Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2016
* * *
…А когда на рассвете сердце твоё заглючит,
бестолково и страшно захлёбываясь в крови,
не пугайся — это к нему подбирает ключик
заступивший на вахту бессонный ангел любви.
Он трещит воробьихой, метлой по двору скрежещет,
плачет кошкой бездомной, ревёт выхлопной трубой…
И глядит прямо в душу глазами желанных женщин,
промелькнувших в облаках над твоей судьбой.
А на кухне ночь сахарком растворится в чае,
сигаретным дымом завьётся куда-нибудь,
где опять за углом ангел смерти тебя встречает,
и лишь ангел любви ему преграждает путь.
* * *
Юной леди, скроенной из улыбок и острых углов,
влюблённой в звёзды и презирающей числа,
он послал электронным маршрутом сто тысяч слов,
но ни в одном из них не нашлось бы смысла,
если бы в каждой буковке и запятой,
в воздухе между ними, в нажатьях клавиш
не трепетало по искорке золотой:
вдохнёшь одну — и уже ничего не исправишь.
Грустному джентльмену, стыдившемуся очков,
потёртых щёк и прокуренного дыхания,
она в ответ отправила стайку ночных облаков
и замороженный отблеск северного сияния,
из которого прямо над его головой
выпал — остриём в землю — зеркальный осколок…
А джентльмен в этот миг по случайности роковой
искал в небесах её глаз марсианский сполох.
* * *
Сквозь клики лебедей, под клёканье орлана
флотилию листвы вода несёт туда,
где в прошлом — пустота, а в будущем — нирвана,
где есть лишь тьма и свет, «всегда» и «никогда».
По лезвию реки, по донышку стакана,
по кромке облаков, по линиям судеб
мы улетим в края, где колосится прана,
в печи живёт огонь и счастьем пахнет хлеб.
На перекатах лет труху желаний смоет.
И загрохочет свет,
и засияет звук,
зовущий в «никогда» — в таинственное море,
где мы всегда парим, не разнимая рук.
* * *
Когда над странами Магриба
звезда плакучая встаёт,
всплывают каменные рыбы
из глубины сибирских вод,
в кальдерах западной Камчатки,
на стыке пламени и льда,
грызёт свои же отпечатки
термитов белая орда,
а за киоском «Пиво — воды»,
где чахлый скверик и уют,
ехидны водят хороводы
и птеродактили поют;
там плачут девы, ржут мустанги,
там под беспечный звон гитар
испить святой водицы в Ганге
собрался юноша-кентавр;
он вышел в круг — в крови копыта,
пошёл вприсядку под гармонь,
о том, что сердце не разбито,
а брошено раздуть огонь,
что перед вечностью убогой
никто не в силах уберечь
то, что даровано дорогой,
и не об этом вовсе речь,
а лишь о том, что серой глыбой
нависла ночь, и навсегда
взошла над странами Магриба
твоя плакучая звезда;
её пророчества — обманны,
её душа — белым-черна,
неуловима, и желанна,
и тихой нежностью полна.
* * *
Всё равно остаёшься один,
как бы ни был любим и возлюблен,
в зыбком нимбе упрямых седин,
на планете, внезапно безлюдной.
Перекинуться б словом…
Да кто
расшифрует сверкающий лепет?
Замер клоун в пустом шапито.
Что за грим, что за шарфик нелепый!
Где веснушчатый хохот бровей?
Разудалые зубы в полоску?
Но пока ты всех мёртвых живей —
не печалься, сверни папироску…
Оглядись: в этой куцей ночи
нестираемы звёзды и руки
площадей, где, как прежде, звучит
гром оваций сквозь вальсы разлуки.
Перемелется дым в колобок,
из морщин испечётся улыбка.
Видишь — тени свернулись в клубок,
и поёт перелётная скрипка.
Жизнь длинна, как полярный закат —
безупречный синоптик ненастья.
И букеты так долго летят,
что пора уж свихнуться от счастья…
* * *
Дождёмся вечернего клёва,
засветим костёр у пруда.
Друзья мои, жить — это клёво,
пока есть огонь и вода,
пока облака пламенеют,
и по ветру искры летят,
и травы растут, как умеют,
и птицы свистят, как хотят.
Слетает к нам в руки нечасто,
быть может — единственный раз,
такое вот лёгкое счастье,
по-птичьи поющее в нас,
по-ласточьи и по-синичьи,
порхая, скользя, щебеча,
внезапно меняя обличье
и тая светло, как свеча…
Закат обрывается круто.
Зевает спросонья луна.
Друзья мои, жить — это круто,
пока твоя чаша полна,
пока из соседнего сада
все песни доносит сюда
и лучшая в жизни награда —
вспорхнувшая с ветки звезда.
Уже переплавлены в сердце
навеки любовь и печаль,
и в небе распахнута дверца
в беспечную страшную даль.
* * *
Д.
Ну что тут скажешь?
«Прощай… держись…
не выпади из седла…»
Я старше тебя на целую жизнь,
смертельную, как стрела.
Тебе пора — обгонять рассвет.
А мне — идти на закат,
следить, как в пропасть сгинувших лет
стрелы дождём летят.
Мы вынырнем в море экранных снов.
Там запахам места нет,
там наши губы не помнят слов
и гаснут глаза планет.
Кривляются тени, лгут голоса,
пространство рвут на куски
эти кинжальные пояса
безвременья и тоски.
Там ночь перекусывает гортань
крайней минуте дня.
И луки вскинули Инь и Янь,
целясь — в тебя? в меня?
Ну что тут скажешь?
«Плыви… держись…
корми электронных птах…»
Быть может, к берегу дура-жизнь
домчит на всех парусах.
И ты заметишь в чаше цветка
радужный блеск росы —
знак, что пора уж наверняка
переводить часы.
Северная элегия
Дикий ветер рыскает во фьордах,
тычется в просветы между скал,
а на их замшелых битых мордах
то улыбка брезжит, то оскал.
Облачко, упавшее с востока,—
словно флаг на шпиле маяка.
Маяку теперь не одиноко
на твоём краю материка.
Ты стоишь, где дымом пахнет вереск,
где виднее первая звезда.
Ты поёшь о том, во что не веришь
и чему не сбыться никогда.
Дикий ветер в космос улетает,
вырывая вереск из земли,
флаг над маяком дрожит и тает,
и бегут на запад корабли.
Почему горит твоё сердечко
и над кем в ночи парит ладонь,
знают только тающая свечка
да снежок, летящий на огонь.