Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2016
Наши гости
29 марта 2016 года в Белом зале Храма Христа Спасителя в Москве состоялась торжественная церемония награждения лауреатов Международного детско-юношеского литературного конкурса имени Ивана Шмелёва «Лето Господне».
В церемонии приняли участие председатель Издательского Совета Русской православной церкви митрополит Калужский и Боровский Климент, директор Государственной публичной исторической библиотеки Михаил Афанасьев, лауреат Патриаршей литературной премии поэт Юрий Кублановский, советник ректора Московского государственного университета печати имени Ивана Фёдорова Никита Штыков, историк и писатель, профессор МГУ Дмитрий Володихин, поэт Александр Орлов и другие.
Митрополит Климент приветствовал участников мероприятия от имени Святейшего Патриарха Кирилла, который высоко оценил значение конкурса «Лето Господне» и высказал предложение издать альманах с лучшими творческими работами. Затем прошла церемония награждения.
Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелёва «Лето Господне» — проект Издательского Совета, учреждённый в 2014 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла.
В конкурсе принимали участие школьники 6–12-х классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья, а также воспитанники воскресных школ и учреждений дополнительного образования.
Произведения победителей конкурса — сегодня в «Синей тетради».
Дарья Василенко
г. Бийск Алтайского края
«Золотые чернила»
Каждый из нас на любом этапе жизни — в самом начале, в самом разгаре или в самом конце — задаётся извечным вопросом без ответа, вопросом о смысле жизни. Гораздо меньше людей думают о том, как её стоит провести. Ещё меньше людей уверены, что идут рука об руку с Богом.
В моей семье все верующие, православные, поэтому и я, и мои родители, и их родители знаем, что есть такое судьба, доверенная Богу, судьба благословенная. Но мы также знаем, что такое Подвиг с большой буквы.
Мой дядя, Герой России посмертно Вячеслав Токарев погиб, защищая Родину. Он с детства верил, что станет военным, что это и есть его судьба. Жил этой мечтой и верой, родившись среди гор Алтая, погибнув среди гор Афганистана.
Поэтому я считаю, что Подвиг совершает Человек, и хочу поделиться с вами историей о судьбе Человека, святого великомученика Евгения Родионова.
Евгений, простой юноша из небольшого посёлка, был призван на службу в Чечню, где, прослужив месяц, попал в плен. Сто дней его жестоко пытали и истязали, но боец не сдавался. Евгений тщетно пытался бежать, но однажды получил возможность вновь обрести свободу при условии, что сменит веру и примет ислам. Как доблестный православный христианин, он отказался менять веру, не снял креста.
За это воин Евгений Родионов был обезглавлен. Это произошло 23 мая 1996 года. Жене было всего девятнадцать лет.
Вскоре после этого мама Евгения поехала в Чечню на поиски сына и долго искала его. Но нашла мать тело, опознала которое по нательному кресту, который даже после смерти помог воину вернуться домой. Сегодня в моём родном Алтайском крае есть храм, посвящённый ему. Женю причислили к лику святых.
Но взгляните на нынешний мир с чистым небом над головой. В наши дни люди считают подвигом просто сходить в церковь, пробыть на литургии или выдержать пост и хвалят себя за вещи, которые люди делали, затаив дыхание, ставили выше собственной жизни, выше любых мирских забот! Неужели людям нужна война, нужны горе и вселенские беды, чтобы ступить навстречу к Богу и начать молиться? Неужели людям сегодня не хватает мудрости принять Божью руку и вовремя отпустить её в смиренном ожидании и преодолении испытаний?
До вчерашнего дня мне казалось, что мы уже никогда не станем Людьми. Наслушавшись «мудростей» моих одноклассников, далёких от Божьего промысла, я была убеждена, что в нас не осталось той первозданной святой Божьей искры, что мы покорно шагаем в пропасть, глядя в экраны телефонов, ослеплённые манящим пороком, не рождающим мысли. Но этот конкурс, это «Лето Господне» победило зиму в моей душе. Сейчас я сижу в одном зале с моими православными ровесниками и чувствую, что мы уже разделяем многое — Веру и Любовь к Богу. Мы все чувствуем, что храм Божий — дом нашему сердцу, понимаем, что наше творчество и мысли посвящаются Творцу, всем верующим и неверующим. Я знаю, что со мной рядом сидят люди, способные на Подвиг. Как и Евгений — простой парень, святой Человек.
Валентин Распутин однажды сказал: «Если человек — настоящий писатель, он макает перо не в чернильницу, а в душу». Теперь я могу с уверенностью сказать, что, если в сердце есть Бог,— мы пишем историю золотыми чернилами.
Анастасия Агафонова
8-й класс, г. Михайловка Волгоградской области
Серые валенки
На дедовский юбилей съехались все, как договаривались. Вносили в тёплый дом шум, стук, свою молодость и любовь, обдуманные и тем дорогие подарки.
Дед Николай ворчал про мороз и снег, но был рад и поругивал жившего с ним старшего сына с невесткой, что про гостей знали, а ему не сказали, и что сам-то он тоже знал, что приедут, и не зря расчистил от снега двор…
Мужчины пошли поставить машины под навес. Дед Николай вышел с ними, «указать место». Наверное, и сто, двести лет назад вернувшиеся из похода сыновья ставили своих коней под отцовский навес, а старики «указывали» им, как сделать это лучше.
Я быстро сняла с печки дедовы валенки, нырнула в их живое тепло и выбежала во двор. Вокруг искрился, слепил белизной, звонко скрипел чистый, не городской снег. Вы знаете, что снег пахнет первым арбузом?
По саду, проваливаясь, ко мне торопилась наша старая собака Розка, я бросилась к ней, упала, обняв её, в сугроб. С поленницы на нас ревниво и осуждающе смотрела красавица кошка.
А в окне, в синей раме наличников, улыбались бабушка и мама.
Обедали поздно, «при свете». Прадедушка, седобородый, в очках со шнурочком, как патриарх, посматривал на сынов и внуков, одобрял, что все они серьёзные, непьющие и работящие. Смотрел и на нас. Все женщины нашей семьи в бабушку: одинаково высокие, спокойные и домовитые.
— Была бы жива Устинька, вот бы порадовалась,— тихо сказал дед. Мы молча согласились.
Дедушка вздохнул и ушёл к себе. За ним, по одному, перешли и мы. У каждого из нас в той комнате был с детства занятый уголок.
Детям стелили на пол тёплое одеяло. Маленькие под разговоры засыпали на нём, и потом их переносили «на ручках» в спальню, это было так волшебно…
В который раз удивилась я тому, как много родных людей вмещает с виду небольшая дедова горница.
Папа начал рассказывать о недавней нашей поездке в Турцию, в Миры Ликийские, в храм святителя Николая.
Дедушка не любил такое времяпровождение, считал его «баловством и переводом денег». «Если хочешь отдохнуть,— говорил он,— приезжай летом сюда, в станицу, на покос. Тут и вода в Дону чистая, и воздух свежий, а ваш шведский стол тому хорош, кто за нашим, казачьим столом не сиживал».
Но нашу экскурсию дед одобрил, удивился фотографиям, правда ли храм так порушен? Да что с них, с турок, взять.
Мой папа сказал:
— Вот бы тебя туда, дед, ты бы всё восстановил.
Действительно, в девяностые годы дедушка первым начал поднимать наш Святоникольский храм, потом, конечно, «всем миром» восстановили. Сейчас храм прекрасен, я его очень люблю. Мой дед Николай там староста и первый друг отца Прохора.
