Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2016
Кипрские
заметки
Слетали с женой на пару недель на Кипр. Там и до нас много российского туриста перебывало, и сейчас в сотнях отелях на средиземноморском побережье отдыхают тысячи и тысяч сограждан, так что вряд ли я расскажу вам что-то новое. И тем не менее рассказать подмывает.
Не буду томить вас прелюдиями, а сразу начну с того, что — вот мы и на Кипре, в курортном посёлке Протарас, что расположен в получасе езды от Ларнаки, одного из крупных административных центров островного государства, он же город-курорт.
В первую же ночь после длительного шестичасового перелёта из Красноярска в Ларнаку плохо спалось, встали очень рано, зато были вознаграждены открывающимся с балкона нашего отеля «Харрис» видом на кипрский рассвет.
На следующий день, после завтрака, отправились на пляж. Он оказался метрах в ста от нашего отеля. Берег Средиземного моря здесь каменистый, неудобный для спуска в воду, и потому владельцы курорта оборудовали этакую бухту размером метров сорок на шестьдесят, обрамлённую с одной стороны естественным берегом из вулканической, похожей на дырявую пемзу породы, с другой — вдающимся в море мысом искусственного происхождения (бетонные плиты вперемешку с огромными камнями).
Сам пляж покрыт явно привезённым откуда-то песком вперемешку с мелким галечником. В эту бухту купаться и загорать ходили обитатели нашего отеля, россияне и немцы, а также соседи-англичане и сами греки-киприоты.
В самый наплыв одновременно в уже достаточно комфортной воде (двадцать четыре градуса при атмосферной температуре под тридцать и слегка за тридцать) плескалось с пару десятков человек, не больше. Ну и столько же валялось на лежаках: с тентом — за плату, без тентов — за так. Кто обычно загорал без тентов — догадаться, думаю, несложно.
Кроме загорающего люда, на берегу обитали ящерицы — от маленьких, сантиметров в десять, до крупных, раза в три больше. Между лежаками всё время прыгали местные воробьи, нахальные и худые (наши, сибирские, куда справнее), и что-то склёвывали на песке, хотя что там можно было найти?
В воде можно было увидеть мелких, меньше ладошки, бледно-полосатых рыбёшек, похожих на окуней, а на мокрых камнях у самой воды — робких и очень подвижных тёмно-серых крабиков. Казалось, вот, протяни руку, и можно его сцапать. Но они всегда удирали с удивительным проворством.
Недалеко от берега мимо нашего пляжа курсировали туда-сюда катера, яхты, стилизованные под пиратские суда деревянные, с мачтами и парусами, но моторные, шхуны, катающие туристов.
Ближе к обеду к нашему пляжу подъезжал ярко разукрашенный пикапчик, сдавал задом к самому обрыву (правда, невысокому, всего метра в два), водитель, он же продавец, крепил и раскрывал над кузовом два зонта и затем, болтая над головой звонким медным колокольчиком, протяжно кричал на двух языках:
— Айс кре-е-ем! Морожни-и-и-ий!
Покупателей у него было немного. И когда жена сходила и принесла мне вафельный рожок с кипрским клубничным мороженым, а себе — просто сладкую замороженную фруктовую воду на палочке, я понял почему.
Моё мороженое резко отдавало какой-то парфюмерией — не то мылом, не то одеколоном. В общем, противное было мороженое, и я его доел с большим трудом — бросить его на песок рядом с лежаком было нельзя, а до мусорной урны идти было далеко.
Я думал, что это просто мне не повезло с сортом мороженого. Но на следующий день, когда опять на пляж приехал этот же мороженщик на своём пикапе, я слышал, как один наш дедок-турист жаловался:
— У меня во рту после ихнего мороженого был такой вкус, как будто я, блин, съел тюбик мыльной пасты для бритья. Больше я покупать его не буду.
И мы больше не покупали. Но вот пиво у киприотов отличное и, в принципе, не такое уж дорогое — в среднем чуть более ста рублей за пол-литровую кружку.
На пляже из четырнадцати дней, за вычетом четырёх дней, потраченных на экскурсии, двух дней приезда-отъезда, мы провели восемь дней, по два-три часа в день. Нам вполне хватило, чтобы успеть обгореть, облезть и снова загореть.
Чтобы получить более полное представление о Кипре, да и как-то разнообразить наше пребывание здесь, мы купили четыре экскурсии. Очень интересной была поездка на турецкую часть острова.
От турок в своё время досталось многим соседним, ближним и дальним, народам. Достаточно настрадались от них и греки, в том числе и на островах Крит, Кипр. И даже после трёхсотлетнего турецкого владычества, завершившегося в девятнадцатом веке, в 1974 году уже как будто свободный Кипр из-за различных политических передряг 1 вновь подвергся турецкому нашествию.
Если помните, это было время холодной войны между Западом и странами социализма, и заступиться за киприотов толком было некому. В результате треть территории острова была аннексирована турками, и на ней была образована до сих пор никем, кроме самой Турции да ещё Нахичеванской автономией в составе Азербайджана, не признанная Турецкая республика Северного Кипра со столицей в Никосии (она же — столица Республики Кипр).
А город Фамагуста, куда мы направились на микроавтобусе группой российских туристов в составе пары десятков голов и в сопровождении гида Марии, польки по происхождению, говорившей на русском достаточно чисто, но с милым акцентом, был одним из четырёх административных центров этой самой турецкой части Кипра.
Нас предупреждали, что про турок-киприотов и вообще про турок в присутствии греков-киприотов желательно не упоминать — так якобы велика к ним ненависть последних. Хотя до событий, разделивших Кипр, греческая и турецкая общины острова за сотни лет совместной жизни нашли общий язык и сосуществовали вполне себе дружно.
Но после того, как турецкие войска в 1974 году неожиданно оккупировали Кипр под предлогом защиты турецкоязычного населения острова (от северного окончания острова до Турции всего шестьдесят километров), в южную часть Кипра бежало до двухсот тысяч греков, а в северную — тридцать тысяч турок. Сегодня их, вместе с переселившимися сюда за минувшие годы материковыми турками и греками, принявшими ислам, в пределах двухсот тысяч.
Эта часть Кипра достаточно долго была закрыта, и демаркационная линия (её ещё называют Зелёной), разделяющая остров на две неравные части, по соотношению населяющих его греков и турок — семьдесят на тридцать процентов, была нашпигована турками десятками тысяч мин.
С недавних пор туристов стали пускать в северную оккупированную часть Кипра из южной части через специальные пограничные пункты. Вот к такому пункту мы и подъехали ближе к полудню на микроавтобусе.
