Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2016
*
* *
Жигулёвская вольница стонет: «Вернись!..»
Новгородская вольница чает: «Приди!..»
Это смех, это грех, это жесть, это жисть,
Это вольная воля в разверстой груди.
Заплутавшая в северном синем бору,
Целовавшая питерский гордый гранит,
Эта вольная воля звенит на ветру
И шутя обживает имперский зенит.
Что ей труб водосточных крикливая жесть
И слезливая жисть прошлогодних снегов?
Пьяный смех, свальный грех и бездарная месть
Тех, кто тщился стяжать себе званье врагов?
Что ж, попытка — не пытка, и где наша не
Пропадала, печалилась, пела, летала…
Я вернусь по весне… Я вернусь по весне —
Високосной весной — разве этого мало?
*
* *
Пуглив и странен, диковат и тих,
До времени державшийся в сторонке,
Меня подкараулит мой же стих,
Похож на нежеланного ребёнка.
В какой такой сторонке он возрос?
На стороне возрос… Моей родимой!
И сколько пролил безутешных слёз,
Покуда мать фланировала мимо!
Пережидая бедствие моих
Лирических любовных отступлений,
Эпических реваншей жаждет стих —
Дитя моих спонтанных вдохновений.
Напрасный труд — надеяться и ждать,
Пока мамаша в небесах витает.
Увы, не повезло тебе на мать,
Но дети матерей не выбирают!
Что матерная ласка — сторона,
Ты пообвыкся на родной сторонке.
Как поживаешь, милый?.. Тишина
В ответ звучит заносчиво и звонко.
*
* *
Причёска «Полюби меня, Гагарин!».
Поплиновые платьица в горох…
Неужто свыше этот день подарен,
Чтобы никто отнять его не смог?
Никто-ничто! Ни будущие
слёзы
Предательски терзаемой страны,
Ни мужние похмельные угрозы,
Ни призраки космической войны.
Ни дети, ни морщины, ни седины,
Ни алименты — чёрт бы их побрал! —
Отнять не властны этот день единый,
Который — был! И самым звёздным стал!
Когда, лучась улыбчивостью кроткой,
От знойных взглядов заслонясь рукой,
Они слетались к оренбургской «лётке»,
Благоухая «Красною Москвой».
Слетались, словно птички-невелички.
О чём-то щебетали меж собой,
Верны исконной девичьей привычке
Везде искать небесную любовь.
Ах, здесь что ни курсант — то сокол-парень!
Крылатым помогает Оренбург.
Ах, кабы знать: какой из них Гагарин?
Он сам тебя узнает средь подруг!
Спешат девчата к оренбургской «лётке»…
И пусть не всем сегодня повезло —
Не вышли на свиданье парни-«слётки»,
Поставленные крепко на крыло.
А может, и не выйдут… Может статься,
Взлетели, улетели высоко,
Чтобы мечтою навсегда остаться,
Ведь без мечты на свете нелегко!
Ведь без мечты, до времени состарен,
Однажды рухнет мир, как в страшном сне…
Люби меня, как я тебя, Гагарин!
Люби меня, не зная обо мне.
*
* *
Ныне и присно уже не приснится
(Разве во веки веков!)
Волга — усталая синяя птица,
Дочь голубых родников.
Ты ль не поила шальных атаманов?
Ты ль не топила княжон?
Не над тобой ли, от удали пьяной,
Царский штандарт водружён?
Так отчего же ты больше не вхожа
В странные песни мои?..
Азия, чёрная птица, итожит
Душу-добычу в крови.
…С чувством меня научившие, с толком
И с расстановкою петь,
Средняя Азия, Средняя Волга,
Встретимся ль, милые, впредь?
Да и какие вы средние, право,
Ежели не налегке
Насмерть форпостами русской державы
Встали в судьбе и строке?
И — рассчитались со мною сторицей…
Что ж, запевай «Бисмилля!»,
Окровавлённая хищная птица —
Азия, песня моя!
*
* *
Велика кобыла — воду возит…
Сокол мал, но не тягаться с ним!
Срок настанет — сокол грянет оземь
И предстанет суженым твоим.
Он тебе напомнит, что когда-то,
Покидая свой небесный дом,
Ты была беспечна и крылата,
И негоже забывать о том!
Что ты в оправдание ответишь,
Суетясь попутно у печи?
Так, мол, вышло — народились дети.
Ну а муж? Ищи его — свищи!
Да, была беспечна… Только печку
Ты никак не вправе укорять
Ни единым суетным словечком:
Не свекровь она — родная мать!
До всего всегда ей было дело.
Хоть пыхтела сгоряча порой,
Всё же приютила и согрела,
Наделив насущною едой.
Ну а ты хоть и кидалась оземь,
Вновь крылатой стать не довелось…
…И судьба-кобыла воду возит
На тебе, обиженной до слёз.
*
* *
Улица сутулится под ветром.
Горбится под ливнем старый мост…
Ну а я бегу, считая метры
До того, что невзначай сбылось.
Зонт мой нераскрывшийся, что дальше?
Я не пожалею ни о чём,
Вымокнув под самым настоящим,
Самым майским проливным дождём.
Друг, меня предавший, ну и как ты?
Не печалься, что продешевил!
Нынче у меня достанет такта
Сделать вид, что ты меня простил!
Рыжий, словно око светофора,
Кот, глядящий ночью в лица звёзд,
Привязался, чтоб отстать нескоро —
Прихвостень, бродяга и прохвост!
…На сыром ветру роняя блёстки
Всем случайным-неслучайным вслед,
Ты дождись меня на перекрёстке,
Долгожданный мой зелёный свет!
*
* *
…Морская канула в моря…
Цветаева
Кровавые рябины справа.
Плакучие берёзы слева.
Твердят: «Марина, вы не правы!» —
Тебе, Марина-королева!
Пеннорождённая морская —
В стихии тесной пресноводной
Обречена была такая
На смерть, чтоб снова стать свободной!
Ты канула… О, если б в море!
Прощай, прикамское приволье!
Но это горе — всё ж не горе,
Лирическое своеволье!
Не горе, что не пожелала
Дурной эпохе стать служанкой.
А горе, горе, что не стала
Елабужанкой и волжанкой.
А горе то, что не воспела —
Как только б ты сумела! — Волгу
За всех, кто за избытком дела
Века ей верен втихомолку.
Неизречённые напевы
Шального волжского прибоя,
Отвергнутая королева,
Ты унесла навек с собою.