— Хотел бы я туда поехать потрудиться,— ответил дед.— Святому Николаю я жизнью обязан.
И тут дедушка, редко говоривший о войне и не хвалившийся орденами, рассказал нам об одном дне своей достойной и честной 90-летней жизни.
«В 1942 году это было.
19 декабря, как сегодня. На Николу зимнего. Мне исполнилось восемнадцать лет. Стояли мы под Сталинградом и не думали ни про подвиги, ни про битву и героями себя не считали…
А думали мы о том, что на кургане фашистский дзот, и пулемётчик не даёт нам поднять головы, и наша артиллерия к нам на помощь не спешит, и лежать нам в снежной каше больше нельзя, стыдно.
Друг мой, Фёдор — бабки Мотри сын, оставил мне гармонь, чтоб я покараулил её, «вернусь — заберу», и пополз с гранатой в горку. Чуть не успел, убили его, и остался Федя лежать на белом снегу, а руки вперёд!
Потом кузнец с Усть-Медведицы пошёл, сильный был, подковы гнул. Тоже погиб.
Смотрю: бежит, согнувшись, солдатик — маленький такой, очкастый, совсем не нашей нации…
Никто нас на тот курган не посылал и жизнь свою отдавать не заставлял. Война — не кино, это там красиво бегут и громко кричат! А мы сами знали, за что голову кладём. За Родину, за свой дом.
Молчком я собрался, молюсь святителю Николаю и прошу его дать мне столько минут жизни, чтоб достать этого немца. Только достать, и всё! Я его на мою землю не звал.
Верите, ни о родителях, ни о невесте своей Устиньке не вспомнил.
Тихо-тихо вдруг стало. И легко.
Командир меня за плечо трясёт, что-то кричит — не слышу!
Потом глянул — старые колхозные трактора-работяги тянут миномёты, их потом «катюшами» назовут, а всеми командует старичок в тулупе, в серых валенках с седой аккуратной бородой.
Смотрю на этого человека и думаю, что с бородой он не по уставу, валенки свои он обязательно промочит, а трактор точь-в-точь мой, довоенный. Вот ведь что в голову пришло…
После боя я старичка этого найти хотел, поблагодарить, но никто такого человека и близко не видел.
Потом понял я, в тот час наши русские жизни спас святитель Божий Николай».
Дедуня закончил рассказ, и все молчали; мне вдруг подумалось, что он скоро умрёт, на душе стало так скорбно, я отвела глаза на лампаду, и та засияла тысячами огоньков моих слёз. Дедушка решил отдать нам на вечную память этот день, отдать как подарок.
Скоро дедушки Николая не стало. Наш священник сказал, что ушёл он тихо и правильно, как и жил.
Я думаю, там, среди встречающих, его ждали родители и верная жена Устинька, друг Федя с гармонью и его мать Мотря, кузнец и маленький солдатик. И, может быть, теперь дед узнал, не промочил ли свои серые валенки наш святой помощник и покровитель.
В День Победы моя семья шла в колонне Бессмертного полка. Мама несла фотографию своего деда Ивана в будёновке и с шашкой, папа — портрет дедушки. Я несла дедовскую икону святителя Николая.
Мы гордимся своими родными!
Даниил Лазаренко
с. Пушкари Рязанской области
Белая птица
Проснулась я, как всегда, рано, настолько рано, что не сразу и поняла, дома ли матушка с батюшкой или уже ушли на работу. Никто не отозвался на мои слова, и, поняв, что дома никого уже нет, что на самом деле не так уж и рано, как мне показалось вначале, я решила не дожидаться своей подружки, а пойти на улицу одна, хотя матушке и не нравились мои самостоятельные прогулки. Не подумайте, что моя мама такая уж требовательная или очень опекает меня, просто от рождения я слепая, и это не даёт мне право быть как все и делать то, что другим позволено. Нет, я-то как раз считаю ни в чём не ущемлённой себя, даже наоборот, мне кажется, что во мне живёт столько радости, счастья, любви, которых хватит всем на нашей планете, а вот родители считают иначе, и спорить с ними я не могу, да и не хочу.
Сегодня я особенно счастлива. Желание пойти на улицу настолько огромно, что ждать я уже не могу ни минутки. Быстро одеваюсь, насколько могу, и… Вот я и на улице. Что-то мягкое, холодное и очень нежное на моих щеках. Что это? Конечно, снег. Только он так любит меня и каждым своим прикосновением говорит мне о своей радости от встречи со мной. Я поднимаю лицо, ладошки и начинаю считать снежинки: раз, два… пять… сто… Сколько же вас, мои родные! Здравствуйте! С приездом вас!
— Матрона, иди к нам. У нас снега больше. А у тебя крыша над головой мешает снегу лететь,— слышу я совсем близко.
Идти не хочется, но набрать целые ладошки снега оказывается сильнее сомнений. Осторожно спускаюсь со ступенек и иду на голос. Снег падает на нос и щёки, я высовываю язык, чтобы попробовать на вкус. Как же вкусна снежинка! Я даже останавливаюсь на секунду, чтобы ещё и ещё раз испытать состояние неописуемого восторга, восторга от сладости первого снега. Когда всё кажется неважным, только твоё состояние имеет значение. Замираю на секунду, чтобы запомнить навсегда обновлённое состояние души.
— Ну, что же ты встала, иди быстрее к нам,— голос звучит требовательно.— Направо, направо поворачивай.
— Ха-ха-ха. Ха-ха-ха.
Нет, не хохот слышу я, а артиллерийские залпы. Залпы по одной белой слепой птице, которая падает в яму, в растерянности беспомощно размахивая крыльями. Видно, и впрямь я смешна, особенно, когда карабкаюсь из ямы и сваливаюсь вновь. Один раз я уже выбралась, но, решив отряхнуться, падаю вновь. Я плачу, размазываю грязь по щекам и… карабкаюсь, карабкаюсь.
Они смеются, смеются, смеются.
— Слепуля-крохотуля,— кричат они и хлопают в ладоши,— дома сиди, с палкой ходи!
Мне обидно, а их — жалко. Я выбираюсь на этот раз очень быстро, будто кто-то меня подталкивает сзади. Я знаю, кто это. Это Николай Чудотворец вновь поспешил мне на помощь.
Вот я и дома. Свои коленочки помазала маслицем, что батюшка Василий дал от чудотворной иконочки, и боль сразу утихла, и обида прошла.
Пришла Катя, подружка моя, глазки мои. Сразу рассказывать стала, как на улице красиво, что первый снежок всё покрыл своим белоснежным ковром, что снежинки летят, словно птицы парят в воздухе, а поймаешь — рассмотреть не успеешь как следует, только капелька на ладошке чуть подрагивает.
Не утерпела я тут и всё Кате рассказала, как Витька Михеев, Сашка Вихорев и девочка одна смеялись над моею бедою: над слепотою, что в яму упала, что сразу не получилось выбраться.
— А как же ты узнала, кто смеялся, если ты не видела их?
— Я не знаю, как, да только всех узнаю. Кого по голосу, кого по походке, а кого и по дыханию. Вот ты пришла, дверь прикрыла, а я сразу поняла, что это ты. Ходишь ты интересно: правой ножкой еле-еле до пола дотрагиваешься, а левую уверенно ставишь. Я ни с кем твои шаги не перепутаю.
— Матронушка, милая, прости меня!
— А тебя-то за что прощать? Ничего плохого ты мне не сделала.