Снимать что-либо было категорически запрещено во избежание неприятностей со стороны турецких властей — представителей их, большей частью суровых смуглых черноусых мужчин в военной форме, сидящих за стёклами будок, из автобуса было видно хорошо.
Мы думали, нам придётся проходить все полагающиеся формальности при пересечении границы, и приготовили паспорта. Но гид Мария сама сходила на пограничный пункт со списком вверенных ей туристов и без нас быстро уладила все дела.
Затем вместе с ней к нам в автобус поднялась и сопровождающая с турецкой стороны, молчаливая темноволосая смуглая девушка — увы, совсем не такая красивая, как выглядят турчанки в побившем у нас в России рекорды популярности сериале «Великолепный век».
Как пояснила Мария (кстати, тоже далеко не красавица, но зато хотя бы обаятельная), турчанка будет нас сопровождать всё время экскурсии (то есть, как мы все поняли, она будет контролировать все наши действия). Но мы ей не дали никакого повода обвинить нас в подрывных действиях против турок на Кипре, и она за все несколько часов пребывания в составе нашей группы не проронила ни слова…
Турецкая часть Кипра с первых же метров обозначила свой заметный контраст с греческой. На всех крышах и балконах здесь на ветру полоскалось бельё. (В городе Фамагусте на одном балконе мы увидели сразу с три десятка белых женских трусов и панталон самых разных размеров — с варежку и с чехол от кресла. К сожалению, Светка не рискнула щёлкнуть эту живописную картинку, кругом ходили самые настоящие турки, а рядом была «колючка», ограждающая «город-призрак» — район Вароша города Фамагусты, куда мы и ехали.)
Многие жилые дома «украшали» осыпающаяся штукатурка, трещины в стенах. На улицах мусор, плитка выбита, на всём некая печать неряшливости… Хотя о чём это я? Точно так же выглядят и многие наши города. Просто на Кипре есть с чем сравнивать — у греков-киприотов все поселения ухожены, тротуары и дорогие чистенькие. А мы с турками — полуазиаты, полуевропейцы, и небольшая неряшливость для нас одинаково присуща.
Мы быстро проскочили Фамагусту с бродящими по её улицам и сидящими за столиками кофеен или на балконах местными жителями — турками и студентами из различных стран (здесь расположен Университет Восточного Средиземноморья) и очутились на развалинах Саламиса, древней столицы Кипра. Вернее, того, что от него осталось за минувшее тысячелетие.
Это амфитеатр с великолепной акустикой, общественные бани со сложной системой подачи горячей и холодной воды, стадион, виллы зажиточных римлян (а город был основан именно ими). Кое-где сохранились мозаичные украшения, полы, тротуары. Как-то странно было ходить по ним, поросшим травой и кустарниками, осознавая, что вот именно здесь когда-то лениво передвигали свои ноги в кожаных сандалиях спесивые римляне, обёрнутые в тоги, текла размеренная древнеримская жизнь, время от времени нарушаемая набегами различных охочих до чужого добра захватчиков — арабов там, египтян, англичан (эти — так вообще дважды, в средние века и в двадцатом веке), османов (тоже не единожды)…
От когда-то великолепного города остались одни руины, по которым сейчас шастают многочисленные туристы да шмыгают юркие ящерицы.
Здесь всё носит на себе отпечаток древности. И когда мы уезжали на своём микроавтобусе с комплекса развалин Саламиса, дорогу нам шустро перебежал весь какой-то линялый и худой заяц.
— Похоже, что древнегреческий,— меланхолично заметил я, погружённый в далеко не светлые думы после всего увиденного.
Народ прыснул.
Затем мы вновь вернулись в Фамагусту, и автобус завёз нас на чрезвычайно интересную территорию — городской район Вароша, больше известный как «город-призрак».
После оккупации северной части Кипра турки стали заселять брошенные сбежавшими на юг острова греками города и посёлки. И оказалось, что народу у них мало, чтобы занять все оставленные поселения. И тогда турецкие власти стали завозить сюда бедных соотечественников с материка, суля им всякие блага и на деле одаривая землями, захваченным жильём, добром.
Так была заселена и практически вся Фамагуста, бывшая к моменту оккупации самым фешенебельным городом-курортом на Кипре. Но турки заняли не весь город — в районе Вароша было целое скопище (несколько десятков) очень современных по тем временам, роскошных и комфортабельных отелей, которые были выстроены не греками-киприотами, а многими иностранными инвесторами из влиятельных стран. Тут даже песок для пляжа завезён издалека — говорят, что из Египта!
Османы не рискнули захватывать этот курортный квартал, так как это было чревато многими международными скандалами, судами. Им хватало и того осуждения, которое обрушилось на их головы после оккупации Кипра. (Удивительно, но когда наш гид, рассказывая об истории южной части Кипра, периодически употребляла это слово — «оккупация», сопровождающая нас турчанка ни разу не среагировала на него. Значит, и сами турки признают незаконным захват ими части острова?)
Турки отнесли этот район протяжённостью в несколько километров к зоне отчуждения, обнесли его забором, выставили охрану и никого туда больше не пускают вот уже более тридцати лет. И строения начинают постепенно рушиться — из-за отсутствия ухода и из-за временнóго фактора.
Зияющий пустыми глазницами многоэтажных, постепенно разрушающихся зданий, с буйствующей одичавшей зеленью на улицах и в скверах, район Вароша (внутри, говорят, всё же весь разграбленный турками — они кораблями вывозили всю обстановку, оснащение отелей, включая выдранные с корнем унитазы) представляет собой жутковатое зрелище, его можно сравнить с городом Припять (Чернобыль)… Кому интересно более подробно почитать об уникальной судьбе Фамагусты, рекомендую заглянуть сюда: http://100dorog.ru/club/stories/22961/
А мы, перед тем как воспользоваться тремя часами, обещанными нам на «разграбление» Фамагусты, совершили ещё и беглую экскурсию по древней крепости, построенной в средние века для защиты города венецианцами. Эта крепость знаменита тем, что якобы даже легендарный Леонардо да Винчи приложил свою руку (а вернее сказать — давал свои советы) к укреплению данного бастиона.
А одна из башен носит название «Отелло»: существует ещё одно предание, что великий Шекспир написал свою трагедию, основываясь на событиях, произошедших в Фамагусте. Во всяком случае — на Кипре точно, ведь это здесь ревнивый губернатор острова задушил свою красавицу-жену Дездемону.
