Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2016
* * *
Ты тоже считаешь, что зима никогда не кончится,
Что навсегда этот лёд и вечная мерзлота,
Что остаётся только у батареи скорчиться,
И насыпать в миску «сухариков» для кота,
И книжку открыть, ну конечно, о дальних странах,
И, пока он, похрустывая, «Вискас» ест,
В перекрестье параллелей и меридианов
Обнаружить свой необретённый доселе крест?
И в нём, как молитва, шёпот чужого прибоя,
Как музыка, чужеземная речь звучит,
И море, и небо — пронзительно голубое,
И к закатному солнцу направлен резной бушприт…
Книга закрыта. Но во сне ты слушаешь волны.
Юго-восточный пассат к ночи ослаб.
А здесь, в этом городе, тёмном, замёрзшем и сонном,
Снится коту голубой тропический краб.
* * *
Фигуры прошлого в памяти — как истуканы,
Как фильм, просмотренный очень давно.
Ты, пожалуйста, не ищи счастья на дне стакана.
На дне стакана находится, как известно, одно лишь дно.
А на дне души, как известно, осколки гнездятся:
Былые мечты и планы под илом тоски,
И старые сны, что уже никогда не приснятся,
И скелеты в шкафу, что рассыпались на позвонки.
Ты, пожалуйста, посиди со мной, отгони виденья.
Всё, что было, то — было неправда и слишком давно…
Но плетутся былого холодные скользкие звенья,
И ночь обнажает бездонное чёрное дно.
* * *
Женщина вечером приходит с работы домой.
Смывает лицо у низкого умывальника.
Кот — угрюмый, неприветливый домовой —
Глядит из угла, как подушка из пододеяльника.
Ужина нет. Да и готовить… смысл?
Вино? Нет. Так недалеко и до запоя.
Кот прошуршал на кухню, сухарей погрыз.
И вновь тишина, которую нарушать не стоит.
Книги всё врут — бессмысленный эскапизм.
А выхода больше и нет. Ничего не осталось.
Кот-арестант с подоконника смотрит на жизнь.
Просто зима. Одиночество. Близкая старость.
Про море
Оно неизменно в твоей и моей судьбе…
Если б море было моим — я б его отдала тебе.
А себе бы оставила камешки на песке,
Потому что так легко их зажать в руке.
А море огромно, и его не обнять никак.
Рассыпаются волны о базальтовых скал костяк,
И солнце бликует в изломах зелёных глыб,
И серебряным роем плывут косяки рыб,
И идут корабли в вечерний туманный дым.
Я бы море тебе отдала, будь оно моим.
Потому что для тебя оно — не одна вода.
А себе бы тебя оставила. Навсегда.
* * *
Собрав свою нехитрую поклажу,
Перечеркнёшь квартирное «вчера».
Ты будешь босиком ходить по пляжу
И собирать растопку для костра.
А на песке — канаты мёртвым спрутом,
Буйков рыбацких жёлтые шары,
Ракушки с розоватым перламутром —
Седого моря щедрые дары.
Ах, запах йода от морской капусты!
И можно так бродить до темноты:
Рассматривать рыбёшек и моллюсков
И анемонов щупальца-цветы.
Разжечь костёр, чтоб искры к звёздам мчались!
Сквозь Млечный Путь, в потоке Персеид…
Чтоб волны пели, колыбель качая,
В которой мир новорождённый спит.
* * *
Это как окунуться в прибой,
Слиться с этой могучей глыбой.
А вернётся кто-то другой.
Или просто безмолвной рыбой
Ты уйдёшь в толщу тёмных вод,
Ты забудешь, что есть поверхность,
У тебя будет пять плавников
И двухкамерное сердце.
Ты услышишь могучий зов
Кистепёрых и древних предков,
Тех, что силой своих хребтов
Рыбакам прорывали сетку.
Восставали материки,
Океаны сменялись сушей,
Но на нерест шли косяки,
Но к истокам шли рыбьи души.
Горизонта вильнёт змея —
Неизменная год за годом…
Всё вернув на круги своя,
Мы однажды уйдём под воду.
* * *
«Проклятая зима!» — он выкрикнул в сердцах
И хлопнул дверью низкого жилища.
Ком снега съехал с деревянной крыши.
А он, смахнувши изморозь с лица,
Вновь взял лопату и взглянул на двор —
Двор белый, как халат у санитара,
И чёрный после прошлого пожара
Нетрезво завалившийся забор.
Мело еженедельно. К четвергу.
И пятницу, и даже часть субботы.
Что после было — на два дня работы.
Но обещали новую пургу
Синоптики. Вот черти! Кутерьма
Такая не иначе до апреля.
Заладили! Которую неделю?!
Ать ёжкин кот, проклятая зима!
…Отрыл сарай, набрал ведро угля,
Развёл огонь, откупорил заначку…
Чёрт, сигарет осталось меньше пачки!
А завтра вклеит «дцать» ниже нуля…
Ведь здесь недолго и сойти с ума,
В безумье провалиться, как в сугробы,
И там остаться, в снеговой утробе…
Проклятая, проклятая зима…
* * *
С возвышенья пляж — как на ладони,
Скалы по краям — как часовые.
По песку неспешно бродят кони —
Рыжие, соловые, гнедые.
Им солёный ветер треплет гривы,
В ноздри ударяет запах йода.
Кони спят на полосе отлива
Или пробуют копытом воду.
Вечереет. На ресницах рыжих
Оседают капельки тумана.
Кони к берегу подходят ближе
И вдыхают запах океана.
Рыбаки закидывают сети,
В устье косяком идёт горбуша.
Кони нюхают солёный ветер,
Фыркают и прижимают уши.
Вдалеке на отмели — тюлени,
Спящих, море их слегка качает.
Свет вечерний. Вырастают тени
Рыбаков, коней, примолкших чаек…
В позолоте океан и небо!
Но закат торжественен и краток.
Рыбаки сворачивают невод,
Кони возвращаются в распадок.