— Как же, Матронушка,— перебила меня Катя,— я же мимо проходила и видела, как ты из ямы выбиралась. Сама вся белая, руками машешь, словно птица, а взлететь не можешь. Знаешь — это красиво было и смешно. Я улыбалась, когда на тебя смотрела, а когда помочь собралась, испугалась: мальчишки кулак показали. А ты вдруг будто выпрыгнула из ямы и домой пошла, очень уверенно пошла, будто кто за руку с тобой шёл. Простишь меня, а?
— Дорогая моя Катя, а я ведь знала, что и ты там, но не позвала, потому что не захотела, чтобы у тебя неприятности были. А прощать мне тебя не за что. Раскаиваться в содеянном могут не все, не очень это легко, вот ты смогла, да ещё сама мне обо всём и рассказала. Значит, доброе у тебя сердечко. Ошибаются все, а вот успеть исправиться не у каждого получается. Знай только, что все наши дела, добрые и не очень, в специальную книгу записываются, чтобы потом сравнить можно, каких дел за свою жизнь человек совершил больше — хороших или плохих. Вот сейчас ты ко мне приходишь, чтобы помочь, но знай, что наступит время, и я тебе помогать буду.
Катя заплакала, за ней и я. Не знаю, сколько времени мы проплакали, но, когда слёзы кончились, Катя попросила, чтобы я ещё раз рассказала историю о старце, который попросил воды.
— Мне было годков пять всего,— начала я рассказывать с великим удовольствием, потому что воспоминания эти были сладостны.— Слышу, кто-то вошёл и говорит, чтобы я водицы испить принесла. Я очень уверенно слезла с кровати, на которой сидела, набрала воды и понесла. Дедушка взял ковшик, выпил водичку, поблагодарил ласково, а потом в грудь меня так легко стукнул и ушёл. Я тебе ещё ни разу не говорила, но с тех пор у меня на груди крестик, свой крестик, никто и никогда его снять с меня не сможет. Захочешь, я тебе его покажу, но только в следующий раз. А старичок этот был сам Николай Чудотворец! Возьми икону, третью справа, в верхнем ряду.
Вот это он и есть. Он мне всегда помогает, и не только он.
— Как мне хорошо с тобой, Матронушка!— радостно проговорила Катя.— Ты говоришь, а у меня душа поёт, словно я только что святые дары приняла.
— Я вот что думаю, Катя,— начала я о самом сокровенном.— Наша жизнь будет лучше, если мы будем молиться и каяться, в храм ходить, просить о помощи. Верить в Бога будет народ — Россия будет самой сильной. А ты ходи, ходи ко мне и в церковь со мной ходи. Ну, всё, Катя, устала я, и тебе отдыхать пора, скоро родители с работы придут. Завтра приходи обязательно. Очень люблю, когда ты мне о батюшке Серафиме Саровском читаешь. Слушаю тебя, а сама, словно большая белая птица, то с батюшкой вместе по полю иду, то канавку копаю, то на батюшку с ветки смотрю, то медведя с ним кормлю, то на камешке вместе с ним молюсь. Порой я и сама не знаю, кто я: птица белая или Матрона Никонова.
Катя ушла, а я положила кулачок под щёчку, легла на бочок и заснула. Во сне жила уже в другом городе, святом городе Москве — сердце России, в котором храмов видимо-невидимо, а я летаю белой птицей, любуюсь. Посижу у одного храма и дальше лечу. Так всю ночь и пролетала.
Даниил Лапин
8-й класс, п. Локоть Брянской области
Русское монашество на Афоне
В лето… года над Афоном стояла жара, впрочем, обычная для этих мест погода. В горячем воздухе далеко разносилось стрекотание кузнечика, который сидел на нагретой солнцем лавочке. Всеобщую тишину нарушал лишь ленивый, как бы сонный, перезвон колоколов. День был безветренным, и поэтому воздух был насыщен всевозможными ароматами цветов. Лишь редкое облачко иногда укрывало иссохшую землю от лучей яркого летнего солнца. Чайки медленно кружились над морем, красиво касаясь крылом воды, взмывали ввысь и снова возвращались на круги своя.
В воздухе витал тонкий аромат мира и ладана. В позолотах икон отражался огонёк лампады. С икон смотрели лики и образа святых, полосы света проникали из-под узких окон, расположенных по кругу под самым куполом. Лучи солнца брали своё начало от входа и постепенно боком, через весь храм продвигались к алтарю. В храме витало спокойное блаженство и счастье, тишину нарушал лишь шёпот молитвы одинокого монаха. Он стоял на коленях около иконы Пресвятой Богородицы. После трёх земных поклонов, совершённых им с особым усердием, он встал и хотел идти на послушание, но вдруг заметил незнакомого старца. На нём была монашеская риза, на груди висел крест, лицо наполовину скрывал капюшон. От него веяло каким-то дивным ароматом, очень похожим на запах полевых цветов. Он стоял и с умилением смотрел на икону, затем повернулся к монаху и сказал:
— Трём монастырям грозит опасность, предупреди всех: горит лес.
Монах машинально посмотрел в окно по направлению к хребту. За окном, утомлённые зноем, лениво порхали бабочки, и случайно залетевшие мухи бились об него, стараясь вылететь. На голубом небосводе не было ни единого облачка. Лес радовал глаза своей ярко-зелёной краской, в нём, весело щебеча, перелетая с места на место, порхали дивные птицы.
— Отче, а кто ты? — спросил монах и с изумлением заметил, что он в храме один.
Увидев в этом промысел Божий, он немедленно поднялся на колокольню и стал звонить во все колокола. Вскоре на площади собрались десятка два монахов.
— Неофит, что случилось? — спросил подошедший священник.
— Пожар! За хребтом пожар!
И сразу всё пришло в движение, не в суету, а в хорошо организованную работу.
Над хребтом появились первые струйки дыма, а вскоре тонкие языки пламени стали возвышаться над линией леса. Вдруг из-за хребта выбежал зайчик, он сильно хромал на одну лапу. Он безбоязненно кинулся к монахам, как бы ища спасения. Огненная стихия разгоралась с бешеной яростью, и скоро жар от неё доходил уже до самых стен монастыря. Двое монахов побежали в соседние монастыри предупредить живущих там старцев о надвигающемся горе.
Вдруг Неофит, бывший тут же и тушивший пожар вместе со всеми, увидел того самого старца, стоящего около него и смотрящего на языки пламени, которые охватывали всё новые и новые деревья. Постояв так, он повернулся к Неофиту и сказал тихим нежным голосом:
— Обратись за помощью к покровительнице Афона. По вере вашей дано будет вам.
И на глазах изумлённого монаха он тут же исчез. Неофит же побежал к монастырю и по пути встретил ещё одного монаха, Пантелеймона.
— Брат, нужна твоя помощь! — попросил он его.
Неофит был ещё молодым монахом, недавно принявшим обет служения Богу. Он познал грамоту в стенах обители, полюбил чтение и сейчас вспомнил о множестве книг и рукописей, хранящихся в монастыре. Мысли мелькали в голове одна за другой. Как спасти книги? А иконы? Всё ведь пропадёт! Нужно молиться! Но огонь уже совсем близко… Ничего нельзя приобрести в жизни без помощи Божьей.