Стены крепости достигают высоты семнадцать метров и имеют протяжённость свыше трёх километров. Они, эти стены, сослужили свою службу, отражая набеги многих врагов, но пали под натиском турок в шестнадцатом веке, когда те после десятидневной осады своей артиллерией и подземными минами разрушили стены во многих местах и перебили фактически весь гарнизон (до девяноста процентов личного состава).
Вняв посулам турок о сохранении жизни, остаток гарнизона сдался на милость завоевателей. А те, разъярённые упорным сопротивлением генуэзцев, почти всех их тут же перебили, а с коменданта живьём содрали кожу…
Вот под впечатлением такого красочного рассказа доброго гида Марии наша группа разбрелась затем по Фамагусте — её кварталы начинались в десятке метров от крепостной стены. Я устал и никуда больше не пошёл, жара к тому же стояла несусветная. И уселся поджидать Светлану в тенистом сквере, наблюдая за турецкой жизнью Фамагусты.
Ничего в ней особенного не было, разве что интересно было видеть, как два молодых турка, ехавшие друг другу навстречу, тут же бросили машины на проезжей части и бросились обнимать друг друга и хлопать по плечам. Другие участники движения при этом почтительно объезжали их. Восток — дело тонкое…
Светлана вернулась где-то через полчаса, и мы зашли перекусить в ближайшую турецкую кофейню. За столиками вперемешку сидели местные жители и туристы. Мы выбрали столик прямо у работающего фонтана с небольшим бассейном, в котором плавали крупные рыбы, похожие на карпов, и черепахи.
Официант, рослый турок в феске, принёс нам огромные книги меню. Мы выбирали-выбирали, и я в конце концов ткнул во что-то, на вид вкусное (все названия блюд, на английском и турецком, были снабжены ещё и рисунками) и усыпанное зеленью.
Булькала вода в фонтане, осторожно плескались плавающие в бассейне рыбы, играла отнюдь не восточная музыка, люди вокруг питались, а мы всё ждали. Захотелось пить. Я помахал рукой время от времени пробегавшему мимо нас одному из двоих официантов. Он подошёл, учтиво склонил черноволосую голову.
— Принесите две бутылки холодной воды,— попросил я его вежливо.
Официант выжидающе продолжал смотреть на меня. «А, он же не понимает по-русски! Вот, блин, какие ленивые эти принимающие стороны, не учат русского языка,— с досадой подумалось мне.— Что на Крите, что на Кипре, что здесь — английский знают, а нашим могучим упорно не хотят владеть. И это при том, что русских туристов становится всё больше и больше. А что, если…»
И неожиданно для себя сказал по-татарски, чтобы он принёс мне холодной воды. Скажу честно, родной язык я основательно подзабыл за многие годы жизни среди русских. Но турок улыбнулся, кивнул головой и через несколько минут поставил нам на стол пару запотевших бутылок с ледяной водой. Он меня понял!
Светка уважительно сказала:
— Слушай, так с тобой теперь можно ехать и в Турцию!
(В свете последних событий — пока нельзя.— М. В.)
Между тем нам принесли наконец и заказ. Это оказались огромные порции лапши по-турецки, в сырном соусе и с грибами, посыпанные зеленью. А как же я разглядел на рисунке совсем другое? Впрочем, лапша оказалась очень вкусной, и я с удовольствием умял всю тарелку. Светка тоже почти всё съела.
Одну бутылку воды мы выпили за обедом, а вторую прихватили с собой. Счёт и сундучок для оплаты (именно сундучок, в который и надо было класть деньги) нам принёс тот официант, с которым я перед этим так душевно пообщался насчёт попить воды по татарско-турецки.
А на выходе, уже на улице, нас нагнал первый официант, который был в феске, и что-то стал взволнованно лопотать по-английски, время от времени указывая на зажатую в руке Светланы бутылку воды.
— А, он спрашивает, оплатили ли мы воду! — наконец догадался я.— Светка, ты же учила английский (я учил немецкий).
Впрочем, догадываюсь, что Светка учила английский так же, как я немецкий, так как ни фига не смогла объяснить настырному и жадному турку, что вода была включена в общий счёт. Он нас не понимал и явно не желал отпускать.
И тогда я снова сморщил свой мозг и извлёк из его запасников ещё пару фраз на татарском, смысл которых сводился к тому, что воду мы не украли, а её нам принёс его коллега и включил в общий счёт, который мы честно оплатили.
Турок вслушался в моё бормотанье, потом просветлел лицом, жестом попросил нас подождать на месте, кинулся обратно в кафешку, почти тут же вернулся и, конфузливо улыбаясь, сказал:
— О’кей, о’кей!
И мы с достоинством удалились.
Ну а ещё мы на Кипре ездили на «морскую прогулку и рыбалку на осьминогов» — так значится экскурсия в проспекте. Именно из-за того, что в этом рекламном буклетике была обозначена и рыбалка на осьминогов, я сначала не хотел ехать.
Мне эти сообразительные моллюски, которых я, правда, живьём ни разу не видел, были всегда симпатичны своей смышлёностью (во всяком случае, такими их показывали в различных телепередачах и документальных фильмах, которые довелось увидеть), и мне вовсе не хотелось быть ни участником, ни свидетелем варварского обхождения с глубоководными мыслящими существами.
Но азарт истинного рыболова, выросшего на Иртыше и переловившего в его бледно-зелёных водах уйму всяческой рыбной живности, но ни разу не рыбачившего на море, пересилил моё так некстати пробудившееся гуманистическое начало, и мы купили эту экскурсионную путёвку (если не ошибаюсь, где-то сто сорок евро на двоих). В конце концов, не обязательно этот осьминог должен попасться на мою удочку, или какую там снасть мне дадут на судне, что повезёт нас на рыбное сафари…
Это была небольшая белая яхта, хозяином которой оказался худощавый и улыбчивый грек-киприот по имени Нати, а членами экипажа у него были несколько маленьких смуглых филиппинцев.
Добираться до того места, где нам предстоит заняться ловлей рыбы и осьминогов (чур меня, чур!), предстояло около часа, и народ поспешил занять места поудобнее. Практически все туристы (а нас, россиян, вместе с приблудившимися к нам несколькими семейными парами немцев, было человек тридцать — тридцать пять) собрались на средней, основной палубе.
Здесь можно было сидеть под открытым небом на жёстких диванах вдоль бортов. Мы со Светкой устроились на носу, здесь был хороший обзор и постоянно тянуло с моря лёгким свежим ветерком, что было очень актуально при поднимающемся всё выше и всё более раскаляющемся солнце.
