Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2016
Эти события произошли на исходе 1998 года.
Лишь в декабре получил своё первое офицерское денежное довольствие… за август. Оно ушло на оплату долгов в продуктовых магазинах. Через полтора месяца должен родиться сын. Питерские друзья пообещали подарить детскую кроватку и вещи для новорождённого. Но как их доставить в Улан-Удэ?
Тем временем в части начался зимний период обучения, одной из задач которого была подготовка сержантского состава в учебке в городе Печоры, что на границе Псковской области и Эстонии. Предполагалась отправка самолётом полусотни молодых солдат в сопровождении офицера.
Осмотрев будущих сержантов в медицинском пункте, написал рапорт, что по своему состоянию здоровья они могут быть допущены к обучению. Однако в связи с неблагоприятными погодными условиями, низкими адаптационными возможностями молодых организмов необходимо сопровождение медицинского работника.
Начмед выступила против такого решения. Составление годового отчёта, сезонный рост заболеваемости по простуде, борьба с платяным педикулёзом, ремонт медицинского пункта, расконсервация техники — считались более важными.
— У меня сын вот-вот должен родиться, Оксана Петровна! Как и где мне вещи приобретать?
— На Новый год дадим вам недельку отдыха — слетаете!
— А какие гарантии, что они не начнутся раньше положенного? Да и какой гражданский самолёт возьмёт на свой борт кроватку, не попросив оплаты багажа?
Выслушав наши словесные перепалки, комбриг принял решение:
— Позови ко мне, док, начальника строевой. Так и быть, пусть выпишет тебе командировочное удостоверение на четыре дня… А далеко ли ваша кроватка находится от Печор?
— Да совсем рядом с Печорами… в Питере. Я на электричке туда съезжу. Часа за два, думаю, доберусь! — клятвенно заверял его я.
Конечно, приуменьшал, но вот насколько, ещё не предполагал.
Построив солдат учебной роты на плацу, взводник передал их мне по головам.
— Слав, старший команды задерживается. У него семейные проблемы. Подъедет прямо на аэродром. Личные дела и военники у него. Вот тебе список, пятьдесят два человека,— наставлял капитан Женя Иванов.— Будь с ними построже. Обалдуи, только что призвались. В головах ещё «гражданские опилки» не выветрились… Самолёт полетит с посадкой и дозаправкой в Новосибе.
— Спасибо, Женя.
На аэродром Восточный прибыли за час до вылета. Подвезли прямо к трапу громадного двухъярусного Ила, задняя рампа которого была похожа на громадный клюв птицы-великана, который был раскрыт в ожидании жертв. В так называемом салоне на откидных металлических лавках уже сидели закамуфлированные пассажиры, летевшие из Уссурийска и различающиеся между собой лишь выражением лиц. Ни ремней безопасности, ни мягких кресел, ни санитарных удобств.
Передал список личного состава командиру экипажа. Шапка набекрень, красное лицо, яркий блеск в глазах, шаткая походка и уловимое амбре.
— А где старший команды, документы и личные дела? — спросил он у меня.
— Лейтенант Дмитручина задерживается… обещал прибыть с минуты на минуту.
— Ну смотри у меня, старлей! — как-то двусмысленно промолвил лётчик.— Иди звони на свой Пакеляж, пусть ищут этого сукиного сына. Нам взлетать с минуты на минуту.
С пятой попытки дозвонился дежурному по бригаде, который сообщил, что лейтенант выехал больше часа назад и должен вскоре прибыть.
— Ладно, грузитесь пока,— смягчился командир корабля, видя, что солдаты отплясывают чечётку,— но предупреждаю, что это вам не Ту-154. Ссать и срать в салоне запрещено… и негде. Так что весь балласт оставить здесь… на аэродроме… до Новосиба летим без посадок.
После посещения сугробов солдаты, цокая подковами кирзовых сапог, загрузились на второй ярус железного монстра. Температура в салоне была минусовой.
— Где твой старший? — нагнетая обстановку, закипал командир экипажа.— Я сейчас подам команду «закрыть рампу».
— На подъезде, товарищ майор…
Что делать с полусотней солдат, я не знал, так же как и кому их сдавать и какие документы оформлять. Ну а самое главное — рушился мой план с кроваткой.
