Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2016
Казарка
На небе лебеди, иль мне мерещится?
Куда летят они? Куда — Бог весть…
А здесь, на озере, казарка плещется —
Спасибо Господу за то, что есть.
И на ветвях берёз, моя хорошая,
Жемчужных бусинок не перечесть.
А на руке моей росы горошина —
Спасибо Господу за то, что есть.
Пусть о бессмертии хлопочут гении.
Влюблённым в вечности хвала и честь.
А нам с тобой дано Любви мгновение —
Спасибо Господу за то, что есть.
На небе лебеди, иль мне мерещится?
Куда летят они? Куда — Бог весть…
А здесь, на озере, казарка плещется —
Спасибо Господу за то, что есть.
Серафим
Летит река по зарослям ольхи,
Промозглыми кувшинками бренча.
В гнезде едва притихшего ключа
Дерутся листья, словно петухи.
Развеяли мы юность на ветру
Безверия… Но в памяти храним,
Как по ночам к таёжному костру
Слетал с небес неслышный серафим.
Он наклонялся бережно ко мне,
Горящим углем очищал уста.
Слова любви, как ягоды с куста,
Перекликались в звёздной тишине.
И, вековые ельники круша,
Я звонче пел, чем пели топоры…
Я потерял тебя, и с той поры,
Как филин днём, молчит моя душа.
Воистину не знаем, что творим,
Но всё на этом свете неспроста.
Забыл меня мой вещий серафим,
И потому молчат мои уста.
Не шапка Мономаха тяжела,
А груз самодержавной немоты.
Мне знать бы только то, что ты жива.
Мне знать бы только, что любима ты.
* * *
Ко мне из детского кино
Ворвался чистый снег в окно
И замер друзою хрустальной.
А вдруг из жизни, из другой,
Отец, что вечно пах тайгой,
Явился из поездки дальней.
…Я на плечах в страну Емель
Плыву за тридевять земель
По морю синему в лукошке.
Казалось, что я сам гребу,
Но на его горячем лбу
Мои намокшие ладошки.
И, чтобы мне мужчиной стать,
Я буду камни собирать,
Душа отца в них обитает.
А этот снег, что как в кино,
Влетел сейчас в моё окно,
Как всё не вечное, растает.
* * *
Сегодня солнце не взошло —
Нелепый случай.
Мне объясняют, что оно
Зашло за тучи.
Подумаешь, что солнца нет,
Никто ж не ропщет.
Слепил глаза им белый свет.
Живи на ощупь!
Вокруг меня теней конвой.
О солнце, где ты?
Я ударяюсь головой
О все предметы.
Кошмарный сон!..
Сто тысяч бед,
Сто куролесиц!
Открыл глаза, а солнца нет…
Не будет — месяц!
Лишь угли, словно снегири,
В камине шаят.
Я разорвал календари.
И бросил в пламя.
* * *
В глубинке русской посреди разрухи
У нищих окон, как у царских врат,
Сидели на завалинке старухи
И тихо пели, глядя на закат.
Ни радио хрипящего, ни света,
Ни вечных кур, ныряющих в пыли…
Остались только песни им… И это
Взамен молочных речек и земли.
В чужие дали уходило солнце.
В чужие клети сыпалось зерно…
На мой вопрос: и как же вам живётся? —
Они глаза подняли озорно.
Святая Русь, не знавшая покоя,
Омытая слезами, как дождём,
Где б я ещё услышать мог такое? —
Чего не доедим, то допоём!
То допоём!.. Так как же жил я, если
Мне знать доселе было не дано,
Что голова всему не хлеб, а песни,
Которые забыли мы давно?!
В глубинке русской над деревней робко
Вставало солнце алой пеленой…
Старушки пели песню неторопко,
И медленно вращался шар земной.
Дрозд
В неухоженном парке весеннем,
Что похож на забытый погост,
В прошлогодней траве, словно в сене,
По-мужицки хозяйничал дрозд.
Нас увидев, он замер… Едва ли
Мы ответить ему бы могли,
Почему у него отнимали
Сокровенный кусочек земли.
— Не смотри туда, милый… Не надо,—
Ты мне шепчешь,— ему не до нас…
Но нет сил оторваться от взгляда,
От его настороженных глаз!
Говорят, все крылатые — братья,
Но не знаю, поймёт ли наш дрозд,
Что мы выпали наземь, в объятья,
Из надёжно построенных гнёзд.
Нам летать, оказавшись на воле,
Нам светить и гореть, как звезда.
И, сгорая, не чувствовать боли
От колючего взгляда дрозда.
И другой я судьбы не приемлю…
Но, чтоб всё ж не случилось беды,
Мы туманом окутаем землю,
Где в траве копошатся дрозды!
Матушка пела
Снова глаза закрываю несмело,
Вспомнить пытаясь детство своё…
Помнится только: матушка пела…
Песней наполнено сердце моё.
Зимами злыми над прорубью белой,
В стылой воде полоская бельё,
Вся коченея, матушка пела.
Песней наполнено детство моё.
Больше она ничего не имела.
Только свой голос. Свой — ножевой.
Не было хлеба. Матушка пела,
И оттого я остался живой.
Рядом война полыхала и тлела.
Сытым ходило одно вороньё.
Вдовы рыдали. Матушка пела.
Песней наполнено детство моё.
Минуло время, память немела.
Но без войны я не прожил и дня.
Все эти годы матушка пела.
Это, должно, сохранило меня.
Мы отнесли её лёгкое тело
На вековечное поле-жильё.
Всё мне казалось: матушка пела.
Песней наполнено сердце моё.
* * *
Я в чудеса давно не верую,
Хоть верит им и стар, и мал.
Чтоб обратилась ты царевною,
Лягушку я не целовал.
А, упираясь в небо посохом,
Что отражалось на воде,
Не зная брода, яко посуху,
Я шёл, любимая, к тебе.
Когда б, как все, глазами хлопая,
Я шёл дорогой столбовой,
А не заказанными тропами,
Мы разминулись бы с тобой.
И, понимая всё, как водится,
Туда — нельзя, сюда — не смей,
В том омуте, где черти водятся,
С тобой мы ловим голавлей!
Что параллельные не сходятся —
Сказал какой-то хитрый лис,
Но по молитвам Богородицы
Они у нас пересеклись!