На скалистом берегу виднелись редкие местные рыбаки, а из-за камней за ними заинтересованно наблюдали разномастные бродячие кошки. На Кипре очень много бродячих мурлык (климат и прочие условия позволяют), и островитяне относятся к ним с большим почтением — ещё не так давно они (кошки) считались здесь священными животными.
Но вот наконец яхта наша каким-то несолидным, пискливым гудком известила о готовности к отплытию. Заурчал двигатель, и судно отвалило от пирса. Несколько минут — и мы в открытом море.
Яхта достаточно быстро неслась вдоль берега, оставляя и справа, и слева редкие суда, стоящие на якорях на рейде. Скоро судно сбавило ход, и капитан Нати через гида объявил, что яхта встаёт на якорь и именно в этом месте начнётся основное действо нашей экскурсии — рыбалка. И рыбу ловить надо будет только с правого борта.
Принцип рыбалки мне стал понятен практически сразу. На конце лески спиннинга была прикреплена замануха-тройник в виде маленького осьминожка с белыми щупальцами, а на тройнике сидел ещё и кусок рыбы. Немного выше были прикреплены один за другим ещё два поводка с насаженными на крючок теми же кусками рыбы.
Всё ясно: там, где яхта встала на якорь, видимо, было не очень глубоко, и замануху-осьминожка следовало опускать до самого дна. На нижнюю приманку, соответственно, мог повестись донный хищник — осьминог, а на поводки повыше — любая другая плотоядная рыба.
Я сразу сказал себе, что осьминогов ловить не буду, и потому леску отпускал не до конца. Так, метров, может быть, на восемь-десять — и сматывал обратно на катушку, периодически подёргивая удилищем.
Рядом, практически локоть в локоть, нетерпеливо пыхтели другие рыбаки. Такое тесное соседство приводило к тому, что наши снасти время от времени перехлёстывались, крючки цепляли друг за друга, и приходилось терять время на распутывание.
У кого-то почти тут же, под разочарованные вопли, на катушке образовались «бороды». Хорошо, что рядом находились филиппинцы-матросы, они очень сноровисто решали эти проблемы, а также вновь насаживали кусочки рыбного филе взамен сбитой наживки.
Я привык рыбачить если не в полном одиночестве, то хоть чтобы метрах в десяти-пятнадцати рядом никого не было: рыбалка — это ведь дело почти интимное. А тут толкаются локтями, на ноги тебе наступают. И ни хрена не ловится. Да ещё Светка умудрилась оторвать леску, когда напросилась немного подёргать спиннинг. Тьфу!
И я с досадой отдал испорченную снасть матросику, хотя он уже принёс мне новую. Ну нет, с меня хватит, это не рыбалка, а какое-то недоразумение!
И мы пошли с женой на своё место на носу яхту, но не по борту, а через буфет. Там уже стояли подносы с бокалами и стопками, белым и красным вином и знаменитым кипрским напитком зивания (виноградная водка крепостью от сорока пяти градусов).
Я уже имел удовольствие приложиться к этому чистейшему и достаточно мягкому напитку на предыдущей экскурсии «Кипрская свадьба» и потому безбоязненно (правда, под укоризненным взглядом жены) хлопнул пару крохотных, грамм на тридцать, рюмашек и заел это дело долькой лимона. Стало значительно веселей, и мы отправились на свои места на носу яхты.
Здесь тоже было самое настоящее столпотворение. В ряд по правому борту стояли и мужики, и девчонки и азартно трещали катушками спиннингов. Самое интересное — рыба-то начала клевать!
Видимо, подошла стая (подозреваю, что по заранее обговорённому с экипажем яхты расписанию). И то один, то другой рыбак вытаскивал из глубин Средиземного моря небольших, с ладошку, бледно-зелёных окушков. Иногда их было даже по два!
Но я почти не завидовал своим более удачливым сотоварищам по экскурсии, честно-честно, всё равно мне эта рыбалка с самого начала была не по нутру. Хотя дело нашлось и мне — я снимал с крючков окуней, выловленных девчонками, так как они не умели этого делать. То ли дело я, старый рыбак!
Светка ревниво сопела, глядя, с какой охотой я вожусь с чужим уловом у чужих длинных женских ног, но пока молчала. Ведро же, которое на нос яхты принёс один из моряков в самом начале нашего заплыва (я-то подумал — для поблевать, кого укачает, а оно вон для чего!), быстро начало наполняться колючим уловом.
Вдруг с кормы раздался дружный рёв. И спустя пару минут туристов с торжествующим видом начал обходить капитан Нати, держа на вытянутой руке довольно крупного жёлто-коричневого осьминога с извивающимися щупальцами. Попался-таки, бедолага! Как же его вытянули, даже на взгляд весящего килограмма два с лишним?
Капитан держал осьминога, засунув пальцы под какую-то пазуху на теле моллюска. Тому, видимо, это было неприятно, и он пытался освободиться, время от времени захлёстывая кисть своего мучителя щупальцем.
Капитан тут же с треском отдирал это щупальце от себя другой рукой и, весело скалясь, продолжал показывать всем попавшегося на крючок-тройник обитателя морского дна. Потом он спустился с ним в камбуз. Я лишь вздохнул: понятно, какая судьба ожидала «осю».
И ещё раз, спустя всего минут десять, корма яхты взорвалась многоголосым криком, и Нати снова пробежался по судну, уже со вторым осьминогом, и исчез в проёме спуска, ведущего к камбузу. Больше головоногие в этот день не ловились.
Да и сама рыбалка вскоре прекратилась, потому как пришло время обеда. Из камбуза уже давно тянуло аппетитными запахами, и вот народ потянулся в порядке живой очереди вниз, к раздаточной стойке.
Моя заботливая жёнушка тоже прогулялась к камбузу и вернулась с большой тарелкой, на которую было навалено много чего: и картошка печёная, и курица, и зелень, а ещё пара жареных окушков.
Нам могли их и не давать — на нашем счету не было ни одной пойманной рыбёшки, хотя Светлана потом клятвенно заверяла меня, что леску ей оборвал осьминог и якобы она даже видела пару щупалец на поверхности.
— Я тоже видел,— ехидно согласился я.— Он, по-моему, дулю тебе состроил этими щупальцами…
А уже когда мы трапезничали, сидя за сдвинутыми столами на корме, запивая наш морской обед кто кипрской водочкой — зиванией, кто вином, между рядами столов прошёлся, держа в руках что-то вроде подноса, всё тот же улыбающийся капитан Нати. И каждому едоку он положил в тарелку по нескольку кусочков белого мяса.