Все находящиеся на месте тушения пожара вскоре увидели двух молодых монахов, несущих мощи. Они распевали моленный гимн. В одно мгновение к ним присоединились другие монахи. Все они смело, с чтением молитв направились прямо навстречу бушующей огненной стихии. Когда они подошли совсем близко, огромный столб пламени взметнулся вверх и отрезал обратный путь монахам. Языки пламени старались их сжечь, но бессильно бились о невидимую стену, которая окружала монахов и святые мощи. И так продолжалось до тех пор, пока в храме не отслужили водосвятный молебен и канон Святой Марии Магдалине.
Когда закончили службу, огонь взметнулся в последний раз, словно умирающий раненый зверь. Он резко вскинулся вверх и исчез. Монахи с мощами стояли посреди огромного пепелища и не могли поверить своему чудесному спасению. Они были свято убеждены, что чудесное спасение и тушение пожара свершено по заступничеству покровительницы Афона. Они и сейчас верят, что она до сих пор следит и незримым Божьим промыслом руководит над всем, что есть на Афоне.
Монахи пошли в храм и стали восхвалять чудеса Господни, которые он являет грешным людям, они воспевали псалмы святого царя Давида.
Среди служащих Неофит заметил того самого старца, что стоял около той иконы, возле которой молился Неофит. Он робко подошёл к нему. Старец, не оборачиваясь и не видя его, вдруг сказал вслух:
— Сколько чудес является нам, грешным людям, по великой милости Господней!
— Кто ты, отче? — робко спросил Неофит.— Ты святой?
Старец посмотрел на него лучившимися добром глазами, улыбнулся и перекрестил его. Затем повернулся и пошёл по лестнице на колокольню. Когда Неофит поднялся вслед за ним, он с удивлением заметил, что колокольня пуста. «Жить нужно незаметно»,— вспомнил Неофит слова, произнесённые недавно на молитве старым сгорбленным монахом. Он до сих пор свято верит, что это был один из афонских старцев, посланных Пресвятой Богородицей. С высоты колокольни он посмотрел на горизонт: в небе порхали птицы, из-за пожара оставшиеся без крова, вокруг всё утопало в зелени, и лишь откос зиял огромной чёрной дырой, напоминавшей о стихийном бедствии.
Много времени прошло со дня этих событий. Пожарище поросло молодыми деревьями, некоторые из них уже окрепли, святая земля залечила раны, нанесённые ей ужасной стихией, птицы вернулись в родные места и, построив новые гнёзда, как и раньше, ублажали человеческий слух прославлением чудес Господних на птичьем, одним им понятном языке. Возможно, нет уже давно в живых монахов Неофита и Пантелеймона, но память живёт и будет жить вечно, светлая память о Пресвятой Богородице, о смиренных монахах и о чудесном заступнике.
Серафим Рылов
6-й класс, г. Шуя Ивановской области
Монашество и путь к нему в романе протоиерея Николая Агафонова «Иоанн Дамаскин»
Роман лауреата Патриаршей литературной премии протоиерея Николая Агафонова «Иоанн Дамаскин» посвящён личности прп. Иоанна Дамаскина — «великого поэта, писателя, богослова», как о нём говорит в интервью издательству Сретенского монастыря сам автор. И в послесловии, и в интервью автор подчёркивает, что образ Иоанна Дамаскина для него является «необычайно притягательным». Этот образ многогранен: «знатный вельможа и монах-аскет, знаменитый писатель и поэт, учёный-богослов и философ-полемист, поистине великий человек своего времени». Протоиерей Николай Агафонов называет Иоанна Дамаскина «покровителем всех православных писателей».
И для всех православных христиан имя прп. Иоанна Дамаскина известно и близко: песнопения, составленные им, мы слышим на каждом богослужении, каждый вечер, «указывая на свой одр», читаем его молитву «Владыко человеколюбче», готовясь ко Святому Причащению, с благоговением произносим: «…сподоби мя неосужденно причаститися Божественных, и Преславных, и Пречистых, и Животворящих Твоих Таин, не в тяжесть, ни в муку, ни в приложение грехов: но во очищение, и освящение, и обручение будущаго живота и Царствия…», с сокрушением сердечным молимся: «Пред дверьми храма Твоего предстою и лютых помышлений не отступаю…», ликование пасхальной радости выражается для нас словами Пасхального канона, написанного этим святым: «Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир, видимый же весь и невидимый, Христос бо восста, веселие вечное».
При этом образ святого в романе дан в развитии: автор показывает становление его как личности, как духовного писателя, его путь к святости. В частности, этим роман и отличается от жития, в котором, как пишет автор, «святой от рождения свят». Одним из лейтмотивов жизни прп. Иоанна является его стремление к монашеству, и весь жизненный путь его можно представить как движение к монашеской жизни.
Начинается он с самого рождения прп. Иоанна, когда его отец, великий логофет Дамаска Сергий Мансур, посвящает долгожданного сына Пресвятой Богородице у Её святой иконы: «Ты истинная Матерь всех верных чад Церкви Христовой, а потому прошу Тебя, Владычица Небесная, возьми его под Свой благодатный покров, пусть он служит Сыну Твоему и Богу нашему». Посвящение Богу — один из общих моментов житий многих преподобных: например, был посвящён Богу своими родителями, долгое время пребывающими неплодными, прп. Евфимий Великий, этот же момент встречается в житиях русских святых, например, прп. Сергия Радонежского, прп. Лукиана, основателя Богородице-Рождественской Свято-Лукиановой пустыни.
В соответствии с желанием, чтобы сын принадлежал Богу и Пресвятой Богородице, чтобы был Им угоден, отец Иоанна горячо молится Богу о том, чтобы Тот указал ему такого учителя, который «преподал бы детям не только человеческую, но и Божественную мудрость». В ответ на эти молитвы Господь чудесным образом посылает семье Мансуров Косму из Калабрии (области на юге Италии), который смог научить Иоанна и его названного брата Косму «знаниям о том, для чего человек живёт на земле и как нужно правильно жить».
С ранней юности особое укрепление Иоанн получал в молитве. Молитва была его прибежищем в сложных обстоятельствах. Так, попав на состязание колесниц в Константинополе и ужаснувшись зрелищу разгула человеческих страстей, Иоанн «потупил взор и стал молиться», и ему «удалось воздвигнуть стену молитвы между собой и бушующим морем человеческих страстей». Считается, что именно в монашеской жизни молитва имеет особое значение. Монахи исполняют особое молитвенное правило, стараются непрестанно читать молитву Иисусову, можно сказать, смысл жизни монаха — именно в молитве за весь мир. Поэтому то, что ещё в мирской жизни молитва для прп. Иоанна «стала не просто повседневным обязательным правилом, но постоянной сердечной потребностью души», говорит о восшествии на ещё одну ступень восхождения к истинной монашеской жизни.
Стремление в монастырь для Иоанна стало самым главным желанием. В беседе с василевсом Юстинианом он говорит: «Как бы я хотел уйти в монастырь вслед за моим учителем Космой. Но отец об этом и слышать не хочет. Он говорит, что мой долг продолжать дело Мансуров. Душа моя жаждет одного, а повиновение родителям требует другого». Свою волю, чтобы сын продолжил его дело, Сергей Мансур повторяет и на смертном одре: «Я знаю, что ты мечтаешь о монашеской жизни, и всё же помни: человек не волен распоряжаться собою по собственному желанию, но должен сообразовать свой жизненный путь с волей Божией. Ты нужен здесь, сын мой, на моём месте». Нужен Иоанн был и своей престарелой матери, оставшейся совсем одной. Как эта ситуация напоминает эпизод из жития прп. Сергия Радонежского, которого родители — преподобные Кирилл и Мария — умоляли не бросать их в старости, сначала похоронить их, а потом уже исполнить своё заветное желание о монашестве.
