Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2016
Антикризисная
Всё от погоды, меняет климат свой Земля…
Ю. Визбор
Сегодня пятница — и значит, завтра выспимся.
А нынче выпьем, не почувствуем вины.
Снег, что готовился к зиме, так и не высыпал.
Пейзажу в окнах не хватает белизны.
А мы за праздничным столом жуём не корочку,
и пьём не квас, и говорим не о нужде.
А годы катятся то с горки, то под горочку.
А снега нет, и нет зимы который день.
Ах, эта оттепель! Ах, эта блажь бесснежная!
Ах, для чего «меняет климат свой Земля»?
Ведь если всё-таки случится неизбежное —
не просто так случится, а чего-то для.
Мороз прихватит эту оттепель плюгавую,
крылом помашет — и нагонит холода.
Но дело в том, что снега — нет. А это главное.
И, по всему, его не будет никогда.
А на углах торгуют пихтами с иголочки,
на главной ёлке — фейерверки до Луны,
и Новый год уже — на улицах и в улочках,
хотя пейзажу не хватает белизны.
А мы за праздничным столом звеним бутылками,
как вызов времени — с икоркой канапе.
А годы катятся вагончиком по стыкам,
и с каждой станцией всё меньше нас в купе.
«Да что ты, правда, прицепился к снегу белому?
Ну нет и нет — что, без него не проживём?!
Мы из мечты снеговиков себе наделаем,
шумнём шампанским и застольную споём».
Сидим за праздничным столом, и свечи плавятся,
и точно знаем, что далёко до беды.
А снега нет — и хорошо.
Мне даже нравится,
что нету этой замороженной воды.
* * *
Евгению Савельеву
А мы родиться подгадали
не в день один, но в год один,
немало в жизни повидали
и вот — дожили до седин.
И, нас сединами отметив,
наш век пускает пузыри,
а пузыри уносит ветер
и топит в озере зари.
А нам топиться не пристало,
ещё не нами взят Парнас,
и наши жёны не устали
ещё с тоской глядеть на нас.
Ах, наши жёны, наши жёны!
Они — как пушки заряжёны,
и мы не властны над судьбой:
ведь стоит где-то ошибиться —
и развернётся гауби́ца,
и загремит неравный бой —
и мы падём…
Но дело чести, чувство долга
сильнее боли и вины,
и мы ещё пребудем долго
во власти жизни и весны.
Жизнь обернётся нотным станом,
а мы противиться не станем.
Слетятся ноты, как листва,
и затрепещут, и забьются,
и звуки музыкой прольются,
и буквы свяжутся в слова —
и мы споём!
Песенка про велосипед
Утро красит нежным цветом
широту и долготу.
Мы спешим с велосипедом
наверстать свою версту.
Не пылим, не грохочем,
а жужжим и свистим.
Не летим? — Так не хочем!
…ну, пускай — не хотим.
И мотор не стучит,
не возьмёт — не замолчит,
солнце в спицах запуталось,
ветер в уши ворчит.
То тропинкой, то дорожкой,
то прямой, а то кривой,
жму педали понемножку
то от дома, то домой.
Горизонт урезоню,
мелкий пот соберу.
Окончанье сезона:
суслик ищет нору.
Я живу не в лесу,
но молюсь я колесу
и утрами прохладными
солнце в небе пасу.
* * *
Трём грациям:
Марине Саввиных,
Румяне Внуковой,
Анне Киселёвой
Явились мне три Грации вчера,
одна другой прекраснее сестра.
Явились наяву, а не во сне.
Теперь живут три грации во мне.
Твоих картин магическая ясность,
твоих стихов кавказская пастель,
твоих романсов подлинность и страстность —
и Светлый Лик, и Промысел, и Цель.
Будь счастлив, Дом, в котором это было,
в котором слово множится на звук!
Живут цветы, хоть озеро остыло.
Звучат стихи.
Искусство сходит с рук.
Зачем поёшь, и пишешь, и колышешь
ты гладь холста, невинную досель?
Мы — не вольны, нам всё даётся свыше:
вот — Светлый Лик, и Промысел, и Цель.
Прекрасен мир, где царство светотени,
где слог в цене и музыка — в весне!
По моему ль, по Вашему хотенью —
прекрасен мир!
Три грации — во мне!
* * *
Мне и лето — не лето,
и эта жара
— не жара,
потому что — не так.
Потому что
— не то и не с теми.
Пыльный шлейф завивая,
за окнами
вянут ветра,
уступая недвижному зною привычное бремя.
Что-то будет, конечно. Недаром навстречу судьбе
я бросаю своё треугольное сердце, как дротик.
Но тревожит одно: я не слишком искусен в стрельбе.
Я могу промахнуться.
Кто мне
моё сердце воротит?
Томск
Пурга метёт, и ничего не видно.
«Огня,— кричу,— подайте мне огня!»
До боли мне, почти до слёз обидно,
что город мой пургой метёт меня.
Не ждёт меня, и путает, и водит,
слепит и норовит в сугроб спихнуть.
За что же? Не за то ль, что я — свободен,
что свой — неповторимый — выбрал путь?
За руль держусь, ругаюсь без причины,
боясь на дне обочины залечь.
Я свой «полтинник» одолел мужчиной!
Мне есть кого спасать, кого беречь!
Мне есть кого любить. Обидно только,
что город на меня спустил пургу.
Обидно, да. Ведь родом я из Томска.
Я вырос здесь. Я вывалян в снегу
и славного, и горестного детства,
и юности, ушедшей, как в песок.
Мой Томск, ты не лишай меня наследства,
расслышь мой осмелевший голосок.
И память неспокойна, словно совесть,
и давят годы — надо отвечать.
Судьба моя — не начатая повесть,
всё не пойму: с какой главы начать?
И вновь пурга, и в голове — ни строчки,
и нет ни лиц, ни кличек, ни имён…
Ухабы проскочили. Только кочки.
«Огня,— кричу,— огня!» Пришли с огнём.