— Попробуйте осьминога! — перевела его приглашение угощаться гид Лариса.
Что оставалось делать? Я попробовал. Не знаю, или филиппинцы не смогли его как нужно приготовить, или оно такое по природе, но мясо осьминога оказалось жёстким, а на вкус — что-то среднее между курицей и рыбой. Короче, мне не понравилось, и я, улучив момент, выплюнул непрожёванного осьминога за борт, благо море было за моей спиной.
А пиршество между тем только начало разгораться. Народ сидел тёплыми компашками по четыре-шесть человек, и уполномоченные от столов то и дело дефилировали к буфетной стойке и обратно с подносами, тесно уставленными бокалами и стопками с виной и зиванией.
Две потные и зло улыбающиеся буфетчицы, сменяя друг друга, едва успевали их наполнять. Яхта стала напоминать шумную деревенскую свадьбу: повсюду громкий говор, хохот, задорная музыка.
Вскоре разгорячённый народ стал одновременно купаться в открытом море (с кормы для этого спустили трап), плясать на палубе в плавках и купальниках и нестройным хором петь за столами песни.
Но это не вызывало ни досаду, ни раздражение. Народ «оттягивался» за свои деньги и на своей, хоть арендованной, территории, которой на несколько часов стала эта кипрская яхта. А сбивающийся с ног экипаж судна имел, надо полагать, неплохую маржу с этой шумной и весёлой компании российских туристов, в которую затем, махнув рукой на все условности, влились и немцы. Они даже стали подпевать нашим, когда слышали знакомые песни.
Особенно забавно было слышать, как над просторами тёплого Средиземного моря, под жарким кипрским солнцем разносятся слова берущей за душу привольной русской песни «Ой, мороз, мороз!..».
Кстати, под эту же песню мы лихо влетели обратно в порт, и на нас вовсю пялились пассажиры других прогулочных яхт.
Вот такая у нас со Светкой случилась рыбалка на Кипре. И пусть мы ничего не поймали, но остались довольны как не знаю кто!..
Добри
дэн, Чехия!..
Жена вычитала в Интернете про газовые уколы (такой способ лечения, когда внутримышечно вводят инъекции углекислого газа, и они всё-всё улучшают в организме) и решила, что нам эти уколы жизненно необходимы. Кроме того, ей давно хотелось прогуляться по пражским улицам, а уколы эти самые делают на чешском курорте Подебрады, всего в полусотне вёрст от столицы Чехии, и путёвка туда по стоимости меньше, чем, скажем, в ту же Белокуриху,— так что мы решили: едем! А что нам ещё делать, молодым пока пенсионерам? Здоровье на работе на Крайнем Севере подорвали, на лечение себе заработали, так что пора тратить накопления по назначению. То есть наслаждаться жизнью и по возможности продлять её.
Подебрады — городок старинный, очень зелёный и уютный, прямо игрушечный какой-то. Наш отель размещается в довоенной постройки четырёхэтажном здании. Здесь же находится и основная лечебная база санатория; ещё на ряд процедур ходим в лечебницу (лазню) через дорогу. Так что всё удобно, под рукой.
Публика — преимущественно пенсионного возраста. Много русских, примерно по столько же самих чехов и немцев — Германия недалеко. Все непривычно приветливы, особенно немцы и чехи. Глядя на них, и сам начинаешь без конца со всеми здороваться: «Добри дэ-э-эн!» (Надеюсь, переводить не надо?)
Относятся чехи к туристам из России вполне сносно, многие люди постарше ещё помнят русский язык. С молодёжью дела обстоят похуже, но, говорят, в учебных заведениях Чехии вновь вводят обучение русскому. И это осознанная необходимость — русские сюда возвращаются как многочисленные туристы, как владельцы недвижимости, каких-то предприятий и даже уже как граждане Чехии.
А что? Страна очень уютная и удобная для проживания, с хорошим климатом, оптимальным расположением — практически в центре Европы. Самое главное, в Чехии сразу все становятся панами и пани. Приятно, чёрт возьми! Сами чехи с удовольствием ездят в Германию «шопиться», а немцы валом валят в Чехию поправить здоровье — для них это дешевле, чем дома, и ехать недалеко. Вот такой взаимовыгодный обмен.
По тому, как выглядят отдыхающие и лечащиеся в Подебрадах немцы, да и сами чехи тоже, понятно, что живут они долго и собираются прожить ещё дольше. Мы видели, как на процедуры буквально ползали на костылях (или же их возили в колясках) бабули и дедули в возрасте явно далеко за восемьдесят.
Наших в таком возрасте здесь просто не было. И это тоже понятно. Откуда у наших стариков деньги на заграничную поездку? Ну если только любящие дети проспонсируют. И, во-вторых, состояние здоровья у большинства наших бабушек и дедушек в таком возрасте просто не позволяет им совершать дальние путешествия. Боюсь, что я и сам лет через десять (если, конечно, доживу) буду причислять себя к таковым.
До маразматического состояния не хотелось бы доживать, вот что. А в нашем отеле и таких было достаточно. Мы несколько раз сталкивались с тем, что лифт время от времени ломается и стоит часами, пока его починят. И однажды стали свидетелями того, как и кем лифт выводится из строя.
Позавтракав, хотели вернуться в номер, чтобы собраться и отправиться на процедуры. В лифт одновременно вошли человек пять. И тут с улицы, то есть из холла, в кабинку просунулась ещё чья-то дрожащая рука с зажатой в ней тростью и стала тыкать оттопыренным указательным пальцем в кнопку старта. Это был старый-престарый дед в очках, за толстыми линзами которых бессмысленно моргали водянистые выцветшие глаза в обрамлении красных век.
Дверка лифта, естественно, начала закрываться, а дед тем временем просунул в кабинку ногу и вторую руку, в которой он держал большую кружку с какой-то жидкостью — похоже, что с бульоном. И когда дверка стала зажимать этому старому перцу ногу и руку, он перекосил кружку и пролил часть её содержимого на подол платья ближайшей бабки.
Деда зажало дверцей — не до костоломства, разумеется: сработал предохранитель. Но лифт-то после этого почему-то встал и никуда уже ехать не хотел — спасибо, что хоть выпустил всех. Как тут начали орать на этого деда и по-немецки, и по-чешски разозлившиеся бабули! А он только стоял и молча лупал своими бледно-синими слезящимися глазами, не понимая, что он такого, собственно, сделал: всего лишь хотел доехать до своего этажа и отвезти своей фрау, своей гросс-муттер немного бульона…
Оказалось, он такую ерунду с лифтом проделывал уже не раз. Подходил к нему, почему-то воображал, что сначала надо нажать на кнопку, а потом уже войти в кабину (ну вот так ему диктовал его поражённый атеросклерозом старческий мозг)!
