стихам.
Осетинские
напевы
В том замке, старинном, огромном,
хозяин невесел бывает.
В собрании пьес многотомном
он все мои письма скрывает.
То в кресле он дремлет нескладном,
то к ужину мрачно выходит
в том замке, старинном, громадном,
где кошка сиамская бродит.
Там воздух пропах мандарином,
что зреет, на солнце пылая.
В том замке огромном, старинном
всего-то однажды была я.
Там горный пейзаж исполинский
от Бога пролёг до порога…
Там к ужину сыр осетинский
я б резала тоньше немного.
Дебют
Кукла живёт и танцует по кругу,
так привязались с актёром друг к другу,
что непонятно, кто водит кого:
куклу — актёр или кукла — его.
Только запутались тонкие нити,
куклы по воздуху ножками бьют,
встали-упали — уж вы извините,
не забывайте, что это — дебют.
Жизнь моя тоже танцует кругами,
не замечаю земли под ногами —
кто-то за ниточки сверху ведёт,
перемешались паденье и взлёт.
Что-то хотела, куда-то спешила,
ангелы в небе всё ближе поют.
Накуролесила, наворошила…
Боже, прости меня! Это — дебют.
*
* *
Всё холоднее на ветру,
и время всё неумолимей.
— Вы где?
— Мы в Иерусалиме.
— А вы?
— Мы там, где кенгуру.
А убиенные — в раю,
а незабвенные — в Нью-Йорке.
А я одна в глухом краю,
всё стерегу свои задворки.
Ушла ночная электричка,
и кажется, что всё ушло…
Я — бабочка-шизофреничка,
бьюсь о вагонное стекло.