Но и со смертью родителей Иоанн не смог оставить мир. Он был нужен не только своей семье, но и всем христианам Дамаска. Недаром архиепископ Пётр в прощальном послании из ссылки писал Иоанну: «Тебя же прошу пребывать в памяти о твоём родителе, который был заступником перед халифами за род христианский. Тебе следует подражать этому доброму делу и не оставлять своего служения до поры. А когда будет эта пора, тебе Сам Бог укажет».
Иоанн усердно трудился на своём нелёгком поприще. Утешением для него в это нелёгкое время служили литературные труды. Он сочинял тропари, кондаки, работал над замыслом собрать всё богословское наследие Церкви в одну книгу, по благословению архиепископа Дамасского Петра составил защитительное слово против порицающих святые иконы.
Переломным моментом для Иоанна стало явленное по молитвам Богоматери чудо: правая рука Иоанна, которую отсекли по приказу халифа, поверившего клевете о том, что Иоанн собирается сдать город византийским войскам, за ночь приросла, о случившемся напоминал только тонкий шрам. Явившаяся во сне Иоанну Богоматерь повелела святому усердно трудиться и сделать руку «тростью скорописца». После пробуждения Иоанн исполнился вдохновения, у него сама собою сложилась новая песнь в честь Богоматери «О Тебе радуется» (теперь она постоянно поётся на Литургии свт. Василия Великого и входит в Октоих — читается на «И ныне…» воскресных седальнов 8 гласа с оговоркой, что это песнопение необходимо читать и слушать не сидя, а стоя с особым благоговением). В благодарность за исцеление Иоанн пообещал Пресвятой Богородице оставить мир, уйти в монастырь и там «воспевать в стихах и песнях Господа Иисуса Христа» и предстательство Богородицы за род человеческий.
В память о чуде Иоанн прикрепил к иконе Пресвятой Богородицы, перед которой он так горячо молился, серебряное изображение правой руки. По завещанию прп. Иоанна икона была привезена в дар лавре Савве Освящённого близ Иерусалима, в которой он решил принять монашество. Впоследствии икона, названная Троеручицей, чудесным образом оказалась в Хиландарском монастыре на Святой горе Афон.
Казалось бы, вот он, счастливый финал: прп. Иоанн раздал всё своё имение и исполнил своё давнее желание — пришёл в лавру Саввы Освящённого, чтобы стать монахом. Но оказывается, что с приходом в монастырь все основные трудности, искушения, испытания только начинаются. Так, Иоанн мечтал, что в монастыре, возрастая духовно, он напишет сочинения, которые «будут приводить к Богу заблудшие души». Однако от старца Диодора Иоанн получает послушание «никогда не писать никаких писем и прочих учёных трудов», навсегда оставить «все бесплодные мечтания и сочинения ума». Особенно угнетало Иоанна то, что он не исполняет обещания, данного Богоматери,— стать «тростью книжника-скорописца», воспевать Господа и Пресвятую Богородицу. Кроме того, творчество для него было так же естественно, как дыхание. Молитва «Пред дверьми храма Твоего предстою» изливается из души прп. Иоанна сама, без произволения, но и такое невольное нарушение запрета прогневало старца.
За этим неимоверно тяжёлым испытанием следует следующее, призванное показать, насколько сердце Иоанна открыто для любви к ближнему. Брат Никифор умоляет его исцелить страдающую душу, написать умилительную молитву на смерть своего родного брата, которая бы стала утешением в великом горе. «Прояви сострадание к ближнему, и Господь вознаградит тебя»,— молил Иоанна Никифор. Иоанн сначала твёрдо отказывается, однако, видя страдания брата Никифора, решает, что «любовь сильнее любых запретов». Так возникли стихиры, которые до сих пор поются на погребении православных христиан, и они действительно утешили скорбящего брата Никифора. Однако Иоанн за непослушание понёс тяжёлое наказание от старца: тот велел ему сначала вовсе покинуть монастырь, но после усиленных просьб братии и самого игумена отправил Иоанна убирать нечистоты по всему монастырю. И лишь заступничество Богоматери, Её слова о том, что «Иоанн воспоёт духовную, небесную песнь и будет подражать херувимским песнопениям», заставили старца Диодора отменить свой запрет, воскликнуть Иоанну: «Открой же свои уста для слов истины».
Так завершается путь развития святого: пройдя все испытания, он принимает постриг, становится монахом, воспевает песнопения, которые «низводят небо на землю, а человека воздвигают от земли к небу» — преумножает талант, данный ему Богом, выполняет своё предназначение. На этом и заканчивается роман.
В произведении много образов монахов: это и будущие святые прп. Андрей Критский, написавший великий покаянный канон, который читается в первые четыре дня и в среду вечером на пятой седмице Великого поста, и преподобномученица Феодосия, пострадавшая в Константинополе, защищая иконы, и монах Косма из Калабрии, учитель прп. Иоанна, и названный брат Иоанна Косма, ставший епископом Миусийским, и игумен Никодим, и братия лавры Саввы Освящённого, и амастрийский затворник Кир, предсказавший низложенному императору Юстиниану возвращение на престол и впоследствии по решению вернувшегося Юстиниана ставший патриархом, находившийся на патриаршем престоле с 706 по 712 год. Однако это и настоятель монастыря святого Каллистрата Павел и архимандрит монастыря святого Флора Григорий, которые способствовали государственному перевороту, низложению Юстиниана и восшествию на трон полководца Леонтия. Они считали, что судьбы государств и отдельных людей зависят от расположения звёзд. Появление таких образов монахов связано с мыслью автора о том, что монашеское звание не является залогом спасения, само по себе не даёт совершенства. Монаху необходимо приложить многие усилия, чтобы стать «небесным человеком и земным ангелом».
Так же сложно решается в романе и проблема старчества, которую в интервью издательству Сретенского монастыря протоиерей Николай назвал одной из важных современных тем, затронутых в романе. Ведь получается, что старец, запретивший Иоанну заниматься творчеством, заблуждался. Однако его заблуждение было угодно Богу. Об этом Иоанн в романе говорит так: «Всякое величие человека есть дар, посылаемый ему как испытание его любви и смирения. Если человек не проходит этого испытания, то его дар остаётся во времени, а если проходит, то дар его принадлежит вечности. Отче мой, сегодня ты приобщил меня к вечности». А протоиерей Николай в своём интервью комментирует: «Я постарался показать облик такого старца — святого по сути, но который заблуждался. Богородица Сама явилась этому старцу, ходатайствуя за преподобного, и старец просил прощения у Иоанна Дамаскина. Но его заблуждение было угодно Богу. Именно он отсёк у преподобного всё житейское и сделал из него того великого святого, который нам известен. Это современно: показать, как становятся старцами. В начале своего пути это такие же люди, как и мы с вами. Нельзя делать из них оракулов. Они стремятся к Богу, они выше нас, но они остаются при этом людьми, и надо видеть в старце живого человека».
В своём романе автор показывает и высшую цель монашеского пути — приближение к Богу, приобщение к пасхальной радости «будущего воскресения всех мёртвых». Не случайно пением пасхального канона, составленного прп. Иоанном, над гробом усопшего старца Диодора и завершается роман.
Ксения Тюкина
11-й класс, г. Суровикино Волгоградской области
А в сердце любовь живёт всегда…
— …Зачем вы соблюдаете заповеди Божьи? — спросила как-то раз нас учительница Ветхого Завета в церковно-приходской школе.— Почему, скажем, не крадёте в магазинах сладости или не обижаете младших?