Впоследствии мы видели, как наученные горьким опытом «старожилы» отеля старались втащить этого деда в лифт, прежде чем он опять засунет руку снаружи и нажмёт на кнопку…
Отель наш прилепился к краешку великолепного парка, который протянулся метров на семьсот-восемьсот, а шириной был всего метров в двести. Вообще здесь отель на отеле, все небольшие, уютные, всего на несколько десятков человек. И почти все их жильцы приехали сюда именно за лечением, а не за развлечениями. Они чинно гуляют между процедурами по парковым аллеям и дорожкам, постукивая тросточками, костыликами или катя перед собой специальные упорные колясочки.
Мы тоже любим здесь гулять. На сравнительно небольшой территории парка растут многие виды деревьев и кустарников: ивы, дубы, сосны, каштаны, платаны, тисы… В ветвях деревьях пересвистываются, перекликаются пичуги, и самые массовые из них здесь — не вездесущие воробьи и синицы, а чёрные дрозды.
Я сначала принял было их за грачей или галок, но присмотрелся и понял: нет, эти помельче и с жёлтыми клювами. Но так же любят шляться пешком, склёвывая что-то под деревьями. Я никогда до этого дроздов не видел, очень мне хотелось рассмотреть их поближе. Но дрозд — птица осторожная и подозрительная, ближе, чем метров на пять-шесть, к себе не подпускает и либо бегом скрывается под кустами, либо взлетает и прячется в кронах деревьях. Мне очень нравилось их пение… вернее, даже не пение, а мелодичные такие вскрики, с посвистом, пощёлкиванием каким-то. И часто специально ходил в парк, чтобы послушать дроздов.
Это зона, свободная от автомобильного движения. Потому тишина стоит совершенно непривычная — слышен даже шорох листьев опадающих деревьев. Да ещё слышны лишь негромкие разговоры прогуливающихся курортников, отдалённый перестук колёсных пар поездов — парк упирается в железнодорожную станцию. Отсюда самостоятельно можно уехать в Прагу для знакомства с достопримечательностями столицы и в тот же день вернуться, чем мы и воспользовались в первый же выходной.
Прага нам очень понравилась: есть в теснине её каменных, неповторимой архитектуры, зданий что-то незыблемое, величавое, ну и ещё можно привести массу эпитетов, но всё равно словами красоту чешской столицы не передать. Потряс совершенно очаровательный полукилометровый каменный Карлов мост через Влтаву, с его величавыми мостовыми башнями (они же — входные арки), весь уставленный старинными статуями.
Мост построен ещё во время правления короля Карла, в начале пятнадцатого века, и является образцом архитектурного зодчества, гордостью всего чешского народа, потому что другого такого, говорят, больше нигде нет. Отсюда понятен интерес туристов — я обалдел от их количества в день нашего со Светланой посещения Карлова моста.
Какая только речь здесь не слышалась: немецкая, французская, английская, итальянская, японская, китайская… Ну и, разумеется, русская. Наши здесь даже подрабатывают как художники. Полно на мосту уличных музыкантов, каких-то коробейников, и все они неназойливо, но с какой-то весёлой укоризной во взгляде (дескать, да ладно, чего ты, не жмись!) предлагают свои услуги. Чтобы отбившиеся туристы легко могли найти свои группы в этом людском водовороте, гиды носят в руках шесты с табличками с наименованием этих групп на своих языках.
Побывали мы в тот же день в кафедральном соборе Святого Вита, на Староместной и Вацлавской площадях, где люди живут и работают в зданиях старинной постройки, многие из которых — средневековые. А помог нам ознакомиться с достопримечательностями родного города таксист Иржи (нам он разрешил называть себя Юрием) за скромную оплату в шестьдесят евро.
За эти деньги разговорчивый, как и все таксисты, чешский пенсионер, достаточно сносно изъясняющийся по-русски, возил нас на своей «Шкоде» по столице более трёх часов, включая обратную доставку на вокзал. Он же вызвался доставить нас из Праги до самого нашего отеля в Подебрады всего за две тысячи крон (в Чехии, наряду с евро, ходит и национальная валюта, причём в иных магазинах принимается только крона) — это где-то чуть больше пятидесяти евро. Но у нас уже был куплен билет на поезд и на обратную дорогу, так что мы вежливо отказались и потопали на перрон.
Вернулись домой с приключениями: так как билет у нас был с открытой датой, то никто нам не мог точно подсказать, с какой платформы уйдёт ближайший поезд на Подебрады,— нам хотелось загодя выйти на нужный перрон, чтобы не дожидаться объявления на чешском языке, которое всё равно бы не поняли. В итоге сели всё же не на тот поезд, и проводник, кое-как говорящий по-русски, уже в вагоне разъяснил, что нам надо будет вылезть в городке Колин, совсем уже недалеко от Подебрад, сесть там на другой поезд, который и довезёт до места. И ничего, попсиховали немного, но всё же добрались!
Как я
пиво хлестал
Светка знает, что врачи рекомендуют мне избегать алкоголь (хм, а кому они его рекомендуют?), включая пиво. Хотя печень у меня ещё довольно крепкая, но желудок, поджелудочная железа постоянно напоминают о себе. И под недрёманным оком жены я поневоле веду здоровый образ жизни. Да и процедуры всякие, знаете ли, несовместимы с алкоголем.
Но от настоящего чешского пива, сразу сказал я жене, ни за что не откажусь. Нет, в Красноярске я его уже пил, но меня всегда терзали смутные сомнения относительно аутентичности этого напитка в сибирском розливе. Поэтому в первом же кафе в Подебрадах, куда мы заходим испробовать чешской кухни, я под укоризненным взглядом жены (и под её свирепый шёпот: «Только одну! Не забывай — тебе нельзя!») заказываю себе большую кружку «Старопраменского».
В ожидании кнедликов начинаю с наслаждением смаковать загодя принесённое официантом пиво. Да, оно настоящее и стóящее: янтарное, холодное, с небольшой шапкой пены и с непередаваемой горчинкой, пощипывающее язык и нёбо.
Светка, видя, как я кайфую, не выдерживает и тянется к моей кружке:
— Дай я тоже попробую!
И отхлёбывает почти четверть моей кружки!
— Э, э! — возмущаюсь я.— Надо было себе заказывать.