Самолёт медленно выезжал на рулёжную дорожку, готовый вот-вот ворваться в чёрное зимнее небо, и мои надежды таяли.
Внезапно меня одёрнул штурман:
— Док, командир тебя вызывает к себе в кабину.
— Твой сокол на санитарку вылез? — указывает он на тучного военного, забравшегося на крышу медицинского «уазика».
— Да… он самый!
— По морде бы ему… Ну ладно, на первый раз прощается. Пусть по боковому трапу поднимается, да поскорей.
На борт взобрался шатающийся и довольный лейтенант, решивший и отметивший «семейные» проблемы.
— На, док, держи баклажку! Будет веселей лететь,— протянул мне двухлитровую бутылку пива виновник переживаний.— А я пока посплю. Разбуди меня, если что.
Выпивать не хотелось. В салоне температура поднималась медленно. Как мне казалось, радиаторами отопления выступали наши лёгкие. Самолёт набирал высоту, и наряду с холодом мы почувствовали перепады атмосферного давления. Редкие иллюминаторы были заняты солдатскими головами. Поэтому возникало ощущение, что как будто летишь в холодной тёмной железной бочке, которая вдобавок ещё шумит и дребезжит. Хотелось забыться и ни о чём не думать.
В полночь приземлились на новосибирском аэродроме Толмачёво. Открыли заднюю рампу, и пассажиры убежали в сугробы. На антрацитовом небосклоне застыл яркий диск полной луны. Её лучи освещали металлическую птицу, которая медленно остывала от напряжённой работы. Солдатики топтались по снегу, обменивались впечатлениями и дымили огоньками самокруток.
После дозаправки самолёт заехал на парковку.
— Будем ночевать здесь! Вылет на шесть утра! Вопросы есть? — довёл нам решение командир.— Рампа будет открытой всю ночь. Пусть солдаты наденут на себя все свои вещи и намотают тёплые портянки.
Вопросов не было. Температура за бортом минус десять градусов, и не исключалось её понижение. Поужинав банкой холодной тушёнки с пивом, пожелали друг другу спокойной ночи. Я вспомнил лекционные академические часы, когда после ночных дежурств засыпал сидя, уткнувшись шапкой в парту. Но чтобы зимой и ночью в самолёте, почти в чистом поле… такого ещё не было.
Солдаты походили на антарктических пингвинов, вынашивающих своих птенцов в условиях полярной зимы. Они согревались, тесно прижавшись друг к другу боками, пытаясь аккумулировать тепло своих тел. И мы с Дмитручиной последовали их примеру.
Среди ночи проснулся от ритмичного стука. Ещё сон или уже реальность? Эхом металлической волны отдавался звук подкованных подошв от замерзающих ног, что напомнило мне шаманский танец. Хотя и мои ступни, несмотря на шерстяные носки, требовали разогрева и невольно присоединились к общему ритму.
В шесть утра на борт поднялись отдохнувшие в гостинице лётчики. Умывшись свежим снегом и позавтракав кашей из сухого пайка, мы оставили сибирскую землю. Впереди была ещё одна дозаправка, ещё одна посадка, и под вечер мы приземлились в Пскове.
— Когда обратно вылетаете? — спросил у штурмана.
— Дня через четыре-пять… неизвестно… как топливо подвезут,— ответил он мне.
Обменявшись с Дмитручиной телефонами, договорились о встрече через два дня. Я отправился на псковский вокзал, он уехал в Печоры. С пересадками на электричках и почти за четыре часа добрался до Питера.
Утром позвонил, чтобы проверить информацию о вылете. Дежурный по аэродрому несколько озадачил:
— Самолёт на Улан-Удэ вылетел час назад…
Что делать? Как добираться? Как без денег преодолеть шесть тысяч километров?
Соорудил из кроватки подобие переносной сумки. Внутрь сложил бэушные детские вещи. С двух сторон прикрепил лямку, что позволяло нести её через плечо. В обеих руках — по сумке с домашней консервацией и подарками.
Утром приехал в печорскую учебку. Отметил командировочное удостоверение, сходил в Печорский монастырь, побродил по лесу. Звонок дежурному по аэродрому не обнадёживал. Следующий самолёт на восток ожидался лишь после Нового года. Что делать эти три недели, я не знал.
