Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2016
Нападение
дня
Когда я слышал ангельское пение,
Я этого ещё не понимал.
Нет в мире состоянья сокровеннее,
Но для него я был же слишком мал…
И главное, что мучило,— не выключить!
Как на струне держала волю нить!
Я жил без долгожданной Божьей выручки,
Теперь не властен — этого включить.
Лишь иногда, смиренно, за молебнами
Внимая человечьим голосам,
Вновь упиваюсь звуками целебными,
Которыми болел когда-то сам.
Какие перегрузки колоссальные!
И вдруг, косноязычью вопреки,
Рой шаровой берёт в одно касание —
И голову, и сердце, и грехи.
Хищный
свет
Ты через час ушла, и я ответил
на частоте, где не было тебя.
И скоро возвратился тёплый ветер,
вихры по-человечьи теребя.
Среди пустот — одна другой прохладней.
Скажи мне, кто тебя опустошил?
Не тот ли, кто по голове погладил,
Когда открылся вихрем шлейф души?
Кто не жалеет, не зовёт, не плачет,
тот для хищенья слишком уязвим.
Ты шла на свет и не могла иначе.
Звала, жалела, плакала над ним.
Слёзы
дождя
С Божьей ясностью ты написала
по-сырому о наших делах.
Слышу шорох в саду идеала,
задыхаюсь от шума в ушах.
И теперь, когда тихая хмара
начинает дорогу кропить,
ожидаю я с неба удара —
как любви путеводную нить.
Волчья
сыть
Чуть не убило грозное унынье,
предписанное с низкой высоты,
что вырубают сеть на выходные.
Но мы с тобой вдвоём — поверх сети.
Мы можем сниться, сетовать на жажду
и мёрзнуть друг у друга на виду
в том царстве, где есть только двое граждан,
а на единственной монете — Маниту.
Хвали меня, благодари — и Духу
замолви слово, благодарна будь
за то, что он, преодолев разруху,
щекочет ухо, вдохновляя суть.
Тебе давно пора переучиться
и буквы брать губами за ребро,
как Ромула и Рема — та волчица
с монетою за кесаря и про…
Спонтанная
тайна
То вспышки пламени, то звуки,
То холодок из глубины,
То бузина цветёт в бузуке,
То привкус соли — со спины…
На целый миг раскрылись волны
Для молнии морских глубин!
И, выжимая все лимоны,
Текла текила глаз и спин.
Дух света не бывает голым,
Его невидима краса,
И, чтобы образ дать глаголам,
Сам надевает паруса.
Зимняя
будилка
Куда из кожи лезут змеи?
Что означает это «да»?
Понять ли ближнего сумею?
Познать ли дальнего тогда?
И змеи лезут ли из кожи?
Или — похожие на змей,
Но лишь на сто веков моложе —
То ветви яблони моей?
Светлая
седмица
Витает красное в зелёном,
А молодая зелень — в красном!
Сегодня повезло влюблённым
В слезах весны купаться брассом.
Немые смелые — не мы ли —
Плоть до кости смывали плачем
И дерзко золота намыли —
Ходить, как светлый дух, в прозрачном?
Кто видел близко даль лесную,
Тот не закроет больше очи…
Лишь я слегка истеризую,
Что не имею полномочий —
Оставить землю и летати
Поверх мелодии и ритма,
Когда в порядке благодати
Даль в обе стороны открыта.
Без
Музы
Слышу голос — и хочется видеть.
Вижу очи — и хочется жить.
Оживаю и плаваю в свите,
а за пазухой — неги ножи.
Ты со мной начинала как Муза,
а махнула павлиньим хвостом
и задела. Не выдержав груза,
дух мой рухнул в сердечный разлом.
Не в раю — на московских просторах
был я собран из перьев твоих,
пух дыхания — это опора
твёрже гирь и духовнее книг.
*
* *
Счастья тайные чернила
Наполняют вновь глаза.
В прошлом будущее было
И творило чудеса.
Смирну, золото и ладан
В дар волхвы несли Христу,
Обращая силой взгляда
Злое яблоко в звезду.
Осмотрительные маги
Поклонились и ушли.
На пергаментной бумаге
Все наждачны колеи.
*
* *
Шумел камыш, и ухал филин,
В лесу метались факела.
Мы изливали суть извилин
От первой яблони дотла.
Мурашки бегали по кругу
И собирали мне в ладонь
Ткань, вытачки, меха, подпругу
И вербы верховой огонь.
А как сказали, так и будет,
Верну я ткани и меха,
Повешу жёлуди на дубе
И разодену шалью мха…
Но не расстанусь лишь с осенней
Мечтою раскачать камыш
И жить под сенью сотрясений,
Так ты волнуешь и томишь.
*
* *
Не горе течёт по дорожкам,
А, как ты сказала, вода —
Туда, где в забвенье сторожком
Свет предан земле до суда.
Я верен молчальной харизме,
Но смею тебе возразить:
Любовь — ведь бессмертнее жизни.
Тем более следует жить.
*
* *
Когда гроза под фонограмму
идёт себе навеселе,
я вспоминаю нашу драму
на марше, в городе, в селе.
Вселенной громкоговоритель
был установлен, как перун.
И мямлил ноты повелитель,
играл колками вместо струн.
И клавишам, ломая кости,
вишнёвый жребий указал.
Я слышу звон звена в компосте,
аплодисментов прелый зал,
когда сама земля взыграла:
о русская культура, мы —
как рама старого рояля,
распотрошённая детьми!