— Мне нельзя,— невозмутимо отвечает жена, утирая губы салфеткой.— Голова потом будет болеть. И тебе хватит!
Ну, хватит так хватит. А тут и кнедлики принесли. На большой тарелке в буром соусе плавают крупные кусочки говядины, а с краю аккуратно разложены бледные ломтики чего-то, похожего на нарезанный недопечённый батон.
Отрезал кусочек, наколол на вилку, сжевал — что-то вроде хлеба, причём пресного. Неужели это и есть хвалёные кнедлики? А потом догадался: их надо макать в соус! Вот с остреньким кисло-сладким соусом это оказалось что надо! И хлеба не надо, который мы сдуру заказали, и он так и остался нетронутым.
Я с трудом осилил большую порцию кнедликов, допил остаток пива, Светлана до конца свою порцию так и не доела. Рассчитались: обед на двоих вышел, в переводе на наши деньги, где-то рублей на пятьсот с небольшим.
На следующий день мы гуляли по набережной Эльбы. Когда прошли под гулким железным мостом, сразу за ним я увидел небольшой пивбарчик с выставленной у входа грифельной доской-ценником, на которой мелом были написаны цены на сорта подаваемого здесь пива. Я сразу потянул жену ко входу на пустующую почему-то веранду этого злачного заведения:
— Пошли, я пить хочу!
— Да ты же только вчера пиво хлестал! — искренне возмутилась жена.
От приступа истеричного хохота меня согнуло пополам. Нет, вы слышали? «Хлестал!» Сопоставьте только смысл и энергетику этого определения, соотнесённого со вчерашней моей единственной кружкой пива, причём на четверть опорожнённой самой Светкой, и вы меня, конечно, поймёте.
Пива я в этом заведении, конечно, попил, и потом ещё и ещё. Но каждый раз или всего кружку, или максимум две. Потому как рядом всегда находилась бдительно стерегущая моё здоровье жёнушка.
Домой я вернулся наверняка здоровее, чем был, за что спасибо любимой. Но вот почему-то меня неотвязно преследует мысль: как бы так извернуться, чтобы на следующий отдых поехать самому?..
Как я
не поел лобстера
Вы когда-нибудь ели лобстера? И я нет. Ну, или: а я нет, в зависимости от того, кто как ответил на заданный мной вопрос. Всё, знаете, как-то некогда было, да и негде. И вот, будучи недавно на вьетнамском курорте Нячанг, я прознал, что этот деликатес можно совсем не задорого (ну, рублей за шестьсот на наши деньги) отведать буквально вот рядышком с отелем.
В ресторане самого отеля рыбопродуктов всяких было полно — кальмары там, осьминожки, креветки, гребешки, рыба всякая разная, и всё это разнообразие я с удовольствием поглощал. А вот этого короля среди ракообразных нам не подавали.
Тут Светка моя решила пройтись с соседкой за фруктами в лавку, коих в окрестностях нашего курорта было пруд пруди. Я не пошёл, очень жарко было в тот день, как, впрочем, и во все остальные, остался плескаться в бассейне. И когда жена вернулась с покупками, то сообщила, что договорилась с владелицами ближайшей харчевни насчёт поесть свеженького, только из моря, лобстера, чему я, конечно, был рад.
Правда, в этот день в харчевню не пошли, на следующий тоже, поскольку с утра уехали на длительную экскурсию в провинцию Горный Далат. Ну, про экскурсию рассказывать так, походя, не буду, потому что в двух словах её не описать. Скажу лишь, что всё было крайне интересно и замечательно.
Да, добавлю также, что в этот день я впервые в жизни ел приготовленные особым способом, в бамбуковом контейнере, страусятину с овощами (мясо довольно вкусное, но жестковатое) и крокодилятину — вот не ожидал, что мясо этой страховидной рептилии окажется таким нежным и белым, как курятина.
Значится, теперь мне для полноты ощущений оставалось вкусить ещё лобстера. Но это завтра. А сейчас мы возвращаемся из длительной и утомительной экскурсии домой, в свой отель. Гид Женя — вьетнамец, довольно хорошо изъясняющийся по-русски,— видимо, утомившись чесать языком, включил укреплённый сверху над водительским местом видеоэкран с познавательным фильмом о Вьетнаме, а сам погрузился в дрёму.
Мы со Светкой сидели на передних сиденьях, и я прекрасно видел и слышал всё, что происходит на экране. Это оказался один из фильмов известного украинского журналиста и путешественника Дмитрия Комарова в телепрограмме «Мир наизнанку».
Так вот, он показал, как вьетнамцы готовят кобр. Ужас: ей оттяпали голову с куском шеи или туловища, как хотите, так и называйте, и эта голова лежала на столе, немо разевая пасть и ворочая оставшимся куском туловища, в то время как с основного её тела уже сдирали чулком кожу, рубили это тело на куски и бросали их, тоже шевелящиеся, в кипящую воду.
Всё, сказал я себе, если и доведётся, не буду есть змеятину, жалко её всё же, падлу, таким зверским способом умерщвлённую. Тем более что женат на её родственнице (любимая у меня — Змея по гороскопу).
Но, блин, это оказалось ещё не всё, от чего из вьетнамской кухни в тот час мне пришлось отказаться. Этот гад Комаров заказал себе лобстера! И пошёл на кухню посмотреть, как ему его приготовят.
Улыбающийся вьетнамец выловил из какой-то посудины большущего, пёстро раскрашенного лобстера, из которого во все стороны торчали длинные шевелящиеся усы и лапки, и неспешно занёс руку с этим красавцем над кастрюлей, в которой кипела вода.
Когда лобстер попал в струи горячего пара, то суматошливо замахал всеми своими лапками и усищами, и за этими его отчаянными телодвижениями мне даже послышалось (ну да, в моём воображении), как лобстер орёт: «Да вы чё, мужики, охренели? Там же кипяток, свариться ж можно!..»
Я не успел ему посочувствовать, как вьетнамец почему-то быстро убрал руку с лобстером от кипящей кастрюли (может, сам ошпарился? Или Комаров попросил при нём не варить несчастного ракообразного?). И камера затем показала, как ведущий разделывает уже готового лобстера.
Я, конечно, знал, что их варят, причём варят живьём. Как и раков. Но никогда не задумывался над тем, что эта процедура может быть для них болезненной. Хотя ведь ещё в детстве видел, как мужики на моём любимом озере Долгом наловили бреднем, вместе с рыбой, кучу раков и тут же решили их сварить.