С поклажей отправился на аэродром, так как теплилась надежда на чартер. Однако там царили тишина и спокойствие. Метровые сугробы покрывали шасси одиноких самолётов, многие из которых изрядно потрепались временем и коррозией, да ветер игрался с кронами сосен-великанов. В прокуренной диспетчерской седовласый капитан решал кроссворд, попивая чай.
— Когда полетим?..— повторил мой вопрос офицер.— Сложно сказать…— процедил через сигарету дежурный по аэродрому.— В стране топлива нет. Ничего тебе обещать не могу. Недели через две-три, может, кто-нибудь и полетит. Бесплатный совет хочешь?! Бери билеты на поезд до своего Улан-Удэ и езжай. Быстрее будет!
— На поезд денег нет. С собой только сто двадцать рублей.
— Ну, тогда только… на электричках. А так, если хочешь, звони каждое утро в восемь тридцать. Обычно в это время уже известно, какие рейсы и куда. Остановиться-то есть где?
— Пока нет. Но найду… Мои однокурсники распределились в воздушно-десантную дивизию. Съезжу в аэромобильный госпиталь.
Повесив кроватку на плечо, ушёл на поиски десантной дивизии.
В госпитале встретил троих однокурсников, служба которых напоминала мою. Наряды-дежурства, прыжки с парашютом, командировки, полевые выходы и всё то же безденежье.
— Пойдём ко мне, Слава,— предложил Виталий Завезион.— Жена с ребёнком уехали, я один в трёхкомнатной квартире живу. Обстановка, правда, простая, но нам ведь не привыкать.
Мне показалось, что он постарел за прошедшие с выпуска шесть месяцев. Глубокие морщины на лице, седые волосы, опущенные плечи, печаль в голосе, а ведь ему ещё не было и тридцати. «Наверное, с женой расстались»,— подумал про себя, но вслух ничего не сказал.
В курсантские годы он исполнял обязанности физорга курса, был первый женатый курсант. Мы одинаково любили спорт, вместе воровали хлеб в курсантской столовой, покупали голландский спирт «Рояль» на Сенном рынке и легко находили темы для бесед.
— Договорились, Виталя.
В хрущёвской трёхкомнатной квартире ничто не напоминало о семейной жизни. Кухонный стол из советского прошлого, две перечиненные табуретки, гвозди в стенах для одежды, пластиковая посуда из солдатской столовой — и всё. Социальные обои, исписанные тараканьим карандашом, скрипучие деревянные полы да законопаченные гипсом немытые окна с паутиной по углам. Удивился двум мышеловкам, так как, кроме консервов, в домашних запасах больше ничего не значилось. Когда мы разговаривали, казалось, что эхо от голосов проносится через все комнаты и достигает соседей. Отметив приезд привезённой из Питера спиртовой настойкой овса, мы улеглись в спальники разведчиков и проговорили половину ночи. Столько произошло в нашей жизни, что, казалось, всего и не перескажешь.
— Живи у меня, Слава! Столько, сколько надо. Видишь, места хватает. С деньгами, правда, туго, но паёк дают — проживём.
— Спасибо, Виталя!
Так прошли пять дней томительного ожидания. Днём я изучал достопримечательности Пскова, ходил по магазинам, звонил на аэродром, а по вечерам мы из консервов готовили ужин и обсуждали итоги дня. На шестой день диспетчер сообщил, что ожидается вылет самолёта в Читу.
— Летите?
— Конечно! Через час буду у вас.
— Время вылета пока неизвестно, но поторапливайтесь.
Чита всего в семистах километрах от Улан-Удэ. Из неё уж точно можно на электричках доехать.
Собрал все багажные места, количество которых увеличилось до четырёх. В хозмаге за четвертной прикупил металлическую полочку для сушки кухонной посуды, из которой сделал импровизированный рюкзак, сложив в него детские вещи. С поклажей выдвинулся на остановку общественного транспорта.
Девять часов утра. В стране час пик. Горожане едут на работу. Двери подходящих троллейбусов закрываются с трудом. Некоторые из них так и не открываются. Попасть в салон кажется нереальным, а тем более с моим грузом. Три троллейбуса ушли, оставив пассажиров в растерянности и недоумении.
