Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2016
Анатолию Величко в Париж
Он в Париж не придёт никогда.
А. Величко
Академгородок… мгла берёз,
ночью заморозки на почве.
Основной философский вопрос:
имманентно ли вскрытие почте?
Спросишь сдуру: «Почём пирожки?» —
и услышишь: «Тут вам не Саратов!
Это пицца»… Цветные кружки
адресатов. Париж. Кто куда.
Даже те, кто остались,— в астрале.
Из физических мы навсегда
виртуальными лицами стали.
Антиномия «розы — шипы»,
но шныряют по трактам пакеты…
Он придёт. Будь здоров и пиши.
Этот вирус…
Вальс памяти Макса Кюсса1
Ну, где Одесса, и где —
Амур,
дальневосточный кус?
На глухомань наводя гламур,
вальс сочиняет Кюсс.
Прячется Владивосток в ночи,
чёрный плетень городит рука…
нежно и медно — так зазвучит
капелла его полка.
Так — разлинованный нотный лист —
головы всем вскружил
вальс, потому что его мотив
сдержан, зато не лжив.
Теченье лет, шелестенье дней,
«Волны» не сходят с уст.
Жертвой второй моровой войне
стал капельмейстер Кюсс.
Волны… Не знаешь, куда и плыть…
…хоть бы оркестр играл.
Не позабыть — и не воскресить
тот, допотопный, бал.
* * *
Мне воздастся ли за труды,
или нет — не один ли чёрт?
На Святошинские пруды
жёлтый ангел меня влечёт.
Баснословный Новосибирск,
прародительский Киев-град…
До сих пор на душе саднит —
зелен, стало быть, виноград.
Вот ещё один день потух,
как сиреневые кусты.
Ох уж эти мне мысли, вслух
проговóренные,— пусты.
Всё, что выдумал-сочинил,—
напечатай, и пусть растут!
До сих пор бутылёк чернил
авторучки, как мать, сосут.
* * *
Светлане
Чужое детство: продавцы «слатков»,
за окнами разлившаяся Омка.
Дом рыбака: мормышки, блёсны, корм,
и улица Сенная, в три пригорка.
На Госпитальной перехлёст ветвей
февральским утром,
снег, седой и резкий.
Палата, где лечился Достоевский,
почти не изменилась… Через мост —
Заомскворечье, с видами на Омск:
глухой забор, ворота выше крыши,
на горизонте нефтекомбинат.
И если карты правду говорят,
Их на конечной станции услышат.
Экскурсия
«Новосибр-р-рск?» —
поморщатся брюзги.
Бесспорно, есть стариннее места.
Есть города, пошедшие с избы,
а этот начал строиться с моста.
Новосибирск! Я старый твой ландскнехт,
я жил на Башне, город сторожил я,
и тополиный пух летел как снег,
и были длинны осени и зимы,
дымы и трубы. Много есть примет
в Новосибирске, что неизгладимы.
…Хотя бы эта: детство в «Трёх гробах» —
три дома от эрзац-конструктивистов
у самой кромки Сада металлистов;
мощёный двор — он так волшебно пах
печёным хлебом, снегом, чем-то мятным,—
а за дорогой начинался парк!
1.
…Вечерний парк, отрада
горожан.
Пропитан воздух сладкой резедою,
идёшь ты, современен, моложав,
сквозь бабушек с их вечной дерезою.
Вдруг — памятник,— и руки, как стрижи,
мгновенно вылетают из карманов.
Здесь на века застыла в камне жизнь,
прост памятник, поскольку он о главном.
Остановись у каменной черты:
четыре вертикальные плиты,
литые буквы смотрят с пьедесталов.
Фамилии погибших видишь ты,
их совпаденья — до инициалов,
и у подножий алые цветы.
Aeternum… спит военный монумент.
Но где же те, давнишние, скульптуры,
произведенья гипсовой культуры?
Вон там стоял — или стояла? Нет,
неведомого мастера созданье — стоял…
стояло… в общем, изваянье
с увесистой ракеткою в руке
и улыбалось, а невдалеке,
неразлучимы, словно Диоскуры,
на общем постаменте — две фигуры.
Певица из таверны, верь! с тобой
мой робкий стих соперничать не станет.
Остался постамент, потом фундамент,
потом квадрат… Квадрат порос травой.
2.
Нам часто снится молодость,
дразня
своей несуществующей загадкой,—
как будто книга с выцветшей закладкой,
захлопнутая в сутолоке дня.
…Научный городок; его звезда,
взошедшая когда-то так высóко,
от Балтики до Дальнего Востока
была видна. Пожалуйте сюда.
Сначала Шлюз… деревья фонарей
разубраны полуночной водою,
и прошлое чурается своей
прямой задачи: встать передо мною.
Шоссе, пятно луны в размытом круге,
изнеженная графика берёз,
и сосен молчаливые зверюги,
и светы фар, и шелесты колёс,
и цепь машин, и смена построений,
дорожных знаков синие цветы —
и точки неизвестных предложений,
пробитые в копирке темноты.
Проспект Учёных…
скоро сквозь листву ты
увидишь: проступают корпуса.
Спит городок, уснули институты,
храпят вахтёры, дрыхнут чудеса.
Генетик! Мой привет тебе особо,
мы существуем парой — ты и я.
Ты ловишь в окулярах микроскопа
комбинаторный призрак бытия,
и тоже не одну напишешь книжку
о том, что мир устроен кое-как,
и свалишь с кочана на кочерыжку
ответственность за лист, что съел червяк.
И ты во всеоружии науки
пренебрегать собратом не спеши.
Давай с тобой пожмём друг другу руки…
в конце концов, мы оба хороши.
3.
Ноябрь…
молочные коктейли
свертела вьюга ночью за окном.
Волошинского Крыма акварели,
где розовый на сизый заменён,
а ветер тот же, что и в Коктебеле.
…А вместо гор пустынные дома,
а вместо тёплых — стылые тона.
А ветер тот же, что и в Коктебеле.
1. Макс Авелевич Кюсс — военный музыкант, капельмейстер, автор одного из самых известных русских вальсов. Погиб в оккупированной Одессе в 1942 году.