Они развели костёр и подвесили над огнём ведро с водой. И, не дожидаясь, пока она закипит, покидали в неё живых раков. И мы, пацаны, с любопытством наблюдали, как по мере нагревания воды раки всё быстрее и быстрее начинали носиться в ведре, сталкиваясь друг с другом. И в какой-то момент, когда из закипающего ведра повалил пар, раки один за другим утихомирились и из чёрных на наших глазах начали окрашиваться сначала в розовый, а затем и в красный цвет.
Никто из нас тогда не задумался, как же было больно этим ракам (а им было больно, иначе они бы не кувыркались так в горячей воде), для нас эти их метания в ведре просто выглядели забавными. А потом мы с удовольствием их распробовали. И горячее рачье мясо, выколупанное из красных твёрдых клешней и из хитиновых спин, показалось мне тогда не особенно вкусным, что-то среднее между варёным окунем и курицей.
Вот сейчас я мог бы сравнить мясо рака и лобстера. Но, увы, так и не сравнил. Стыдно признаться, но после того, как увидел (пусть и не воочию, а по телевизору), что лобстер жутко боится уготованной ему участи, у меня отпала всякая охота испробовать этот деликатес.
Ну пусть его сначала застрелят, что ли. Или молотком прибьют. А уж потом варят. Вот тогда я его ещё, пожалуй, съем, этого деликатесного обитателя морских глубин,— когда буду знать, что он не мучился перед своей кончиной.
Или уже не съем? Кто знает, попал или не попал лобстер в санкционные списки?
Крым теперь
и наш!
Никуда за границу в этот раз решили не ехать — дороговато нынче это удовольствие. А решили побывать наконец в Крыму — поддержать экономику молодой российской республики. Тем более что я там ещё ни разу не был, а Светлана если и ездила туда, то ещё совсем пацанкой, в советские времена.
Для нас этот вариант удобен ещё и потому, что из Красноярска в Крым есть прямой авиарейс: пять с небольшим часов лёту на «Боинге» — и мы из Сибири, охваченной глубокой осенью, оказались в нежащемся в летнем тепле (в день приезда было за двадцать градусов) Крыму. Ещё полтора часа езды на машине, высланной за нами турфирмой,— и мы в санатории «Парус», приютившем нас на три недели.
«Парус» разместился в очень живописном месте, на высоком скалистом берегу над Чёрным морем, до которого почти по строгой вертикали вниз семьдесят пять метров! Рядом с нашим санаторием — всемирно известная местная достопримечательность «Ласточкино гнездо» и дико красивая восемнадцатиметровая скала Парус, торчащая из моря неподалёку от пляжа.
Как добирались до пляжа? На лифте. А там, глубоко под землёй, по девяностометровой галерее — пешочком уже до самого выхода к морю. Для нас это было в новинку, и потому я каждый раз с интересом шёл на пляж — не только чтобы покупаться и позагорать, но и прокатиться на этом скоростном лифте.
Но мы не только купались, загорали, ездили на организованные экскурсии и сами — по побережью, сплошь занятому санаториями, курортами и курортными посёлками и городами, но и лечились. В качестве лечебных процедур — успокаивающие ванны, магниты, лазерное лечение и аэробные процедуры, массаж.
Но главная лечебная процедура здесь, конечно же,— чудесный воздух, пропитанный ароматами хвойных и иных вечнозелёных, лиственных деревьев и кустарников, покрывающих территорию санатория сплошным массивом, прогулки под их кронами и над крутым черноморским берегом по специальным терренкурным маршрутам-тропинкам.
Мы в первые дни, надышавшись этим чистейшим воздухом, спали в своём номере без задних ног и днём, и ночью. Благо, что сезон уже заканчивался («Парус», к сожалению, не круглогодичный санаторий), народу было мало, то есть шума почти никакого, кроме доносящегося снизу рокота морских волн.
Правда, потом мы уже пришли в норму и больше времени посвящали пребыванию вне номера. Питание было нормальным, хоть и без шведского стола, но по предзаказу. Правда, меню оказалось несколько однообразным, в перемене имелось всего четыре-пять блюд, вот они и варьировались. Светлане это не понравилось, но меня, как человека довольно неприхотливого, вполне устроило.
Надо также отметить, что санаторий за годы пребывания Крыма в составе Украины оказался к нашим дням несколько подзапущенным. Давно не проводилось капитального ремонта, и стены снаружи даже пооблупились кое-где, асфальт и мощёные дорожки побиты; следы запустения видны и в дендрарии с десятками образцов экзотических растений — нет работы садовника.
При нас хотел один мужчина устроиться (это нам рассказала сотрудница санатория), но ему давали зарплату всего шесть тысяч рублей. Мужчина тот соглашался и на эти скромные деньги, но при условии, что ему позволят вторую половину дня трудиться в другом месте. Руководство санатория пока в раздумьях.
Финансирование «Паруса» было ранее из рук вон плохим, потому как практически все вырученные средства из его бюджета выкачивали киевские владельцы здравницы. Недавно состоялись торги, и новыми владельцами «Паруса» стали уже российские предприниматели, откуда-то с Урала. И вроде появились перспективы улучшения: сотрудники рассказывали нам, что планируется капитальный ремонт и есть планы перевести работу «Паруса» на круглогодичный цикл.
Если это так, то «Парус» сможет составить конкуренцию многим соседним здравницам. Ведь здесь когда-то отдыхали многие звёзды советского кинематографа, космонавты, и даже кубинский лидер Фидель Кастро оставил свой положительный отзыв!
А мы тоже отдохнули хорошо! Даже несмотря на ухудшившуюся погоду.
Нас грела одна мысль, что мы — в Крыму, ходим и ездим по тем местам, где многие годы назад ступала нога классиков русской литературы Александра Пушкина, Антона Чехова, Льва Толстого, где добывали себе воинскую славу и отстаивали независимость государства Российского адмиралы Ушаков и Нахимов, будущий великий полководец Кутузов, дрались с фашистскими оккупантами советские красноармейцы и краснофлотцы, партизаны.
Но всё, дальше про политику ни слова! Просто скажем: Крым был наш и остался нашим! И у него всё ещё впереди, и сегодняшние некоторые трудности его экономического и социального развития скоро, я надеюсь, уйдут в небытие. И россияне вновь дружно поедут — да уже едут, наплыв их в этом году по сравнению с 2014 годом уже удвоился! — отдыхать, поправлять своё здоровье и любоваться красотами древнего полуострова. Как это сделали мы со Светланой, чего и вам советуем, друзья мои! Так что теперь Крым и наш тоже!
1. http://touristhappy.ru/countries/cyprus/14-cyprushistory.html