— Ты откуда, парень? — спросил у меня приземистый мужчина лет пятидесяти в коричневом пальто и серой кроличьей шапке.
— Откуда я?.. Это долго объяснять. Еду из Питера, родом из Киева, служу в Улан-Удэ, военный врач бригады спецназа. Сейчас спешу на аэродром. Самолёт скоро улетает… в Читу.
— Улан-Удэ… Мой отец в войну в военном госпитале там лечился… Тебе помочь?
— Спасибо, я сам! — отрезал ему, так как сомневался в бескорыстности помощника.
— Я тебе помогу, но с двумя условиями! — не унимался он, чувствуя мои сомнения.
— Какими?
— Первое условие: ты выпьешь со мной, когда мы приедем на аэродром. Второе условие: ты напишешь мне, как добрался до Улан-Удэ.
— Хорошо!
Мой помощник оказался напористым в достижении поставленных целей, и с шумом, криком и гамом мы погрузились в первый же подъехавший троллейбус. На остановке «Аэродром» из пластиковых стаканчиков мы дважды выпили по сто граммов холодной водки и закусили одной конфетой на двоих.
— Может, ещё по третьей, на дорожку?
— Ой, нет, спасибо! Меня тогда на борт не возьмут!
Поблагодарил спасателя за помощь, записал адрес и в приподнятом настроении ушёл на поиски самолёта.
Но на аэродроме без изменений. Всё те же самолёты, всё те же сугробы, столетние ели да одинокие сороки. В диспетчерской дежурный сменился, и новый не владел информацией по мне. Алкоголь подействовал, поэтому тревожиться не стал и незаметно погрузился в сон.
— Бери, док, лопату, пойдём взлётку чистить! — разбудил меня командир подъехавшего через час экипажа.
— Шутите?
— Шучу… Давай по сто грамм для согрева?! А потом почистим лишь выезд на рулёжную дорожку.
Через два часа работы одного пассажира и четырёх членов экипажа дорожка была прочищена. Мы выпили за проделанную работу. Через час подъехал топливозаправщик. Затем мы ещё выпили… и ещё через час наконец взлетели.
Пассажиров, кроме меня, не было, и я мирно улёгся на мягких мешках. Самолёт вёз какие-то грузы, как сказал командир — новогодние подарки, и летел с дозаправками в Воронеже, Новосибирске и Чите на Дальний Восток.
Вечером следующего дня приземлились на аэродроме Домна, что в сорока километрах от Читы. Пешком добрался до занесённой снегом железнодорожной станции. Она представляла собой полустанок из девятнадцатого века. Одинокий домик, импровизированная деревянная платформа на один вагон, болтающийся от ветра фонарь и изъеденное ржавчиной расписание электричек. На запад, как и на восток, электропоезда курсировали лишь дважды за сутки. Я выбрал для себя восточное направление. Следующая электричка на запад была утром. Прыгая по глубокому снегу вокруг дома, считал остающиеся до прибытия часы-минуты. Меховые берцы, как и тёплый камуфляж спецназовца, не спасали от ветра и холода. Так прошло два часа. Затем на санях, запряжённых мохнатой лошадью, как из сказки, подъехал одетый в армейский тулуп и валенки хозяин домика — станционный смотритель.
— Замёрз, служивый?
— Есть маленько…
— Заходи, сейчас буржуйку растопим, чайком согреемся.
— Спасибо.
За разговорами о жизни, чаем с баранками незаметно прошёл ещё один час ожидания. Пётр Иванович не советовал путешествовать электричками в западном направлении.
— Народ встречается разный. Бывает, стёкла бьют, лавки снимают, воруют, что плохо лежит, да и расписание соблюдается не всегда. Уж лучше взять билеты на поезд из Читы до Улан-Удэ.
Поблагодарив за угощение и тепло, сел в электричку родом из детства. Мне показалось, что в ней ничего не изменилось за прошедшие четверть века.
В Чите обратился к коменданту железнодорожного вокзала с просьбой помочь добраться до Улан-Удэ. Он был родом из Питера и закидал меня вопросами о городе.
— Так ты почти мой земляк, раз прожил там семь лет. Садись за стол, пиши на моё имя рапорт. Укажи номер командировочного, весь маршрут поездки и просьбу о выдаче ВПД на проезд в купейном вагоне от станции Чита до станции Улан-Удэ.