Все глубоко задумались. Действительно, почему мы не делаем этого? Может быть, дело в воспитании; может — в боязни ответственности за совершённое. Первой нарушила молчание самая младшая из нас:
— Я боюсь, что Бог накажет меня.
Несколько ребят кивнули головами в знак согласия с ней.
— Боишься наказания, значит? — учительница опустила взгляд в пол, помолчала с минуту, а затем перевела снова на девочку.— А что такое Бог? Как ты объясняешь себе это понятие?
— Бог есть Дух.
— Очень хорошо, что ты знаешь это, но я имею в виду другое определение.— Далее педагог обратилась к нам: — Кто-нибудь может дать другой ответ?
Мы начали вспоминать предыдущие уроки, листать учебник. В голову приходили различные «свойства Божьи»: вездесущ, всемогущ, неизменяем, вечен… Но всё это было не то. Что же такое Бог и почему ответ ученицы оказался неправильным?
Через несколько минут тишины учительница всё же дала ожидаемый ответ:
— Бог есть любовь. Разве вы не чувствуете любовь, говоря с Богом через молитву? Не чувствуете, стоя на службе и смотря во время пения аллилуйи под купол храма? Разве вам не кажется, что в отблесках света поют сами ангелы, осыпая вас невидимой «пыльцой», которая заставляет любить всех и вся? Православие основывается только на любви. Вы боитесь не наказанья Божьего, а оскорбления Творца. Любящая мать всегда расстраивается, видя, что её дитя совершает неправильные поступки, но продолжает любить, пытаясь объяснить своему чаду, почему так делать нельзя. Так же поступает и наш Небесный Отец: он иногда поучает нас, но не наказывает.
Эти прекрасные слова я помню и по сей день. Бог есть любовь, а значит, многие люди идут в дом Божий, в храм, чтобы получить хоть капельку этого светлого чувства. Ведь как в наше время не хватает любви! «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»,— говорит нам Евангелие от Матфея. Но разве мы любим друг друга? Многие думают: «Да, я исполняю эту заповедь: со всеми вежлив, не желаю никому зла, спасаю себя и свою семью от падения в бездну, молюсь за близких»,— но при этом обрадовался бы, если б Америка ушла под воду или просто испарилась — долой врага! Но ведь Иисус Христос не разделял людей на «ближних» и «дальних», не выделял особых критериев для определения тех, кого следует любить: ни национальность, ни страна обитания, ни даже вера не являются показателями Его близости. Все мы братья, всех нас создал Господь. Так неужели мы настолько жестоки, что уничтожаем детей Отца нашего, его любимцев? О какой любви тогда может идти речь?
Некоторые люди почитают любовь за слабость: жертвенность человека позволяет манипулировать им и даже унижать его. А ведь действительно, стоит ли терпеть, если над твоей любовью насмехаются или пользуются ею? Ответ на этот вопрос найдём в житии Святой Моники: женщина с детства была верующей, во всём полагалась на Бога. Но вот родители отдали её замуж за вспыльчивого язычника, который вёл разгульный образ жизни и нередко открыто изменял супруге. Монику, конечно же, огорчало поведение мужа, но она решила нести свой крест до конца и воспитывать в себе любовь к нему. Спустя многие годы, проведённые в молитве, Святая Моника всё же узрела перерождение души Патриция: её муж принял Святое Крещение. Эта история наглядно показывает нам, что любовь способна на чудеса: с помощью своей жертвы Святая Моника смогла спасти души мужа и сына.
Очень хорошо говорят, что нельзя навязывать религию. Никому не нравятся сектанты, приходящие домой без приглашения и проповедующие о своём веровании. Но ведь мы должны быть миссионерами, доносить людям Божью истину, как же быть? Самый лучший способ привлечь человека — показать ему результат. На рекламных баннерах фитнес-клубов размещены фотографии атлетов, парикмахерские представляют люди с шикарными причёсками — так почему мы не можем сделать так же? Я не предлагаю «пиарить» церковь. Но ведь являясь благодатным образцом, мы заставляем людей задуматься о причинах этого. Святая Моника именно так и привела мужа ко Христу: своим примером в Божье Царство.
Посвящая свою жизнь Господу, мы спасаемся сами и спасаем других. Дело не только в молитве за ближнего — общаясь с верующими людьми, человек сам нередко приходит к Богу: кто-то идёт за компанию на православный фестиваль и просвещается там; другой заходит в храм за другом после вечерни; третий приходит посмотреть, что привлекает его близкого в службе. Всё это, конечно же, происходит по доброй воле. В нашей церковно-приходской школе так и появляются новые ученики: с одной девочкой пришла её заинтересованная подружка, с другой — младший брат. Воцерковленные родители приводят в храм детей, учат вере, но бывает и наоборот: моя мама, например, никогда бы не стала оставаться на ночные службы, если бы не надо было «караулить» там меня.
А что если человек в открытую презирает церковь? Неужели его никак нельзя вразумить? Над такими вопросами билась русская классика, вся она, по словам философа Н. И. Бердяева, «ранена христианством».
Давайте обратим внимание на роман Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание». Главная героиня Соня Мармеладова — настоящая христианка и наглядный пример истинной любви. Девушка бесконечно любила всё живое, несмотря на то что жизнь её сложилась не самым лучшим образом.
Не зря Соню называют именно героиней романа, так как она совершала настоящие подвиги во имя любви. Одним из первых можно назвать её ремесло. Девушка настолько сильно любила свою семью (пусть отчасти и не кровную), что ради её существования пошла на самую тяжёлую для себя работу — продавать своё тело. Как сложно было ей, христианке, решиться на этот шаг! Как она долго плакала! Но своим сводным братьям и сестре она не могла позволить умереть с голоду.
Последствия её выбора очевидны — презрение общества. Однако Соня никогда не жаловалась, а терпеливо несла свой крест. Оскорбили её — ничего, смирилась; бросили косой взгляд — не заметила; оказался кто в беде — пришла на помощь. А как она радовалась, когда к ней проявляли добро! Как расцветало её и без того любящее сердце! Ведь как приятно получать заботу, когда её совсем не ждёшь. Соня никогда не требовала к себе хорошего отношения, но сама не отвечала грубостью на грубость. Она принимала этот мир и любила его всей душой. Безвозмездно.
Девушка полностью отдавалась любви к ближним, так как только это помогало ей отвлечься от проблем, а их было немало: смерть отца, болезнь мачехи, трудное материальное положение. Особенно волновала Соню судьба детей, остававшихся сиротами. Героиня готова была сделать всё, лишь бы прокормить их и (не дай Бог!) не допустить, чтобы они пошли по её стопам. Но тут вступает в силу закон бумеранга: подаренное Соней добро ей же и возвращается. Видя бедственное положение девушки, её знакомый, обидевший её ни за что, решил искупить свою вину: устроить детей в пансион.
Своим смирением Соня спасла Раскольникова. Он, представляя её нарушительницей закона так же, как и себя, после совершения преступления пошёл именно к ней, ища понимания. Родион не сомневался, что девушка не отвернётся, оттого и рассказал о своём злодеянии только ей. Мягкая, нерешительная Соня становится тверда, когда речь заходит о Евангелии. Как и ожидалось, Соня рванулась на помощь. Первые её слова: «Что вы над собой сделали?» Желая помочь Раскольникову, героиня советует ему поклониться всему страданью человеческому и пойти сознаться.