—Да мне и плацкартный сойдёт.
— Пиши — купейный вагон, ты же офицер!
Поблагодарив его двумя бутылками питерского пива, я отправился на вокзал выкупать билеты.
— Ближайший поезд на Улан-Удэ, на который остались билеты, будет завтра вечером,— комментировала выписку билета кассирша.— Поедете?
— Конечно, поеду!
Следующие сутки я провёл на вокзале, невольно наблюдая за его жизнью. Вот китайцы, сидя на полу, смакуют пиво из национальных плошек и закусывают жареным арахисом, который ловко поддевают палочками. Они быстро пьянеют, смеются, плюются, и глаза их ещё больше суживаются. Вот привокзальный бомж пытается обокрасть заснувшего гражданина, но внутренний голос срабатывает, и тот, как назойливую муху, не в первый раз прогоняет его восвояси. Вот милиционер что-то обсуждает с торговцами ларьков и с довольной улыбкой и со свёртком в кармане отходит от них. Иногда я ощущал себя действующим лицом этой жизни. Интересно, а как я выгляжу со стороны в этом театре жизни? В ватном костюме, берцах, обложенный поклажей, ставший заложником вещей.
Выяснилось, что и мои нехитрые пожитки представляют интерес для местных мошенников, и я трижды за ночь отбивал их нападки. Сна не было, так же как и других условий для полноценной жизни. Ни умыться, ни сходить в буфет, лишь мысленные гонки да нехитрые перекусы. Со своим негабаритным грузом я малоподвижно сидел на занятых мною скамейках и ждал прибытия поезда. Кроватка требовала жертв.
Лишь через сутки вокзального плена я вышел на морозный свежий воздух станции. Началась посадка на поезд Хабаровск — Москва.
— Это что у тебя? — указывая на мою поклажу, грозно спросила толстая проводница, которая больше походила на рыночную торговку.
— Детская кроватка.
— Сдай её в багажный вагон. Он находится в начале состава.
— Да она лёгкая, весит не больше семи-восьми килограмм. Я её аккуратно размещу в верхнем багажном отсеке.
— Не положено по технике противопожарной безопасности.
— Ну пожалуйста, я же её из Питера везу!
— Я дважды повторять не буду.
В багажном вагоне два грузчика с татуированными якорями на руках согласились принять кроватку… но за сто рублей.
— Да я за эти деньги бэушную в Улан-Удэ куплю!
— Твоё право.
— Может, договоримся? У меня нет с собой сотни. Только четвертной могу дать.
— А нам как потом перед начальником поезда отчитываться? Да нас работы лишат из-за какой-то там кроватки!
Побрёл к вагону. Дальнейшие просьбы и уговоры проводника также не оказали никакого воздействия. Разместив вещи на полках, я не терял надежды, что в последние минуты её сибирская душа смягчится.
Увы! И даже моя хитрость с забрасыванием кроватки в тамбур отходящего поезда не сработала. Она нажала на рукоятку стоп-крана и пронзительно засвистела.
— Я тебя сейчас с поезда ссажу за хулиганство! Милиция!!! — закричала она что было силы.
— Не надо милиции… я согласен оставить кроватку на перроне… позвольте хоть вещи из неё достать,— разрывая обёрточную ткань и полиэтилен, я лихорадочно доставал перестиранные ползунки и распашонки.
— Надо было раньше думать… Я не имею права задерживать отправление поезда! — кричала раскрасневшаяся проводница.— Сейчас выпишу ещё штраф за хулиганство.
Кроватка полетела на обледенелый читинский перрон и разломалась при падении. На асфальт высыпались детское одеяльце, матрасик и пакет с тёплыми вещами. Пожилая дама из провожающих на бегу забросила пелёнки и ползунки в мой тамбур. Хотелось плакать и ругаться от несправедливости жизни, но виду не подал. Уже ничего не изменить, я проиграл!
Домой вернулся без настроения. Чувствовал себя охотником, который упустил свою добычу. В части подумали, что я решил встречать новый год в Питере и намеренно отстал от самолёта. Комбриг выслушал мой рассказ и попросил написать объяснительную, но наказывать не стал. Через неделю друзья-сослуживцы сбросились и подарили нам детскую кроватку.