Давая совет, Соня прекрасно понимала, что Родиона осудят и отправят на каторгу, но даже тут не бросила его, ведь как можно оставить человека, который даже в себе разобраться не может, не то что в окружающем мире? Девушка едет за ним, ежедневно навещает, пишет письма его родным. Здесь Соня не имела репутацию блудницы, поэтому сразу же понравилась многим. Вроде ничего не делала для этого, а полюбилась.
Родион не видел ничего особенного в девушке и тем более не мог понять, почему все так благоговеют перед ней. Но вот она пропала, перестала приходить, заболела. Только тут он задумался о причинах, посылал узнать о ней. Первый раз его мысли сосредоточились на другом человеке. Классик показывает, как эгоцентризм убивает душу, а забота о ближних, наконец, любовь воскрешают её. То, что это любовь, он осознал гораздо позже — во время очередного свидания с Соней. В тот момент его душа наполнилась чем-то доныне неизведанным, что вызвало слёзы, началось раскаяние. Родион плакал от осознания истины, Соня спасла его, «воскресила», показала свет. Он взял в руки Библию, и ничто не могло разубедить его в том, что перед ним открывается новый, ещё не изведанный путь к преображению его души.
Вот так «маленькая» и тихая Соня помогла человеку. Без меча в руках, без доспехов — всего лишь одним примером спасена человеческая душа.
Наверное, каждый после Причастия ощущает это чувство — неподдельную радость, желания совершать добрые дела. Не раз я наблюдала, как люди, принявшие Святое Таинство, плакали. Но это были слёзы не горечи или отчаяния, а благодарности за предоставление грешному человеку такой чести. Ещё бы, ведь сам Иисус Христос поделился с человеком Своими Плотью и Кровью! Как тут не быть радостным? Как правило, причастники слушают проповедь после литургии более внимательно, цепляясь за каждое слово, становятся щедрее — подают милостыню просящим, здороваются даже с незнакомцами. В такие моменты весь мир им кажется светлым и чистым, враги становятся лучше, и ничего не страшно…
Но не только во время причастия проявляется любовь Божья, но и почти у всех истинно верующих есть свои собственные примеры, доказывающие, что Бог всегда с нами, даже в самые ужасные моменты жизни, когда кажется, что спасения уже быть не может.
Произошло это несколько лет назад. Может, кто помнит, как в новостях сообщали, как в Бельгии попала в аварию группа российских школьников из Волгоградской области?
На улице торжествовала весна — деревья выгоняли почки, трава зеленела, дул тёплый ветерок. Я со своей экскурсионной группой гуляла по старой части столицы Польши Варшавы. Небольшие улочки, вымощенные булыжниками разного размера, тесно стоящие домики — мы будто оказались в сказке. Хотелось гулять тут вечно, писать стихи, рисовать картины… Эх, если бы я только умела рисовать…
Очередной остановкой нашей пешей экскурсии был костёл — старинное здание с фресками и красивейшими витражами. На тот момент я только начала воцерковляться, поэтому, видимо, огромный образ Иисуса показался мне мрачным. Величественный орган, сидящие на скамьях молящиеся люди вызывали во мне чувство беспокойства. Могу предположить, что виной этому — моё невежество: мне было странно наблюдать, как в храме сидят перед распятием, во время молитвы проводятся экскурсии. Мне хотелось как можно скорее покинуть это место, но многие мои товарищи не хотели уходить, а начали фотографировать храм. Неприязнь нарастала теперь и к группе. Через пару минут наблюдений за этим я сказала своей подруге фразу, которая, кажется, и привела к столь печальному окончанию нашей поездки: «Мы с ними несколько дней ехали в Европу, обедали и ужинали вместе, но привязанности никакой нет, что достаточно странно. Думаю, мне даже не будет их жаль». Язык мой — враг мой, особенно перед Распятием.
Следующий день прошёл в Берлине — здесь нам дали полную свободу, что позволило мне отделиться от основной части группы, ибо они меня, честно сказать, серьёзно задели в храме своим поведением.
Исследовать город одному прекрасно. Только так ты можешь проникнуться его культурой и вписаться в особенный ритм города. Да и какая радость была нам, детям, только представьте: 14-летних подростков отпустили гулять по огромному городу в незнакомой стране, да ещё без знания языка! Хотелось бродить по проспектам вечно, удивляясь местной архитектуре. Но увы — всё хорошее когда-нибудь кончается. Так мы отправились в ночное путешествие из Германии в столицу Франции — Париж.
Ночь была спокойная, большинство пассажиров спали в автобусе. Но мне что-то не давало заснуть, поэтому я слушала музыку, прокручивая в голове прекрасные воспоминания… В один момент плейер выпал из моей руки. Откинутые назад передние сиденья не позволяли поднять его. Я пыталась убедить себя, что с ним ничего не случится, утром достану, но желание вернуть свою вещь не давало мне покоя. Переборов своё глупое беспокойство, я закрыла глаза.
Спустя несколько мгновений я услышала шорох: плейер каким-то образом поехал вниз. Не понимая, что происходит, я открыла глаза: с полок падали сумки, кто-то отчаянно кричал. Через пару секунд почувствовала острую боль в животе, а затем — удар головой. Выбравшись через разбитое окно, я увидела страшнейшую картину: из перевёрнутого автобуса выползали окровавленные люди, слышались отчаянные крики о помощи. Опомнившись, я подняла глаза вверх: надо мной был железобетонный мост, с которого слетел вниз наш автобус. Голова не соображала, казалось, что это просто сон. Неудивительно, что после пережитого врачи поставили мне частичную амнезию. Я помню лишь моменты: вот из автобуса вытаскивают полумёртвые тела; вот кто-то пытается вскарабкаться по грязи наверх, чтобы остановить попутку; вот я слышу через молитву неистовый крик водителя, просящего на польском помочь ему; вот я понимаю, что ему уже вряд ли поможешь — сквозь одежду виден сломанный позвоночник… Это самые страшные картины моей жизни.
После приезда в бельгийскую спасательную часть (именно в этой стране мы были на момент аварии) стало ясно, что большинство живы и не получили смертельных травм. Это действительно Божье чудо. Тогда я поняла, что Бог преподал и мне урок — вот, мол, отвечай за свои слова, живи, а ближние твои умрут. Погиб водитель, одна из учительниц, мальчик из нашего городка. На тот момент в голове звучал только один вопрос: почему я жива? Почему бы не «наказать» меня, а не невинных людей? Размышляя над этим, я вспомнила, что боль в животе почему-то не утихала, и решила посмотреть, что же всё-таки случилось. Я ожидала увидеть всё что угодно — синяки, ссадины, ушибы,— но никак не распоротый живот и стекающую кровь по моим брюкам.
Всё стало на свои места — я умру тоже. Обратившись к врачу, я узнала, что у меня внутреннее кровотечение и необходимо срочно проводить операцию. В больнице меня сразу же отправили в реанимацию, где молодой специалист, не понимавший английского, пытался задавать мне вопросы. Сделав всё необходимое, он удалился для совещания с коллегами.
Что может быть страшнее серьёзной операции в чужой стране? Выход оставался один — молиться. Но молилась я не за себя. Дело в том, что в соседнем отделении находилась женщина из нашей группы с многочисленными переломами. Она тоже молилась не за себя. Её сыну в другой больнице делали серьёзнейшую операцию, которая была обречена на провал в связи с полученными травмами мальчика. Она винила во всём себя, так как именно она уговорила сына поехать в путешествие. Её рыдания и просьбы о помощи были слышны через глухие стены. Мой тихий вопль не слышал никто. Захлёбываясь слезами, я молилась за того самого мальчика, которого день назад мне было ничуть не жаль. Я ненавидела себя так сильно, что готова была вылезти из окна больницы и босиком дойти до той, где лежал он — невинная жертва. Прося Господа о выздоровлении юноши, я совсем не заметила, как ко мне вошёл переводчик с неожиданной вестью: «Ваше кровотечение несерьёзно, кровь рассосётся через время, органы сами встанут на место, операция не нужна…» Обессилев от слёз, я не поверила ему. Для меня это было чудом. Я осталась жива, мои родственники избежали самого страшного.
После того случая в экстренных ситуациях у меня случаются панические страхи. Врачи объясняют это стрессом и сильной травмой головы, но я-то знаю, что таким образом Господь предупреждает меня об опасности, ведь с того злополучного апреля я живу не за себя, за погибшего юношу. Я не имею права не любить своих ближних.
Бог всегда находит способ вразумить человека и отвечает на наши просьбы. Не считаешь нужным ходить в церковь — вот тебе болезнь, из-за которой ты пойдёшь в храм молиться; не любишь ближнего — пожалуйста, его не станет, посмотрим на твоё безразличие. Вступать в споры с Господом опасно, так как Бог поругаем не бывает. Иногда хочется открыть глаза невеждам. Мы не святые, поэтому страдаем от своих страстей, но возможно постараться жить любовью. Как просто звучит, но как сложно этого достичь! В наше время это понятие достаточно сильно испачкали, подразумевая под любовью временные плотские утехи. Чтобы различать эти вещи, следует помнить, что любовь — это не переменные чувства, а постоянное состояние души. Любовь не дожидается просьб, она всё время в сердце человека. Похоже на определение Бога.
Екатерина Самусенко
11-й класс, Красноярск
Развитие образа князя Андрея в разных версиях романа «Война и мир»
Князь Андрей Болконский, наверное, один из самых неоднозначных образов романа «Война и мир». Не относясь к числу безусловно любимых героев автора (таких, как Пьер Безухов или Наташа Ростова), он, тем не менее, вызывает сочувствие и симпатию уже у многих поколений читателей романа. Как же возник этот отчасти противоречивый образ?
Изучая первые черновики «Войны и мира», легко заметить, как разнятся действующие в них лица с хрестоматийными героями окончательной редакции. «Молодой человек,— пишет Толстой о будущем князе Андрее,— был невелик ростом, худощав, но он был очень красив и имел крошечные ноги и руки, необыкновенной нежности и белизны, которые, казалось, ничего не умели и не хотели делать, как только поправлять обручальное кольцо на безымянном пальце и приглаживать волосок к волоску причёсанные волосы и потирать одна другую». Образ Болконского здесь явно не выходит за рамки характеристики второстепенного персонажа. Об этом же говорит и его фамилия — если основных героев романа автор назвал оригинальными именами, как, например, Безухова или Ростову, то остальных наградил известными дворянскими фамилиями с переменой одной-двух букв (по аналогии с Друбецким — Трубецким и Курагиными — Карагиными).
Мысль, что князь Андрей первоначально не был в числе главных героев, подтверждается и самим Толстым в его статье «Несколько слов по поводу книги «Война и мир»: «Мне нужно было, чтобы был убит блестящий молодой человек… Потом он меня заинтересовал, для него представлялась роль в дальнейшем ходе романа, и я его помиловал, только сильно ранив его вместо смерти». Итак, светский молодой человек, «однообразный, скучный и только un homme comme il faut», предназначением которого было погибнуть в общей массе на поле Аустерлица, внезапно открывается в новом свете. Толстой пересмотрел множество вариантов его биографии, в числе которых была и дуэль с Ипполитом Курагиным за честь маленькой княгини, но все они были далеки от окончательной версии.
И только в первой оконченной редакции романа образ Болконского приобретает совершенно иные черты. Небрежность и презрение к окружающим превращаются в гордость и замкнутость, что вызывает большее уважение как у читателя, так и у автора. Толстой начинает иначе относиться к своему герою, и тот выбивается в число протагонистов. Но и это ещё не конец…
Если сравнить первую версию «Войны и мира» и роман, который сейчас изучают в школах, возникнет невольное ощущение, что автор вновь разочаровался в своём герое.
Нет, Болконский не деградирует до пустого эгоиста, каким он был в черновиках, но Толстой намеренно урезает его роль в книге, выводя на первое место Пьера (расширяет сцены плена, вводит в повествование Платона Каратаева — образ, важный для понимания Безухова). Некоторые короткие, почти незначащие отступления о детстве и юности Болконского усердно вычёркиваются автором.
«— Это очень счастливо, что он раз и сильно проиграл,— сказал князь Андрей.— Это лучшее средство для молодого человека. Со мной то же было.— И он рассказал, как в первое время службы его обыграли в Петербурге и как он хотел застрелиться».
«Внутри его как бы оборвалось что-то. То… что она любила кого-нибудь, что она целовалась с своим кузеном (как сам князь Андрей в отрочестве обнимался со своей кузиной), это никогда не приходило в голову князю Андрею».
Странное рвение Толстого «обесцветить» своего героя приводит даже к сюжетной ошибке. Автор вырезает из романа все упоминания о том, что Пьер ввёл князя Андрея в масонскую ложу, как было в первой редакции, но оставляет одну фразу:
«— Мне надо, мне надо поговорить с тобой,— сказал князь Андрей.— Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине)».
Трудно объяснить это усердное избавление автора от деталей, в то время как Толстой тщательно прорабатывал такие ключевые повороты судьбы Болконского, как встреча с дубом по дороге в Отрадное или бал у екатерининского вельможи.
Некоторые сцены новой версии романа он и вовсе написал «с нуля» (ночной разговор Наташи с Соней в Отрадном).
Однако самое крупное отличие двух версий романа — это их финалы. Логика развития характера Болконского предполагает его переход от честолюбивого эгоизма к самопожертвованию (неслучайно князь Андрей с самого начала противопоставлен своей сестре, которая несёт христианскую любовь к ближнему). Но если в первой редакции выздоровевший после ранения Болконский жертвует своим чувством и отпускает Наташу, понимая, что та не любит его, в окончательном варианте он гибнет, став «слишком хорош, чтобы жить» — то есть полюбив весь мир и никого в частности.
Зачем же Толстой убивает князя Андрея? Возможно, это было сделано, чтобы облагородить образ Наташи, мечущейся в первой версии от Болконского к Анатолю и от Анатоля к Пьеру (и, кажется, не любящей ни одного из них); возможно, счастливый финал показался автору надуманным. Так или иначе, умерев, князь Андрей возвращает себе расположение автора — его образ с явной симпатией ещё не раз появится на страницах романа в воспоминаниях Пьера, Наташи и сына Болконского Николеньки.
В чём же загадка этого образа? Во-первых, Болконский — один из немногих героев романа, не имеющий чёткого прототипа; как следствие, у автора не было возможности опереться на биографию реального лица. Также его одиночество и болезненное самолюбие — качества, не находящие поддержки у Толстого,— уравновешиваются такими свойствами характера, как честность и тонкость ума, что создаёт многогранность образа.
Очевидно, Толстой, как и многие другие авторы великих произведений, вначале не полностью осознавал, что за характер выйдет из-под его пера. Герои романа даны в развитии, и автор вместе с читателями наблюдает за ними, их исканиями, взлётами и падениями на пути к цели.